Онлайн чтение книги Воспоминания фаворитки
XCIII

В день своего прибытия, то есть 8 ноября, милорд отправился в Адмиралтейство, чтобы нанести визит лорду Спенсеру, своему другу; в разговоре с ним он выразил желание оставить службу, ссылаясь на свое плохое здоровье — повод, которым в таких случаях пользуются чаще всего.

В ответ на подобные речи лорд Спенсер только усмехнулся, заметив, что желает ему нового здоровья и нового Абукира.

Первого января 1801 года Нельсон получил повышение: ему сообщили, что он назначен вице-адмиралом голубой эскадры — так его одновременно вознаграждали и продвигали по службе. В тот же день, примирившись с мыслью о море и той полной риска жизнью, что была его призванием, он перенес свой вымпел на корабль «Святой Иосиф», находившийся тогда в Плимуте.

Я между тем чувствовала, что близок день моего разрешения от бремени. По всей вероятности, уже в феврале мне предстояло произвести на свет дитя, которое я таила от всего света старательно и даже, я бы сказала, мучительно. При дворе в Вене, в гостях у эрцгерцога Карла, в Гамбурге, вынужденная появляться в свете в парадном наряде, затянувшись в корсет до последних пределов терпения, я все время своей беременности страдала от дурноты и спазмов, ужасно обеспокоивших сэра Уильяма — он, однако же, ни о чем не догадывался. Тому порукой письмо, что он однажды написал Нельсону. Там говорилось:

«У Эммы больной желудок, ее мучают конвульсии и тошнота. Я считаю, что ей необходимо принимать рвотное».

По прибытии в Лондон мне пришлось держаться еще более осмотрительно, чем в Вене, Дрездене или Гамбурге, ведь здесь было все семейство Нельсона — отец, брат, даже жена; поэтому я уговорила сэра Уильяма покинуть гостиницу Нерота и перебраться в расположенный в конце Пикадилли у самого Грин-парка дом лорда Гринвилла, приходившегося моему супругу племянником.

При всем желании оставаться подле меня в то время, когда мое состояние внушало ему живейшие опасения, Нельсон был вынужден 13 января отправиться в Плимут. Прибыв туда 17-го, он тотчас обосновался на борту «Святого Иосифа».

Девятнадцатого он писал мне:

«До сего дня я был поистине несчастен, дорогая леди Гамильтон, ибо не получал писем от Вас; боюсь, что мне еще предстоит ждать их не один день. Но каким же глупцом я был, полагая, что кто-то может оказаться деятельнее меня самого!.. Сегодня я получил приказ поступить в распоряжение лорда Сент-Винцента, однако приказа сниматься с якоря все еще нет, так что мы отплывем к Форбэ, вероятно, в пятницу вечером либо в субботу утром.

Мой глаз и впрямь не в порядке, я показал его флотскому лекарю, и тот запретил мне браться за перо; между тем мне необходимо еще сегодня написать лорду Спенсеру, Сент-Винценту и Дэйвисону. Но будьте спокойны: Вы единственная женщина, которой я пишу. Доктор еще сказал, что мне надо есть только наилегчайшие кушанья, не прикасаться ни к вину, ни к портеру, и, наконец, я должен сидеть в затемненной комнате и иметь на глазах повязку из зеленой ткани. Не угодно ли Вам, мой дорогой друг, изготовить для меня таких одну-две? Я никого, кроме Вас, не хочу об этом просить. Должно быть, я мараю слишком много бумаги, отсюда и такой недуг.

Не стоило бы и поднимать шум из-за моей хвори, но когда я разлучен с Вами, я, к несчастью, все время усугубляю ее.

Не забывайте, дорогая леди, Вашего навсегда любящего и преданного

Г. Нельсона».

