Онлайн чтение книги Скитальцы Wayfarers
III

Ни в Поллене, ни в его окрестностях денег летом уже ни у кого не осталось, и коробейникам давно следовало покинуть его, но проходила неделя за неделей, а они всё не уезжали. Им было хорошо дома, их окружал почёт и уважение, а в чужих краях это надо ещё завоевать. К тому же старый уфутенец, как и в прошлом году, снова сушил в Поллене рыбу, осенью он рассчитается с людьми, и у них снова появятся деньги. Утро вечера мудренее.

Вот только Августом вновь овладела тревога, дни казались ему слишком однообразными. Нельзя сказать, чтобы он бездельничал или спал до полудня, совсем нет, он бродил по селению, приходил на скалы, где сушили рыбу, заводил разговоры, навещал Ездру на его пустоши и давал советы относительно работы на земле и начатой постройки дома.

Что ж, ему случалось видеть и более неудачное начало, что верно, то верно, здесь же видно, чего хочет хозяин. Надо только на склоне повыше дома прорыть канаву, чтобы вода не стекала в картофельный погреб, а краеугольные камни и для дома и для хлева следует вкопать поглубже, чтобы мерзлота не вытолкнула их из земли. Ездра как раз укладывал камни в фундамент хлева.

Август сказал: Хлев слишком мал.

Ездра возразил, что едва ли у него будет много скота.

Всё же ты строишь не собачью конуру. Сделай фундамент побольше и со временем сможешь поставить сюда четырёх коров.

Ездра расхохотался: Где я, по-твоему, накошу сена на четырёх коров?

Август бросил взгляд на земли Ездры, и у него тут же родилась блестящая мысль. Ох уж этот Август, его выдумки частенько выручали его в жизни, вот и теперь его вдруг осенило. Ты должен осушить это болото! — сказал он.

Ездра с испугом поглядел на него. Ты шутишь? — спросил он.

Нет, не шутит. Август долго убеждал этого маленького полленца Ездру послушаться его совета; Ездра отнюдь не загорелся его идеей, однако слушать рассуждения этого много повидавшего на своём веку моряка было забавно.

Ладно, допустим, Август прав, а для чего это нужно ему, Ездре?

Стало быть, он ничего не понял? На его земле есть прекрасное большое болото, которое легко превратить в плодородную землю, достаточно только перекопать торф. Камней в болоте нет, земля там нетронутая, илистая, её можно сразу же и засевать. Идём поглядим на твоё болото! — предложил Август.

Они продирались через можжевельник, шли лиственным лесом. Август загорелся и говорил без умолку, холодная голубизна в его глазах потеплела. Они остановились у площадок, где сушили рыбу, по скалам от века струилась вода, стекавшая из болота; перед ними открылась чистая, безлесая гладь болота, и Ездра усмехнулся: Глубоко же тут придётся копать!

Август с ним не согласился: ведь трясина здесь только в одном месте. Нужно вырыть канаву вокруг болота, затем прорыть посередине глубокий ров и, наконец, пересечь болото поперёк дренажными канавами, соединив их со средним рвом. Здесь хороший уклон, вода сама побежит в море. Представь себе на месте этого болота зелёное поле! — закончил Август. Тут можно заготовить корму не меньше чем на трёх коров.

Ты видел, как это делается? — спросил Ездра.

Тысячу раз.

А если они выроют труп?

Август на минуту растерялся: Труп? Я как-то не подумал... Ты почему вспомнил о нём?

Ведь я могу потревожить того, кто лежит в болоте? Что скажешь?

Ну... Август заколебался. Коли на то пошло, никто так не боялся этого покойника, как он сам, ведь это он в своё время обхитрил Скору при расчёте за рыбу, да ещё присвоил карманные часы покойника, сапоги с высокими голенищами и костюм. Но что с того? Разве он не подарил шкиперу золотое кольцо? Август тянул с ответом, он спросил у Ездры: Скору когда-нибудь причинил тебе вред?

Мне? Никогда.

Разве он не кричит с болота, не просит, чтобы его вытащили отсюда? Да его всё селение боится.

С тех нор как Ане Марию увезли в тюрьму, здесь стало тихо.

Август подвел итог: И всё же его надо достать и похоронить в освящённой земле.

Через неделю произошёл странный случай, не суливший Ездре добра. В воскресенье после полудня, когда люди возвращались домой из церкви, с болота послышался крик... жуткий крик. О Господи, он был такой протяжный, зловещий, словно доносился из-под земли; девушка, которая пасла на холме скот, в ужасе прибежала домой и забарабанила в дверь, жители Нижнего Поллена, возвращавшиеся из церкви, тоже услыхали крик и бросились наутёк, все переполошились. Ездра примчался в селение, обезумев от страха, он работал на своей стройке и тоже услыхал крик. Весь вечер люди толковали об этом событии, ох не к добру это, если с болота опять слышится крик, бедный Ездра, разве он теперь осмелится построить дом и жить там; а что будет с остальными, со всем Полленом, теперь ни один человек ночью глаз не сомкнёт! Это ведь не бык Каролуса мычал, и не гагара кричала, та крикнет раз и умолкнет, нет, это наверняка жаловалась не обретшая покоя душа. Все думали о шкипере Скору.

По-моему, нам надо осушить это проклятое болото, предложил Август. Что скажешь, Каролус?

Каролус помедлил с ответом, ему не хотелось говорить о шкипере и снова напоминать о преступлении своей жены. Уж и не знаю, стоит ли нам тревожить этого покойника, сказал он.

Август: Если мы его найдём, то похороним на кладбище, и он найдёт покой в освящённой земле, и тогда уже больше никто не услышит его жалоб. Я так полагаю.

Одни согласно кивали, другие считали это дело рискованным — какое они имеют право вытаскивать труп и перечить воле Божьей? На том дело и заглохло. Никто не спорит, речь идёт о мире и покое всего Поллена, но труп... Лишь Ездра, хоть это и касалось его больше всех, не мог постоянно жить в страхе, он успокоился и снова принялся за работу; и даже, как ни странно, после того случая он послушался совета Августа и сделал хлев вдвое больше, чем собирался. Что, интересно, он при этом думал?

Потом случилось несчастье со старым Мартинусом. В пасторской усадьбе ему дали новую корову, её звали Фагерлин, она паслась вместе с остальным скотом и давала молоко утром, в полдень и вечером; казалось, всё шло хорошо. Правда, другие коровы не приняли Фагерлин, они её бодали и сталкивали с дороги; такова уж судьба всех новичков в стаде, постепенно к ним привыкают и перестают замечать. Но Фагерлин провалилась в болото. Как ни жаль, а спасти её не удалось, помощь подоспела слишком поздно. Что ж, ведь бедняжка Фагерлин не знала этого пастбища, не привыкла с детства обходить стороной ту бездонную топь, а может, её туда столкнули другие коровы, кто знает; так или иначе, а корова Мартинуса погибла. Что же Мартинус и его семья? Сам-то он покорно принял несчастье и утешался тем, что жить ему осталось недолго, однако люди толковали между собой и решали, как быть.

Может, всё же осушим это болото? — ещё раз предложил Август.

Разве это вернёт Мартинусу корову? — ответили ему.

Так вы хотите, чтобы шкипер Скору покоился рядом с бездушной скотиной?

Все даже вздрогнули при этой мысли; нет, этого они не хотят, но должен же быть какой-то выход, неужто ничего нельзя придумать? И опять дело на этом заглохло. Однако Ездра принял сторону Августа и стал убеждать людей осушить болото, эту чертову дыру, творящую чёрные дела средь бела дня, но он говорил с глухими. Ездре ничего не осталось, как продолжать строить свой хлев на четырёх коров, раз уж он заложил под него фундамент.

Но вот наконец случилось то, что уже никак не могло не склонить людей на сторону Августа: в воскресенье после полудня с болота опять донёсся крик, на этот раз крик повторился дважды, один за другим.

Полленцы насмерть перепугались, надо было принимать меры. Крики послышались в то же самое время, что и в прошлый раз; люди обратили внимание, что как раз в это время шкипер Скору провалился в болото, не иначе как он взывал о спасении, никого другого тут быть не могло. То, что шкипер на этот раз крикнул дважды, объяснялось тем, что он страдал от позора и бесчестья, особенно после того, как рядом с ним в болото провалилась корова.

Пастушка со всех ног бросилась домой, пастор и его люди на этот раз тоже слышали крики; прибежал Ездра и, рухнув без сил на землю, объявил, что вынужден бросить свою работу над домом, он и подумать не может, чтобы жить в этом кошмаре.

Староста Каролус серьёзно отнёсся к этому происшествию и тотчас отправился к пастору за советом. На тот случай, если понадобится что-нибудь записать или он чего-нибудь не поймёт, Каролус взял с собой Йоакима.

Осушать болото собралось много народу, все мужчины Поллена; лето, светло, а потому им не страшно, ведь они делают то, что сделать необходимо. Руководит всем Август; он натянул верёвку от берега до вершины холма, чтобы все видели, где копать, и расставил вдоль неё людей, сам он работает без устали и себя не щадит. О, сегодня у него нет ни красного платка на бёдрах, ни сигары во рту, он весь взмок; похоже, что он в чём-то виноват перед покойным шкипером Скору и хочет загладить свою вину, вот и усердствует; он сморкается в руку и вытирает её о штаны и нисколько не бережёт свои замечательные сапоги с блестящими пуговками.

Во время работы люди почти не разговаривают, а если что и скажут, то тихо, как того требует торжественная серьёзность их дела.

Приближаясь постепенно к тому бездонному месту, они осторожнее опускают лопаты в болото, кто знает, на что они могут там наткнуться. Ездра идёт впереди и первый поддевает торф на лопату, за ним следует цепочка мужчин; медленно, по мере того как канава становится глубже, они скрываются из виду, самые последние почти исчезают на дне канавы.

Ездра уже достиг опасного места. Он кладёт перед собой на землю жерди и доски и становится на них, болото колышется от взмахов его лопаты. Ездра бросает взгляд назад — в случае чего помощь рядом, — потом делает большой шаг и становится на то злополучное место. Его лопата зачерпывает только жидкую грязь, он переворачивает и поддевает предательскую зелёную кочку, но её место тут же заполняет чёрная жижа, лопата не оставляет в ней никаких следов, словно он мешает ложкой жидкую кашу. Но вот он выбирается на твердую почву. В конце натянутой верёвки он отходит в сторону, его сменяет следующий за ним человек, а Ездра идёт и становится последним. Такой порядок установил Август.

К полудню через всё болото уже прокопана широкая канава, а к вечеру, можно сказать, половина работы позади. Люди, переговариваясь, расходятся по домам. Они углубились в бездонную топь уже на четыре заступа, но не обнаружили в ней ничего, кроме ила. По прорытой канаве журчит вода.

Утром они снова принимаются за работу.

И наконец...

Человек, который на этот раз идёт первым, с криком выскакивает из канавы. Он что-то нашёл? — спрашивают люди. Да, он что-то задел лопатой, похоже, это одежда. Теодор, который идёт вторым, презрительно усмехается и предлагает поменяться местами. О, Теодор хочет показать, что он настоящий мужчина; он делает несколько взмахов лопатой, и обнажается что-то круглое. Это всего лишь корень, говорит он и хочет выдернуть его из канавы. Корень не поддаётся, он сидит крепко, Теодор отпускает его и пытается счистить с него ил — открывшаяся картина заставляет его отшатнуться: он держит за руку мертвеца!

Бедный Теодор, ему пришлось расстаться с содержимым своего желудка, его одновременно и вырвало и пронесло, уничтоженный, он рухнул на землю. Август обошёл лежавшего Теодора.

Он единственный из всех мужчин осмелился взяться за лопату и откопать труп, да-да, у Августа хватило мужества посмотреть покойнику в глаза.

Просто удивительно, как хорошо выглядел погибший шкипер, его сохранил ил, от Скору пахло только болотом, даже одежда на нём не истлела, на пальце блестело золотое кольцо; руки были раскинуты в стороны, их пришлось осторожно согнуть, чтобы сложить на груди, один сапог шкипер потерял. Труп лежал на каменном дне всего в трёх аршинах от поверхности болота, здесь было что-то вроде большого котла! Из трещины на дне котла пузырясь поднималась вода — родник.

Они перенесли труп на сухое место, смыли с него ил и прикрыли его. Двух человек Август отрядил домой, чтобы они сколотили гроб.

Самое страшное было уже позади, и кое-кто стал говорить, что на этом работу можно и закончить. Ездра же возражал им, у него были на то свои причины, и он пожаловался Августу. Как это закончить? — не понял Август. Об этом не может быть и речи, ни в коем случае, гиблое место следует осушить до конца, чтобы в нём больше не сгинула ни одна живая душа!

Потому и второй день они работали до самого вечера и вырыли поперёк болота большой ров. Вода по нему бежала рекой, дно его представляло собой твердую горную породу, только котёл всё ещё был полон воды и ила. Корову старого Мартинуса так и не нашли, зато нашли потерянный сапог шкипера Скору.

Вечером, после работы, стали думать, кто останется охранять труп. Все решительно отказывались от этого опасного дела, впрочем, может, оно и не было таким уж опасным, но тем не менее внушало людям необъяснимый ужас. Ездра согласился покараулить покойника, только пусть с ним останется кто-нибудь ещё; вызвался Теодор, который уже пришёл в себя. Ему хотелось, чтобы все забыли о его слабости, он успел сбегать на берег и привести себя в порядок.

Стояла летняя, по-северному светлая ночь. Ездра и Теодор ходили взад и вперёд, страшно им не было, напротив, они вызвались посторожить покойника из добрых побуждений, упрекнуть их было не в чём. Разве что Ездра втайне радовался, что вода из его болота уже спущена, и эту радость едва ли можно было назвать благочестивой.

Потом они сели на землю и задремали, солнце спустилось за холм, стало прохладно, пришлось им застегнуть куртки. Последнее, о чём они говорили, так это о том, что никогда ничем не обидели шкипера Скору, за что бы он стал мстить им? Нет... И труп — это всего лишь труп, а не шкипер. Да, но...

Теодор вздрогнул и проснулся, верно, ему что-то приснилось.

Что с тобой? Ездра быстро вскочил.

Ничего особенного. Только вот глянь туда вниз. Там что-то шевелится!

Что шевелится?

Покрывало Скору. Может, спустимся и посмотрим.

Давай, ответил Ездра, однако он не спешил.

Полночь уже миновала, начало светать, они напряжённо вглядывались в полумрак. Что-то красноватое, может, зверь какой, сказал Теодор.

Ездра: Наверняка это лисица.

Ты прав, согласился Теодор. Скорее всего, лисица, но...

Пойдём посмотрим, шепнул Ездра.

Пойдём... А ну как это нечистый?

Чего-чего? Ездра вздрогнул. Ты это всерьёз?

Может, он, а может, и не он. Но ты не хуже моего знаешь, что нечистый, выискивая жертву, может принимать любое обличив, так почему бы ему не обернуться лисицей? Так все говорят.

Ездра заколебался: Скору погиб уже давно, и все эти годы его душа была на небесах, с чего это он вдруг понадобился нечистому?

На этот вопрос Теодор ответить не мог.

Или ты думаешь иначе? — опять спросил Ездра.

Теодор: Мало ли что я думаю!.. А только зверь этот мне подозрителен. Я тебе вот что скажу: Скору был далеко не ангел, не думай. Уж он-то достаточно нагрешил в своё время, я точно знаю. Вот нечистый и явился к нему.

Но Ездра был не робкого десятка, он взял в каждую руку по камню и начал спускаться к трупу.

Ты пошёл? — спросил Теодор и нерешительно двинулся за ним.

Увидев человека, рыжая лисица тут же отскочила от трупа, мелькнув в воздухе красной полоской; Ездра швырнул в неё камень, лисица взвизгнула, может, только от страха, но, как бы то ни было, всё-таки взвизгнула, и Ездра был доволен.

Они подошли поближе, теперь от трупа шёл гнилой дух, они зажали носы. Теодор осмелел, он убедился, что то была лишь жалкая земная тварь, нечистый не стал бы убегать, а тут же растворился бы в воздухе или прикинулся муравьем.

Ты только взгляни, что эта дрянь натворила! — воскликнул он.

Пытаясь добраться до тела, лисица разодрала на шкипере одежду, правда, лица она не тронула, но одежду потрепала изрядно, даже пуговицы погрызла. Не лисица, а истинное чудовище! