Онлайн чтение книги Возмездие
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Руководитель английской разведки предложил Черчиллю для наблюдения за Савинковым их выдающегося агента Сиднея Рейли и сказал при этом, что Рейли и Савинков почти друзья. Но это не самое точное определение взаимоотношений этих двух по-своему знаменитых людей…

Впервые они встретились в Москве весной 1918 года. Савинков только что вернулся с юга России, где с ним случилось то, что он потом называл «нелепейшей демонстрацией генеральской тупости, цена которой — Россия». Белые генералы Каледин, Корнилов и Алексеев отказались признать его вождем. Кроме всего, им, собравшимся вернуть России батюшку-царя, было не с руки иметь дела с человеком, который недавно бросал бомбы в членов царской семьи и именовал себя революционером. Генералы попросили его отправиться в Москву собирать там офицерские силы для контрреволюционных выступлений.

Савинков уехал в Москву. Он понимал, что ссориться с генералами было неразумно — за ними была белая армия, единственная реальная тогда сила в борьбе с большевиками.

В Москве Савинков, как мы уже знаем, поселился на первых порах у Деренталей и начал по крохам собирать силы контрреволюции, объединяя их в так называемый Союз Защиты Родины и Свободы. В это время на него и обратил свое благосклонное внимание находившийся в Москве чехословацкий политик господин Масарик, а затем посольства и разведки Франции и Англии. Сидней Рейли, тоже находившийся тогда в Москве, считался специалистом по России, «Лоуренсом русской пустыни», и это именно он получил приказ разыскать Савинкова и встретиться с ним…

Потом Савинков всегда старался подчеркнуть, будто у него с Рейли были тогда чисто личные отношения. Это тщетная предосторожность — Рейли был для него прежде всего резидентом английской разведки.

В следующий раз они встретились уже в Польше. Савинков начинал тогда новый этап борьбы с Советской Россией. Красная Армия только что разбила сформированную и оснащенную польской военщиной армию генералов-бандитов братьев Булак-Балаховичей. Польша была вынуждена подписать мир с Советской Россией. Но она и не думала честно выполнять договор и помогала Савинкову формировать банды из остатков разбитого воинства Булак-Балаховичей и из белого офицерья, привезенного в Польшу из Прибалтики.

Савинков считал, что неудача Булак-Балаховичей произошла оттого, что их поход был попросту еще одной надоевшей людям войной. Он решил применить совершенно новую тактику — теперь в Россию пойдут небольшие группы его людей. Пойдут неторопливо, каждый по своему маршруту, от деревни к деревне, тщательно обходя города. Политическая программа очень простая: мы — за землю крестьянам и за Советы без большевиков. Группы уходят в глубь России все дальше и дальше, оставляя после себя контрреволюционные ячейки — пятерки, которые впоследствии сделаются органами власти на местах. Кроме того, от польской границы в сторону Пскова пойдет большой отряд, который должен демонстрировать не только новую тактику, но и силу. Этот отряд будет брать даже города и устанавливать там новую власть — Советы без коммунистов. Во главе отряда пойдет полковник Павловский, который сейчас вместе с генералом Балаховичем сидит в польской тюрьме, но должен быть со дня на день выпущен.

Именно в эти дни к Савинкову в Польшу приехал старый его знакомый Сидней Рейли. Савинков подумал было, что Англия решила помочь ему в новом походе, но, увы, оказалось, что Рейли, если ему верить, приехал по своей личной инициативе и даже вопреки воле своих начальников. Он был возмущен отношением своих хозяев к русскому вопросу.

— Для них это одно из дел, — говорил он с натуральной яростью. — Балканский вопрос, германский вопрос и, где-то в перечне, еще и русский. Вы знаете, зачем я приехал?

Савинков ответил отрицательно, но подумал, что гнев Рейли не больше как маскировка и что прислан он сюда выяснить, насколько серьезна задуманная Савинковым новая акция против Советов.

— Я приехал просить вас включить меня рядовым бойцом в один из ваших отрядов, — неожиданно сказал Рейли.

Савинков не мог скрыть своего удивления, а Рейли продолжал страстно:

— Никто не понимает, что Россия стала моей судьбой! Я не могу быть в стороне от русских дел, когда другие несут такую ношу. Вы берете меня?

— Беру, — у Савинкова влажно блеснули глаза.

Они встали, обнялись и потерлись щеками. С первых же дней похода банда Павловского начала ощущать весьма чувствительные удары отрядов ЧОН[4]Части особого назначения. и чекистов. Население относилось к банде открыто враждебно или, в лучшем случае, равнодушно. Павловский развернулся вовсю. В то время как небольшой отряд, в котором был сам Савинков, таился в полесских болотах, бандиты Павловского расстреливали, вешали, жгли, грабили и быстро продвигались в глубь Белоруссии, в сторону Псковщины.

Рейли шел с бандой Павловского. Спустя двадцать дней после начала действий Павловский и Рейли приехали в отряд, где был Савинков. Он принял их в лесной землянке при свете коптилки. На стол была поставлена бутылка мутного самогона, однако выпивка не состоялась. Выслушав доклад Павловского, Савинков набросился на него с бранью, обвиняя его в срыве политической программы похода, в неумении сочетать ее с открытой борьбой. Павловский стоял на своем: пока не будут перебиты коммунисты, надеяться не на что…

Рейли воспользовался этим разладом между Савинковым и его ближайшим соратником, заявил, что не может участвовать в борьбе, у которой нет ясной цели, ясной стратегии, и уехал…

Но Савинков недолго осуждал террор, — увидев, как бесславно идет дело, он безоговорочно принял террор и занимался им сам наравне с Павловским. В письме из похода Дикгофу-Деренталю он писал: «Поистине таинственна наша матушка Россия. Чем хуже, тем ей, видимо, лучше. Язык ума ей недоступен. Она понимает или запоминает только нагайку да наган. На этом языке мы с ней теперь только и разговариваем, теряя последние признаки гнилых, но мыслящих русских интеллигентов…»

Когда спустя почти два года Рейли без всякого предупреждения явился к Савинкову на его парижскую квартиру, он был встречен холодно. Но Рейли тут же признался, что тогда он выполнял задание английской разведывательной службы.

— Мне было приказано узнать перспективы вашего похода, — сказал Рейли. — И если уж говорить все, то своим бегством я хотел помочь вам поскорее понять, что без ясной цели и без ясной тактики вести борьбу нельзя…

Савинкова подкупила искренность Рейли, и постепенно их отношения наладились. Они стали встречаться, но нет — друзьями или даже, как выразился руководитель английской разведки, почти друзьями они не стали…

Утром в понедельник встретились в парижском ресторане «Трокадеро». В зале было тихо и неуютно — ресторан был рассчитан на вечерний уют. Очевидно, еще с ночи кисло пахло табаком и духами. Официанты только начали работать и двигались вяло, нехотя. Им хотелось потолковать между собой о жизни, а тут вдруг явились гости. Это были Сидней Рейли и Борис Савинков. Они сели у окна, заказали завтрак и долго молча смотрели в окно, как упругий дождь выхлестывал площадь.

— Я тысячу раз звонил вам. Где вы пропадали? — заговорил наконец Рейли.

— Где я был, там меня нет, — усмехнулся Савинков. — И в данном случае эта русская поговорка удивительно точно выражает истину.

Но Рейли знал, где был Савинков, и ему нужно было только перепроверить свои данные.

— Должен сказать, что ваш кумир Бенито Муссолини — пошляк и позер.

Савинков не возражал. Раньше он немедленно бросился бы на защиту Муссолини, а теперь молчит — значит, в Италии у него ничего не вышло.

— Позавчера я смотрел кинохронику, — продолжал Рейли. — Какое-то шествие по Риму с участием Бенито. Удивительно дешевая и совсем не смешная оперетка. Декорации прямо трагические: древний Рим. А ваш дуче вел себя как бездарный клоун.

— Он мой в такой же мере, как ваш, — холодно ответил Савинков.

— Пардон, пардон, мон ами, — засмеялся Рейли. — Вы же так недавно его защищали от всех. Да если бы кто-нибудь попробовал устроить такую оперетку в Париже, его бы утопили в Сене.

— Но итальянцы за ним идут, — сумрачно сказал Савинков. — Каждый народ имеет таких вождей, каких он заслуживает.

— Вы как-то сказали: «России бы своего Муссолини».

— Я просто имел в виду, что России нужен сильный лидер.

— Что нужно России, никто не знает. Может, ей нужен второй Распутин.

— Не глумитесь, не надо, — устало поморщился Савинков.

Рейли положил руку на его плечо:

— Извините.

И снова они долго молчали…

— Когда я думаю о России, она видится мне одиноким путником, идущим в ночи по необозримой степи и незаметно для себя меняющим направление, приходящим на свой вчерашний след и снова идущим по старой своей тропе, по этой страшно одинокой и бесконечной орбите… — Глаза у Савинкова вспыхнули влажным блеском — он обладал этой способностью растрогать себя.

Но Рейли не до сантиментов. Он положил на стол перед Савинковым вырезку из французской газеты «Тан». Это интервью Бенеша, в котором тот говорит о политических шарлатанах, пытающихся приписать скромной и маленькой Чехословакии желание и даже попытки свергнуть в России Ленина.

Рейли видит, как лицо Савинкова по мере чтения становится серым. Щелчком отбросив от себя вырезку, Савинков сказал глухим голосом:

— По-видимому, малый размер страны формирует мелких политиков.

— Но не вы ли напоминали ему о Ленине? — невозмутимо спросил Рейли. — Я ведь помню, как вертелся в Москве возле вас чешский генерал Клецанда, да и сам Масарик.

— Сейчас самое важное для всего мира — это процессы, происходящие внутри, в глубине русского общества. Но, к сожалению, еще многие умнейшие люди Запада продолжают думать о России примитивно и не видят, а может, даже и не хотят видеть то новое, что наметилось там… Но ничего, придет час… — Савинков внезапно умолк.

— Я хочу, мой друг, помочь вам… — Рейли накрыл своей холодной рукой руку Савинкова. — В Америке есть денежный фонд, созданный автомобильным королем Фордом. Из этого фонда вам можно довольно легко получить деньги. Там размениваться на копейки не любят. Но их надо заинтересовать. Не хотите встретиться с одним человеком оттуда?

— А он не потребует у меня душу?

— Я вам искренне рекомендую встретиться с этим человеком.

— Когда? Где?

— Сейчас я позвоню, — ответил Рейли, вставая.

Савинков нисколько не удивился бы, узнав, что человек, о котором сказал Рейли, уже сидел здесь, в «Трокадеро». Он появился в зале спустя пять минут после возвращения Рейли.

Это был почти карлик в кожаной курточке и в модных ботинках на толстой подошве. Его надменное сухое лицо было покрыто густым загаром, и держался он с такой непринужденной элегантностью и великолепной независимостью, что от этого казался выше ростом. Официанты издали почтительно кланялись ему.

— Я очень рад познакомиться с вами, — сказал он, садясь рядом с Савинковым, но не протянул ему руки и не назвал себя. Увидев влюбленно ожидающий взгляд официанта, американец сделал величественный жест своей короткой ручкой и отпустил его. — Я слышал, что вы нуждаетесь в деньгах для своего дела в России? — повернулся он к Савинкову. — Мы можем вам эти деньги предоставить. Но при одном условии — от вас мы хотим получить только нетенденциозную информацию на тему: Россия сегодня. Только это! Сейчас все поясню. Мы — страна деловых людей. Мы готовы вкладывать деньги в политические перевороты, если это дело не затяжное и если после него нам открыты еще более широкие возможности для бизнеса. Но когда все это затягивается на годы и еще ни черта не известно, чем все это кончится, в такую игру мы не играем. Ваши нынешние политические дела и интересы в России остаются при вас, и мы, конечно, будем рады приветствовать вашу победу. Но вне всякой зависимости от ваших успехов или поражений мы должны получить от вас, вернее, от сети ваших информаторов в России абсолютно точную объективную картину того, что происходит там сейчас в экономических и политических сферах. Вы согласны на это мое условие? — маленькие серые глазки человечка, глубоко посаженные под крутым лбом, смотрели на Савинкова весело и нахально.

Рейли в это время с равнодушным лицом перелистывал какой-то иллюстрированный журнал; казалось, что он ничего не слышит и разговор этот его совсем не касается.

— Надо обдумать, — нерешительно начал Савинков, который при всей своей способности не теряться в любых обстоятельствах еще не успел сообразить, что он должен сейчас ответить.

Американец, подождав мгновение, воскликнул:

— О таинственная русская натура! Как утверждает ваш же Достоевский, с вашим соотечественником господином Раскольниковым ничего хорошего не случилось оттого, что он начал обдумывать свое преступление. Все предельно просто: вам нужны деньги, а нам объективная картина внутренней жизни России. Вам нечего обдумывать… — Он посмотрел на часы и встал. — Ответ завтра, через Рейли.

Американец уже давно исчез в темноте ресторанного вестибюля, а за столиком все еще продолжалось молчание.

— Я вам не завидую, — сказал наконец Савинков.

— У меня с ним чисто коммерческие дела, — ответил Рейли, откладывая журнал.

— Да? — иронически поднял брови Савинков.

— Да, да и да, — игнорируя юмор Савинкова, ответил Рейли. — Я организую торговую фирму по продаже в Америке произведений искусства из русских музейных фондов и из коллекций частных лиц. Надо начинать заботиться о собственной старости.

— Но от меня он хочет получить что-то другое, — возразил Савинков, несколько сбитый с толку доверительным тоном англичанина.

— А вы ожидали, что он предложит вам переиздание ваших книг? Или предложит войска для похода в Россию? — добродушно язвил Рейли. — Я вам искренне советую — берите деньги, которые они вам предлагают, и рисуйте им картину России. Можете рисовать даже по памяти, все равно они одному вашему свидетельству не доверятся.

— Нет! Мое имя — гарантия правды! — воскликнул Савинков.

— Сдаюсь, — Рейли шутливо поднял руки.

— Но неужели и они могут пойти на сговор с большевиками?

— Они? Могут, мой друг. Они все могут.

— Все эти толстопузые боятся революции у себя, — с ненавистью негромко сказал Савинков. — Они избрали наивыгоднейшую позицию — и барыш можно иметь и своему пролетариату рот заткнуть. Но они еще разочаруются. Я жизнь свою пожертвую для этого. И перед смертью увижу, как эти толстопузые будут рвать на себе волосы, но будет уже поздно. Россия, великая, самостоятельная, без большевиков, будет возвышаться над миром, погрязшим в болоте разложения и наживы. И пусть тогда эти карлики пишут воспоминания о том, как они мне хамили.

Рейли с задумчивым видом наблюдал за Савинковым и думал: неужели он действительно все еще верит в эту свою Россию? Именно это и просили выяснить начальники из английской разведки. Неужели верит?

— Я думал, что их напугает Германия, — подбросил он щепки в костер разговора. — Ведь революция в Германии возникла явно как отражение русской. Значит, сегодня Германия, а завтра Англия?

— Нет, — отрезал Савинков, внезапно оживляясь. — Именно события в Германии их и успокоили. Оказалось, что революцию совсем нетрудно подавить, надо только этого захотеть, а еще важнее до нее не допускать. В России все гораздо сложнее. Невыразимо сложнее. Надо видеть Россию, знать ее и чувствовать, как я, и тогда не будет недоумений и не будет пугающих сюрпризов. А я все, абсолютно все вижу сквозь туман времени! — Он незаметно для себя переходил в свое знаменитое состояние экстаза, которое он сам про себя называл «взрывом самоубеждения», а для других это было экстазом, вдохновением, пророческим прозрением. Люба Деренталь называла это вещим голосом его души. Савинков все выше и выше задирал голову, его узкие глаза широко открылись и смотрели вдаль, не замечая ничего вокруг. Он не повышал голоса, но артикулировал все отчетливее, иногда переходя на шепот.

Рейли уже не раз бывал свидетелем такого его состояния и поэтому слушал его без особого удивления. Он только пытался разобраться, что в словах Савинкова было шаманством, а что имело реальное основание и могло представить чисто служебный интерес.

— Я имею в России то, чего больше там ни у кого нет, — продолжал Савинков, вдруг закрыв глаза и перейдя на шепот. — Там находятся мои люди, мои верные, испытанные люди, и они там не случайные свидетели, как ваши дипломаты, они участники жизни. И они — антибольшевистская сила не потому, что им это предложили со стороны. Они пришли к этому как к единственному логическому следствию их собственной жизни. Вот как зарождается в России не искусственный, а самой жизнью созданный антибольшевизм. Да, да, да!

Он закончил на высокой ноте, глубоко вздохнул и замолчал. Глаза его погасли, и только глубокие складки у рта еще продолжали некоторое время подрагивать, прежде чем все его лицо приняло обычное выражение несколько сонливой задумчивости.

У Савинкова было несколько отработанных перед зеркалом выражений лица, они даже имели у него свои названия: «Наплевать на все», «Я всем вам недоступен», «Я наедине со своими мыслями». Сейчас вот эта последняя маска и укрепилась на лице Савинкова. Он был наедине со своими мыслями. А Рейли в это время думал: «Черт возьми, все-таки Савинков — единственный, кто действительно имеет своих людей в России и связан с ними. Он имеет информацию, которая минует и польскую и французскую разведки, а если он ее не имеет, то может начать получать ее завтра. Честность его вне подозрений. Нет, нет, такого человека терять нельзя». Информация его для английской разведки была готова, и разговор можно было кончать.

Савинков с неподвижным лицом, чуть подняв глаза, спросил:

— Значит, вы считаете, что мне стоит принять предложение этого гнома?

— Я бы не сомневался ни минуты, — ответил Рейли. — Вам предложены великолепнейшие условия: никого не нужно убивать, ничего не нужно взрывать, только дать объективную информацию. И наконец, информация может оказаться такой, что они решат сделать ставку на вас.

— Я не лошадь.

— Ну хорошо, хорошо, они станут вашими союзниками. И я советую вам: не тяните с ответом. Разрешите мне сказать им завтра же, что вы согласны.

— Говорите, — ответил Савинков одними губами.