Три недели спустя я получила еще одно послание:

«Дорогая леди, мистер Дэйвисон пожелал как особой привилегии права передать Вам мой ответ на Ваше милое письмо, и я уверен, что он в точности это исполнит. Я пребываю в смятении чувств, и если бы страна не требовала от меня всех моих сил и способностей для служения ей, я бы сам поспешил доставить Вам собственное послание. Но я знаю, мой дорогой друг, что Вы истинная и преданная англичанка: тот, кто отказался бы защищать короля, законы и все, чем мы дорожим, стал бы Вам ненавистен. Это Вы, женщины, делаете из нас героев, и если мы гибнем на полях чести, то продолжаем жить в сердцах прелестных созданий, которые любили нас. А Вы, моя милая и почитаемая подруга, Вы первая и лучшая среди всех существ Вашего пола. Я объехал весь свет, но ни в одном уголке мира не встречал равной Вам или хотя бы такой, какую можно было бы с Вами сравнить. Вы умеете ценить доблесть, честь, добродетель, и для Вас не важно, является ли их обладатель принцем, герцогом, лордом или крестьянином.

Г. Нельсон».

Подобные письма, написанные рукой человека, о котором говорила вся Англия, кого монархи называли своей опорой, кому оказывали королевские почести повсюду, где бы он ни появился, наполнили мою душу безумной гордыней. Все думали, будто я имею власть над Нельсоном, но все было наоборот: это он имел власть надо мной. Если бы он приказал мне совершить самое невозможное дело, я попыталась бы его исполнить, пожелай он толкнуть меня на ужаснейшее злодеяние — и я бы стала преступницей. Любовь самого короля не могла бы внушить мне такой гордости, как та, что обуревала меня при мысли, что я любима Нельсоном.

Даже страдания, которые доставляла мне беременность, были для меня драгоценны. Эти муки — разве не он был их причиною? Разве не его дитя я носила в своем чреве?

Мы с ним часто говорили об этом. У него не было детей от собственной жены, и он обещал, что будет обожать моего ребенка. Мы заранее тешили себя фантастическими планами насчет его воспитания, образования, судьбы, будь он хоть мальчиком, хоть девочкой.

Я еще надеялась, что Нельсон сможет вернуться в Лондон, но тут была создана Северная коалиция. Правительство приняло решение послать на Балтику мощную флотилию под командованием лорда Паркера с Нельсоном в роли его заместителя, и вот 17 февраля 1801 года Адмиралтейство направило Нельсону следующий приказ:

«Лорд Нельсон поступает в распоряжение сэра Хайда Паркера, адмирала голубой эскадры и командующего флотилией судов Его Величества. Он будет исполнять особые поручения».

Следуя этому приказу, 18-го числа того же месяца Нельсон перешел на борт «Святого Георгия» и направился в Спитхед, где должен был ожидать дальнейших указаний.

В эти же дни наступил и мой час. 15 февраля я почувствовала схватки. Сэр Уильям был как раз в отъезде, в восьми льё от Лондона, в графстве Суррей; он там осматривал очаровательный загородный дом, называвшийся Мертон-Плейс: мне очень хотелось владеть им. Таким образом, я осталась одна в час, когда одиночество было мне крайне необходимо.

К счастью, в том же доме находилась одна женщина, сама много раз рожавшая и имевшая на этот счет немалый опыт, а иногда, в неотложных случаях, заменявшая акушерку и даже хирурга. Я велела позвать ее и после трех-четырех часов мучений произвела на свет девочку, такую маленькую и слабую, что сначала показалось, будто она родилась лишь затем, чтобы тотчас умереть. Это было следствием предосторожностей, которые мне приходилось принимать: я не снимала корсет до последнего дня.

Потом моя акушерка заперлась с младенцем в одной из самых укромных комнат дома, где в продолжении дней трех или четырех бедную крошку кормили из детского рожка: она была слишком слаба, чтобы можно было отнести ее к кормилице. Кормилицу я наняла заблаговременно, она жила на Литл-Тичфилд-стрит.

В тот же день я написала Нельсону, но, опасаясь, как бы он не примчался тотчас, как получит мое письмо, придя в ужас от сообщения, что ребенок очень слаб, я просила его отложить свой приезд дней на шесть — восемь под предлогом, что я хочу сама показать ему нашу дорогую Горацию.

На следующий день сэр Уильям вернулся из графства Суррей. Он не удивился, найдя меня в постели: как ему объяснили, я перенесла приступ, во время которого из меня вышло много желчи. Он этому поверил и написал Нельсону:

«Эмма была серьезно больна! Теперь ей лучше, но хоть она избавилась от большого количества желчи, я боюсь, что ей еще потребуется слабительное».

Через четыре дня благодаря моему великолепному здоровью я уже смогла встать, а на восьмой день почувствовала себя достаточно сильной, чтобы выйти из дому.

Я отправилась к той особе, что взяла на себя заботы о Горации. Дитя выглядело поживее, но все еще казалось очень хрупким. О том, какой крошкой была девочка, читатель может посудить сам, если я скажу, что когда потребовалось незаметно вынести ее из гостиницы, я ее спрятала в свою муфту, где она без труда поместилась.

Кормилицу мы выбрали из небогатых буржуа; ее звали миссис Томсон, она была красива, свежа и обладала превосходным здоровьем. Нельсон, не говоря, для кого предназначаются ее услуги, сам выбрал ее по совету своего врача.

Я сказала этой женщине, что размер вознаграждения, которое она получит, будет зависеть от ее верности и умения молчать, а пока что выдала ей пять гиней за первый месяц кормления.

На следующий день внезапно приехал Нельсон: он испросил трехдневный отпуск, сославшись на дела чрезвычайной важности, и, получив разрешение, отправился немедленно.

Не было никакой возможности заставить его позавтракать, хотя он приехал натощак, так ему не терпелось взглянуть на ребенка. Свой визит он объяснил тем, что якобы нуждается в моем присутствии для некоего дела благотворительности. Мы сели в карету и поехали на Литл-Тичфилд-стрит.



Там я испытала истинное счастье при виде радости этого человека, ставшего для меня средоточием всей моей жизни. Он смеялся, он плакал, он подхватил девочку своей единственной рукой, подбрасывал, играл с ней, решительно хотел ее рассмешить и уверял меня, что она действительно засмеялась, называл ее «мое дитя», «мое дорогое, единственное дитя» и велел кормилице на следующий день принести ее в особняк сэра Уильяма, научив, что надо при этом сказать.

И кормилица в самом деле в срок явилась в особняк с ребенком. Первым, кто ей там встретился, был сэр Уильям, спросивший ее, кто она такая. Она отвечала, что ее зовут миссис Томсон, у нее есть брат, который служит на судне лорда Нельсона, и тот согласился быть крестным отцом этого ребенка, что у нее на руках, вот она и принесла ему показать его крестницу.

Сэр Уильям ни на мгновение не усомнился в правдивости этой истории. Он в свою очередь взял ребенка на руки, пожелал ему всех благ и снова отдал кормилице.

Нельсон остался с нами на сутки с половиной, потом пришлось опять расставаться. Эта вторая разлука была еще более душераздирающей, чем первая. Увидимся ли мы когда-нибудь? Это дитя, ниспосланное нам свыше, не исчерпало ли оно для нас сокровищницу небесных щедрот?

Мы условились писать друг другу таким образом, чтобы не бояться, если письма попадут в чужие руки, — иначе говоря, прибегать к выражениям, истинный смысл которых не был бы понятен никому, кроме нас двоих. Но эти весточки «с секретом» не помешали ему по-прежнему часто писать мне, если можно так выразиться, официальные послания.

Так, например, покинув Портсмут 2 марта на «Святом Георгии», уже 3-го он писал мне:

«Дорогая Эмма, мой начальник оказал мне честь, назначив мне место в самом центре сражения. Итак, я первым вступлю в бой. Я сказал бы Вам больше, если бы не боялся, что обеспокою Вас этим, ибо знаю, как велика Ваша нежность ко мне. “Святой Георгий” придаст Англии новый блеск славы — так будет, если только Нельсон останется в живых, если всемогущее Провидение, неизменно хранившее меня в испытаниях и спасавшее мою жизнь в сражениях, не покинет, поддержит меня и теперь.

