Глава двадцать вторая, в которой рассказывается о том, что говорилось в не дошедшей до нас книге «Ахбар ал-Багдад» на основе сочинения «Мурудж аз-Захаб ва маадин ал-джавахир», принадлежащей перу несравненного Абу-л-Хасана Али ибн ал-Хусейна ал-Масуди

Онлайн чтение книги Воры в доме
Глава двадцать вторая, в которой рассказывается о том, что говорилось в не дошедшей до нас книге «Ахбар ал-Багдад» на основе сочинения «Мурудж аз-Захаб ва маадин ал-джавахир», принадлежащей перу несравненного Абу-л-Хасана Али ибн ал-Хусейна ал-Масуди

Коль весенней порой

Захотят побродяжничать ноги,

Хватит пыли на старой дороге,

На забытой тропе в Марлборо.

Этот путь и не чинят,

Кто же ездит там ныне?

Словно жизненный путь,

Вьется он как-нибудь…

Это лишь направленье,

Наметка пути.

Это просто возможность

Идти да идти.

Г. Торо

… Осадок. Или даже не осадок, а тень, думал Шарипов, слегка покачиваясь в такт шагу коня. Всегда. Даже в самые лучшие, самые счастливые минуты, даже когда с Ольгой…

Но все дело в том, чтобы постоянно помнить, что это только осадок. Или тень. Главное — помнить, где свет, а где эта тень, и не менять их местами. Не черное, а только тень на белом. Даже когда тебе трудно. Даже когда тебе очень трудно — знать, что это только тень… Тень, а не ночь…

Он въехал в кишлак и свернул на боковую узкую улочку. По обе стороны — глиняные заборы — дувалы, глиняные дворы, где из глины дома, хлевы, курятники, очаги, печи — тандуры для выпекания лепешек. Глина. Серая глина и растущие на ней немыслимо красивые деревья в цвету.

На этой узкой улочке с трудом разминулись бы два всадника. А навстречу ему ехала кокандская арба с колесами выше человеческого роста. Они легко перевалят через любой арык. Шарипов подтянул повод, слегка свернул вправо и сдавил конские бока каблуками. Конь перемахнул арык и послушно прижался к дувалу.

Возница-арбакеш сидел верхом, упираясь ногами в оглобли. Пожилой таджик в поношенном халате — из прорех клочьями лезла вата, этакий Ходжа Насреддин с умным хитрым лицом, украшенным узкой седой бородой, почему-то свернутой набок.

Арбакеш внимательно осмотрел буланого карабаира Шарипова с характерной маленькой змеиной головкой: седло с деревянным, украшенным медными гвоздиками ленчиком; чепрак из белой тонкой кошмы; старинные медные тяжелые стремена с такой широкой подошвой, что наружу торчали только каблуки и задники сапог; сапоги, сшитые дедом Иваном; халат из алачи — полушелковой кустарной ткани в узкую цветную полоску; тюбетейку и платок, которым она была обвязана.

Уже проехав мимо, он оглянулся и крикнул негромко и насмешливо:

— Эй, друг, если хочешь и дальше ехать на коне, а не под конем, подтяни подпругу!

Шарипов покраснел и торопливо спешился. Действительно, старенькая подпруга распустилась. В дорогу он всегда брал это доброе старое седло, чтоб ничем не отличаться от любого проезжего, но подпругу следовало уже сменить.

«Вот, — думал Шарипов, похлопывая по шее коня, который баловал, пытаясь его куснуть за плечо, и мешал затянуть подпругу потуже, — вот покажи и через год этому арбакешу моего коня, халат или сапоги, и он безошибочно скажет, где и когда он их видел. «Афганец» не мог проехать невидимкой. Если даже считать, что его сбросили на парашюте с самолета — коня на парашюте не сбрасывают. Где-то он его взял. Вернее, кто-то ему его дал. Иначе было бы известно, что где-то пропал конь. Особенно такой конь…»

Он прислушался. Из-за дувала все время доносились мерные и редкие удары дойры — таджикского, большого, как колесо, бубна, а теперь послышался голос:


Канари надарад бийабанн ма,

Карари надарад дилу джани ма…

Предела нет пустыне наших дней,

Покоя нет душе и сердцу в ней…


Шарипов сел в седло, приподнялся на стременах и заглянул за дувал, но певицу закрывали буйно цветущие ветви урюка — абрикосовых деревьев. Тогда он проехал вдоль арыка до ворот и снова заглянул за дувал.

Девочка лет двенадцати, не более, со множеством тонких косичек, украшенных вплетенными в них цветными нитками, легко постукивая пальцами по натянутой коже дойры, пела газел Руми.

Канари надарад бийабанн ма…

Девочка смолкла. Она заметила Шарипова и смущенно прикрыла лицо широким рукавом, краешком глаза все же поглядывая на проезжего.

«Как только я отъеду, она бросится к первой попавшейся щелке в дувале», — улыбнулся про себя Шарипов. Он сжал ногами бока коня так, что тот с места перешел в рысь, и оглянулся. Над дувалом показалась и сразу же исчезла черноволосая головка.

«Канари надарад бийабанн ма… — думал Шарипов, проезжая по улицам и впрямь пустынного кишлака: все люди были на работе, в поле. — Девочка поет стихи Руми. А арбакеш, который, проехав мимо меня, успел не только рассмотреть, что распустилась подпруга, но и сколько коню лет и какое расстояние сегодня я на нем проехал, — этот арбакеш вечером сидит в чайхане перед чайником зеленого чая и играет с таким же, как он, полуграмотным колхозником в «байтбарак». Один произносит строку известного поэта, а другой должен назвать следующую строку. А может быть, он и сам поэт, этот арбакеш, и борода у него свернута набок потому, что он теребит ее рукой, когда не может найти подходящей рифмы. И скажи, что он сочиняет стихи, никто не удивится, как скажи, что он колхозный бригадир. Обычное дело. Обычное и распространенное. Как обычно и распространено, что девочки поют газелы Руми или рубайи великого ибн Сино…»

Он управлял конем шенкелями, почти отпустив повод; кишлак остался далеко позади; конь шел ровной, свободной рысью, а полевая неукатанная дорога вела в родной кишлак.


«Фирдоуси… Хакани… Низами… Хайям… Саади… Руми… Хафиз… Джами, — думал Шарипов. — Вечная, непреходящая слава человечества. И народ, где любой школьник, любой колхозник знает и помнит стихи таких поэтов, — такой народ видит и воспринимает мир, как поэт…»

У огромного старого вяза — карагача он свернул с дороги влево, на узкую, заброшенную тропу. А еще недавно здесь была дорога. Самая настоящая дорога.

Канари надарад бийабанн ма…

Шарипов спешился, взял левой рукой повод и сошел с тропы к невысокому, заросшему колючкой глиняному валу. Он наклонился, поднял сухой комок глины, раздавил его пальцами и вдруг отбросил на землю торопливо и нервно.

Здесь, у Дороги, был дом его родственника усто Юсупа — мастера ткача, соткавшего за свою долгую жизнь десятки тысяч метров адраса — шелковой ткани с пестрым рисунком. А дальше, вон там, очевидно вон там, было кладбище. Там была похоронена мать Шарипова. Она умерла неожиданно, стоя. Опустилась на пол уже мертвая.

Здесь был кишлак. Девять лет тому назад все селение переехало в долину километров за шестьдесят от этих бесплодных, нездоровых солончаков. И вот от стен домов остались едва заметные глиняные валики. Так исчезают только поселки и города глиняной Азии — исчезли дома, улицы, деревья, на фундаментах растет трава. Как писал некогда Шахид из Балха:


Бродил я меж развалин Туса, среди обломков и травы,

Где прежде петухи гуляли, я увидал гнездо совы.

Спросил я мудрую: «Что скажешь об этих горестных останках?»

Она ответила печально: «Скажу одно — увы, увы!»


Человек, который не знает, что тут находился кишлак, проедет мимо этого места, даже не догадываясь, что здесь выросло много поколений людей, что кишлак этот когда-то был крепостью и занял свое место в истории восточных народов, что мимо него проходили и отступали армии, захватывали его, уничтожали, что он возрождался снова и снова, пока не стал никому не нужным.

Глина, из которой в Средней Азии строят дома, — самый прочный в мире материал. Она вечна. И вместе с тем самый непрочный. За год покинутая постройка сливается с землей. Недаром восточные поэты, и особенно Омар Хайям, считали, что все со временем превращается в глину.


В комочке глины серой под ногою

Ты раздавил сиявший в прошлом глаз…


Как бы там ни было, а историкам придется порядочно повозиться, если они захотят точно установить место, откуда переселился этот кишлак. Но неужто действительно историки когда-нибудь будут изучать и исследовать наше время так, как исследует Владимир Неслюдов время Бабека? А ведь, по сути, работа Неслюдова очень напоминала его, Шарипова, работу. Даже методами. Письменность народа майя, например, удалось расшифровать только после применения электронно-счетных машин. Но едва ли она сложнее для исследователя, чем современный военный код… Однако дело даже не в шифрах. Дело во всей работе. По деталям, по малейшим подробностям, по отрывочным записям, по сопоставлению немногих известных фактов воссоздается общая картина, определяется, кто прав, а кто виноват.

Вот даже в кишлак Митта Неслюдова ведет найденный им неизвестный отрывок письма современника Бабека, а меня — письмо моего современника.

Но есть и разница. На письмо, заинтересовавшее Неслюдова, не обращали внимания каких-нибудь восемь или девять сотен лет. И от этого в общем ничего существенно не изменилось. Как не изменилось бы, очевидно, если бы на него не обратили внимания еще восемьсот лет. А мое письмо требует немедленного разрешения. Потому что от этого зависит жизнь людей сегодня. Многих людей… И дело совсем не в том, что, как писал Хайям, «живи Сегодня, а Вчера и Завтра нам не нужны в земном календаре». А в том, что от этого Сегодня зависит и память о Вчера и надежда на Завтра…

Ведя в поводу удивленно поматывающего головой коня, он подошел к тому месту, где, по его предположениям, находилось кладбище. Он простоял несколько минут молча, неподвижно, а затем медленно, тихо, словно боясь Нарушить эту тишину резким движением, взобрался в седло и тронул коня.


Вон за гончарным кругом у дверей

Гончар все веселее и быстрей

В ладонях лепит грубые кувшины

Из бедер бедняков и черепов царей.


Объявивший себя царем грозный Бабек, столько веков назад смешавшийся с глиной… Но вот Неслюдов с его исключительной ученостью ищет и находит каждый след Бабека, оставленный им в этом грунте.

Когда Шарипов спросил у Неслюдова, как погиб Бабек, Володя ответил: «Страшной смертью».

— В сочинении «Мурадж аз-Захаб ва маадин ал-джавахир», — сказал Володя, — принадлежавшем перу Абу-л-Хасана Али ибн ал-Хусейна ал-Масуди, который ил в начале девятого века, говорится, чт в не дошедшей до нас книге «Ахбар ал-Багдад» сообщалось, что когда пленного Бабека привели к халифу Мутасиму, тот спросил: «Ты Бабек?» Тот ответил: «Да». Халиф приказал раздеть его, и слуги сорвали с него одежды. Ему отрубили правую руку и били его по лицу этой рукой, то же сделали с левой рукой. Третьим ударом отрубили ему ноги. Он кричал, валяясь в луже крови на ковре, и бил себя по лицу своими кровавыми обрубками рук. Мутасим отдал приказ палачу, — Володя говорил по-русски, но палача он назвал старинным таджикским словом — «мир газаб» — «князь гнева», — вонзить свой меч ниже сердца, чтобы продлить его муки. Это было сделано. Затем он приказал отрубить ему голову. Отрубленные члены его были соединены с туловищем, и он был распят. Его голову поместили в Багдаде на одном из мостов, а затем ее послали в Хорасан и пронесли по всем городам и местностям этой страны, на глазах людей, еще сохранивших впечатление о делах Бабека, о его великой мощи, многочисленности его войск и о том, что он угрожал уничтожить власть и разрушить религию. Труп Бабека был распят на длинном бревне в конце жилых кварталов Самарры, и место это, писал ал-Масуди, называют поныне «бревно Бабека», хотя сама Самарра в нынешнее время опустела и ее жители, за малым исключением, покинули ее. Так рассказывалось о смерти Бабека по свидетельству ал-Масуди в книге «Ахбар ал-Багдад».

Он уже давно пустил коня шагом — дорога медленно поднималась в гору. Миновав блестящие щебни осыпей, он свернул в боковое ущелье — покормить и напоить коня. Прямо из-под камней медленно текла вода, холодная и солоноватая, — он помнил, что этот источник горные козы посещают особенно охотно. Шарипов распустил подпругу, напоил коня, снял уздечку и присел на камне у источника.

Он внимательно, так, словно впервые увидел, рассматривал тюльпан, росший у самых его ног.

«Кто это все-таки делает? — думал он. — Кому доставляет радость создавать эту удивительную красоту, расточаемую так бесполезно и так щедро?»

Красные и желтые тюльпаны островами стояли в густой траве по склону ущелья. Здесь господствовали высокие, с жирными сочными стеблями гречишники, желтая купальница, сиреневые анемоны, и, словно маленькое сухое желтое деревце, колыхалась трава юган.

Конь потянулся к югану, и Шарипов понял, что это ширин-юган, потому что есть два сорта этой травы по виду совершенно одинаковых. Тэз-юган — горький надломленный стебель его выделяет сок, настолько раздражающий кожу людей, что появляются большие синие пузыри ожогов — их лечат кислым молоком. А ширин-юган сладкий: нет лучшего корма для скота.

«Юган, — думал Шарипов. — Юган… По виду его нельзя отличить, эти сорта очень похожи… Но при чем здесь юган?.. При том, что люди, сумевшие организовать радиопередачу из такого района, должны быть очень похожи, неотличимы от местных людей… Совсем неотличимы… Иначе бы мы о них узнали… Если Неслюдов рассчитывает найти здесь следы Бабека и его хуррамитов через тысячу лет, после того как они здесь побывали, то уж мы… Но Бабек здесь ни при чем… А дело в том, что юган… Да нет, и не юган… Дело в том, что похожий на местных людей. Но не местный. Но приезжий. Может быть, давно… но приезжий. Иначе где бы он взял передатчик. И главное, у него сведения о самых последних частотах наших локаторов… Значит, их ему доставили. Значит, он должен быть таким человеком, встречи которого с новыми людьми — а тут каждый человек на виду — никого не удивляют… Каким-нибудь агентом райфинотдела… Или лектором… Из Общества по распространению политических и научных знаний. И ездит с лекциями о происхождении вселенной. А Бабек… а Владимир Неслюдов очень подошел к дому Ноздриных. Очень подошел… И он найдет следы Бабека… Ему не нужно спешить. А мне нужно…»

Степан Кириллович постоянно требовал от своих сотрудников умения полностью сосредоточиться на одном предмете. «Вы должны уметь сосредоточиваться так, — повторял он часто, — как люди, которых избирали министрами в древнем Китае».

Такой человек должен был пройти по верху крепостной стены с большой чашей, доверху, до краев наполненной молоком. Вокруг стреляли, шумели и пугали этого человека. Однажды у прошедшего испытание спросили: «Ты слышал выстрелы? Ты видел драконов и тигров?» — «Нет, — ответил новый министр, — я ничего не слышал и не видел. Я нес молоко».

Но для Шарипова решить трудную задачу, наоборот, всегда значило расслабиться, предоставить мыслям полную свободу, не напрягаться, ждать, пока решение придет само.

А ждать нельзя было.


Читать далее

Глава первая, которая могла бы служить прологом к этой занимательней книге 27.10.13
Глава вторая, в которой коня нашли за километр от таинственного всадника 27.10.13
Глава третья, в которой герои сражаются в присутствии дам своего сердца 27.10.13
Глава четвертая, в которой за окнами раздается леденящий душу крик 27.10.13
Глава пятая, в которой хирург решает жениться в компенсацию за причиненный ущерб 27.10.13
Глава шестая, о том, почему старший сержант Кинько включил сигнал тревоги 27.10.13
Глава седьмая, из которой можно узнать, сколько ног у насекомых 27.10.13
Глава восьмая, в которой пристально рассматриваются судьбы истории 27.10.13
Глава девятая, в которой заходящее солнце бросает свои прощальные лучи 27.10.13
Глава десятая, которая называется «Что они думали», как, впрочем, следовало бы назвать всю эту книгу 27.10.13
Глава одиннадцатая, из которой следует, что человек в афганском халате вовсе не утонул, а был убит 27.10.13
Глава двенадцатая, в которой Шарипову построили сапоги 27.10.13
Глава тринадцатая, о таракане, мученике науки 27.10.13
Глава четырнадцатая, из которой становится известно, какие же слова были пропущены в письме 27.10.13
Глава пятнадцатая, содержащая биографические сведения 27.10.13
Глава шестнадцатая, которая называется «Ход конем» 27.10.13
Глава семнадцатая, в которой сообщается о том, почему устояла Англия 27.10.13
Глава восемнадцатая, в которой убедительно доказывается, что наполовину пустая бутылка ликера опаснее стартового пистолета 27.10.13
Глава девятнадцатая, о том, как любовь ученого зарождалась на кухне 27.10.13
Глава двадцатая, повествующая об ангелах в белых свитерах и с членистыми крыльями 27.10.13
Глава двадцать первая, из которой становится известно, как бы хотел умереть майор Ведин 27.10.13
Глава двадцать вторая, в которой рассказывается о том, что говорилось в не дошедшей до нас книге «Ахбар ал-Багдад» на основе сочинения «Мурудж аз-Захаб ва маадин ал-джавахир», принадлежащей перу несравненного Абу-л-Хасана Али ибн ал-Хусейна ал-Масуди 27.10.13
Глава двадцать третья, о том, как и за что был арестован майор Шарипов 27.10.13
Глава двадцать четвертая, о главном принципе, который необходимо знать каждому человеку, — главном принципе устройства автоматического оружия 27.10.13
Глава двадцать пятая, о любви и науке и о науке любви 27.10.13
Глава двадцать шестая, о том, как скачет птичка весело по тропинке бедствий, не предвидя от сего гибельных последствий 27.10.13
Глава двадцать седьмая, в которой генерал Коваль лежит на диване, прикрыв стул журналом «Огонек» 27.10.13
Глава двадцать восьмая, из которой читатель узнает, сколько листов было в деле старшего сержанта Кинько 27.10.13
Глава двадцать девятая, в которой Ольга отвергает историческую науку 27.10.13
Глава тридцатая, в которой снова появляется загадочный граф Глуховский 27.10.13
Глава тридцать первая, в которой Владимир Неслюдов тоже конструирует и изготовляет оружие 27.10.13
Глава тридцать вторая, в которой генерал Коваль ведет допрос без протокола 27.10.13
Глава тридцать третья, служащая вдохновенным гимном ослам 27.10.13
Глава тридцать четвертая, такая же, как и во всех остальных шпионских романах 27.10.13
Глава тридцать пятая, которая заканчивается чтением шестой главы корана 27.10.13
Глава тридцать шестая, которая называется «А в это время…» 27.10.13
Глава тридцать седьмая, о монете, украшенной изображением безбородого царя вправо 27.10.13
Глава тридцать восьмая, в которой Шарипов остается бесстрастным 27.10.13
Глава тридцать девятая, в которой мулло Махмуд встречается с лордом Расселом 27.10.13
Глава сороковая, в которой не происходит ничего такого, что влияло бы на ход повествования 27.10.13
Глава сорок первая, в которой заведующая райздравотделом Ашурова разоблачает тулло Махмуда 27.10.13
Глава сорок вторая, в которой говорится о перипатетиках и траурном марше 27.10.13
Глава сорок третья, в которой Владимир Неслюдов спасает свои зубы 27.10.13
Глава сорок четвертая, в которой не происходит ничего такого, что меняло бы ход повествования 27.10.13
Глава сорок пятая, в которой друзья едят форель и справляют поминки по Ведину 27.10.13
Глава сорок шестая, в которой автор разоблачает убийцу человека в афганском халате 27.10.13
Глава сорок седьмая, о поисках места, где нет небес над головой 27.10.13
Глава сорок восьмая, которая называется «Если увидишь гадину…» 27.10.13
Глава сорок девятая, которая называется «И снится страшный сон Татьяне…» 27.10.13
Глава пятидесятая, которая могла бы служить эпилогом к этой книге 27.10.13
Глава двадцать вторая, в которой рассказывается о том, что говорилось в не дошедшей до нас книге «Ахбар ал-Багдад» на основе сочинения «Мурудж аз-Захаб ва маадин ал-джавахир», принадлежащей перу несравненного Абу-л-Хасана Али ибн ал-Хусейна ал-Масуди

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть