Онлайн чтение книги Выстрел купидона
2

В дверь позвонили.

Зоя Платоновна в этот момент сидела на полу, разложив перед собой фотоальбомы - и с черно-белыми, еще фэдовскими фотографиями, и с цветными, кодаковскими, новыми. Все же черно-белые были милей сердцу и неким парадоксальным образом многозначнее и ярче воскрешали время. Рядом на полу лежали журналы - кое-где в них поблескивали те же фотографии, что и в альбомах, некогда совершившие нехитрое путешествие в издательскую типографию.

Было девять вечера, середина сентября, дома никого - дочь с зятем в Турции. Зоя Платоновна крикнула:

- Сейчас.

Хотя знала, что за дверью не услышат.

Коротко вздохнув, все же захлопнула альбомы и, быстро метнув их в ящик шкафа, пошла открывать.

За дверью оказалась маленького роста смуглая бабушка в черном с красными цветами платке, с большой голубой сумкой «Reebok» через плечо и с чемоданом в руке.

- Долго не открываешь, - сказала бабушка сердито. - Что ж, я всю ночь на лестнице стоять буду?

- Вам кого? - спросила Зоя Платоновна, приглядываясь к гостье в тусклом свете лестничной площадки.

- Погодите, - сказала бабка. - Проверим. Ты только меня на лестнице не держи, в дом пригласи, окажи уважение пожилому человеку. Я тебя не съем, не обворую, у меня паспорт есть…

Зое Платоновне ничего не оставалось, как послушно отступить в коридор.

Бабушка не спеша развязала платок, сбросила его на плечи и сказала:

- Жарко у тебя, топют, что ли?

- Затопили. - Зоя Платоновна вдруг почувствовала себя виноватой за то, что затопили раньше времени.

- А фортку чего не открываешь? - спросила бабушка. - У тебя микробы размножаются.

Пока Зоя послушно открывала форточку, бабка поставила па стул сумку, прислонила к стулу чемодан, прошла в комнату, уселась за стол, вытащила из складок плаща бумажник из кожи под крокодила, а из него - листок. Долго искала очки, а Зоя Платоновна стояла над ней и думала, что, если надо будет поить бабушку чаем, а все идет к этому, то печенья почти не осталось, и надо открывать последнюю банку малинового варенья. Сейчас бабушка зачитает листок, И из него обнаружится, что она - отдаленная, но некогда любимая родственница бывшего мужа Зои Платоновны. И решила навеки здесь поселиться.

- Точно, - изрекла наконец бабушка. - Я своей памяти уже не доверяю, все записываю, хотя в этой квартире бывала.

- А я вас не помню, - посмела начать сопротивление Зоя Платоновна.

- Куда тебе, - согласилась бабушка. - Это улица Песочная?

- А что?

- Ты отвечай, отвечай, не задумывайся.

- Песочная.

- Дом сорок два, квартира двадцать?

- Правильно. - Надежда на то, что бабушка ошиблась квартирой, испарилась.

- Тогда ты мне скажи, - бабушка вперила взгляд уменьшенных сильными линзами выцветших глаз в лицо Зое, - ты мне скажи, что Вера?

- Кто?

- Моя младшая сестра Вера. Тысяча девятьсот двадцать пятого года рождения.

- Никогда не слышала! - Зоя Платоновна испытывала облегчение, потому что бабушка наверняка не была родственницей и по крайней мере не претендовала на угол.

- Вот именно, - сказала бабушка. - Так мне все говорят.

- Может, вам чаю сделать?

- Сделай, сделай, - согласилась бабушка. - Ты меня не бойся, я как тебя расспрошу, отдохну у тебя, а потом обратно поеду. Где у тебя удобства, покажи.

С каждой минутой бабушка Зое нравилась все больше. Она сохраняла чувство собственного достоинства, была естественна и дружелюбна. Видно, если бы к ней пришли с вопросами или просьбой, она бы тоже предложила чайку попить и помогла бы. Значит, и другие должны к ней так же относиться.

Бабушка с удовольствием пила чай, не скрывала своего намерения переночевать. Оказалось, что зовут ее Любовью Семеновной и разыскивает она свою младшую сестренку Верочку, пятью годами ее моложе. Верочка, как выяснилось, жила когда-то, сразу после войны, в этой квартире со своим мужем, Купидоном. Именно Купидоном. Это было отрицательное прозвище, данное ему за малый рост, пухлость щек и общую подвижность. Так поняла Зоя Платоновна. Сестры расстались в войну, Вера пошла на фронт медсестрой, там познакомилась с Купидоном, он же Иван Макарыч Спесивцев, который был кем-то по хозяйственной части в том же госпитале, и вышла за него замуж - не по любви, а чтобы не быть «боевой подругой». Как война кончилась, Купидон начал служить в Москве, они поселились 6 этой квартире, которая в то время была коммуналкой, даже вроде бы купили маленькую дачу, неплохо жили. Любовь Семеновна приезжала к ним в сорок шестом; дорога неблизкая, а потом сестры поссорились, даже трудно вспомнить почему. Вера была несчастлива с Купидоном, все грозилась бросить его, но не решалась, а он страшно ревновал и даже как-то чуть не убил ее из ревности. Еще бы, ему уже было за сорок, а Верочке, красавице, что твоя березка молодая, чуть за двадцать. А после ссоры сестры и переписываться перестали. Но году в семидесятом написала-таки Любовь Семеновна своей сестре письмо, потом второе, третье - ни ответа, ни привета. Решила, что та все сердится, хоть пора и забыть, чего не бывает между родными! А потом и беспокоиться начала. Хоть не были сестры близки, к старости человек начинает собирать людей, искать родные души. Наконец, пусть и не время нынче для разъездов, приехала Любовь Семеновна в Москву поискать сестру. А где она -одному Богу известно.

Утром старуха разбудила Зою Платоновну на рассвете, уже гремела на кухне посудой, готовила поесть.

- Вставай, Зоя, - крикнула она из кухни, - проспишь! Тебе на улицу иттить!

- Зачем? - спросила Зоя, не раскрывая глаз.

- Как так зачем? Кошек-то из аппарата для журналу щелкать - я, что ли, за тебя за ими ползать буду по грязи?

- Не пойду, - сказала Зоя. - Черт с ними, с кошками, дождик на улице.

- Ну, как знаешь… Тогда звони, как собиралась.

- Рано еще, все спят, семь часов.

- Спят, спят… когда же они дело делают?

Бабка все знала, все понимала, но была актрисой, хитрила, переигрывала свою роль деревенской старушонки, ей эта роль нравилась.

До половины девятого Зоя Платоновна сопротивлялась бабушкиному напору, потом все-таки взяла телефон и позвонила на свою старую квартиру. Они с мужем переехали сюда шесть лет назад, тогда еще думали, что будут вечно и дружно существовать вместе. Ничего из этого не вышло. Впрочем, сейчас нас интересует не это, сейчас мы должны выяснить, где живет сестра Верочка, которой теперь семьдесят лет.

- Слушаю, - сказал сонный голос.

- Простите, я вас не разбудила? - спросила Зоя Платоновна.

- Все равно теперь не лягу, - сообщил сонный голос.

- Вы меня, конечно, не помните, - сказала Зоя Платоновна, - но лет шесть Назад мы с вами поменялись квартирами. Вы жили на Песочной?

- Калерия! - закричал сонный голос в сторону от трубки. - Тебя обменщики требуют.

В трубке щелкнуло. Стало тихо.

- Не хотят признаваться? - спросила бабушка Люба.

- В чем?

- Куда Верку задевали.

- Сейчас узнаем.

В трубке возник другой, женский, знакомый голос - оказывается, за шесть лет память о нем не совсем выветрилась.

- Меня зовут Зоя Платоновна… - начала Зоя, но тут же голос в трубке ее перебил.

- Как же, как же… неужели не помним? Мы вас помним. К вам еще в прошлом году письмо приходило, мы его переслать хотели, но закрутились. Борис, где письмо?.. Ну вот, не знает. Да, я вас все спросить хотела, ванна у вас всегда засоряется, или вы чего-нибудь туда положили? Знаете, мы совершенно измучились…

- Простите, -сказала Зоя Платоновна. - Вы не знали такую Веру Семеновну Спесивцеву…

- Это она по мужу Спесивцева, - подсказала бабушка Люба. - А мы-то Тяжные.

- Боря! - раздалось в трубке. - Ты знал Спесивцеву? Она жена режиссера, да?

- Нет, наверное, она жила в нашей квартире после войны.

- Боря, откуда ты помнишь, кто жил у нас после войны? Вообще-то он не может знать, потому что сначала я сюда прописалась, а потом он. Он три года никак не решался оставить свою Милочку… Ну ладно, два, это уже теперь не важно. Я ту комнату в семьдесят третьем получила и буквально три года жила одна, не зная, что со мной случится завтра, вы представляете…

- Значит, Веру Семеновну вы не помните?

Потом Зоя Платоновна дозвонилась и до второй половины сменщиков, до тех, кто занимал до обмена большую комнату. Они тоже не смогли припомнить ни Веру, ни ее мужа.

- Значит, неживая, - уверенно, даже с каким-то облегчением сказала бабушка Люба. - Иначе бы весточку подала. Ну как можно родной сестре весточку не подать?.. Я уж и на телевидение, в передачу «Ищу тебя» записалась. Да там, поди, у них очередища - жуть!

- Хорошо, - сказала Зоя Платоновна, которая не любила оставлять дела недоделанными. - Пошли в домоуправление.

В домоуправлении, хоть там Зою Платоновну знали, добыть какие-нибудь сведения оказалось нелегко. Старые домовые книги уже ушли в архив, а в тех, что велись с шестидесятых годов, никаких следов Спесивцевых не было.

Бабушка Люба робела в домоуправлении перед накрашенными девочками, дергала Зою за рукав и говорила: «Ну пошли, что ли? Бог дал, Бог взял, понятное дело».

- Давайте думать, - сказала Зоя Платоновна учительским голосом юной паспортистке Шурочке. - Бесследно человек исчезнуть не мог. Прежде чем поднимать дела в архиве, поглядим, нет ли другого пути, более простого.

- Угу, - сказала Шурочка, разворачивая бутерброд. - Я тут сама новенькая… А вдруг их… того? - замерла она вдруг, не донеся бутерброда до рта. - Тогда ведь еще Сталин жил. Я думаю, пропасть тогда было легко. Раз, два - и вы пропали.

- А ты не думай, если дура, - не выдержала бабушка Люба. - Я и без тебя уж думала про это. Но тогда бы и меня за компанию сгребли. Хотя бы на допрос какой свозили. А так - и я, и прочая родня спокойно проживали - без твоих гулагов…

- К тете Соне сходите,-сказала другая паспортистка. - Если она не знает, никто не знает. Сколько лет прошло, можно сказать, два поколения.

Тетя Соня, которая проработала в домоуправлении всю жизнь, нашлась на лавочке у третьего подъезда. Делать тете Соне было нечего, а память у нее была уникальная, если бы не жизненные обстоятельства, быть бы ей математическим академиком.

Зоя Платоновна подсела к ней, знаком велела сделать то же бабе Любе и тут же напустила приезжую бабушку на местную. Сама только слушала. Со стороны, наверное, выглядело это идиллически: две бабушки и женщина средних лет сидят на лавочке, поглядывают на детишек, которые резвятся неподалеку. В самом же деле шло расследование давнишней тайны - исчезновения семьи Спесивцевых, в первую очередь гражданки Спесивцевой (предположительно, в пятидесятые годы).

И, разумеется, тетя Соня все вспомнила.

- Знаю, - сказала она. - Уехали.

- Вы уверены в этом? - спросила Зоя Платоновна.

- Как в твоем, Зоя, существовании, - сказала тетя Соня. - Мне надо только глаза закрыть, как книжку перелистать, и я вижу картинку.

- Ну и как? - спросила баба Люба. - Как тебе моя сестра?

- Сейчас-то она, наверное, женщина пожилая, - сказала Соня. - Преклонных лет. А тогда была видная баба.

- Настоящая красавица, - сказала бабушка Люба. - Я на нее совсем не похожа.

- Нет, ты непохожая, - согласилась тетя Соня. - Ты мелкая будешь и смуглая кожей. Нет, совсем непохожая. Та лучше была.

- Значит, уехали? - спросила Зоя Платоновна. - Но куда, когда?..

- Знаю! Как же не знать. Он ко мне с паспортами пришел. Я как раз закрываться хотела, домой спешила, осенью это было, дай бог памяти, думаю, что в сорок восьмом. Как раз реформа где-то рядом была. Вот, говорит, уезжаем на юг, в теплые края, надо, говорит, для моей Верочки теплый воздух, а то у нее легкие слабые. Как сейчас помню - странно это было.

- Что странно? - спросила Зоя Платоновна.

- Я бы и не запомнила. Даже с моей памятью. Мало ли кто уезжает и приезжает - у нас десять домов, а сейчас и еще больше. И прожили они не то чтобы долго. Года два-три, не больше. Я ее замечала за красоту, а его и не замечала, а когда с паспортами пришел выписываться, я вгляделась, потому что странно мне стало, чего такой колобок такую кралю охмурил.

- Вот я ей и говорила, - вставила бабушка Люба, - чего ты в нем нашла? А она мне: убежала бы, да не пускает. Он меня живой не выпустит.

- А впечатления не производил, - ответила тетя Соня. - Впечатление производил мирное, бухгалтерское, у нас такой бухгалтер раньше был, Иван Иванович, не помнишь, Зоя? Да нет, куда тебе - ты у нас только шестой год живешь. Но я тогда к нему пригляделась - думаю, вот бывает любовь, воистину, что козла полюбишь. И вроде он не так чтобы богатый или жулик. Не производил впечатления.

- Нет, не производил, - сказала бабушка Люба. - Но по сравнению с нашей жизнью очень даже не бедный. Я когда рассказывала, некоторые Верке очень завидовали.

- Я бы не завидовала…

- Так что же вам странным показалось? - спросила снова Зоя Платоновна.

- Еще бы не странное - кто же из Москвы добровольно в сорок восьмом уезжал - квартиру отдавал, все бросал и уезжал?

- Так он не поменялся?

- Нет, сказал мне, что уезжает климат искать для своей супруги. Там, говорит, найдет, что купить. Дачу, говорит, продал. Дача у него была, понимаешь? Под Москвой. Продал он ее, а квартиру просто отдал. Выписался и пошел куда глаза глядят.

- А ее вы не видали? - спросила Зоя Платоновна.

- Ее не видала. Может, она раньше уехала. Он - как вещи на машину загрузил, ночью грузился, немного вещей было, я что-то у окна стояла, воздухом дышала, вот и увидала.

Зоя Платоновна подумала, что стояла тетя Соня у окна не случайно. Ее и тогда грызло любопытство.

- Он один уезжал?

- Говорю же, наверное, она раньше его уехала. А может, он мне сам так сказал, что она раньше уехала, не помню я…

- И не сказал, в какой город? Ведь если вещи вывозил в машине, вернее всего уже знал, куда едет.

- Может, и сказал… может, и сказал.

Но тетя Соня не вспомнила, в какой город уехали Спесивцевы.

Когда они с бабушкой Любой вернулись домой, Зоя Платоновна хотела было продолжать поиски - она любила сам процесс поисков, будь то забытая цитата или старинное преступление, вычитанное у историка Соловьева, она любила ясность, а ясность подразумевает результат поисков.

Но бабушка Люба вдруг скисла.

- Нет ее, - сказала она твердо. - Сердце мое уверено, что нету. Умерла. Или он ее загубил, или сама умерла. Только никогда у нее не было такого со здоровьем, чтобы на юг уехать. Неужели за год, как я ее не видела… бывает?

- Бывает, - возразила Зоя Платоновна. - Все-таки мы можем обратиться в милицию, там же есть бюро по розыску.

- Нет, - сказала бабушка Люба твердо. - Если она живая, то должна мне написать - я-то свой адрес не меняла. Не написала, значит, нет ее. Или не хочет. Так что я домой поехала. Спасибо за все, Зоя, буду ждать. Приедешь? У нас молочко хорошее, как сливки. Грибочки, земляника… Хотя в остальном, после всяких поганых реформ, у нас уже нет прежней сытости.

И бабушка Люба уехала, оставив Зою Платоновну в неприятном ощущении недоделанного дела, повисшей тайны, которая, может, и не тайна вовсе.

А дня через два встретилась на улице тетя Соня и сказала:

- В Ялту они уехали. Так он и сказал, в Ялту. Только, может, соврал.

- Спасибо, - сказала Зоя Платоновна. - А та бабушка уже уехала.

- Ты ей напиши.

Зоя Платоновна написала, но ответа не получила.