Храните меня всегда в Вашей памяти — Вы и достойнейший сэр Уильям. Моя последняя мысль будет о вас двоих, о тех, кто дарил меня любовью и уважением. Я сужу о Вашем сердце по своему. Пусть же Господь, Вседержитель Вселенной, защитит и благословит Вас! Это самая жаркая молитва Вашего неизменного друга

Нельсона».

Пусть же теперь мне будет позволено привести здесь образец нашей частной переписки — он поможет понять, с какой страстью любил меня этот великий человек. Мне кажется, что, чем глубже была эта любовь, тем больше она может послужить мне оправданием.

Он писал мне в виду дюн, что перед Булонью, пользуясь посредничеством верного друга:

«Вы не должны бояться ни одной женщины в мире, дорогая Эмма, ибо все женщины, кроме Вас, мне безразличны; я знаю лишь одну-единственную, которая со временем, возможно, сумеет стать похожей на Вас. Я уверен, что Вы никогда не сделаете ничего такого, что могло бы охладить мою любовь к Вам; что до меня, то я готов скорее умереть под пыткой, чем доставить Вам малейшую неприятность. Поцелуйте десять тысяч раз мою дорогую Горацию! Вчера в одном разговоре речь зашла о вакцине. Один джентльмен утверждал, что его ребенок после вакцинации был в соприкосновении с другим ребенком, больным оспой, и не заразился этой болезнью. Если так, это истинный триумф вакцины. У того ребенка два дня была температура и легкое воспаление на руке — всего лишь, и это вместо гнойников, покрывающих все тело, как было с ребенком, болевшим по-настоящему.

А впрочем, поступайте так, как посчитаете нужным».

Я говорила об этом письме с доктором Роули, рассказав ему о медицинском чуде, которое там описывалось. Но, к сожалению, в его лице я столкнулась с яростным противником Дженнера: он категорически воспротивился тому, чтобы сделать Горации вакцинацию. А поскольку в то время у него как раз был подходящий пациент, он сам привил бедняжке оспу. Как бы то ни было, операция прошла превосходно, и три недели спустя Горация вполне выздоровела. В честь этого события я наняла для миссис Томсон меблированный дом на Стоун-стрит, и далее все пошло хорошо.

Здесь мне пора сделать одно признание, и я его сделаю, чего бы оно мне ни стоило, ведь эти записки — моя исповедь.

Вероятно, затем, чтобы утолить ту непростительную злобу, которую я питала к его жене, Нельсон, уже порвавший с нею всякие отношения, пожелал, чтобы этот разрыв распространился даже на предметы материальные. В одном из своих писем он поручил мне отправить леди Нельсон все ее туалетные принадлежности и прочие вещи, что еще оставались у него, смешавшись с его собственными. Я должна была отказаться или, по крайней мере, мне следовало возложить это жестокое поручение на какую-нибудь родственницу Нельсона, я же, напротив, испытала ядовитое наслаждение, свойственное мстящей ревнивице, и леди Нельсон получила все принадлежащие ей вещи вместе с запиской, где я своей рукой написала всего лишь несколько слов: «От лорда Нельсона по его поручению».

Надеюсь, что Господь в своем милосердии простит мне боль, причиненную этой несчастной женщине, ибо он видит мое раскаяние.

Сэр Уильям, хоть и съездил в графство Суррей, не договорился о покупке Мертон-Плейс. Старея, мой супруг становился все более скупым и, обсуждая стоимость этого поместья, твердо настаивал на сумме в двести-триста фунтов стерлингов. Когда Нельсон был в Лондоне, я рассказывала ему об этом предполагавшемся приобретении, причем очень хвалила расположение поместья и удобство жилых построек. Он запомнил, что мне этого хотелось, и, когда узнал, что сэр Уильям отказался от покупки поместья, написал ему, дав поручение приобрести его за цену, какую потребуют. Он объяснил, что всегда мечтал пожить в загородном доме с друзьями и покупает Мертон затем, чтобы нам троим можно было на склоне дней поселиться там в мире и покое, подальше от городского шума и политических интриг.

