Онлайн чтение книги Возмущение Ислама
Песнь восьмая

На корабле я, севши к рулевому,

Вскричала: "Распустите паруса!

Подобная светильнику морскому.

Луна горит, покинув небеса, —

Там, возле гор; волненье нарастает:

За этим Мысом Город Золотой,

От севера к нам буря долетает,

Дрожит созвездий зябких бледный рой!

Нельзя вам быть в пустыне беспредельной!

Домой, домой, к усладе колыбельной!"

И Моряки повиновались мне;

И с Кормчим Капитан шептался: "Злая

Тень Мертвой, что увидел я во сне,

Пред тем как нам отплыть, теперь, желая

Нас погубить, вселилась в Деве той!"

Но Кормчий отвечал ему спокойно:

"Нет злого в этой Деве молодой,

Ее призыв, что прозвучал так стройно,

В нас будит грусть, нас увлекает в путь,

О да, она невеста чья-нибудь!"

Мы миновали островки, влекомы

Теченьем вод и свежим ветерком;

Как некий дух, с боязнью незнакомый,

Я говорила смело, и кругом

Столпились Моряки: "Зачем вы спите?

Проснитесь. Все вы — люди; лунный лик,

Лучистые к нам протянувши нити,

Вещает всем, что брату брат — двойник;

И те же мысли в вас, что в миллионах,

Как тот же свет в лесу, в листах зеленых.

Зачем вы спите? Собственный свой дом

Вы строили для собственного счастья;

Для многих там, вдали, в краю родном,

Зажжется взор, исполненный участья,

Навстречу дети выбегут к нему,

Бросаясь от давно знакомой двери,

К нему, кто служит счастью своему.

Иль мните вы, что где-то в вышней сфере

Проклятием отметил темный Рок

Всех ваших дней земных недолгий срок?

Кто скажет Рок, тот произвольно вложит

Людское в то, что неизвестно вам;

Как будто бы причина жизни может

Жить, мыслить, ощущать — подобно нам!

Тогда и жизнь людская ощущала б,

Как человек, — все внешние дела

Узнали б свет надежд и сумрак жалоб.

Но вот! Чума свободна, Сила Зла

Кипит, Болезнь, Нужда, Землетрясенье,

Яд, Страх, и Град, и Снег, и Угнетенье.

Что ж значит Рок? Один безумный лжец,

Увидев тень души своей трусливой,

Закрыл ей Небо из конца в конец

И Землю сделал мрачно-молчаливой;

И почитать стал свой же Призрак он

В зеркальности огромной мирозданья, —

Подобие свое; то был бы сон

Невинный, но за ним пришли страданья,

И было решено, что Смерть есть бич,

Чем Рок врагов всегда готов застичь.

И люди говорят, что Рок являлся,

Был зримым для избранников порой,

Как форма он огромная склонялся

С высот, — Тень между Небом и Землей;

Святоши и тираны, суеверья,

Обычаи, домашний тяжкий гнет,

Что держат дух людской во мгле преддверья

Тех областей, где вольный свет живет, —

Прислужники чудовищного Рока,

Что ненавидят истину глубоко.

И говорят, Что Рок отмстит, в своей

Свирепости прибавит к мукам муки,

Что ад кипит среди бессмертных змей,

И воплей там не умолкают звуки;

Что, наложив позорное пятно

На жалких, живших язвой моровою,

Он к злу, что здесь им было суждено,

Прибавит там, за гранью гробовою;

Добро и зло, любовь и злость — равны,

Они на пытки им осуждены.

Что значит сила? Сила есть лишь мненье,

Непрочное, как тучка над луной:

Пока глядим, в единое мгновенье

Ее уж нет, сокрыта глубиной;

Лик правды затемняется обманом,

Но лишь на миг он ложью затемнен,

Которая — слепой оплот тиранам,

Туманный призрак с тысячью имен;

Ложь учит, в слепоте повиновенья,

С мучительством сливать свои мученья.

Названья лжи, любое — как бы знак

Насилия, позорное проклятье:

Безумье, похоть, гордость, злоба, мрак,

Всего здесь злого, низкого — зачатье;

Закон неправый, перед ним любовь

Повержена, убийца беспощадный,

Проливши материнскую ту кровь,

Созвал сирот во тьме и хочет, жадный,

Их, будто бы любя, усыновить,

Чтобы наследства матери лишить.

Любовь, ты для сердец людских, в печали,

Как тишина для океанских волн;

Ты вместе с правдой, из туманной дали,

Ведешь людских стремлений зыбкий челн,

Из лабиринта рабских заблуждений

Выводишь, им свою давая нить,

На волю, на простор, для наслаждений,

К которым всех ты хочешь приобщить;

Бесстрашию ты учишь и терпенью, —

Идти к добру, прощая преступленью.

Быть в ясности, гармонии с собой,

Всех видеть, никого не оскорбляя,

Как бы шатер раскинуть голубой,

В котором светит Радость молодая,

И так закончить вечер бытия, —

Иль отереть со щек Печали слезы,

Жить так, чтобы любовь и жизнь твоя

Слились в одну воздушность нежной грезы, —

Такая участь только тем дана,

В ком, вольная, царит любовь одна.

Но дети пред родителями ныне

Трепещут в послушании слепом,

Высоким, низким правит Рок в пустыне,

И брату брат является рабом;

И Злоба с бледной матерью, Боязнью,

Сидит в пределах высшей вышины,

Всему живому угрожая казнью;

Источники любви затемнены,

И Женщина живет с рабом рабою,

И жизнь полна отравой роковою.

И человек в глубоких рудниках

Отыскивает золото, чтоб цепи

Себе сковать; он терпит труд и страх,

Проходит чрез леса, моря и степи,

Чтоб услужить таким, как он, рабам;

Убийство совершает он в угоду

Своим же мрачным деспотам-врагам;

Приносит в жертву он свою свободу,

И кровь свою пред идолом он льет,

Слепец, к своей же гибели идет.

Что Женщина? Раба! Сказать мне стыдно,

Что Женщина — отбросок очага,

В ней все, о чем и думать нам обидно,

Она игрушка подлого врага;

От слез у ней вдоль щек идут морщины,

Хотя у ней улыбка на щеках, —

Правдива зыбь и борозды пучины,

Обманет свет на гибельных волнах;

Известно всем вам, Женщиной рожденным,

Какая боль дается угнетенным.

Так быть не должно; можно вам восстать,

И золото своей лишится силы;

Любовь способна в мире возблистать,

Как луч; и суеверья мрак унылый,

Себя связавший с кровью в старину,

Рассеется. Взгляните, мыс высокий

Скрывает нисходящую луну;

Так тюрьмы — только призрак одинокий,

И капища исчезнут как туман,

Лишь Человеку светоч вечный дан.

Пусть будут все и равны, и свободны!

В душе у всех вас отклик слышу я,

Нежнейший звук, отрадно-благородный.

Откуда вы? Скажите мне, друзья.

Увы, как много я читаю горя,

Как много скорбных, тягостных страниц,

Всего, что возникало, тайно споря,

В чертах изнеможенных ваших лиц;

Легенды я читаю в ваших взорах

О войнах, о владыках, о раздорах.

Откуда вы приходите, друзья?

Вы лили кровь? Вы золото сбирали,

Чтобы Тиран, обман в душе тая,

Мог быть убийцей, создавать печали?

Или у бедных вымогали вы

Достаток их, над чем они корпели?

Иль кровь на вас еще свежа, увы?

Сердца у вас в обманах поседели?

Познав себя, омойтесь, как росой,

Я буду вам и другом, и сестрой.

О не скрывайтесь, — сердце в нас людское,

Одно, — у мыслей всех один очаг;

Что в том, коль преступленье роковое

Тебе сказало: будь живущим враг;

В том приговор, что был, мог быть иль будет

Твоим и всех людей. В том нам судьба.

На краткий срок нас Жизнь из тьмы пробудит,

И Время замыкает нас в гроба,

И нас, и наши мысли, и стремленья,

Всей цепи нескончаемые звенья.

О, не скрывайтесь — вы полны борьбы,

Сестра Стыда, в вас есть Вражда глухая;

В ваш ум взгляните — книга в нем судьбы, —

Там имена и тьма в них роковая,

В них множество зеркал для одного;

Но черный дух, что, обмакнув в отраве,

Железное перо, для своего

Бессмертья, о своей там пишет славе,

Безвредным был бы, если б у людей

В сердцах берлоги не нашел своей.

Да, это Злоба, призрак безобразный,

Что носит много мерзостных имен,

Под маскою является он разной,

Но смертным жалом вечно наделен;

Когда свои змеиные извивы

Вкруг сердца он совьет и утолит

Голодные свирепые порывы,

Он с бешенством всем, кто кругом, грозит;

Так Амфисбена, возле трупа птицы,

Шипя, вращает узкие зеницы.

Не упрекай же собственной души,

Не ненавидь чужого преступленья,

Порыв самопрезренья утиши.

В том себялюбье, самопоклоненье,

Желать, чтоб плакал, бился человек,

За мысли прошлых дней и их деянья;

Напрасно; что прошло, прошло навек,

Слилось со Смертью, тщетно воздаянье;

Но — твой простор идущих к нам годов,

В груди создать ты можешь рай цветов.

Откуда вы? Скажи мне!" — Некто Юный

Ответил мне: "В пустыне бурных вод

Плывем мы, и шумят вокруг буруны,

И ветер нас на зыбкой влаге бьет;

Твоя душа в глазах читать умеет.

Но многое в приниженных сердцах

Так глубоко, так боязливо тлеет,

Что отраженья нет ему в глазах;

Хлеб рабства, горький, мы едим от детства,

Дается безнадежность нам в наследство.

Да, я тебе отвечу, хоть меня

Без слов томила, до сегодня, тайна,

Что, тлея, жгла меня, как головня;

На всех ты смотришь так необычайно,

О, дивная, что блеску острых глаз

Бесспорно надлежит повиновенье;

Да, верно ты зовешь рабами нас,

От мест, что сердцу дороги с рожденья,

Оторваны, влачим мы по волнам

Добычу, что назначена не нам.

Из мирных сел, от долов молчаливых,

Красивейших из горных дочерей

Влачим туда, где свет вещей красивых

Пятнается навек в душе своей;

Ряд лет прошел и сжал свои посевы,

И не было мышления во мне

До той поры, как очи нежной Девы

Блеснули мне, горя в своей весне;

В ней жизнь моя, — я только отраженье,

Я дым костра, — и ждет уничтоженье.

Ее везут к Тирану во дворец!" —

Он смолк и сел у паруса, согбенный,

Как будто был в его душе свинец;

И плакал; между тем над влагой пенной

Корабль бежал, покуда за звездой

Звезда не стала гаснуть, и Матросы

Толпились вкруг меня, и Рулевой

Глядел, — в душе у каждого вопросы, —

И Капитан смотрел в немой тоске,

В нем скорбь была — как в вечном роднике.

"Проснитесь! И не медлите! Скорее!

Ты стар. Надежда может молодить.

Любовь, Надежду с Юностью лелея,

Связует их, свою дает им нить.

На нас глядят созвездья с небосклона.

Жива ль в вас правда? Жалость есть ли в вас

К другим сердцам, чтоб жгучий яд погас? —

Свободны будьте, — вмиг от тьмы проснемся.

Клянитесь! — И вскричали все: "Клянемся!"

Тьма дрогнула, как будто тяжкий гром

Проснулся в отдаленном подземелье,

И отклики на берегу морском

Зарокотали, точно ночь, в веселье,

С Землей и с Небом в празднике слилась,

Свободу торжествуя, в честь которой

Семья матросов радостно клялась;

Раздвинулись тяжелые запоры,

И пленницы, при факелах, толпой,

На палубе сошлись во мгле ночной.

Нежнейшие чистейшие созданья,

В глазах у них виднелася весна,

Святилище дремотного мечтанья,

Где мысль еще не нарушала сна,

На их челе тяжелое мученье

Еще не начертало страшный след.

Была свобода им — как сновиденье,

Но через миг, поняв, что рабства нет,

Они слились в словах, в улыбках нежных,

В восторгах молодых и безмятежных.

И лишь одна в безмолвии была,

Она была нежней, чем день лучистый,

Она была, как лилия, светла

Под прядями акации душистой;

Но бледность переменная ее,

Как переменность лилии от тени,

Являла грусть; дыхание свое

Сдержавши в неге сладостных мучений,

Тот Юный встал, я руки их взяла,

И счастьем их я счастлива была.