Онлайн чтение книги Война в небесах War in Heaven
Глава 11. Мазь

Накануне сверхъестественной попытки уничтожить Грааль Грегори Персиммонс потратил целый день на визиты. Сначала вместе с начальником полиции Хартфордшира он зашел в лавку на Лорд-Мэр-стрит. Они пробыли там недолго. Узнав все, что нужно, полковник взял такси и укатил в Скотланд-Ярд; а Грегори направился в сторону метро на Голдерс Грин. Однако стоило машине с полковником скрыться за углом, как Грегори развернулся и чуть ли не бегом вернулся в аптеку.

Грек успел впасть в свой обычный столбняк, но при виде Грегори глаза его блеснули.

— Вы поняли, что произошло? — приглушенным голосом спросил Грегори. В этом мрачном месте по-другому говорить не хотелось.

— Видимо, его обнаружили, — проговорил грек и повернул голову навстречу тому, кто вышел из задней комнатки. Маленький, суетливый, настороженно собранный, он был стар, лицо, обрамленное бородой, выдавало в нем иудея.

— Слышал? — спросил его грек.

— Слышал, слышал, — забормотал старик, гневно глядя на Грегори. — Давно вы об этом знаете? — спросил он с плохо сдерживаемой яростью.

Грегори даже отступил на шаг.

— О чем? Что он у них? Он попал к ним только сегодня утром.

— Давно вы знаете, что это именно он? — спросил старик. — Сколько времени мы потеряли! — Он подошел к греку и схватил его за руку. — Ладно, мы еще не опоздали. Сегодня же ночью займемся им.

Грек едва повернул голову.

— Займемся, если хочешь, — согласился он. — Думаешь, так будет лучше?

— Ха! Лучше! — воскликнул старик. — Еще бы не лучше! Это же оплот силы! А теперь мы разнесем его в пыль, в прах! Да очнись ты, Димитрий! Я тебя не понимаю.

— Это неважно, — откликнулся грек. — Когда-нибудь поймешь. Когда понимать станет уже нечего.

Старик хотел что-то сказать, но тут вмешался Грегори, обеспокоенный его последними фразами.

— Что вы задумали? Что значит «разнесем в пыль»?

Да вы с ума сошли! Неужели вы хотите уничтожить его?

Сообщники взглянули на него, старик — с презрением, Димитрий — с едва заметным удивлением.

— Мы с Манассией, — отвечал он, — собираемся уничтожить Чашу.

— Как это уничтожить? — взорвался Грегори. — Уничтожить! Да ее же можно использовать. Сотни раз, на сотни ладов! В ней — сила. У меня мальчишка смотрит в нее и видит черт знает что!

— Именно потому, что в ней — сила, ее и нужно уничтожить, — яростно зашептал старик, перегнувшись через прилавок. — Неужели вы еще не поняли? Они создают, мы уничтожаем! Они мешают нам, мы — им. Когда-нибудь мы уничтожим весь мир. Можете вы так ее использовать? Что мы, дети, чтобы гадать на ней, или искать клад, или соблазнять кого-то? Уничтожив ее, мы уничтожим еще один их оплот, приблизимся еще на шаг к тому часу, когда мы восстанем против небес и они падут.

Ничто на свете не приносит большей пользы, чем уничтожение!

Слова эти дышали такой страстью, что Грегори невольно попятился. И все-таки он не хотел сдаваться.

— Так почему бы не использовать ее, чтобы уничтожить их? — спросил он. — Посмотрите, я же призвал через нее детскую душу, она подчинилась. Пусть чаша побудет у меня еще немного, я поработаю с ней.

— Это — измена, — злобно отчеканил Манассия. — Подержать для того, сохранить для сего! — передразнил он Персиммонса. — Уничтожьте ее, говорю вам! Пока вы приберегаете что-нибудь для себя, вы — не наш. Нет, нынче же ночью она вздрогнет, померкнет и обратится в ничто!

Грегори посмотрел на грека, тот ответил бесстрастным взглядом. Манассия возбужденно бормотал что-то, пока грек не протянул руку и не коснулся его плеча. Тогда тот сердито вздрогнул и разом смолк.

Глядя куда-то поверх их голов, Димитрий заговорил:

— Все едино, в конце своем — все едино. Вы не доверяете друг другу, и каждый из вас не доверяет мне. Но в конце концов не останется ничего, кроме вас. Все в мире проходит.

Сердца ваши будут томиться, ибо нет ничего, одна суета, а в середине ее — усталость, это и есть вы. Все поблекнет, ваша усталость выпьет силу ваших желаний, останется лишь пустота. Я едва заглянул в нее и увидел, что этот удел не минует и меня. Мой дух все еще не свободен от мира вещей. Но тело вовлекается в дух, оба они падут, и тогда вы поймете, что есть предел желаниям, а разрушение венчает все. Пока вы еще стремитесь к чему-то, я помогу вам, ибо близится конец всяких желаний, и тогда никто уже не сможет помочь никому.

Манассия ухмыльнулся.

— Помнится, когда мы познакомились, ты творил великие дела в нашем храме. Уж не хочешь ли ты поклониться теперь Чаше и оплакать свои прегрешения?

— У меня нет ни желаний, ни слез, — ровным голосом ответил грек. — Я устал смертельно, сердце мое изнемогло, глаза ослепли, ибо видели Ничто, в которое мы падаем. Скажи, чего ты хочешь, и я это сделаю, ибо даже сейчас моя сила превышает вашу.

— Я хочу разрушить это, — отвечал Манассия, — разрушить на атомы, даже мельче. Я хочу, чтобы и памяти о нем не осталось в мире.

— Хорошо, — сказал Димитрий. — А вы? — обратился он к Грегори.

— Я помогу вам, — угрюмо отозвался Грегори. — Раз это необходимо, я хочу того же.

— Нет, не поможете! — вскричал Манассия. — Сердцем вы еще стремитесь обладать ей.

— Пусть ищущий обладания стремится к обладанию, а жаждущий разрушения ищет разрушения, — мерно произнес Димитрий. — Пусть каждый из вас идет к концу своей дорогой.

Я помогу вам обоим, ибо и обладание, и уничтожение — всего лишь грани единого зла, его обличья. Сейчас это зло владеет вашей душою, но горек грядущий день, когда ею не будет владеть ничто, и она одна останется нетленной среди последнего распада.

— Идите, расставляйте свои ловушки, — приказал он Грегори. — А мы с Манассией обдумаем все это.

Но Манассия не торопился.

— Вы не могли бы описать нам Чашу? — обратился он к Грегори. — На что она похожа? Какого размера?

Грегори кивнул в сторону Димитрия.

— В прошлую субботу я приносил сюда книгу, — ответил он. — Там есть рисунок, можете посмотреть. Но зачем вам описание, если вы все равно собрались покончить с ней?

Ответил ему Димитрий.

— Неизвестно, что принесет завтрашний день в ваши ловушки. Пока вы стремитесь к обладанию, вы обладать не будете. Разрушение еще не свершилось.

Грегори попытался понять, что он имеет в виду, помотал головой и медленно вышел из лавки.

Оттуда он отправился к сыну, клокоча бессильной яростью — как же это, он с таким трудом добыл Чашу, а она исчезнет! Когда он разделался с Кеннетом, ему стало полегче. Он выгнал Стивена из кабинета, позвонил в Калли и поговорил с Лайонелом.

На следующее утро, выполняя инструкции, Леддинг направлялся к приходскому дому. В щегольской форме шофера, чисто выбритый, подвижный, он ничем не напоминал бородатого бродягу, месяц назад заходившего к архидиакону, и экономка его не узнала. Она решила (с его слов), что он доставил письмо от мистера Персиммонса.

— Хозяина дома нет, — сказала миссис Лексперроу. — Экая досада! Тащились зазря в такую даль.

— Не беспокойтесь, мэм, — отвечал Леддинг. — По мне, оно даже и лучше, — и он слегка поклонился.

— Да ну вас! — зарделась экономка. — Конечно, хорошо кого-то повидать, у нас тут редко кто бывает, целыми днями поговорить не с кем. Живем-то на отшибе, одни бродяги да священники. Этим-то, понятно, не до разговоров со мной.

Правда, и у них попадаются симпатичные. Недавно к нам епископ заходил, да вот еще один джентльмен погостил с месяц. Уж такой непоседа, все куда-то рвался, дела какие-то устраивал. Но очень любезный. Что у него там за дела, я, конечно, не знаю, но матушка моя говаривала: «Поспешишь — переделывать придется». А уж она-то одиннадцать детей вырастила, двух мужей пережила. Я-то младшая в семье, и вот она, значит, говорит мне: «Люси, голубушка, опять ты в комнате не прибрала, выходит, мне работа…»

Экономка осеклась. Она робела при архидиаконе и его посетителях и старалась сдерживать себя, зная свою болтливость. Но внезапное молчание легко сбивало с толку — надо было ответить, когда ты еще не готов. Так случилось и с Леддингом, и он поспешил произнести:

— Ну, я-то скорее с вами поболтаю, миссис Лексперроу, чем с епископом.

— Грех так говорить, — укорила его экономка. — Знаете, мистер Леддинг, они ведь вроде как учат нас. Правда, в школе учительница говаривала: «Не теряйте времени, девочки, не теряйте времени», — а сама-то все пасьянсы раскладывала.

— Вот, вот, — подхватил Леддинг, на сей раз подготовившийся к продолжению разговора. — Хозяин-то ваш, поди, своим временем вовсю пользуется. Оно и понятно. — Он вежливо засмеялся. — Была бы у него жена, не отлучался бы надолго.

— Да кабы он женатый был, — подхватила миссис Лексперроу, — разве успевал бы столько дел переделать?

Знаете, у него в доме и женщины бывали, ну, такие, всякие…

Я уж и то боюсь, не оговорил бы кто его. А он ведь помогал им, хоть и не стоили они того. Верите, бывает, всю ночь не спит, так из церкви и не выходит. Ему вот свинины нельзя.

Хворает, а то бы думала — ангел. Я-то люблю иногда кусочек свининки, тяжело без нее-то. Все следила, чтобы ненароком с языка не сорвалось. И что ж вы думаете? Он взял да и купил свинью. И домой прислал, на отбивные, значит. Это ж надо! А насчет того, когда вернется, не знаю, врать не буду. Телеграмма пришла, задержался он вчера, то бишь сегодня. У нас ведь, если что срочное, умер там кто или еще что, мистер Бетсби имеется.

— Да нет, ничего срочного, — сказал Леддинг. — Мистер Персиммонс просто узнать хотел, не надо ли к празднику урожая фруктов или цветов. Вот и спрашивает, когда этот самый праздник.

— На второе воскресенье сентября, — ответила экономка. — Так в прошлом годе было. Но уж это-то можно и у мистера Бетсби узнать, не дожидаться настоятеля.

Леддинг бросил взгляд через плечо и заметил, что со стороны церкви идет Бетсби, а рядом с ним — молодой человек в светло-сером костюме и мягкой шляпе. Экономка тоже увидела их и негромко воскликнула:

— Глядите-ка, китаец! Глаза-то в точности как у того, что года два назад у нас останавливался. — Это прозвучало у миссис Лексперроу так, словно на свете существовал один-единственный китаец.

Однако когда Бетсби со спутником подошли поближе, Леддинг усомнился в наблюдательности экономки. Молодой человек не был похож на китайца. «Скорее уж индус, — подумал Леддинг. — Смугловатый такой».

— Святилища, храмы отдохновения, — говорил между тем Бетсби, — вот чем следует стать нашим сельским церквям.

Впрочем, в большинстве своем они таковы и есть. Только входишь в ограду — и сразу тишина, как во сне, в прекрасном сне… А вокруг — спокойная сельская жизнь, простые смиренные души. Может, кто-то и хочет огней, фимиама и тому подобного, но это как-то не в тон, атмосфера не та. Истинная вера — дело сугубо внутреннее, не так ли? Помните, как в Писании:

«Царство Божие внутри нас». Вот видите: внутри!

— Оно незаметно приходит, — серьезно подтвердил незнакомец.

— Вот, вот, — закивал Бетсби. — Зачем же нам свечи?

Они уже подошли к дверям, и только тут Бетсби заметил Леддинга. В ответ на вопросительный взгляд посланец Персиммонса объяснил, почему он тут, и опять посетовал, что не застал настоятеля. Интересно бы знать, когда он вернется?

— По крайней мере, не сегодня, и не завтра, — подумав, ответил Бетсби. — Творит добрые дела… «Собирайте сено в стога, пока светит солнце, ибо приходит ночь». — И, усомнившись в этой цитате, поспешно продолжал:

— Надо сделать все, что в наших силах, не так ли? Каждый — в своем уголку.

Маленьком таком, как машина, — он взглянул на Леддинга, — или, скажем, кухня, — он взглянул на миссис Лексперроу, — или… что-нибудь еще, — закончил он, поглядев на спутника, который серьезно кивнул, но ясности не внес. Потом, заметив, как разочарован мистер Бетсби, он сказал:

— Я много странствовал.

— Да, да, конечно, — подхватил священник. — Весьма расширяет кругозор! Что ж, посмею предположить, лучшего вы нигде не видели. Хотя змея есть и здесь. Старый змий… Но мы сокрушаем его главу.

— А как ваша пята? — спросил незнакомец.

Мистер Бетсби едва не поперхнулся, но справился с собой и отвечал, мягко улыбнувшись:

— Да, да, жалят и нас19Быт. 3:14-15.! На архидиакона вот не так давно напали среди бела дня. Какой позор! Если бы не наш добрый сосед, поистине — ближний, просто не знаю, что могло случиться. Да ведь и вы там были, Леддинг?

— Неужто были? — спросил незнакомец, глядя ему в лицо.

— Был, — угрюмо признался Леддинг. — А вообще-то не ваше дело!

— Может, и мое, — негромко сказал странник. — Я прибыл издалека, потому что увидел: так может быть. — Он повернулся к Бетсби. — Всего доброго. Весьма признателен за беседу. — Он снова посмотрел на Леддинга. — Не проводите ли меня немного? — спросил он. — Хочу задать вам вопрос.

— Послушайте, вы, — ворчал шофер, невольно следуя за незнакомцем, — с чего это я должен отвечать на эти ваши вопросы? Если вы…

— Вопрос у меня совсем простом, — перебил его странник. — Где живет ваш хозяин?

— Это вам тут любой скажет, — неохотно проговорил Леддинг, как бы объясняя самому себе, почему он отвечает. — Вон там, в Калли. Только его сейчас нету дома.

— Уж не в Лондоне ли он вместе с архидиаконом? — спросил незнакомец. — Нет-нет, не надо лгать, это не так важно. Все равно зайду к нему.

— Да нету же его! — сказал Леддинг и почему-то остановился. — Какого вам черта туда заходить? Шляются тут всякие желтые да черномазые! Эй, не слышишь? Я тебе говорю, чтоб вас всех черти взяли! Отвяжись от мистера Персиммонса!

Незнакомец невозмутимо шагал по дороге к дому, а крики за его спиной становились все громче, так что инспектор Колхаун, выйдя из-за поворота, чуть не налетел на человека, стоящего посередь дороги и орущего вслед другому, отошедшему уже довольно далеко. Инспектор решил провести несколько дней в деревне и почти непроизвольно выбрал Калли, смутно надеясь, не удастся ли сдвинуть с места застопорившееся следствие.

— Какие проблемы? — почти машинально спросил он.

Леддинг в ярости обернулся.

— А то! — сказал он. — Ходят тут всякие! Чего ты на меня вылупился, тля тупорылая?

Инспектор задумчиво оглядел его, заметил ливрею и посоветовал:

— Ты бы полегче, приятель.

— О Господи! Иисусе Христе! — взвыл Леддинг. — А ну, давай отсюда, а то башку оторву!

Колхаун подошел поближе.

— Эй, ты, пивная бочка, — процедил он, — еще одно слово, и ты у меня в аду попляшешь.

Возможность рассчитаться хотя бы со слугой за все проделки хозяина почти обрадовала полицейского. Едва ли инспектор ожидал, что шофер набросится на него с такой яростью, но защищался он профессионально, свел первый натиск на нет и успешно загнал Леддинга на обочину, где тот и свалился в канаву. Колхаун встал на краю.

— А ну, вылезай, — приказал он. — Вылезай, а я тебя еще раз спихну.

Таким, с трудом выбирающимся из канавы, и увидел Леддинга хозяин, идущий со станции. Шел он медленно, поэтому инспектор, приехавший тем же поездом, намного обогнал его.

Утром Грегори зашел на Лорд-Мэр-стрит и застал там Манассию вне себя от бешенства. Кажется, за одну ночь они сравнялись в страстном желании добраться до Грааля. Грек почти не принимал участия в беседе. За ночь он так вымотался, что теперь, полулежа в кресле, лишь подавал редкие, скупые реплики. Грегори кое-как объяснил, почему намерен сохранить дружбу с семейством Рекстоу. История с Морнинггоном могла помешать его видам на Адриана. Впрочем, он не предполагал здесь особенных трудностей. Любезное объяснение, неопределенное обещание, любовь Адриана к нему — сильные козыри. В конце концов, он уговорил Манассию, и они сообща решили, что грек с Манассией берут на себя Грааль, а он, Грегори, займется Адрианом.

— Тогда, — сказал старик, — мы сможем уйти тайной дорогой на Восток.

— Тайной дорогой? — спросил Грегори.

— Тебе еще немало предстоит узнать, — снисходительно ответил Манассия. — Спроси у своего дружка, сэра Джайлса, он знает о ней. Спроси, не приходилось ли ему заходить в одну мебельную лавку в Амстердаме, или навещать торговца картинами в Цюрихе. Спроси, не знаком ли он с одним корабельщиком в Константинополе, или с паромщиком-армянином. Здесь, в Лондоне, мы на краю, на обочине, а настоящий смерч разрушения там, на Востоке. Я видел дом, который в одно мгновение рассыпался в прах, а люди упали замертво, как только их коснулась гибельная Воля. Приводи своего ребенка, и мы вместе уйдем туда, вверх, к нашему Господу.

Между ними создавалась какая-то слабая связь, она подогревала надежды Персиммонса.

— Через три дня я приду, — пообещал он. — В пятницу вечером ребенок будет здесь.

Обдумывая эти планы, Грегори неторопливо шагал к усадьбе, но остановился, увидев собственного шофера, яростно выбирающегося из канавы.

Самый вид хозяина придал Леддингу сил. Рванувшись, он вылетел на дорогу и растерянно замер в довольно нелепой позе. Инспектор, заметив его нерешительность, обернулся и понял, что новое действующее лицо, нарушившее равновесие сил, должно быть, и есть старший Персиммонс. Он поспешил перехватить инициативу.

— Мистер Персиммонс? — спросил он.

— Да, конечно, — мягко ответил Грегори.

— Полагаю, это — ваш шофер, — сказал Колхаун. — Так вот. Мне пришлось уронить его в канаву. Он стоял здесь и орал на всю округу, а когда я поинтересовался, в чем дело, обругал меня и набросился с кулаками. По-моему, он не очень пострадал…

— Еще как пострадал, — вскинулся Леддинг, но Персиммонс жестом остановил его.

— Весьма сожалею, — сказал он. — Если это повторится, очень прошу вас, бросьте его туда опять.

— Я ни в коем случае не виню вас, сэр, — сказал инспектор. Сперва он хотел затеять разговор, но вернулся к первоначальному плану: поговорить с народом в деревне и составить хотя бы приблизительное мнение о здешнем помещике.

Поэтому Колхаун попрощался легким кивком и пошел к ближайшим домам.

Персиммонс проводил его взглядом и посмотрел на Леддинга.

— А теперь я хотел бы послушать тебя, любезный, — сказал он. — Ты никак не совладаешь со своей вспыльчивостью. Надо следить за собой. Этак, чего доброго, ты в следующий раз и на меня накинешься, а? — Он подошел вплотную. — Отвечай, свинья, так или нет?

— Сам не знаю, чего это я, сэр, — жалобно проговорил Леддинг. — Меня тот, другой разозлил.

— А-а, значит, был еще и другой? — язвительно спросил Грегори. — Какой другой? Ты что, ослеп или напился, дурак?

Леддинг помотал головой, пытаясь собраться с мыслями.

— Ну, молодой такой, в сером костюме. Все спрашивал, где вы живете. А потом взял и пошел себе в Калли. Тут мне кровь в голову и ударила. Стой, кричу, а он хоть бы что. Я опять кричу, а тут этот подошел…

— Молодой человек хотел увидеть меня? — переспросил Грегори. — Очень интересно. И ты его не знаешь?

— Да первый раз вижу, сэр! — воскликнул Леддинг. — Вроде на индуса похож…

Мысли Грегори метнулись к «тайной дороге на Восток», о которой упомянул Манассия. Уж нет ли здесь какой-нибудь связи? Что ж, могут открыться интереснейшие перспективы! Какой бы престол ни стоял в конце пути, столь долгого и трудного, если прийти туда с Граалем в одной руке, а в другой вести ребенка для посвящения… Грегори невольно ускорил шаги.

— Ладно, пойдем, поглядим на этого молодого человека, — сказал он.

Леддинг двинулся следом. Они миновали ворота и пошли по той самой дорожке, по которой бежали двадцать четыре часа назад. Грегори прошел поворот, откуда полковник Коннерс взывал к констеблю, и лицом к лицу столкнулся с незнакомцем. Все трое остановились.

Поначалу Грегори подумал, что у Леддинга разыгралась фантазия. Лицо человека, стоящего перед ним, было таким же европейским, как и его собственное. Странность таилась не в чертах, а в выражении, особенно во взгляде. Глаза незнакомца словно все время испытывали окружающий мир — есть ли в нем хоть что-то, достойное внимания. Эти глаза мгновенно вобрали Грегори и тут же отвергли, как вещь, не представляющую ни малейшей ценности. В одной руке незнакомец держал перчатки и трость, а другой, поднятой на уровень лица, слегка покачивал вправо-влево, как бы отгоняя какую-то легкую помеху, а может — едва уловимый, но неприятный запах. Казалось, он занят скучным, утомительным, но необходимым делом, ради которого и пришел сюда. Как только Грегори попал в его поле зрения, это ощущение усилилось.

— Я вам нужен? — произнес Персиммонс и тут же понял, что ему совсем не нравится этот тип. Он даже удивился, насколько сильной оказалась эта неприязнь. Рассматривая человека, стоявшего на дорожке, залитой ярким светом, Грегори впервые понял страсть Манассии к полному и немедленному уничтожению. Пальцы его непроизвольно скрючились, словно он собирался разодрать одежды и самую плоть врага, превратить его в кровавое месиво, но Грегори даже не заметил этого. Не изорвать, не истоптать — этого мало, именно уничтожить… Молодой человек снова поднял руку и помахал ею, словно ангел у стен Дита20У Данте — адский город, окруженный Стигийским болотом, т.е. области Ада, лежащие внутри крепостной стены и носящие общее название нижнего Ада («Ад», Песня восьмая)., отгоняющий зловонную атмосферу гнева.

— Нет, — холодно ответил он, — не думаю, чтобы вы были нужны мне.

— Тогда что же вам здесь надо? — резко спросил Грегори. — Чего ради вы шляетесь возле моего дома?

— Я изучал карту, — ответил незнакомец, — и увидел, что место это отмечено. Здесь — центр.

— Слуги вышвырнут вас отсюда! — закричал Грегори. — Это мои владения!

— У вас нет слуг, — отвечал незнакомец. — Вокруг вас только рабы и тени.

— Вы сумасшедший! — воскликнул Грегори. — Что вам нужно в моем доме?

— Я не входил в ваш дом, — сказал странник, — еще не пришло время. Но вам нужно опасаться совсем не этого.

Настанет день, когда вам придется войти в мой дом…

Леддинг, осмелевший при хозяине, шагнул вперед. Незнакомец мельком взглянул на него и пригвоздил к земле. От злости шофер едва не захлебнулся словами:

— Да вы… да я… да что вы тут себе позволяете? Да кто вы такой?

— А ведь верно, — подхватил Грегори. — Неплохо бы вам представиться. Должен я знать, с кого взыскивать за ущерб!

Пришелец снова провел перед лицом ладонью, повернутой наружу, и улыбнулся.

— Имя мое — Иоанн, — звучно произнес он. — Вы знаете тех, кто знает меня.

Грегори тут же подумал о своих врагах.

— А-а, так вы имеете в виду этого свихнувшегося попа, — фыркнул он, — или прощелыгу-герцога? Так вот кто ваши приятели? Нет, не герцог? Неужто герцог мелковат для вас? Каких же таких царей и королей вы принимаете в сво, ем доме?

— Семьдесят королей пировали за моим столом, — негромко проговорил назвавшийся Иоанном. — Ты угадал, ибо и сам я — король и священник, брат всем королям и священникам.

Он неторопливо протянул руку вперед, и Грегори отступил в сторону. Леддинг дернулся было схватить незнакомца за плечо, но не сумел. Человек в сером спокойно прошел по дорожке и вышел за ворота. Грегори, задыхаясь от бессильной ярости, поспешно зашагал к дому. Леддинг, громко бранясь, поплелся к гаражу.

Позже, днем, Грегори отчасти восстановил утраченное равновесие. Он не стал гадать, связан ли этот беглый псих с тремя дураками, утащившими Грааль, не так уж это важно.

Семейство Рекстоу, вот кто ему нужен! Перед чаем он отправился навестить своих дачников.

Неподалеку от коттеджа, под деревом, Барбара читала последний роман о Дживсе21Умный слуга Дживс — герой многих романов П.Г.Вудхауза (1881 — 1975), английского юмориста., а Лайонел, лежа на траве, рассказывал Адриану про хитроумного Одиссея. Завидев Грегори, он замолчал. Адриан встретил своего друга вопросом:

— Ты уже был в Лондоне?

— Миленький… — рассеянно пробормотала Барбара.

— Мам, Джесси сказала, что был! — запротестовал Адриан. С Джесси, служанкой из Калли, он очень подружился.

— Джесси совершенно права, — заворковал Грегори. — Я был в Лондоне и вернулся. Знаешь, какие в Лондоне огромные поезда? А солдат сколько!..

— У меня в Лондоне есть огромный поезд, — сообщил Адриан, — а в нем товарный вагон, а в нем солдаты.

— В Лондоне мне попался один поезд, — сказал Грегори, — ты такого еще не видел. Этот поезд просил, чтобы я вас познакомил. Так прямо и заявил, что он — твой.

— Поезд? — глаза у Адриана раскрылись. — Я его еще не видел?

— Да, не видел, но он — твой, — серьезно кивнул Грегори. — Все на свете — твое, Адриан. Ты — властелин мира… если захочешь. Ты только скажи мне, и я подарю тебе весь мир.

— О, мистер Персиммонс, после этой недели я готова вам поверить! — сказала Барбара. — Ну, Адриан, а что бы ты стал делать со всем миром?

— Положил бы его в мой поезд, — поразмыслив, решил Адриан. — Ну и где он, этот поезд, который я не видел? — спросил он у Грегори.

— Там, у меня, — отозвался тот. — Знаете что? Идемте-ка ко мне пить чай, а? А после чая посмотрим поезд. Сейчас он спит, проснется после чая, — обстоятельно объяснил он.

Адриан ухватил его за руку и потащил к дому. Грегори, покорившись его настойчивости, обернулся через плечо и спросил:

— Ну, идете?

Барбара протянула мужу обе руки, и он Поднял ее с кресла. Потянувшись, она вздохнула.

— Вот бы моргнуть, и уже там, — мечтательно произнесла она, — как у Вудхауза. Вы любите Дживса, мистер Персиммонс?

— Если бы я знал, что это такое, мне было бы легче решить, — ответил Грегори.

— Обязательно прочитайте, — воскликнула Барбара. — Вот вернемся в Лондон, я вам пошлю всю серию.

— Это книжка, то есть персонаж, — пояснил Лайонел. — Барбара от него в восторге.

— Да и ты, — отозвалась Барбара. — Так и фыркаешь, когда читаешь.

— Слаб человек, — сказал Лайонел. — Не надо бы фыркать над Вудхаузом, как, впрочем, и хныкать над «Отелло». Совершенное искусство выше таких эмоций. Дживс — все книги, да еще с картинками — последняя и совершенная классика. Она обретает абсолютное бытие. Берти Вустер и его лакей — единство и противоположность. Это — «Дон-Кихот» двадцатого века. По-моему.

— Придется читать, — рассмеялся Грегори. — Просветите меня за чаем.

После чая они поднялись в кабинет Персиммонса. Там уже стоял под парами новенький поезд. Адриан назначил Барбару помощником машиниста и тут же занялся им. Грегори увел Лайонела к книжным шкафам. Однако поговорить не удалось. В механизме локомотива что-то заело, и он гудел, не переставая. Персиммонса призвали на помощь. Он повертел локомотив в руках, пробормотал: «Кажется, я знаю, в чем тут дело», — и стал в нем копаться. Повозившись минуты две, он обернулся к Барбаре.

— Вы не могли бы подержать эту штуку? — попросил он. — А то мне одной руки мало.

Барбара охотно взяла игрушку, и Грегори опять принялся ковырять в механизме. Незаметно он слегка прихватил ладонью пальцы Барбары, что-то нажал, игрушка дернулась, лязгнула, Грегори чертыхнулся, Барбара слабо взвизгнула, Лайонел охнул, а локомотив грохнулся об пол. Мужчины оторопело глядели на длинную неглубокую царапину, тянувшуюся от запястья Барбары к локтю. Царапина на глазах набухала кровью.

— О, миссис Рекстоу! — воскликнул Грегори. — Мне так жаль! Простите меня, я не хотел. Вы сильно порезались?

— Нет, нет, пустяки, слава богу, — успокоила его Барбара. — Лайонел, дай мне платок, мой будет маловат. Да не беспокойтесь, мистер Персиммонс, сейчас я быстренько приведу себя в порядок.

— Надо обязательно чем-то смазать, — сказал Грегори. — Слушайте, у меня тут есть мазь, патентованное средство, забыл, как называется… не то «самбук», не то еще что-то в этом роде. Здорово действует… — С этими словами он достал из стола круглую деревянную коробочку «протянул Барбаре. — А вот здесь, кстати, и кусочек бинта.

Барбара взяла коробочку, понюхала и поморщилась.

— Какой забавный запах! — сказала она, — Спасибо, право, не стоит. У меня дома есть йод.

— Лучше не откладывать, — настаивал Грегори. — Смажьте руку прямо сейчас и забинтуйте. — Он повернулся к Адриану. — А локомотив я все-таки починил. Только зря у него такие острые края. Поеду в Лондон, обменяю.

Следующие полчаса пролетели незаметно. Лайонел, увлеченно копавшийся в книгах, случайно обернулся и увидел лицо жены.

— Барбара, — с тревогой окликнул он, — тебе нездоровится?

Барбара лежала в кресле, откинувшись на спинку. Она приподняла голову и секунду смотрела на мужа, не узнавая.

Потом заговорила слабым голосом:

— Лайонел, Лайонел, это ты? Кажется, у меня был обморок. Я что-то плохо понимаю, где я… Лайонел!

Лайонел бросился к ней. Грегори, сидевший на полу с Адрианом, встал. Он внимательно посмотрел на женщину в кресле, взял колокольчик и позвонил. Лайонел тихо бормотал что-то, пытаясь успокоить жену. Вдруг Барбара странно выгнулась, подалась вперед, обвела комнату невидящим взглядом и закричала:

— Лайонел! Лайонел! Боже мой, Лайонел!

Рекстоу взглянул на хозяина.

— Успокойте Адриана! — попросил он.

От испуга и неожиданности малыш заплакал. Грегори подхватил его на руки и шагнул к двери, навстречу Леддингу.

— Миссис Рекстоу плохо, — сказал он. — Позвони доктору и возвращайся, ты можешь понадобиться. Скорее!

Леддинг исчез, а Грегори увел Адриана в другую комнату и достал из шкафа сверток необычной формы. Но Адриану было не до игрушек. Он настороженно прислушивался к приглушенным, бессвязным выкрикам, доносившимся из-за закрытых дверей и пугливо жался к Персиммонсу.

Неожиданно крики стали громче, загрохотал опрокинутый «ул. Адриан стал вырываться и его, в сопровождении вернувшегося Леддинга, отправили к Джесси. Грегори поспешно вошел в кабинет.

Барбара стонала в кресле. Кажется, у нее начались судороги. Иногда она вскрикивала, зовя Лайонела.

— Я здесь, дорогая, — приговаривал он; неожиданная напасть оказалась куда мучительнее всех его вымышленных страхов. — Ты что, не видишь меня? Вот я, потрогай! — Он взял ее руки в свои.

Тела их, связанные бесчисленными касаниями — и нетерпеливыми, и радостными, — хорошо знали друг друга.

Вернувшись из глубин беспамятства, Барбара стиснула руки мужа и снова вскрикнула:

— Лайонел, спаси меня! Спаси! Я тебя не вижу! Не уходи, не уходи!

Лайонел беспомощно оглянулся на Персиммонса.

— Я не понимаю, что с ней случилось, — тихо проговорил он. — Неужели ничего нельзя сделать?

— Я послал за врачом, — так же тихо ответил Грегори. — Надо продержаться до его прихода Адриана я отправил к Джесси.

Барбара замолчала. Ее тело сотрясала крупная дрожь, она совсем обессилела. Грегори стоял позади Лайонела и внимательно наблюдал за ней. Похоже, его предположения не оправдывались — на Барбару мазь действовала иначе, чем на него. Он стремился пройти по выбранной дороге до самого конца, и мазь придала ему силы. А Барбара жила, как и большинство людей, «ни богу свечка, ни черту кочерга», поэтому трудно было с уверенностью сказать, на какую сторону ее натуры воздействует мазь. Во всяком случае, она ничего не понимала, ничего не контролировала. То, с чем стремился соединиться он, оказывалось для нее захватчиком, возможно, даже адским любовником, но она не могла не ощутить это в своем теле, в крови, в душе, в сознании. Если они сольются, правда — без ее желания, без ее контроля, вот тогда она уже не станет звать Лайонела, а, наоборот, начнет шарахаться от него! Занятно!.. Грегори поискал взглядом, незаметно поднял коробочку и положил в карман. В столе у него была заготовлена еще одна, точно такая же, но совершенно безобидная, на случай расспросов.

Припадок длился уже четверть часа. Едва ли он быстро пройдет, думал Грегори. Собственно, может и не пройти.

Мазь помогает уйти и вернуться, но поскольку Барбара едва ли собиралась куда-нибудь уходить и не догадывалась о возвращении, она могла оставаться в теперешнем состоянии очень долго. Грегори было любопытно, что скажет доктор.

Внезапно Барбара встала. Она все еще слабо призывала то бога, то мужа, но тело ее, само по себе, приняло странную позу, словно готовясь к танцу. Сначала — едва заметно, потом — все быстрее и быстрее она стала подпрыгивать на ковре, руки заметались в такт неслышной музыке. Лайонел попытался остановить ее, он обнял жену за талию и хотел поймать руки, но Барбара рванулась так, что он полетел на пол. Грегори едва не потер руки от удовольствия. Так, так, вот — внешние признаки танца, знакомого и ему. Тогда мазь помогла ему отделить тело от впавшей в экстаз души. В случае с Барбарой тело беспомощно перед натиском Хозяина, и только не сломленная память велит взывать то к мужу, то к богу.

Грегори слышал какое-то движение за дверью, потом стук, но не хотел отвлекаться от захватывающего зрелища. Дверь отворилась, и на пороге возник деревенский врач. Будто только его она и дожидалась, пляшущая Барбара подняла руки и легко, бездумно разодрала напрочь платье и белье. Миг-другой обрывки еще держались кое-как, потом сползли, и, не прекращая танца, обезумевшая женщина стряхнула их на пол.

Дальнейшее даже Грегори запомнил не очень хорошо.

Чтобы хоть как-то справиться с Барбарой, трое мужчин связали ее первыми попавшимися под руку тряпками. Наконец, доктор сумел сделать укол морфия. Грегори с удовольствием покачал головой. Он примерно представлял, чем это может кончиться. Больную отнесли в одну из комнат. С ней остался Лайонел.

— Я распоряжусь, чтобы сюда поставили еще одну кровать, — сказал ему Грегори. — Мой шофер будет спать в соседней комнате, если что-нибудь понадобится, будите его без церемоний. С ума сойти! Еще и семи нет… Насчет Адриана не беспокойтесь, пусть спит у меня, это его отвлечет. Тише, . тише, голубчик, мужайтесь. Мы все должны делать то, что в наших силах. Доктор еще заглянет попозже.

Врач задал несколько вопросов, недоуменно повертел коробочку с безвредной мазью и поспешил откланяться, выбросив из головы этот странный вызов. Грегори узнал, что Джесси с Адрианом гуляют в саду, и отправился их разыскивать. По дороге он с трудом удержатся от насвистывания — Лайонел мог услышать. Тут ему пришло в голову, что хорошо бы, прежде чем Адриан ляжет, выяснить личность посетителя в сером костюме. Удачный вечер почти полностью вытеснил неприятное дневное воспоминание. Ну его, этого Иоанна! А все-таки…

Адриан с восторгом принял весть о том, что будет спать в дядюшкиной спальне, согласившись, что маме лучше побыть одной, и просиял, услышав, что на ночь они еще поиграют в тайные картины. Правда, теперь у них нет красивой чаши, но дядя знает и другие способы.

Усевшись за стол перед полированным черным диском, Адриан нетерпеливо поерзал и сказал:

— Ну, спрашивай, что я вижу!

Грегори, сидевший напротив, откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на малыша, восстанавливая в памяти образ незнакомца в сером.

— Видишь ты высокого мужчину в сером костюме и мягкой шляпе? — спросил он, одновременно передавая ребенку мысленный образ.

Не колеблясь ни секунды, Адриан ответил:

— Да, вижу. Он верхом на лошади, и вокруг много-много народа, тоже на лошадях и с длинными-длинными палками. И все скачут. Ой! Их уже нет.

Грегори нахмурился. Что за чертовщина? При чем здесь кавалерийский полк? Выходит, днем к нему заходил простой уланский офицер? Он сосредоточился.

— А что он сейчас делает?

— Сидит на подушках, — быстро ответил Адриан. Там еще человек в красном и человек в коричневом. Вот, на колени встали. Дают ему какой-то кусок бумаги. Он улыбается, а они уходят. Все. Ушли, — радостно закончил он.

Грегори над этим поразмыслил.

— Адриан, а ты можешь посмотреть, откуда он пришел?

Не видишь воду или поезд?

— Нет, — тут же ответил мальчик, — нету поездов. Там много таких смешных домиков и церквей. Вот он выходит из церкви. Ой, как здорово он одет! И в короне! За ним выходят люди, много людей. У всех короны… и мечи! И флаги! Он на лошади, а вокруг свечи горят и такие штучки летают, ну, качаются, от них дым… Ой, пропало…

Грегори поспешил осторожно закончить сеанс. Надо было разобраться в том, что нагородил мальчишка. Чего-то он здесь не понимал. Отправив ребенка в кровать и пообещав, что завтра они опять во что-нибудь поиграют, Грегори заглянул к Лайонелу и вышел из дома, подождать доктора. Барбара лежала тихо, и Грегори гадал, что же с ней творится. Если морфий сковал ей руки и ноги, куда направилась сила, заставлявшая ее плясать? Если она не проявляется вовне, значит — действует внутри? Может быть, ее сущность, истинную Барбару, сейчас все глубже затягивает поток желания, против воли объединяющий ее с Хозяином? Весьма неожиданно для милой, молодой женщины середины двадцатого века! Да, вернуться она, пожалуй, не сможет.