Тогда сэр Уильям отправился к нотариусу и оформил покупку Мертон-Плейс на имя Нельсона за сумму, которую не пожелал выложить сам.

Поскольку я не была уверена, не покупает ли Нельсон это поместье для того лишь, чтобы передать его мне, я проявила некоторую щепетильность, заметив ему, что это место, хоть мне и нравится, вполне может не прийтись по сердцу ему.

Но он поспешил ответить мне так:

«Не тревожьтесь об этом; я уверен, что Мертон мне понравится. Я слишком высокого мнения о Вашем вкусе и верности суждений, чтобы опасаться, что они могут подвести».

Как известно, военная кампания, которую Англия вела против Дании и в которой Нельсон был призван участвовать, была ужасна. Взявшись бомбардировать Копенгаген, Нельсон так близко продвинулся к берегу, что адмирал Паркер, обеспокоившись, как бы английские суда не сели на мель и не потеряли возможности маневрировать, приказал сигнальщикам передать приказ об отступлении.

Когда капитан Харди предупредил его о сигналах командующего, Нельсон поднес зрительную трубу к своему вытекшему глазу.

— Ничего не вижу, — сказал он.

И он продолжил битву.

Плохое состояние здоровья Нельсона и, главное, его желание повидать меня, меня и свою дорогую Горацию, к которой я приревновала бы его, если бы мать могла ревновать к дочери, — все это заставило его просить о позволении вернуться в Лондон, как только он счел, что кампания близка к завершению. Поскольку, добиваясь этой милости, он представил дело как обычную просьбу об отпуске, ему не отказали, хорошо зная, где его искать, как только заговорят пушки.

Впрочем, была надежда, что они какое-то время помолчат: правительство Питта, можно сказать, правительство войны, пало, а правительство Эддингтона, заменившее его у кормила власти, было правительством мира.

Таким образом, Нельсон оставил командование судами на Балтике и 18 июня на бриге «Kite»[58]«Коршун» (англ.). , ведомом капитаном Дегби, отправился в Ярмут, куда прибыл 1 июля.

Он явился к нам, когда мы менее всего могли этого ожидать, ведь его корабль всего за десять дней от Кёге-Бугта добрался до Ярмута.

Моей радости не было предела; к счастью, под видом большой дружбы мы и в присутствии сэра Уильяма могли высказать друг другу часть тех чувств, что переполняли наши сердца. Впрочем, через четверть часа после прибытия Нельсона явился князь де Кастельчикала, посол короля Обеих Сицилий, с депешами для сэра Уильяма, и они прошли в салон, оставив нас вдвоем.

Первые слова Нельсона были о Горации; его вопросы сыпались с такой быстротой, что я насилу успевала отвечать.

Я вошла в салон и тихонько сказала сэру Уильяму, что лорд Нельсон желает повидать свою крестницу и просит меня отправиться к кормилице вместе с ним.

— Какой нежный и усердный крестный отец! — сказал он. — Ступайте, дитя мое.

Я оставила двух дипломатов обсуждать государственные дела, в которые, благодарение Богу, больше не вмешивалась, и мы с Нельсоном сели в карету, чтобы отправиться на Стоун-стрит.

По дороге я спросила Нельсона, как поживает птица.

— Какая птица? — спросил он.

— Птица Абукира, та, что прилетела и уселась к вам на плечо в день, когда я посетила вас на «Авангарде».

— А! — весело вскричал он. — Я снова видел ее утром того дня, когда мы бомбардировали Копенгаген. Решительно я больше не сомневаюсь, что эта птичка — мой добрый гений.

Снова увидев свою крошку Горацию, Нельсон, казалось, был еще счастливее, чем в первый раз. За четыре прошедших месяца ребенок подрос и окреп; поистине это было самое прелестное маленькое существо, какое только можно вообразить.

На Пикадилли Нельсон вернулся, переполненный радостью; во все время обеда он только и говорил, что о своей крестнице.

Новое правительство возобновило деловые сношения с Францией, однако заключить мир Англия соглашалась лишь при условии, что она сохранит за собой Мальту и ей уступят Тринидад. Бонапарт бурно воспротивился таким притязаниям и объявил в «Монитёре», что соберет в Булони флотилию и совершит с ней попытку вторжения на Британские острова.

И действительно, соединения канонерских лодок стали выходить из портов Кальвадоса, Нижней Сены, Соммы и Шельды, и все направлялись в Булонь.

Англия не пожелала отстать и тоже собрала основательные силы, чтобы оказать отпор предполагаемой высадке противника.

Нельсону поручили командование эскадрой, которой предстояло вести наблюдение за военными приготовлениями Франции.

Пришлось снова расстаться, но на этот раз мы надеялись, что разлука окажется недолгой; посылка флотилии была скорее демонстрацией силы, нежели возобновлением боевых действий.

Новое назначение Нельсон получил 25 июля, а 27-го он поднял свой вымпел над кораблем «Единство», стоявшим в гавани Ширнесса.


Читать далее

ПРОЛОГ 04.04.13
1 - 2 04.04.13
I 04.04.13
II 04.04.13
III 04.04.13
IV 04.04.13
V 04.04.13
VI 04.04.13
VII 04.04.13
VIII 04.04.13
IX 04.04.13
X 04.04.13
XI 04.04.13
XII 04.04.13
XIII 04.04.13
XIV 04.04.13
XV 04.04.13
XVI 04.04.13
XVII 04.04.13
XVIII 04.04.13
XIX 04.04.13
XX 04.04.13
XXI 04.04.13
XXII 04.04.13
XXIII 04.04.13
XXIV 04.04.13
XXV 04.04.13
XXVI 04.04.13
XXVII 04.04.13
XXVIII 04.04.13
XXIX 04.04.13
XXX 04.04.13
XXXI 04.04.13
XXXII 04.04.13
XXXIII 04.04.13
XXXIV 04.04.13
XXXV 04.04.13
XXXVI 04.04.13
XXXVII 04.04.13
XXXVIII 04.04.13
XXXIX 04.04.13
XL 04.04.13
XLI 04.04.13
XLII 04.04.13
XLIII 04.04.13
XLIV 04.04.13
XLV 04.04.13
XLVI 04.04.13
XLVII 04.04.13
XLVIII 04.04.13
XLIX 04.04.13
L 04.04.13
LI 04.04.13
LII 04.04.13
LIII 04.04.13
LIV 04.04.13
LV 04.04.13
LVI 04.04.13
LVII 04.04.13
LVIII 04.04.13
LIX 04.04.13
LX 04.04.13
LXI 04.04.13
LXII 04.04.13
LXIII 04.04.13
LXIV 04.04.13
LXV 04.04.13
LXVI 04.04.13
LXVII 04.04.13
LXVIII 04.04.13
LXIX 04.04.13
LXX 04.04.13
LXXI 04.04.13
LXXII 04.04.13
LXXIII 04.04.13
LXXIV 04.04.13
LXXV 04.04.13
LXXVI 04.04.13
LXXVII 04.04.13
LXXVIII 04.04.13
LXXIX 04.04.13
LXXX 04.04.13
LXXXI 04.04.13
LXXXII 04.04.13
LXXXIII 04.04.13
LXXXIV 04.04.13
LXXXV 04.04.13
LXXXVI 04.04.13
LXXXVII 04.04.13
LXXXVIII 04.04.13
LXXXIX 04.04.13
XC 04.04.13
XCI 04.04.13
XCII 04.04.13
XCIII 04.04.13
XCIV 04.04.13
XCV 04.04.13
XCVI 04.04.13
XCVII 04.04.13
Дополнения 04.04.13
КОММЕНТАРИИ 04.04.13

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть