Онлайн чтение книги Голоса летнего дня Voices of a Summer Day
1936 год

Случилось это, когда он поехал навестить Ли и ее первого мужа, Франклина Росса, своего близкого друга. Так вышло, что это стало последним путешествием Федрова через Фолл-Ривер. Он плыл на пароходе на Кейп-Код,[23]Песчаный полуостров на юго-востоке штата Массачусетс. где Россы снимали на лето домик. На борту этого парохода под названием «Присцилла» находился также подержанный «форд», только что купленный Федровым. Это был первый в его жизни автомобиль. Работал он инженером в строительной компании, и впервые в жизни получил отпуск.

Оставив сумку в каюте (он не преминул сунуть в нее бейсбольную перчатку-ловушку; тут же вспомнился Эдди Раш, и запах крема для ног, и Нью-Йорк, проплывавший в открытом иллюминаторе), Бенджамин поднялся на палубу. Пароход только что отвалил от причала. По лестнице мимо него пронеслись два мальчугана в возрасте примерно четырех и семи лет, в одинаковых костюмчиках-матросках со штанишками до колен. Старший очень напоминал Луиса, когда тому было семь.

Уже в дверях Федров оглянулся вслед мальчикам и едва не столкнулся с молодой женщиной.

— О, простите, ради Бога, — пробормотал он и, отступив в сторону, дал ей пройти. — Просто загляделся на этих сорванцов и не видел, куда иду.

— Ничего страшного, — ответила женщина. — Вы меня не задели. — Говорила она с легким акцентом, он никак не мог сообразить, с каким именно. Потом вдруг понял: среднеевропейским, да, конечно. Она улыбнулась и придержала для него дверь. В улыбке таился намек на кокетство, в жесте, как ему показалось, чрезмерная вежливость и желание услужить. Это была довольно миловидная блондинка с пышным бюстом, одетая очень скромно — в темно-синюю юбку и легкий голубой свитер. Пройдя в дверь, он обернулся, чтобы еще раз взглянуть на нее. Женщина, спускавшаяся вниз по ступенькам, подняла голову и тоже посмотрела на него. И оба они рассмеялись.

«Чуть позже, леди», — подумал Федров и ощутил прилив радостного возбуждения.

Во второй раз он увидел ее после обеда. На ней был тот же наряд — юбка и свитер. Федров стоял у перил. Легкий летний ветерок трепал волосы, вдалеке, за полоской темной воды, мерцали на берегу огоньки Коннектикута. Незнакомка шла по палубе в одиночестве. Она остановилась в нескольких футах от него, облокотилась о перила и тоже стала любоваться огоньками Коннектикута. Светлые волосы, раздуваемые ветром, обрамляли мягкое белокожее лицо, обещавшее с возрастом располнеть и погрубеть, но пока что такое хорошенькое и желанное…

— Добрый вечер, — сказал Бенджамин.

— Добрый вечер, — с акцентом ответила она.

Федров подошел к ней. Завязался разговор. Сплошной обмен банальностями. Какой прекрасный выдался вечер. Как спокойно море. Как удивительно красив закат. Куда направляемся? В Нантукет? Ее имя? Гретхен, и что-то там дальше, он не разобрал. Она жила в Нью-Йорке, на Восточной Девяносто шестой. Они не спеша прошлись по палубе. Она взяла его за руку. Легкое пожатие пальцев.

Затем она сказала, что родилась в Германии. В Эссене. Вот откуда этот акцент. Прожила в Соединенных Штатах всего три года.

— О, — сказал Федров. — Бежали от Гитлера…

Девушка резко остановилась. И ответила почти грубо.

— К чему мне было бежать от Гитлера? — спросила она. — Ведь я немка.

Федров не стал развивать тему. Слишком уж чудесный выдался вечер, чтобы говорить о Гитлере.

— Просто я подумал… э-э… — начал он, — что многим людям пришлось покинуть Германию, когда этот господин пришел к власти. И я решил, что, возможно…

— У меня нет и не было причины навсегда покидать родную страну, — сказала девушка. — Там осталась моя семья. Братья. Они мне пишут. Я приехала в Америку учить английский, зарабатывать деньги. Вот и все.

Какое-то время они молча ходили по палубе. Снова легкое многозначительное пожатие пальцев.

— А все эти нью-йоркские газеты, — сказала девушка. Похоже, сама она не собиралась оставлять этой темы. Не лишенный музыкальности голос звучал мрачновато и одновременно вызывающе, «р» чисто по-немецки раскатистое. — Они печатают одну ложь. Никто в Нью-Йорке никогда не узнает правды. Но я знаю. Я каждую неделю получаю письма от братьев. А пишут они, что сегодняшняя Германия — это страна для молодых людей. И мы, молодые, снова можем ею гордиться.

— Угу, — неопределенно буркнул Федров. Что толку в спорах? Прогуливаясь по темной палубе, вдыхая запах цветущих садов Коннектикута, чувствуя возбуждающее прикосновение тонких пальчиков, он больше всего на свете хотел затащить эту молоденькую немку к себе в каюту, в постель. При этом он понимал, что рано или поздно вполне может снова оказаться в Европе с оружием в руках, где будет сражаться с гордыми братьями этой соблазнительной немочки. Но ему не хотелось говорить об этом. Секс, нежность, молодость — это сейчас. А война… война потом.

Нашлась еще одна тема.

— Вы сказали, что работаете в Нью-Йорке. Кем же? Няней, гувернанткой?

Она снова остановилась и выдернула руку из его руки.

— С чего это вы взяли? — спросила она.

— О, сам не знаю… Просто догадка. Предположение. Возможно, потому, что видел тех двух славных мальчуганов. Буквально за секунду до того, как мы с вами встретились.

— Все жители Нью-Йорка одинаковы. — Теперь ее голос звучал визгливо и злобно. — Раз у тебя немецкий акцент, стало быть, ты непременно служанка!

— Но ничего плохого в том, чтобы быть няней, нет, — заметил Федров. — В числе моих лучших друзей есть и нянюшки. — Слабоватая вышла шутка. — Можете и меня понянчить немного… в любой момент, как только захочется.

— Не вижу тут ничего смешного, — ответила девушка. Лицо ее приняло замкнутое и суровое выражение. И перед Федровым внезапно возникла толстуха, типичная hausfrau.[24]домашняя хозяйка (нем.). — Да, я нянька. У этих двух маленьких сопляков. А теперь самое время пожелать вам спокойной ночи. Я недостаточно хороша, чтобы иметь дело с таким изысканным американским джентльменом, как вы.

И она повернулась и исчезла.

Той ночью Федров спал один и очень скверно. Да и отпуск вышел неудачный. Почти каждый день лил дождь, Росс и Ли ссорились почти непрестанно на протяжении тех двух недель, что он пробыл с ними. Уже тогда Федров понял, что их развод не за горами.

Отпуск кончился, в Нью-Йорк он отправился один, на машине. Ехал и немного стыдился мысли о том, что ему страшно хотелось бы оказаться с Ли в одном городе, когда ее разрыв с Россом станет неизбежен. Лет десять спустя, в Париже, во время войны, впервые увидев Ли в форме Красного Креста, он понял, что не случайно хотел тогда оказаться в одном городе с ней. Только на сей раз ничего похожего на стыд он не испытывал. Теперь он был на десять лет старше, прошел войну, и у него накопилось немало других причин испытывать стыд.