Онлайн чтение книги Всего несколько дней
5

«Она меня поцеловала. Поцеловала меня. Пусть из жалости… она поцеловала. Не хочу, чтобы жалела, но ведь еще раньше она узнала, что я Антон Новодеев. Мало ли в школе ребят, а она узнала именно меня, отчего-то заметила, хотя мы в разных классах. Как все радостно, необыкновенно… Но что это я? — спохватился Антон. — С ума сошел! Как я смею радоваться, когда папа умер? Я самый последний человек, самый презренный на свете, изменил папе… Нет, нет, нет! Папа! Я не забыл, что ты умер, не хочу радоваться без тебя. Не сметь радоваться, не сметь думать об Асе!.. Здорово, что ее зовут Асей. А как хорошо она сказала, что ее мама романтик. И дед интересный. Бабушку я еще не видел, а дед интересный, судя по кабинету; ковер увешан оружием, будто в восемнадцатом веке. И мемуары… И она веселая, без забот… Но что я! Ведь приказал себе не думать о ней. Ничтожный человек, нарушил приказ… А завтра пойду в школу».

Он приготовил с вечера учебники и тетради, повесил на спинку стула форму для завтрашнего дня и то шумно хлопотал, боясь что-то забыть, то задумывался так глубоко, став без движения у темного, почти ночного окна, что мама удивилась:

— Какой-то ты на себя непохожий сегодня.

Утром Антона разбудил ее стон. Она лежала в постели бледная, с разметавшимися по подушке волосами.

— Антошка, не пугайся, чуть прихворнула. Слабость, и все тело ноет. Вызови, пожалуй, врача. И не ходи в школу сегодня, — сказала она. — Был бы жив отец… вся нагрузка без него на тебе.

Антон кипятил маме чай и, не зная, как еще ей помочь до прихода врача, без толку суетился, снова звонил в районную поликлинику.

Врач все не шел, пришла почтальонша.

— Письмо. Заказное. Распишись тут.

— Художнику… — он чуть запнулся. — Виталию Андреевичу Новодееву.

— О боже, боже! Читай. Что с нами делает жизнь? Читай.

— «Многоуважаемый Виталий Андреевич! Наш замысел, в котором Вы приняли такое жаркое участие, нас все больше интересует. Делаем все по Вашим советам в смысле планировки, экспозиции и тому подобных тонких вещей, что до встречи с Вами было для нас все равно что для горожанина лес дремучий. Великая просьба: приезжайте в Отрадное, Виталий Андреевич, возможно скорее, до крайности нужна Ваша консультация и обещанная помощь. Хочется выполнить задуманное. Вышлите телеграмму, встретим Вас на самой новейшей „Волге“ или, для экзотики, запряжем Гордого в „музейный“ наш тарантас, прискачем на станцию. Помните Гордого? Он Вам понравился, превосходно Вы его нам запечатлели в подарок. Спасибо за все. Ждем с нетерпением. Ваш недавний, но преданный друг и почитатель, представитель и полномочный Отрадного…»

— Дай! — хрипло прервала мама, поднимаясь с подушки.

Антон протянул письмо.

— Конверт!

Он передал конверт. Трясущимися руками (какие худые, бледные руки!) мама порвала на мелкие клочья конверт и письмо.

— Вот вам! Вот вам! Вот… У вас «Волги», музейные тарантасы, а он… а мы… вернулся без копейки. Почитатели, доконали мы его-о-о!..

Она упала на подушку и отчаянно, как тогда, у гроба, мотала головой, скрипя зубами.

Антон рылся в шкафу, ища теплую кофту — мама зябла. Разбил стакан, наливая ей воду, что-то делал еще, все нескладно, все больше впадая в уныние, но тут пришли из поликлиники.

— Экий у вас беспорядок, — были первые слова старой докторши. — Картин на стены навешали, а пол не подметен.

Грузная, с тяжелым подбородком, она ворчливо упрекнула Антона, что живет без лифта на третьем этаже, а у нее пятнадцать вызовов в день, и половина без лифтов; район старый, дома, почитай, все постройки прошлого века, в новые не зовут, там свои поликлиники, топай по этажам целый день в ее-то годочки, а бросать работу не хочет. Не может жить без работы.

Наворчавшись, отдышавшись, она прослушала маму.

— Утомление сердца, необходимо полежать, — так определила она, выписала больничный лист и рецепт и не успела уйти, раздался новый звонок.

Подобно героям Достоевского, которые внезапно являются в одно место, в одно время, чтобы дальше развивать действие, явился Колька Шибанов.

Антон, как все ребята его возраста, жадно читал детективы. Но не только. Его страстно притягивал Достоевский. Наверняка он не все понимал в Достоевском. Непонятное пропускал, но было там много неотразимо влекущего, что будило и будоражило душу, взрослило. Невероятные события, беспокояще странные люди, жгучие чувства, страдания и радости, чаще страдания; сюжет, от которого нельзя оторваться, ночью долго не можешь уснуть, — все поражало Антона.

— Погодил бы читать Достоевского, рано тебе, — советовал отец.

Однако не приказывал оставить книгу. Да Антон и не послушал бы. Читал бы тайком.

А мама вспоминала с грустной улыбкой:

— Я в твои годы упивалась Тургеневым. Там тоже герои и действия, а на душе светло.

— Иногда надо уметь мучаться, — возражал отец.

Вспыхивал спор. Мама горячилась:

— Не желаю мучаться! Хочу счастья, праздника. Мало, Виталий, нам с тобой праздников отпустила судьба.

— …Когда мы с твоей мамой встретились, — рассказывал Антону отец, — она мечтала быть актрисой, училась. Натура мятежная и… неудовлетворенная. Понял?

«У Достоевского часто натуры мятежные», — думал Антон.

Но что же такое? Разве сейчас время вспоминать страсти и переживания героев Достоевского, когда у Антона самого такие тяжелые события? «Я раздвоенная личность. Маме плохо, а я о Достоевском».

Да, он раздвоенная личность, вечно в себе сомневается, критикует себя, но это не помогает ему стать положительным типом.

Колька Шибанов, столкнувшись с уходящей неулыбчивой докторшей, в страхе выкатил глаза.

— Ш-ш-то-о еще у тебя?

— Тсс! — погрозил Антон.

— По-о-ни-маю. Ася сказала. Ре-е-ебя-та не знают, Ася сказала, ты не хочешь, что-обы ребята знали об отце. И в шко-о-лу не ходишь.

— Тсс. На рецепт. Мчи за лекарством в аптеку.

Колька умчал.

— У тебя товарищи, — сказала мама. — У отца не было товарищей. Я виновата: не принимала гостей. Все мне некогда, все я устала. Я не помогала ему бороться за место под солнцем.

Мама говорила, говорила. Глаза лихорадочно блестели. И особенно неспокойно было видеть разметавшиеся по подушке мамины волосы…

Колька принес лекарство. Антон накапал маме прописанные докторшей капли. Она задремала.

Ребята ушли на кухню, оставив открытой дверь в комнату, чтобы прислушиваться к дыханию мамы.

— Ты-ы при-и-ходи в школу, — заикаясь, сказал Колька Шибанов. Он волновался, испуганный тем, что на Антона валятся, валятся беды. — Ася твой друг, — сказал Колька.

— Откуда друг? Я ее вчера только узнал.

— Все ра-авно. Дело не в сроке. Мо-ожно в один день ста-ать другом. Ты в нее влю-у-блен?

Он задавал дикие вопросы. Антона, в его пятнадцать с половиной лет, при его росте в сто шестьдесят шесть сантиметров, Колькин вопрос поразил. Влюблен?!

Может быть, да? Может быть, это любовь? Ася не выходит у него из головы. Ему хочется видеть ее все время, непрестанно. Он помнит ее поцелуй. Украдкой трогает щеку, чтобы не заметил Колька. Как он сразу догадался про Асю?

— Колька! Ни-ко-му!!!

— Антон, ты меня знаешь.

Что происходит с Антоном? Он переменился или переменился мир? Новое, тревожное овладело им, куда-то несет…

Вдруг он вспоминает свое горе. Стыд, ужас, он забыл о своем горе, пусть на минуту. Отчаяние душит Антона. Тихонько он подкрадывается к маме. Спит. «Мамочка, мы несчастны, несчастны».

Ночью Татьяну Викторовну увезла «скорая помощь» в больницу.