Онлайн чтение книги Это - убийство? Was It Murder? (=Murder At School)
Глава III. Странное происшествие в бассейне

Теплым июньским утром 1928 года Ривелл остро почувствовал: сейчас что-то обязательно должно случиться. Дело в том, что его эпическая поэма в духе «Дон Жуана» тоже повествовала о молодом человеке, с которым происходило все подряд — любовные истории, приключения и происшествия всех сортов, преимущественно скандального характера.

В это утро Ривелл действительно получил письмо от старого товарища по Оксфорду, предлагавшего ему присоединиться к предстоящей научно-исследовательской географической экспедиции, отправляющейся в Новую Гвинею. Хотя предложение было ему не по вкусу, оно вызвало в нем противоречивые чувства. «Декадентствующий молодой человек вроде тебя, — с некоторой долей надменности писал приятель, — мог бы отложить свои коктейли и литературную писанину на два года, а потом, при желании, снова вернуться в свою берлогу. Мы рассчитываем отправиться в путь в сентябре, и нам нужен человек, который смог бы участвовать в наших приключениях, а потом написать захватывающую книгу. Имей в виду, что дать ответ на мое предложение ты можешь до середины августа. Поедем — это райский уголок земли…» И так далее и тому подобное.

Нет, ему вовсе туда не хочется. Он терпеть не может мух, болот, аборигенов и особенно тех идиотов, которые описывают всякие там приключения. Но… странное чувство неудовлетворенности возникло у него от того, что он так напряженно ожидал чего-то необычайного, а пришло это вот письмо…

Однако в то же самое утро произошло еще кое-что, заставившее Ривелла забыть о смешном предложении поехать в Новую Гвинею. Листая газету, Ривелл случайно наткнулся на небольшую заметку, озаглавленную: «Трагедия в школе».

На сей раз, конечно, «декадентствующий молодой человек» не стал терять времени на раздумья. Он немедленно изучил расписание поездов и послал тревожно звучащую телеграмму: «Оукингтон Роузверу тчк приезжаю сегодня днем поездом в час двадцать тчк Ривелл». Он несколько успокоился, пока соскребал бритвой со щек щетину, завязывал фирменный галстук «старого однокашника» и паковал сумку. Потом зашел в банк, чтобы снять немного денег со своего счета, дал распоряжения домохозяйке, после чего поймал такси и поехал на Кингс-Кросс. В поезде он стал размышлять, отчего Роузвер, вызвавший его в первый раз, затем так настойчиво желал замять дело. Ривеллу в амплуа Шерлока Холмса явно не хватало доктора Ватсона, с которым можно было бы перемолвиться словом. Ему хотелось бы заново пересказать и переосмыслить всю историю с несчастным случаем в спальне и завершить свой рассказ такой сентенцией: «Исходя из всего этого, Ватсон, понятно, что дело вовсе не закончено».

Утро было теплым, а после полудня поднялся сильный ветер, небо заволокло темными облаками, и когда в окошке показался Оукингтон, издалека уже доносились раскаты грома. Вот уже месяц как не было дождей, и пересохшие поля словно с надеждой взирали на тучи, громоздящиеся над ними. Выйдя из поезда, Ривелл почувствовал на своем лице первые капли. А спустя еще минут двадцать, когда седовласый мажордом впустил Ривелла в кабинет директора школы, разразилась настоящая буря.

Роузвер, повернувшись спиной к камину, радушно и без всякого удивления поздоровался с Ривеллом.

Он был бледен, тревожные складки пролегли меж глаз, что придавало ему еще большее сходство с популярным проповедником, чем в прошлый раз.

— Очень рад, что вы приехали, — сказал директор с учтивым прискорбием. — Это безусловно ужасное происшествие, совершенно дикое…

Ривелл взял быка за рога:

— Мне показалось, что я просто обязан быть здесь сейчас. Надеюсь, вы расскажете мне детали случившегося. Я-то знаю о деле очень немного, прочел только статейку в «Дейли Мейл».

В глазах Роузвера отразилось нечто вроде искреннего восхищения перед энтузиазмом и энергией молодости.

— Боюсь, что рассказывать больше не о чем. Как я понимаю, основные факты вы уже знаете. Уилсон — наш учитель плавания — распахнул двери зала около восьми часов утра, в свое обычное время. И он…

— Постойте! — прервал его Ривелл. — Вы сказали «распахнул»? В газете было сказано, что он отпер их ключом!

— Нет, дверь была лишь прикрыта. И это стало первой неожиданностью. Потом он увидел мальчика, лежащего в луже крови на дне бассейна. Череп разможжен. За мной послали тотчас же, но ничего сделать уже было нельзя. Ужасное зрелище… Знаете, я многое повидал на войне, но это показалось мне страшнее. Пришел доктор Мерчистон. Он тоже считает, что смерть наступила мгновенно. И представьте себе, на трамплине для прыжков в воду нашли часы мальчика! Страшный случай… Всего за день до нашего выпускного праздника…

Ривелл склонил голову в искреннем сочувствии. Огромный человек с копной седых волос действительно выглядел безутешным.

— Я могу представить себе, что вы испытываете сейчас, — сказал Ривелл. — В общем, потому я и приехал. Вы не будете возражать, если я задам несколько вопросов?

— Пожалуйста, любые…

— Тут есть пара неясных моментов… Основная версия, значит, такая: Маршалл спрыгнул в бассейн, не зная, что воду спустили?

— Ну да, все так говорят.

— Значит, там было совершенно темно, иначе он все увидел бы, верно? Почему же он не включил свет?

— Ох, я вам об этом не сказал. Дело в том, что сгорели предохранители. Мы это выяснили только вчера.

— Получается, что он не смог включить освещение, но решил все же поплавать в полной темноте?

— Видимо, так…

— А он часто плавал поздно вечером?

— Ну, такое бывало. Он должен был участвовать в выступлениях пловцов на празднике выпускников, и это давало ему право приходить в бассейн в любой час. Поскольку он увлекался плаванием, а ночь была жаркая, я не вижу ничего необычного в том, что он пришел в бассейн поплавать поздно вечером. Это, конечно, противоречит правилам школы, но для старосты бывают исключения, правда? У него были ключи от плавательного зала.

— Вы говорите, он делал так и раньше?

— Да. Он был в бассейне накануне вечером и на прошлой неделе несколько раз.

— В это время года не темнеет до одиннадцати. Неужели он пошел плавать еще позже?

— В ту ночь стемнело гораздо раньше из-за туч, они заволокли все небо. Но все знают, что ему всегда нравилось плавать поздно вечером, почти ночью. Как староста он мог себе это позволить, вы же понимаете…

— А разве он не должен был являться в дортуар в обычное время?

— Он спал не в общем дортуаре. Он занимал маленькую отдельную комнату.

— Вот как? Почему же?

— Тоже в виде исключения… После того как в прошлом году трагически погиб его брат, он плохо спал. Он и сказал Мерчистону, который его опекает, что неплохо бы иметь возможность почитать ночью книгу, если сон не идет. В общем дортуаре это ему не удалось бы. Поэтому мы с Мерчистоном решили, что он может спать в отдельной комнатке. Понимаете, мы тревожились за мальчика и старались делать все, чтобы помочь ему, пусть даже в обход правил.

— Резонно, — согласился Ривелл. — В результате он получил отдельную комнату, и никто не мог знать точно, когда он ложится спать?

— Смею сказать, не совсем так. Просто и я, и Эллингтон смотрели сквозь пальцы на всякие небольшие нарушения, если мы узнавали о них.

— Понятно. А как же быть с пустым бассейном?

— Его собирались очищать и спустили воду.

— А вас не удивляет, что Маршалл об этом не знал?

— Ну, он мог бы и узнать. Но распоряжение о спуске воды было дано в самый последний момент, так получилось.

— Неужели?

— Да, и я боюсь, что в данном случае мне придется взять ответственность на себя. Я приказал спустить воду в бассейне около шести часов вечера, и Уилсон оставался там допоздна, чтобы проследить за процессом. Конечно, это надо было бы сделать заранее, но мы были так заняты приготовлениями к нашему Актовому дню, что я даже не думал об этом до тех пор, пока Эллингтон не напомнил мне в то утро. А может быть, днем.

— Значит, Маршаллу об этом не сказали?

— Я ему не говорил, но если бы встретил его, то, возможно, предупредил бы. То же самое сделали бы и Эллингтон, и Уилсон. Но никто не обязан был ему докладывать, верно?

— Где он мог быть от шести вечера до сумерек?

— Дайте подумать… С шести до половины седьмого — церковь. Потом до восьми, я думаю, он занимался с младшими школьниками. А после восьми часов, полагаю, был у себя в комнате. Мог туда подняться, чтобы переодеться.

— На нем был купальник?

— Да. А его шлепанцы и халат были найдены у кромки бассейна. — Роузвер вздохнул и добавил: — Я ответил на все ваши вопросы и отвечу на любые другие, но… мне кажется, насчет причин случившегося спорить нечего.

Ривелл с любопытством взглянул на собеседника.

— Иначе говоря, — сказал он, чувствуя, что любопытство перерастает в удивление, — вы не желаете, чтобы я так же скрупулезно расследовал этот случай, как прошлый?

— Нет-нет, расследуйте, ради Бога… Я окажу вам любую помощь. Этот второй несчастный случай вслед за первым, это нелепое и трагическое совпадение, немало подрывает престиж школы. Но я признаюсь вам, что просто не вижу иного объяснения тому, как мог бедный Вилбрем погибнуть… Кстати, официальное расследование начнется послезавтра, возможно, вы захотите присутствовать. И конечно же, вам надо переночевать у нас… Нет-нет, я и мысли не допускаю, чтобы вы уехали, не побывав на нашем праздновании Актового дня. Хотя сейчас для праздника совсем неподходящее время…

Когда Ривелл вышел от Роузвера, на дворе бушевала настоящая буря с дождем. Он быстро побежал по садовой дорожке к школьному зданию и потому не успел вымокнуть до нитки. Разговор с директором вызывал много странных вопросов, количество которых не уменьшалось по мере того, как Ривелл припоминал их прошлые встречи. Ему захотелось прогуляться в полном одиночестве по холодному скользкому шоссе, подставляя лицо колючему восточному ветру, но почти тропической силы ливень, шумящий за окнами, вселил в него ощущение человека, пойманного в ловушку. Выйти было невозможно. Он раздумывал, что же ему теперь делать. За завесой учтивости и приветливости Роузвера нетрудно было распознать явную холодность. Странно, что директор мучился разными подозрениями и так волновался по поводу гибели первого мальчика, а о второй смерти смог выразиться лишь как о «нелепом и трагическом совпадении»! Очень, очень странно.

В окно сквозь пелену дождя Ривелл видел павильончик для игры в крикет, забитый школьниками, прячущимися от ливня. Неожиданно в небе вспыхнула ослепительная молния, и небеса словно вздрогнули от громовых раскатов. Он почему-то почувствовал, что разгадка где-то совсем близко… Нужно с кем-то встретиться, побеседовать, понять… И он вспомнил о Ламберне. Может быть, тот сидит у себя в комнате? Это на первом этаже, рядом с кабинетами учителей. Ривелл направился туда и постучал в дверь. Никто не ответил. Подождав немного, он повернул ручку и вошел. На первый взгляд комната казалась совершенно пустой, но затем он убедился, что в большом кресле, стоявшем спинкой к двери, скорчился человек. Подойдя поближе, он увидел — это Ламберн.

— Господи, что с вами? — воскликнул Ривелл. Ламберн трясся как студень.

— Это вы, Ривелл? Я не знал, что вы здесь… — Это была его отчаянная, но безуспешная попытка овладеть собой. — Присаживайтесь. Я… извините, мне очень неловко, я в таком виде… Но… ничего не могу с собой поделать. Такая гроза… Со времен войны я всякий раз…

— Все в порядке! — хладнокровно заверил его Ривелл. — Я думаю, пик шторма уже позади. Могу я вам чем-нибудь помочь? Чашку горячего чая? Нет-нет, мне ничего показывать не надо, я прекрасно тут ориентируюсь, ибо достаточно долго здесь прожил.

Простой метод общения срабатывает там, где навязчиво выражаемое участие может показаться бестактностью. Пока Ривелл непринужденно болтал, а шум ливня за окном становился все тише, Ламберн постепенно приходил в себя.

— Боюсь, что хозяин я никудышный, — признался он, пока Ривелл разжигал примус и пристраивал на нем чайник. — Я не переношу грохота. «Небесная артиллерия» — так называет это Даггат в своих идиотских проповедях, он считает для Небес лестными свои представления о них как о божественном воинстве, постоянно ведущем войну… В той коробке есть бисквиты. Ничего, через пару минут я приду в себя. А вы приехали, наверно, к Актовому дню?

Ривелл поколебался секунду и ответил:

— Да, конечно.

— Думаю, веселенького вечерка не получится, учитывая, как все поражены этим случаем. Вы ведь слышали?

— Еще бы. Пишут все газеты. Дикое происшествие, да?

Ламберн вылез из кресла:

— Все равно вам не скрыть, Ривелл. Во всяком случае я понял. Вы здесь по той же самой причине, что и в первый раз, верно? Из-за дела Маршаллов?

Ривелл застыл с бисквитом в руке.

— Почему вы так решили?

Ламберн усмехнулся:

— О, это инстинкт подозрительности, которым я щедро наделен! И в первый ваш приезд вы говорили в таком тоне… Послушать вас, так можно вообразить, будто у нас в спальнях каждую ночь убивают по мальчику. Я вас раскусил. И теперь, если вы опять заберетесь в эту фатальную спальню, я ничему не удивлюсь.

Ривелл пожал плечами:

— Вы заставляете меня чувствовать себя настоящим ослом. Конечно, ваши подозрения насчет меня верны. Но если честно, я не думал, что так глупо выдаю себя.

— Нет-нет, не думайте так. Это моя сверхпроницательность пробила вашу искусную маскировку: дескать, старый выпускник приехал проведать свою школу… И можете не беспокоиться — я ни полсловечка не скажу никому. Но мне хотелось бы знать: как вам все это представляется?

К такому повороту разговора и стремился Ривелл. Когда он закончил речь, дождь прекратился и в комнату заглянуло солнышко.

— Я должен признать, — добавил он в заключение, — что в обоих происшествиях много странного. Роузвер казался очень обеспокоен первым случаем, когда у него не было реальных оснований для тревоги, а ко второму остался равнодушен, хотя здесь масса причин для подозрений.

— Обеспокоен? — отозвался Ламберн. — А вы-то сами обеспокоены?

— Думаю, да.

— Чем же?

— В этом-то все и дело, что ничего конкретного я не знаю. Это, может быть, случайность, но мне кажется, что это далеко не случайность.

— Вы видите что-либо похожее на улики?

— Ничего, что можно было бы предъявить суду. То есть, по сути дела, совсем ничего. Только лишь странное совпадение двух смертей братьев и загадочное поведение директора. Все это не очень понятно, если не сказать большего.

— Вот именно! А почему сразу не предположить двойного убийства, совершенного с дьявольской изобретательностью?

— Что? — У Ривелла перехватило дыхание. — Вы шутите?

— Ничуть. Разве это невероятно? Ведь удачное убийство — не просто такое убийство, когда преступник не найден, а такое убийство, когда ни у кого даже не возникает подозрения, что это могло быть убийством!

— Вы говорите страшные вещи, но где доказательства?

— У меня их тоже нет. Мы с вами — два сапога пара.

— И вы всерьез так думаете?

— Абсолютно. Я стал подозревать убийство с того самого момента, когда узнал о первой смерти. Но вообще-то я склонен к подозрительности, такая уж у меня натура. Я не знаю всех подробностей о случае в бассейне, но вот над чем я размышляю: а не столкнул ли парня кто-то? И опять-таки, тоже довольно хитроумный метод убийства: сделать так, чтобы на голову человека во сне упал тяжелый газовый вентиль…

— И все же: что вы можете сказать о втором случае?

— Это — промах. Ведь никто, как бы он ни был хитер, не может рассчитывать выйти сухим из воды после двух таких убийств. Какая-то «русская рулетка», знаете ли. Нет, не в том дело, что коронер с присяжными снова обманутся. Просто с технической точки зрения — а именно она меня и интересует — повторение не свидетельствует о профессионализме.

— Послушайте, если у вас есть подозрения, вы же не оставите все как есть?

— Не знаю. Вообще-то это не мое дело, да.

Ривелл был почти обескуражен. Цинизм, проявленный Ламберном, был ему и самому не чужд, но сейчас он об этом не думал и небрежно проронил:

— Не могу понять, как вы можете так говорить!

— Неужели? Наверно, мы с вами просто по-разному смотрим на вещи, вот и все. После тех трех с лишним лет, когда я наблюдал бессмысленную бойню, которую целые государства оправдывали с помощью права или религии, я уже не могу возмущаться тем, как кто-то совершает убийства в своих личных интересах. Вот мой взгляд на вещи, возможно, он не верен, но тут уж ничего не поделаешь. Конечно, я готов обсуждать с вами все, что угодно, — ваши идеи, предположения и прочее. Только не ждите от меня активного содействия.

Ривелл рассмеялся:

— Вы кажетесь таким же странным, как и все случившееся… Послушайте, Ламберн, я все же хотел бы добраться до правды. Значит, вы подозреваете двойное убийство? Хорошо, тогда давайте подумаем, например, о мотивах. Должны же быть мотивы, если это только не маниакальный убийца, верно?

— Да.

— Тогда единственный мотив, который приходит мне в голову, — это деньги. У мальчиков вряд ли могли быть личные враги. Но вот что интересно: поскольку все деньги Роберта Маршалла после его смерти отходили к Вилбрему, кому они теперь достались?

— А я вам скажу кому, это всем известно. Деньги наследует Эллингтон.

— Эллингтон? Черт побери! Неожиданный ответ.

— Ну почему же? Эллингтон — его кузен, ближайший родственник. Вряд ли Вилбрем мог завещать деньги кому-нибудь еще.

— А примерно какую сумму составляет наследство?

— Тысяч сто фунтов или около того.

Ривелл присвистнул:

— Вполне достаточно некоторым для того, чтобы совершить парочку убийств.

— Что тут говорить! Многие готовы убить и за пять фунтов стерлингов… Ну хорошо. Убийцу мы нашли. Остается ерунда: установить, имело ли место убийство.

— Сарказм не к месту, — усмехнулся Ривелл. — В подобных случаях все зависит от личности человека и его мотивов, не так ли? Достаточно найти убийцу, а если есть убийца, было и убийство. Но если убийца не найден, тогда приходится считать все произошедшее несчастным случаем.

— Хорошо, Ривелл, рад отметить, что вы обладаете тонким умом. Да, мы думаем об Эллингтоне. Но у нас нет ни малейших улик против него. Все, в чем можно его обвинить, — это в наследовании кругленькой суммы после двух несчастных случаев с его родственниками. Хотя постойте, есть еще одно обстоятельство. Чуть не забыл. Эллингтон был одним из немногих, кто знал, что Роберт Маршалл будет спать в своей кровати в дортуаре в ночь на понедельник.

— Вот тебе раз, впервые слышу!

— Во время следствия этот вопрос не затрагивали, вроде незачем. Роберт Маршалл провел большую часть летних каникул со своим опекуном в Италии. Учитывая дальнюю дорогу, директор разрешил ему вернуться в школу к понедельнику. Все остальные школьники, как вы помните, всегда собирались к субботе. Кстати, в ваше время был обычай назначать старосту спальни?

— Да.

— Тогда вы легко поймете, как все вышло. Роберт Маршалл был старостой спальни для младших. Сейчас установили очень строгие правила дежурства старост, и поскольку Маршалл запаздывал, кто-то обязан был его заменить. Этим «кто-то» оказался Эллингтон. Он просил меня отбыть эту тягостную повинность, но я под благовидными предлогами отвертелся, — я и так плохо сплю, не хватало мне еще спать в дортуаре с учениками. И потом, он ведь эконом, это его работа. В общем, он спал в дортуаре в ночь с субботы на воскресенье и, видимо, готов был повторить эту пытку в ночь на понедельник, но тут вдруг, в половине шестого вечера в воскресенье, появляется Маршалл.

Да, Ламберн мастерски умеет придавать самым обычным обстоятельствам зловещий смысл, подумал Ривелл.

— Так вот, Маршаллу удалось сесть на какой-то ранний паром через Ла-Манш или что-то в этом роде, одним словом, он оказался в школе раньше, чем рассчитывал. Так что он пошел в церковь вечером, как обычно. Там его мог заметить Даггат — он читал тем вечером проповедь, по каковой причине, как вы догадываетесь, большинство преподавателей воздержались от посещения церкви… Ни меня, ни Эллингтона в церкви тоже не было. Эллингтон узнал о приезде Маршалла только часов в девять, когда мальчик зашел с ним поздороваться в его кабинет.

— В кабинет, а не домой?

— Да. Жена Эллингтона была в гостях, поэтому он решил заняться бухгалтерией и, конечно, был удивлен, увидев Маршалла, но еще больше обрадован, что не придется провести ночь в общей спальне с мальчиками. Роберт пошел спать в обычное время, а Эллингтон еще некоторое время оставался в кабинете, чтобы закончить работу. Так он, во всяком случае, говорил на следствии. Но, заметьте, миссис Эллингтон его не дождалась и уже спала, когда он вернулся домой.

— Вообще-то кажется маловероятным, чтобы человек мог замыслить и исполнить такое непростое дело вдруг, за какой-то час, — заметил Ривелл.

— Конечно. Я и не утверждаю, что это так. Он мог все замыслить и подготовиться уже давно, а удобный случай представился только теперь!

— Верно. Но боюсь, что произошедшее с таким же успехом можно считать и несчастным случаем. А если так, то лишь по чистой случайности погиб Маршалл, а не Эллингтон.

— Вот-вот. Именно так и говорил Эллингтон на следующее утро.

— Именно так ему и следовало говорить, если он был убийцей.

— Естественно.

— Бог мой, сколько же предположений! Хотелось бы иметь побольше доказательств. А как вам видится возможная роль Эллингтона во втором происшествии?

— Пока никак. Но это ваша работа, вы же взялись быть детективом. Окажись я на вашем месте, я бы постарался изучить обстановку по горячим следам, пока еще остались какие-то улики. Я не думаю, что они будут долго оставаться в целости и сохранности.

Это был хороший совет, но Ривелл почувствовал, что теперь ему нужно побыть одному, чтобы осмыслить гипотезы и факты.

— Заходите ко мне поболтать когда захочется! — сказал ему на прощание Ламберн, и Ривелл заверил его, что не заставит себя долго ждать.

Территория Оукингтонской школы напоминала большой круг, окаймленный тенистыми аллеями, которые здесь называли просто Кругом. Неспешная прогулка по Кругу занимала примерно четверть часа, и Ривелл отправился по давно знакомому маршруту. Распогодилось, и яркий солнечный свет просачивался сквозь кружево свежей листвы; запахи сырой теплой земли и мокрой зелени обволакивали и пьянили. Время от времени ему встречались группки мальчиков, которые поглядывали на него с затаенным любопытством и некоторой надменностью, присущей ученикам элитных школ. Он отлично знал, какова главная тема их разговоров. Он представлял себе, какое впечатление смерть братьев Маршалл могла бы произвести на Оукингтон в те дни, когда он сам здесь учился. Да, сильное впечатление, но еще больше, пожалуй, впечатляла версия Ламберна, если бы оказалась истинной. Была ли она истинной? Вот в чем вопрос. Эта мысль занимала его во время полумильной прогулки.

Главная проблема заключалась в том, что очень трудно описывать события, произошедшие девять месяцев назад. Люди быстро забывают мелкие детали или не хотят о них вспоминать, если им задают неприятные вопросы. Ривелл чувствовал, что ему вряд ли удастся кое-что раскопать о том, первом случае.

Неожиданно он подумал об электрических светильниках, которые увидел теперь повсюду в школе. Это была инициатива директора, вполне объяснимая конечно. Но в то же время это был прекрасный способ стереть возможные улики, связанные с газовым освещением… Кстати, знал ли директор о неожиданном прибытии Маршалла в школу раньше предполагаемого времени?

Вторично обходя Круг, Ривелл закурил сигарету. Нет, конечно, проще всего поверить, что все было именно так, как оно выглядит. Два фатальных несчастных случая с двумя братьями… Очень странно и даже подозрительно, но есть ли другие объяснения? Ламберн прав, нужно заняться вторым, недавним происшествием, здесь еще что-то можно найти.

Ривелл, дойдя до школьных зданий, свернул к спортивному залу — приземистому строению из красного кирпича, стоящему в некотором отдалении от прочих. Тут десять лет назад он часто бывал летними вечерами… Его губы невольно сжались, когда он повернул дверную ручку и понял, что дверь не заперта. Конечно, это непорядок, чтобы каждый кому не лень заходил сюда поглазеть на место происшествия, но сейчас для него это была удача. Он прошел через маленький вестибюль, мимо душевых кабин и раздевалок и, наконец, попал в главный зал со стеклянной крышей. Здесь четыре пожилые уборщицы драили белый кафель бассейна. У дальнего края, рядом с вышкой, мужчина в серой робе с грохотом раздвигал ряды деревянных скамей для зрителей и чистил проходы. Ривелл молча наблюдал за ними минуту-другую, но никто не обращал на него внимания. Сюда, видно, приходит немало посетителей. Ривелл прошелся по краю бассейна и обратился к мужчине.

— Вижу, вы заняты уборкой? — спросил Ривелл тоном любознательного туриста.

Мужчина подобострастно закивал, заметив галстук «старого выпускника» на шее у Ривелла:

— Да, сэр, работенка не из приятных.

Похоже, они не прочь обсудить подробности трагедии, случившейся у них под носом. Он предложил уборщику сигарету, которую тот принял с благодарностью и понимающим кивком. «Вот еще один любопытный бездельник» — так о нем думает этот работяга, усмехнулся про себя Ривелл.

— Да, сэр, не хотелось бы мне увидеть подобное еще раз, честно скажу. Представьте, свалился прямо с самой верхушки, — и вы бы подумали точно так же, если бы это видели… Страшное дело, правда. И к тому же в канун Актового дня. Теперь, конечно, никакого представления в бассейне не будет — не до того…

Ривелл склонил голову в знак сочувствия.

— Видимо, парень спрыгнул в воду в полной темноте? — заметил он.

— Да, по всему видать! — вздохнул уборщик. — Тут ведь у нас предохранители все сгорели… Позвольте спросить, а вы слыхали о его несчастном брате, который прошлой-то осенью?..

Глаза уборщика блестели, он гордился собственной осведомленностью.

— Да, я читал об этом. А скажите: после того как вы очистите бассейн, его снова наполнят водой?

— Конечно, сэр. Хотя, мне думается, вряд ли тут кто-нибудь станет плавать на этой неделе. Вы бы ведь и сами не захотели сейчас сюда залезать, верно, сэр?

Ривелл сдержанно согласился с таким предположением и, кивнув на прощание, медленным шагом направился к выходу. Тот же самый прием, подумал он в отчаянии, все следы заметаются, причем самым естественным и благородным образом. Он швырнул окурок сигареты наземь и придавил каблуком. Да, если теория Ламберна хоть отчасти верна, то дело было задумано с дьявольской предусмотрительностью.

Когда он спустился со ступенек здания, перед ним неожиданно притормозила женщина на велосипеде; она соскочила с седла и приветливо улыбнулась:

— Хэлло, мистер Ривелл! Я и не знала, что вы снова здесь.

Это мгновенно освободило его от тяжкой ноши раздумий и терзаний.

— О, миссис Эллингтон, рад вас встретить! Да, я ведь планировал приехать на Актовый день… Но теперь, похоже, праздник веселым не получится, правда?

— Это просто ужасно! — ответила она, ее глаза блеснули слезами. — У вас хватило духу осмотреть место, где все произошло? А вот у меня — нет. Представляю, какое ужасное зрелище открылось бедному Уилсону! И знаете, мне особенно страшно думать об этой смерти, потому что я — ну, в некотором смысле, — я чувствую свою вину. Я знаю, глупо с моей стороны так думать, но ничего не могу с собой поделать!

— Но каким же образом вы можете отвечать за…

— Поймите, мистер Ривелл, это я, именно я предложила спустить воду в бассейне, чтобы его почистить! Нельзя сказать, чтобы он был очень грязный, но я осматривала его в понедельник, и мне пришло в голову, что для показательных выступлений бассейн мог быть и почище. Я сказала об этом мужу, он передал директору, а тот немедленно приказал Уилсону очистить бассейн. И вот…

Она прерывисто вздохнула и опустила глаза.

— Не думаю, миссис Эллингтон, что вы можете всерьез чувствовать за собой какую-то вину; с вашей стороны не было ни халатности, ни умысла. Ведь это совершенно явный несчастный случай… — Ривелл сказал это, не успев придумать, чем ее утешить.

— Да, но все равно я невольно ощущаю вину… А скажите, вы зайдете к нам на чай? Я только поставлю велосипед в сарай — и все дела. Заходите, я уверена, что мой супруг тоже будет рад встрече с вами.

Ривелл принял приглашение и, взяв велосипед за руль, поставил его в сарайчик. Действительно, неплохо бы встретиться с Эллингтоном, подумал он, и посмотреть на него с точки зрения следователя, подозревающего человека в двойном убийстве. Да и возможность пообщаться с миссис Эллингтон сама по себе была весьма привлекательна.

Эллингтона дома не оказалось, и они одни коротали время за чаем и приятной болтовней. Она была прелестна — подвижна, энергична и в то же время по-детски прямодушна.

— Знаете, мы ведь получим огромные деньги из-за смерти несчастного мальчика, — призналась она Ривеллу. — Наверно, ужасно думать о таких вещах, пока его даже не похоронили, но трудно удержаться. Понимаете, мой Том — его самый близкий родственник, и наследство просто некому больше принять. Так что мы теперь станем богатыми людьми.

Ривелл изобразил вежливое удивление:

— И тогда вы уедете из Оукингтона?

— О, я очень надеюсь! Знаете, быть женой школьного эконома — это не слишком весело…

Вскоре появился Эллингтон в довольно мрачном расположении духа. Для человека, который получит в наследство, будь то благодаря случайности или злонамеренности, сто тысяч фунтов стерлингов, он выглядит слишком хмуро, подумал Ривелл.

Эллингтон церемонно пожал руку Ривеллу, после чего рухнул в самое удобное кресло, а когда жена подала ему чашку чая, заявил, что чай плохо заварен. Ну и зануда, подумал Ривелл. Съев кусок кекса, Эллингтон стал более разговорчив, но лишь для того, чтобы словами излить желчь, которая, видимо, накопилась в нем.

— Бог ты мой, завтра Актовый день! — бормотал он. — Сам черт не знает, что произойдет — отменяется ли празднество или нет. Никакой подготовки, никаких распоряжений, все летит в тартарары… А уж про дисциплину в школе и говорить нечего — просто базар!

Он с бульканьем выпил полчашки чая.

— Мальчишки решили, что, раз случилось несчастье, сейчас им все дозволено! Я застукал нескольких учеников поздно вечером, уже после отбоя, в спортзале, и что вы думаете они мне заявили в качестве оправдания? Они, дескать, пошли в бассейн потолковать с Уилсоном!

— А тебе не кажется, что это вполне простительно? — с некоторым укором спросила миссис Эллингтон мужа.

— Нет, совсем не кажется.

Ривелл деликатно вмешался:

— Я совершенно согласен, что в бассейне есть на что посмотреть. И мне кажется, что нужно было запереть и опечатать дверь в зал сразу после того, как обнаружили труп, и никого не впускать туда без специального разрешения. Как можно теперь восстановить картину происшествия, если туда ходят толпами и каждый ведет себя там, как в ярмарочном балагане?

Эллингтон свирепо глянул на него:

— Ага, восстановить картину, говорите? Что вы имеете в виду? Вас не устраивает мнение Мерчистона? И директора — тоже? Не понимаю, что еще нуждается в восстановлении, как вы выразились! И все же да, вы правы насчет любопытных — их слишком много. И вообще всего слишком много — сплетен, болтовни… Вся школа только об этом и думает. Я и сам весь день с утра до вечера говорю с людьми об одном и том же.

— Понимаю вас, вы ведь, кажется, оказались в центре внимания… — вкрадчиво заметил Ривелл.

— Да я даже в город не могу выехать, чтобы меня кто-нибудь не остановил и не стал задавать идиотские вопросы! — прорычал Эллингтон. — Кретины, падкие до скандалов, вот кто они такие!

Больше из него ничего невозможно было вытянуть, и потому Ривелл откланялся раньше, чем намеревался, жалея, что оставляет миссис Эллингтон в одиночку выслушивать потоки ядовитых упреков, сотрясавших воздух.

На прощанье она сказала Ривеллу, провожая его до крыльца:

— Вам нужно обязательно зайти к нам еще раз перед отъездом…

Это не могло означать иного, как: «Пожалуйста, придите еще раз…»

Доктор Роузвер был за ужином весел и радушен. Хотя на его лице порой отражалась некоторая напряженность, которая тут же исчезала, но ему вполне удавалось развлечь своего гостя. Ривелл, конечно, хотел бы побеседовать о несчастном случае в бассейне, но, поскольку директор увлеченно высказывал свои соображения по поводу красот восточного фарфора, Ривелл невольно вынужден был отдать должное самообладанию Роузвера. Подумать только, это тот самый человек, который несколько месяцев назад испытал нервный срыв при первой трагедии!

Но к концу ужина речь все-таки зашла о последних событиях в Оукингтоне, и Ривелл, пользуясь возможностью, попросил разрешения посещать бассейн когда ему понадобится.

Роузвер, казалось, был скорее удивлен этой просьбой, чем заинтригован.

— Ну конечно, конечно, когда пожелаете… Я полагал, что вы уже побывали там, разве нет?

— Да, я ходил туда. Но мне хотелось бы еще раз проверить некоторые моменты, причем в одиночку и ночью.

— Ну что ж, хорошо, я дам вам свои ключи. Боюсь только, что вы там не обнаружите ничего интересного…

— Все-таки я хотел бы осмотреть место происшествия. И еще один вопрос… Мне неудобно беспокоить вас, но я помню ваше обещание о содействии, и только поэтому… Не мог бы я увидеть… э-э-э… гм… тело?

Роузвер попытался улыбнуться, но улыбка получилась довольно кислой.

— Вы считаете, что это необходимо для вашего расследования? Ну что ж, я не откажу вам, иначе вы, грешным делом, подумаете, будто я хочу притормозить ваши изыскания… Однако вы должны понимать, что нельзя ничего брать или трогать. На этих условиях я согласен. И готов пойти с вами туда прямо сейчас. Уже стемнело, и мы не станем привлекать внимания.

Итак, в половине одиннадцатого накануне Дня выпускников в Оукингтоне Ривелл и доктор Роузвер совершили паломничество в спортивный зал школы, на время превращенный в морг… Доктор отпер дверь в одну из раздевалок. Ривелл отдернул простыню с тела и в мутноватом свете электрической лампочки увидел то, что осталось от Вилбрема Маршалла, некогда старосты Оукингтонской школы. Одного взгляда было вполне достаточно. Директор вообще отвернулся.

— А теперь, — сказал Ривелл директору, когда они вышли из зала, заперев дверь, — я больше не стану вас беспокоить, если вы одолжите мне на время ваши ключи от бассейна.

Роузвер отцепил ключи от связки и передал Ривеллу почти отеческим жестом:

— Что ж, предоставляю вам право действовать самостоятельно… У меня есть масса неотложных дел, которыми мне надо заняться до ночи. Можете налить себе виски, когда отправитесь спать, даже если я уже буду в постели, хорошо? Не стесняйтесь. Всего доброго.

Ривелл отпер дверь плавательного зала и прошелся раз-другой вдоль бассейна. Вот и все. Он увидел то, что хотел увидеть, и был очень горд тем, что его предположение оправдалось. К тому же он услышал именно то, что ожидал услышать.