Онлайн чтение книги Выигрыши
XXX

Во время ужина досада ее постепенно прошла, уступив место ехидному желанию подшутить над ним. Повода для этого он не подавал, но ей было неприятно, что он разоружил ее так просто – одним пристальным взглядом. Сначала она была готова поверить в неискушенность Лопеса и в то, что в этом и заключается его сила. Но потом посмеялась над своей наивностью: не трудно было заметить, что Лопес обладал всеми данными для большой охоты, хотя н не похвалялся ими. Пауле отнюдь не льстило, что она так быстро произвела впечатление на Лопеса (какого дьявола, еще вчера они не знали друг друга, были совсем чужими в этом огромном Буэнос-Айресе), напротив, ее раздражало, что она уже оказалась в положении королевской дичи. «И все потому, что я единственная свободная и привлекательная женщина на пароходе, – подумала она. – Возможно, он даже не обратил бы на меня внимания, если бы нас познакомили на каком-нибудь празднике или в театре». Паулу бесила мысль, что ее считают одним из обязательных развлечений на пароходе. Ее словно пришпилили к стене, как картонную мишень, чтобы сеньор охотник мог поупражняться в стрельбе. Но Ямайка Джон был таким симпатичным, что она не могла испытывать к нему неприязни. Паула спрашивала себя, не думает ли и он в свою очередь нечто подобное; она прекрасно знала, что ou мог принять ее за кокетку, во-первых, потому что она ею была, а во-вторых, потому что ее поведение и манеры легко истолковывали превратно. Как истый портеньо, бедняга Лопес мог подумать, что упадет в ее глазах, если не приложит всех сил, чтобы завоевать ее. Глупое, но в то же время довольно безвыходное положение: как у марионеток, которым по ходу пьесы положено получать и раздавать палочные удары. Ей стало немного жаль Лопеса и самое себя, и все же она радовалась, что не обманулась в своих догадках. Оба могли прекрасно играть в эту игру, и дай бог, чтобы Панч оказался таким же ловким, как и Джуди [74]Персонажи английской кукольной комедии..

В баре, куда Рауль пригласил их выпить джина, они ловко ускользнули от семейства Пресутти, примостившегося в уголке, но тут же столкнулись с Норой и Лусио, которые еще не ужинали и, казалось, были чем-то озабочены. Тесно усевшись за маленькими столиками напротив друг друга, они принялись болтать обо всем понемногу, легко жертвуя своей индивидуальностью ради приятного чудовища – общего разговора, который всегда ниже уровня собеседников, а поэтому так доступен й привлекателен. В душе Лусио обрадовался их приходу. Нора после того, как написала сестре письмо, загрустила. Она стала задумчивой, хотя уверяла, что с ней ничего не случилось, и Лусио это раздражало, тем более что ему никак не задавалось ее развлечь. Он вообще не баловал Нору разговорами, обычно первой начинала она; вкусы у них были довольно разные, но между мужчиной и женщиной… Он не терпел, когда Нора хандрила из-за пустяков. Что ж, может, общество развеет ее немного.

До этой минуты Паула почти не разговаривала с Норой, и поэтому теперь обе с улыбкой скрестили оружие, пока мужчины заказывали напитки и угощали друг друга сигаретами. Рауль молча сидел в стороне, рассматривая женщин, и лишь изредка вставлял в разговор любезные замечания либо обменивался с Лусио впечатлениями по поводу географической карты и маршрута «Малькольма». Он видел, как в Норе вновь пробуждались радость и доверие, общественное чудовище ласково лизало ее своими многочисленными языками, выхватывало из диалога, за которым всегда скрывается монолог, и вводило в маленький, вежливый и тривиальный мир, где сверкали остроты, раздавался беспричинный смех, пили вкусный шартрез и курили ароматные «Филипп Морис». «Излечение красоты», – думал Рауль, всматриваясь в оживленное лицо Норы, вновь приобретавшее утраченную прелесть. У Лусио дела куда хуже, он по-прежнему сидит насупившись, а вот бедняга Лопес, ох уж этот бедняга Лопес. Вот кто действительно грезит наяву, так это Лопес. Раулю становилось его по-настоящему жаль. «So soon, – думал он, – so soon…» Но возможно, Рауль и не догадывался, что Лопес был счастлив и грезил о розовых слонах, об огромных стеклянных шарах, наполненных подцвеченной водой.

– И случилось так, что три мушкетера, на сей раз без четвертого, отправились на корму и вернулись ни с чем, – сказала Паула. – Как только вы захотите, Нора, мы с вами совершим такую прогулку, ну прихватим еще невесту Пресутти, чтобы составить священное число. Я уверена, что мы не остановимся, пока не дойдем до пароходного винта.

– Мы можем заразиться тифом, – сказала Нора, всерьез принимавшая слова Паулы.

– О, ничего, у меня есть «Вик Вапоруб», – сказала Паула. – Кто бы мог подумать, что наши отважные гоплиты наглотаются пыли, как последние ленивцы.

– Не преувеличивай, – сказал Рауль. – На пароходе очень чисто, и пока глотать нечего.

Он подумал, не нарушила ли Паула данного слова и не вынула ли на свет божий револьверы и пистолет. Нет, она этого не могла сделать. Good girl [75]Хорошая девушка (англ.).. Совершенно сумасшедшая, но преданная. Несколько удивленная, Нора попросила подробней рассказать ей о вылазке на корму. Лопес исподлобья взглянул на Лусио.

– Я тебе ничего не рассказал, думал, не стоит, – сказал Лусио. – Слышишь, что говорит сеньорита. Пустая потеря времени. У

– Ну нет, я не думаю, что мы напрасно потеряли время, – сказал Лопес. – Всякая разведка имеет цену, как сказал бы какой-нибудь знаменитый стратег. Я по крайней мере убедился, что «Маджента стар» занимается темными делами. Разумеется, ничего ужасного, никто, конечно, не везет на корме горилл, скорее всего, контрабандный груз, слишком заметный, или что-то в этом роде.

– Возможно, но нас это не касается, – сказал Лусио. – У нас здесь все в порядке.

– Видимо, да.

– Почему «видимо»? И так все ясно.

– Лопес прав, когда сомневается в чрезмерной ясности, – сказал Рауль. – Как однажды выразился бенгальский поэт из Шантиникетана [76]Имеется в виду индийский писатель и общественный деятель Рабиндранат Тагор. «Ничто так не ослепляет, как чрезмерная ясность».

– Ну, это слова поэта.

– Поэтому я и цитирую и даже из скромности приписываю поэту, который никогда их не произносил. Но я полностью разделяю сомнения Лопеса, тем более, что его поддерживает и наш друг Медрано. Если на корме что-то не в порядке, рано или поздно это распространится и на нос. Будь это тиф 224 или тонны марихуаны; отсюда до Японии долгий путь морем, а под килем немало хищных рыб.

– Брр… не нагоняй на меня страху! – сказала Паула. – Посмотрите на Нору, она, бедняжка, по-настоящему испугалась.

– Вы, наверное, шутите, – сказала Нора, бросая удивленный взгляд на Лусио. – А ты мне говорил…

– По-твоему, я должен был сказать тебе, что по пароходу разгуливает Дракула? – вспылил Лусио. – Здесь все ужасно преувеличивают, это неплохо как развлечение, но нечего людей зря запугивать.

– Что касается меня, – сказал Лопес, – я говорю вполне серьезно и не собираюсь сидеть сложа руки.

Паула насмешливо захлопала в ладоши,

– Ямайка Джон в одиночку! Меньшего от вас я и не ожидала, но такой героизм…

– Не дурите, – напрямик сказал Лопес – И дайте мне сигарету, мои кончились.

Рауль едва сдержал жест восхищения. Вот это парень. Дело должно принять интересный оборот. Он стал наблюдать, как Лусио старается вновь завоевать утерянные позиции и как Нора, эта ласковая и невинная овечка, лишает его удовольствия доказать свою правоту. Для Лусио все было ясно: там тиф. Капитан болен, корма заражена, значит, надо соблюдать элементарную осторожность. «Это рок, – думал Рауль, – пацифистам, беднягам, приходится проводить всю жизнь на войне. А Лусио в первом же порту обязательно купит себе пулемет».

Паула как будто бы немного смягчилась, она слушала доводы Лусио с сочувственным выражением, цену которому Рауль знал слишком хорошо.

– Наконец-то я встретила здравомыслящего человека, после того как целый день провела среди заговорщиков, последних могикан, петербургских динамитчиков. Как приятно видеть человека с твердыми убеждениями, не поддавшегося на уловки демагогов.

Лусио, не совсем уверенный в том, что его хвалят, продолжал настаивать на своем. Если что-то и надо предпринять, так это направить коллективное письмо, которое подпишут все (разумеется, кто пожелает) и в котором до сведения капитана будет доведено, что пассажиры «Малькольма» понимают и правильно оценивают необычную обстановку, создавшуюся на пароходе. В крайнем случае можно намекнуть, что беседы между офицерами и пассажирами не всегда были вполне откровенными…

– Ну-ну-ну, – зевая, пробормотал Рауль. – Если у них на борту действительно был тиф, когда мы садились в Буэнос-Айресе, они вели себя как последние сволочи.

Нора, не привыкшая к сильным выражениям, смущенно заморгала. Паула, едва справившись со смехом, снова поддержала Лусио, высказав предположение, что тиф, вероятно, вспыхнул уже после того, как они отчалили. А полные смущения и нерешительности благородные офицеры встали на якорь напротив Кильмеса, чьи печально известные испарения никоим образом не улучшили атмосферу на корме.

– Да-да, – сказал Рауль. – Все как в цветном кино.

Лопес слушал Паулу с иронической улыбкой, разговор его забавлял, но после него оставался какой-то кисло-сладкий привкус. Нора мучительно старалась попять, о чем идет речь, наконец уткнулась носом в чашку и сидела так, ни на кого не глядя.

– Итак, – сказал Лопес. – Свободный обмен мнениями – одно из благ демократии. И все же я полностью согласен с тем крепким эпитетом, который недавно употребил Рауль. Посмотрим, что будет.

– А ничего не будет, и это самое худшее для вас, – сказала Паула. – Вы лишитесь своей игрушки, и путешествие станет нестерпимо скучным, как только вас пропустят на корму. А теперь я отправлюсь посмотреть на звезды, которые, должно быть, сверкают особенно ярко.

Она встала, ни на кого не глядя. Слишком легкая игра ей наскучила, и было досадно, что Лопес ни полсловом не поддержал ее. Она знала, что он ждет лишь удобной минуты, чтобы последовать за ней, но пока еще останется за столом. Знала она и нечто большее: то, что должно было произойти потом, и это начинало снова забавлять ее, особенно потому, что Рауль скоро догадается, а было всегда так забавно, когда он вступал в игру.

– Ты не пойдешь? – спросила Паула, смотря на него.

– Нет, спасибо. Звездочки, вся эта бижутерия…

Она подумала: «Сейчас он встанет и скажет…»

– Я тоже пойду на палубу, – сказал Лусио, поднимаясь. – Ты идешь, Нора?

– Нет, я лучше немного почитаю в каюте. Всего хорошего. Рауль остался с Лопесом. Лопес скрестил на груди руки,

Как палачи на гравюрах к «Тысяча и одной ночи». Бармен принялся собирать чашки, а Рауль стал ждать, когда же наконец просвистит ятаган и по полу покатится чья-то голова.

Неподвижно застыв на носу у самого форштевня, Персио слышал, как они приближались вслед за обрывками фраз, подхваченными теплым бризом. Он поднял руку и показал им на небо.

– Посмотрите, какое великолепие, – произнес он восторженно. – Поверьте, такого неба в Чакарите не увидишь. Там всегда какая-то зловонная дымка, отвратительная– сальная пелена, застилающая это великолепие. Вы видите? Видите? Это высшее божество, распростертое над миром, божество с миллиардами глаз…

– Да, очень красиво, – сказала Паула. – Немного, правда, однообразно и растянуто, как все, что величественно и грандиозно. Только в малом существует подлинное разнообразие. Не правда ли?

– Ах, в вас говорят демоны, – вежливо заметил Персио. – Разнообразие – подлинное исчадие ада.

– Ну и безумен этот тип, – пробормотал Лусио, когда они двинулись дальше и затерялись в темноте.

Паула уселась на бухту каната, попросила сигарету и довольно долго раскуривала ее.

– Как жарко, – сказал Лусио. – Любопытно, здесь даже жарче, чем в баре.

Он снял пиджак, и его белая рубашка выделилась светлым пятном в полумраке. В этом укромном уголке палубы никого но было, ветер слабо гудел в натянутых проводах. Паула молча курила, смотря в сторону неразличимого горизонта. Когда она затягивалась, огонек сигареты выхватывал из темноты густые пряди ее рыжих волос. Лусио вспомнил, какое было лицо у Норы. Все же какая она ненормальная, какая ненормальная. Что ж, пора и ей понять… Мужчина всегда свободен, и нет ничего дурного, если он пройдется по палубе с другой женщиной. Проклятые буржуазные предрассудки, воспитание в монастырской школе. «О пресвятая дева Мария» и прочая дребедень с белыми цветочками и разноцветными образочками. Одно дело любовь и совсем другое – свобода, и, если она возомнила, что всю жизнь будет держать его на привязи, как последнее время, только потому, что не желала ему отдаться, пусть тогда… Ему показалось, что Паула смотрит на него, хотя в темноте он не мог видеть ее глаз. Добряка Рауля, казалось, вовсе не трогало то, что его подруга отправилась с другим, напротив, он посмотрел на нее с веселой улыбкой, словно давно знал все ее капризы. Лусио почти не встречал таких странных людей, как эти пассажиры. А Нора, ну что за манера, разинув рот, слушать все, что ни говорит Паула, особенно ее крепкие словечки, и поражаться ее неожиданным суждениям. Но к счастью, что касается кормы…

– Я рад, что хоть вы признали мою точку зрения, – сказал он. – Конечно, приятно мнить себя незаурядным человеком, но нельзя же испортить путешествие!

– А вы думаете, что наше путешествие будет удачным? – спросила Паула небрежно.

– Конечно. По-моему, в какой-то степени это зависит и от нас самих. Если мы поссоримся с офицерами, они создадут нам несносную жизнь. Я требую уважения к себе, как и любой другой, – добавил он, делая упор на слове «уважение», – но не слишком умно портить круиз из-за глупой прихоти.

– А наше путешествие называется круизом, да?

– Не подтрунивайте надо мной.

– Нет, я спрашиваю серьезно, я всегда теряюсь от этих изысканных слов. Смотрите, смотрите, падает звезда.

– Загадайте скорей что-нибудь.

Паула загадала. Тонкая черточка, должно быть изумившая звездочета Персио, на долю секунды мелькнула на севере небосклона, «Ну, дружок, – подумала Паула, – а теперь пора кончать с этой ерундой».

– Не принимайте меня слишком всерьез, – сказала она. – Возможно, я не была искренна, когда взяла вашу сторону в недавнем споре. Это было, скорее… из спортивного интереса, что ли. Просто я не люблю, когда кого-то унижают, я из тех, кто всегда вступается за маленьких и глупых.

– А-а, – сказал Лусио.

– Я немного пошутила над Раулем п остальными, потому что забавно наблюдать их в роли Буффало Билла и его друзей, но, вероятно, они были правы.

– Какое там правы, – раздраженно проговорил Лусио. – А я так был благодарен вам за поддержку, но получается, вы поступили так только потому, что считаете меня глупым…

– О, не будьте придирчивы. К тому же вы защищаете принципы порядка и установленной иерархии, а это иногда требует куда большего мужества, чем предполагают вероотступники. Для доктора Рестелли, например, это вполне естественно, а вы такой молодой, и ваше поведение па первый взгляд выглядит весьма непривлекательно. Мне непонятно, почему молодежь всегда надо представлять с камнем в руках. Все это измышления стариков, удобный предлог, чтобы ни Под каким видом не выпускать из рук полис.

– Полис?

– Да, именно. А ваша жена очень недурна. Мне нравится ее наивность. Только не говорите ей этого, женщины не прощают подобных оценок.

– Не думайте, она совсем не такая наивная. Просто немного… не найду слова… Не то чтобы богобоязненная, но вроде того.

– Кроткая.

– Вот-вот. Все от воспитания, которое она получила дома, да вдобавок от чертовых монахинь. Мне кажется, вы не набожная.

– О, напротив, – сказала Паула. – Ярая католичка. Крещение, первое причастие, конфирмация. Я еще не стала женой-прелюбодейкой и самаритянкой, но если господь даст мне здоровье и время…

– Я так и думал, – сказал Лусио, – вы не совсем правильно меня поняли. У меня, ясное дело, на этот счет самые либеральные взгляды. Я не атеист, но и нисколько не религиозен, разумеется. Я много читал и считаю, что церковь – зло для человечества. Вы можете себе представить, в век искусственных спутников в Риме сидит папа?

– Ну он-то, во всяком случае, не искусственный, – сказала Паула, – а это что-нибудь да значит.

– Я имел в виду… Я всегда спорю с Норой об этом, и в конце концов я ей докажу. Она уже согласилась со мной во многом… – Он запнулся от неприятной догадки, что Паула читает его мысли. Но все же было выгодней пооткровенничать, никто не знает, как поведет себя такая свободомыслящая девушка. – Если вы обещаете никому ничего не говорить, я открою вам один интимный секрет.

– Я его знаю, – сказала Паула, удивляясь своей уверенности. – У вас нет свидетельства о браке.

– Кто вам сказал? Да никто же…

– Вы сами. Молодые социалисты всегда начинают с того, что убеждают католичек, а кончают тем, что сдаются перед их доводами. Не беспокойтесь, я буду молчать. И знаете, женитесь на этой девушке.

– Да, конечно. Но я уже вырос из того возраста, когда слушают советы.

– Какое там выросли, – вызывающе сказала Паула. – Вы просто симпатичный мальчишка, и больше ничего.

Лусио приблизился, немного уязвленный и в то же время довольный… Раз она сама давала ему повод для панибратства, сама бросала вызов, он покажет ей, как корчить из себя интеллектуалку.

– Поскольку здесь очень темно, – заметила Паула, – иногда не знаешь, куда девать руки. Так я вам советую засунуть их в карманы.

– Ну ладно, глупышка, – сказал Лусио, обнимая ее за талию. – Согрей меня, а то я немножко озяб.

– А это уже в стиле американских романов. Так вы завоевали вашу жену?

– Нет, не так, – сказал Лусио, пытаясь поцеловать ее. – Вот так, так. Ну не дури, не понимаешь, что ли…

Паула увернулась от объятий и спрыгнула с канатов.

– Бедная девочка, – сказала она, направляясь к трапу. – Бедняжка, мне становится по-настоящему ее жалко.

Лусио следовал за ней разъяренный, только теперь он заметил, что рядом в свете звезд кружил дон Гало, странный ипогриф, в котором зловеще слились контуры шофера, кресла и самого дона Гало. Паула вздохнула.

– Я знаю, что мне предстоит, – сказала она. – Буду свидетельницей па вашей свадьбе и даже подарю вам вазу для цветов. Я видела подходящую на распродаже в «Дос мундос»…

– Вы рассердились? – спросил Лусио, поспешно переходя на «вы». – Будемте друзьями, Паула… А?

– Иными словами, я никому ничего не должна говорить? Так?

– Наплевать мне на то, что вы скажете. Говоря начистоту, ведь вас больше заботит, что подумает Рауль.

– Рауль? А ну давайте, попробуйте. Если я ничего не скажу Норе, то только потому, что мне так хочется, а вовсе не из боязни. Идите, глотайте свой тодди [77]Тодди – пунш (англ.)., – добавила она с внезапным раздражением. – Привет Хуану Б. Хусто.