Онлайн чтение книги Возмездие
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Получив шифровку Крикмана о том, что вместе с Федоровым и Зекуновым через границу проследовал и Фомичев, Артузов позвонил Пузицкому.

— Для «подпольной дачи» у нас все готово? — спросил он.

— Как будто все, но на раскачку пару суток надо, — ответил Пузицкий.

— Игру по этому эпизоду начинаем завтра днем, едет Фомичев…

«Подпольная дача» — так в плане операции назывался эпизод, связанный с возможным приездом из-за границы савинковского ревизора. Он должен быть поселен на даче в Царицыне, и там ему надо создавать напряженную атмосферу хорошо законспирированного подполья. В этой игре должны принять участие многие сотрудники контрразведывательного отдела, роли у них были самые разнообразные, в том числе и очень сложные.

Грише Сыроежкину досталась роль телохранителя гостя. Он, радостный, ринулся к Артузову, уверенный, что начальник в связи с «подпольной дачей» освободит его от надоевшей ему возни с одним «ученым контриком», которого, по мнению Гриши, давно надо было сажать в тюрьму, а начальство все почему-то медлило, требовало выяснения его московских связей.

— Артур Христианович, как же мне быть с моим профессором? — начал Сыроежкин с тоской в голосе, его светлые глаза из-под крутого лба с чубом внимательно следили за выражением лица Артузова — не серчает ли?

— Вы уверены, что он вам по-прежнему верит?

— Как богу, Артур Христианович. Берем его?

— Погодите, погодите, товарищ Сыроежкин, — рассеянно сказал Артузов, смотря мимо него. Он протянул руку за спину и на ощупь взял телефонную трубку. — Девятнадцатый, пожалуйста… Сергей Васильевич? На минуточку, если можете…

В кабинет легким пружинным шагом вошел Пузицкий. Кивнув на Сыроежкина, спросил:

— Предлагает брать профессора?

Глаза у Артузова весело заблестели.

— А у меня, назло товарищу Сыроежкину, родилась одна идея. — Артузов ущипнул свою черную бородку. — Что, если мы устроим встречу его профессора с Фомичевым? Понимаете? Пусть встретятся два подлинных антисоветчика и потолкуют по душам. Мы сделаем вот что! — обратился он к Сыроежкину. — Вы своему профессору об «ЛД» рассказывали?

— Конечно. Это же было в плане. И он мне все уши протрубил: вынь ему и положь выход на «ЛД».

— Между прочим, интереснейшее и преприятнейшее явление, Сергей Васильевич! — обратился Артузов к Пузицкому. — Все антисоветчики рвутся к нашей «ЛД». Это значит, что у всех у них собственная кишка слаба. И эта пружина, как вы видите, одинаково действует и в Париже, и в Праге, и в Варшаве, и здесь.

— Да, я все чаще думаю о смене профессии, не знаю только, куда податься… — сказал Пузицкий.

Сыроежкин смотрел на него удивленно — никогда не мог он разгадать, когда Пузицкий говорит всерьез и когда шутит.

— Нет, Сергей Васильевич, с новой профессией придется подождать, — тоже без улыбки откликнулся Артузов. — Помните предупреждение Феликса Эдмундовича? Последний волк самый опасный. Ну, так как моя идея?

Пузицкий задумался.

— Ну, конечно, опасно! Я понимаю, — продолжал Артузов диалог с молчащим Пузицким. — Но, с другой стороны, очень заманчиво. Наконец, в чем опасность для нас? Встретятся самые что ни на есть подлинные контрреволюционеры и поговорят о том, как им лучше бороться с большевиками. Это же страшно интересно будет послушать. А после их беседы мы выполним просьбу товарища Сыроежкина.

— В самом факте встречи они не могут заподозрить провокацию? — спросил Пузицкий.

— Почему? — возразил Артузов. — Профессор Исаченко возглавляет киевскую антисоветскую организацию, которую курируют эмигрантские круги из Праги. Именно оттуда он и получил явку к московскому фабриканту Кузнецову, который, увы, не дождавшись его, помер. Но, правда, остался его наследник, смотрите, какой здоровый и надежный парень. — Артузов, смеясь, обернулся к Сыроежкину. — Наследник этот на Советскую власть зол тем более, что от богатого папы ему ничего не досталось. Даже из собственного особняка его выселили. И не удивительно, что он знает, где кроется антисоветчина, и льнет к ней всей душой. Ведь льнете, Кузнецов-младший?

— Льну, Артур Христианович, — басом прогудел Сыроежкин. — Только все равно надоел мне этот профессор до крайности. И ведь больше мы ничего о нем не выясним. И так хватает…

Артузов помолчал, думая о чем-то, и сказал:

— Да! Все дело в том, чтобы хорошо замотивировать их встречу.

— А что… если так… — начал Пузицкий. — Мы имеем Федорова — члена ЦК «ЛД». Кузнецов-младший выведет Исаченко на Федорова. Но тот отложит переговоры и попросит Исаченко сначала выполнить просьбу «ЛД» — проверить, что за тип приехал из Варшавы от савинковцев и что он хочет от «ЛД». Встречаться с ним без предварительной разведки они не хотят. И товарищ Сыроежкин, то бишь Кузнецов-младший, сведет Исаченко с Фомичевым.

— Прекрасно! — сказал Артузов. — Профессор увидит в Фомичеве конкурента в отношении «ЛД» и постарается его отпихнуть. А Фомичев увидит в профессоре то же самое. Они должны переругаться. В результате Фомичев еще больше уверится в силе «ЛД», что нам очень важно. А профессор… В конце концов надо же уважить просьбу товарища Сыроежкина — профессора мы арестуем сразу после встречи с Фомичевым, чтобы он больше не путался у нас под ногами. Таким образом, все ясно.

— А кто же будет телохранителем у Фомичева? — спросил Сыроежкин, не скрывая своего недовольства.

— Сейчас наша задача — продумать и организовать встречу Фомичева с профессором. Желаю успеха.

Сыроежкин знает, что после артузовского «желаю успеха» надо уходить, но он еще потоптался немного, а потом повернулся, как положено, через левое плечо и стремительно вышел из кабинета.

Артузов и Пузицкий проводили его взглядом, а когда дверь закрылась, оба рассмеялись…

Минский поезд с Федоровым, Зекуновым и Фомичевым прибывал в Москву точно по расписанию. Всю дорогу они делали вид, будто не знают друг друга. Зекунов с Фомичевым «познакомились» только в пути, где дорожная судьба свела их в один вагон, а Федоров ехал в другом вагоне.

Когда поезд подходил к московскому перрону, Федоров на ходу выскочил из вагона, кратчайшим путем выбежал на площадь, взял там извозчика и помчался на Лубянку. Он знал, что сообщение о приезде Фомичева должен был из Минска послать Крикман, но вдруг ему что-то помешало. Или шифровка попала не по адресу. Провалить из-за этого операцию было бы недопустимо, и Федоров сейчас перестраховывал Крикмана.

Задачей Зекунова было всячески тянуть время, а затем вести гостя к себе домой. Зекунов начал с того, что завел Фомичева в вокзальный ресторан и угостил его нэпманским обедом с икоркой и водочкой. Фомичев, глядя на накрытый стол, не верил своим глазам — он был убежден, что Москва сидит на хлебе с водой. Он негромко, но витиевато выругался.

— Кого это вы? — поинтересовался Зекунов.

— Наших. Философова с его шайкой, — угрюмо ответил Фомичев. — Я не понимаю: зачем обманывать своих? Я же специально ездил на информационный доклад Философова. И он уверял нас, что Москва один жмых ест и тот достать не может. Да и агенты наши тоже брехать горазды. Ну, погодите, я вам всем проверочку проведу доскональную!

Зекунов предложил выпить за благополучный приезд и подлил в рюмки водки. Фомичев протестующе поднял руку.

— Нет, давайте-ка лучше выпьем за правду во всем…

Не дожидаясь согласия Зекунова, он опрокинул рюмку…

Они вышли из здания Белорусского вокзала на сверкающую под зимним солнцем, кипящую движением площадь. И снова Фомичев был страшно удивлен.

— Я же думал, все здесь подохло, — громко сказал он.

— Тише, — зашипел на него Зекунов.

Фомичев пугливо оглянулся и, увидев выходящего из двери военного, быстро сошел с вокзального крыльца.

Они неторопливо шли по Тверской, подолгу стояли возле заполненных товарами витрин. И это тоже вызывало у Фомичева удивление и злость.

— Вот это нэп и есть, — пояснил ему Зекунов.

— А эти наши проститутки пишут, что нэп разорил Россию, — ворчал Фомичев. — Да что в Вильно, в самой Варшаве такого в магазинах нету!

— Положим, увидеть на витрине — это еще не значит иметь, — усмехнулся Зекунов. — Сами поймете, когда получше разберетесь в ценах и во всем другом.

— Мне одно надо бы понять поскорее: в начале шестнадцатого я приезжал в Москву с фронта, тогда все здесь было хуже, чем теперь. Выходит, что революция положение улучшила? Да?

— Не торопитесь, Иван Терентьевич. О хате судят не по парадному крыльцу, — сказал Зекунов. — Москва и Петроград живут в призрачном достатке. Пир во время чумы. А поглядели б вы, как живет наша родная русская деревня, которая кормит хлебом всех, а сама мякину жует.

— Тоже еще поглядеть надо, — недоверчиво заметил Фомичев. Он вдруг остановился и, приблизив свое лицо к Зекунову, прошептал злобно: — Взрывчатку! И побольше! Пудов сто! Чтоб пообожгло все эти сытые хари, чтоб от этих магазинов одна пыль осталась…

Они прошли Садовым кольцом до Смоленского бульвара — Зекунов потихоньку вел гостя к себе домой. Но на углу Смоленского переулка, где он жил, их остановил пестро и модно одетый молодой человек, который, здороваясь, поднес к каракулевой шапке руку, обтянутую желтой кожаной перчаткой, произнес только одно слово «Царицыно» и пошел дальше.

— Что это значит? — немного струсил Фомичев.

— Нам с вами приказано ехать в Царицыно на дачу нашего человека, — вздохнул Зекунов. — А мой дом вот — три шага осталось. Но приказ есть приказ. Наверно, в Москве что-нибудь неспокойно. Но вот закавыка: по расписанию явок в Царицыно можно являться только затемно. Придется нам с вами еще погулять…

— А почему не зайти к вам? — тревожно спросил Фомичев.

— У нас приказы не обсуждаются, — сухо ответил Зекунов.

— А кто этот хлыщ?

— Связной от Шешени.

— Нуда? — не поверил Фомичев.

— Вот так.

— Ай да свояк у меня! — усмехнулся Фомичев и покровительственно добавил: — Дисциплина, брат, первое дело. Шешеня возле Савинкова кой-чему, конечно, подучился. А когда ж я его увижу?

— Не знаю, я человек маленький, — ответил Зекунов.

…А Шешеня в это время в страшном возбуждении ехал в автомашине вместе с Федоровым из Москвы в Царицыно. Это был его первый выезд из внутренней тюрьмы ГПУ. Час назад ему вручили привезенную из Польши Федоровым ответную записку от жены. Она писала, что по-прежнему любит его, ждет и хотела бы быть рядом с ним в его опасной жизни в Москве.

Когда Шешеня прочитал письмо, с ним началась истерика, Федоров даже испугался — не рехнулся ли он? Шешеня вдруг упал на колени и так, на коленях, быстро подполз к Федорову и пытался поцеловать ему руку. Потом он уткнулся лбом в пол и долго рыдал подвывая. Очевидно, сентиментальные убийцы совсем не редкость…

Федорову стоило немало труда успокоить Шешеню, чтобы сообщить ему о приезде в Москву его шурина Фомичева. Шешеня эту новость понял по-своему, спросил:

— Так, значит, и свояк мой попался?

— Еще не попался, — уточнил Федоров.

— Как это так? — не поверил Шешеня.

— Мало того, он приехал, чтобы ревизовать вашу работу.

— Не, это уж полная умора, — тихо засмеялся Шешеня. — Так давайте его ко мне в одиночку, пусть ревизует. И мне веселей станет.

— Нет, Шешеня. Он будет ревизовать вас на воле, и для этого вы из тюрьмы будете ездить на подмосковную дачу. А возьмем мы Фомичева только после ревизии, так как мы должны узнать, что он от вас хочет.

Фомичева никто брать пока не собирался, и по плану игры он должен был свободно уйти обратно, в Польшу. Но Шешене лучше знать иной вариант фомичевской судьбы — по крайней мере у него не будет желания быть с Фомичевым излишне откровенным, и, кроме того, он не будет пытаться воспользоваться им как связным.

Шешеня без колебаний согласился принять участие в спектакле, организуемом для Фомичева. Он по-прежнему думал: что бы ни делать, лишь бы отсрочить «стенку».

Меж тем Зекунов и Фомичев, до сумерек проболтавшись по Москве, крепко пообедали в ресторане «Метрополь» и отправились, наконец, в Царицыно.

В пустом, тускло освещенном дачном вагоне Фомичев начал подремывать, как вдруг со страшным грохотом распахнулась дверь, и в вагон вместе с морозным паром ввалились две личности в лохмотьях: паренек лет пятнадцати и взрослый дядя с опухшим лицом, заросшим грязной щетиной. Взрослый изображал слепого, но подозрительно уверенно шел по проходу между скамейками. В руках он держал драную шляпу и хрипло, с открытой угрозой произносил одну и ту же фразу: «Если жить хотите, слепому помогите». В это время мальчонок щелкал деревянными ложками и подвывал какую-то печальную мелодию. Они уже прошли мимо Зекунова и Фомичева, но Зекунов крикнул им: «Эй! Возьмите!» — он протянул им монету. Взрослый вернулся, взял монету и, присев рядом, сказал отчетливо и совсем трезво: «Маршрут второй, два световых круга». И сразу вскочил и пустился догонять мальчонку. Видя крайне удивленное лицо своего спутника, Зекунов рассмеялся:

— Чека — организация хитрая, приходится хитрить и нам…

— Ну, молодцы! — покачал головой Фомичев. — Вижу, дело у вас поставлено крепко.

Они спрыгнули с железнодорожной платформы и потом довольно долго плелись гуськом по узенькой, протоптанной в глубоком снегу тропке.

— Далеко идти? — задыхался Фомичев.

— Лучше молчать, — сердито прошептал Зекунов.

На перекрестке дачного поселка они по сигналу Зекунова остановились и минут десять неподвижно и молча стояли, пока вдали яркий глаз фонарика не нарисовал в воздухе круг.

— Ну вот, первый круг пройден, — шепотом сообщил Зекунов, подталкивая Фомичева в переулок.

Потом на другом перекрестке они дождались второго светового круга, и, пройдя длинный глухой забор, Зекунов нажал кнопку звонка, скрытую в притолоке калитки.

В глубине дачного участка стукнула дверь и залаяла собака. Послышались приближающиеся шаги по снегу. Лязг запора, железный скрип открываемой калитки и тихий голос: «Сюда». Они вошли на участок. Зекунов шел впереди, за ним — Фомичев. Тот же тихий голос сзади сказал: «Идите в сторожку».

Дачный участок был громадным. Но вот они вошли в небольшой домик, стоявший в заснеженном малиннике. И тут Фомичеву пришлось пережить острые мгновения. Кто-то бросился на него из темноты и обхватил за плечи. Фомичев отпрянул и попытался выхватить из кармана пистолет, но в это время услышал знакомый голос, который торопливо говорил:

— Ваня, дорогой, здравствуй! Дай обнять тебя по-братски, своячок ты мой славный!

— Леонид, ты? — обмяк Фомичев.

— Я, Ванечка, я! Дай хоть с фонариком на тебя глянуть… — Луч фонарика выхватил из темноты растерянное лицо Фомичева и тут же перескочил на лицо Шешени. — Глянь и ты на меня…

Они схватились в крепком объятии и трижды накрест расцеловались.

— Извини, Ваня дорогой, что пришлось тебе ехать сюда, но в Москве у нас сегодня неспокойно, и я в организации объявил состояние тревоги: мы получили сведения, что прошлой ночью Чека взяла одного нашего человека. Сам понимаешь, мало ли что… Решили на пару дней прикрыть все свои адреса и ведем за ними наблюдение. А здесь, Ваня, безопасно, как в раю.

— Я, Леня, опасностей не чураюсь, ты знаешь меня. Но за осторожность хвалю, — с достоинством сказал Фомичев.

— Мы, Ваня, этой осторожности научились ценой крови наших людей. С того времени, как я осел в этой проклятой богом Москве, всякое было, и только теперь дело вроде стало налаживаться как надо. Но это долгий разговор, а сейчас времени у меня нет — надо назад, в Москву. Основательно мы поговорим с тобой, когда схлынет тревога. А пока у меня к тебе деловая просьба. Про «ЛД» ты знаешь?

— Мало, но знаю…

— Так вот: обнаружилось, что к этой «ЛД» ищет дорожку еще одна организация. Какой-то профессор Исаченко приехал для этого из Киева. Его организация будто бы опирается на эмигрантские круги в Праге. Так или иначе, друзья из «ЛД» просят нас этого профессора прощупать. А наша задача — отшить его от «ЛД». Понимаешь? Тебе это сделать больше с руки — ты человек не здешний, приехал, уехал, и нет тебя. А нам, действующим здесь, следует избегать наводить на себя лишнюю опасность. Сделаешь, Ваня?.. — Шешеня подождал и, не дождавшись ответа, сказал: — Если робеешь, скажи прямо — никто тебя не осудит, и мы как-нибудь обойдемся. Я, брат, сам, как попал в эту чекистскую Москву, каждого столба боялся…

— Не гоношись, — раздраженно произнес Фомичев. — Я сделаю все, что надо, но ты учти — я приехал сюда не в качестве твоего порученца.

— О! Вот это уже речь не мальчика, а мужа! — рассмеялся Шешеня и снова обнял свояка. — Что нам, Ваня, с тобой делить? Разве что опасности, да когда срок придет — смерть? Скажи-ка ты мне лучше хоть одно слово о наших сестричках. Как там моя Сашенька?

Шешеня вдруг так искренне разволновался, что Фомичев ответно обнял его и сказал:

— Сестры в полном порядке. Саша твоя молодчина, каких поискать. Она в Варшаве маленький ресторан держала, польские конкуренты стали ее травить, так она их знаешь как перехитрила — выгодно продала ресторан и теперь переезжает к нам, в Вильно, и будет работать у капитана Секунды. Да! Зекунов отдал тебе ее записку?

— Отдал, отдал… — пробормотал Шешеня.

— Скажу тебе одно: всем бы таких жен, как твоя Саша, с ней о чем ни заговори, она все на тебя разговор переводит…

Шешеня всхлипнул, и это был очень опасный момент. Но он выдержал и сказал глухо:

— Ладно. Все. Иди в главный дом, отдыхай. Там хозяин дачи и его брат, оба — наши верные люди. А я — в Москву. Значит, завтра тебя сведут с тем профессором. Пока, Ванечка… — Шешеня еще раз обнял Фомичева и ушел…

Хозяин дачи и его брат (это были чекисты Демиденко и Пудин) встретили Фомичева не особенно приветливо. Задушевного разговора не получилось ни за ужином, ни после. Отведя Фомичева в комнату, где его ждала раскрытая постель, хозяин дачи сказал:

— Вы на нас не обижайтесь, нам приказано без дела не трепаться. Спокойной ночи…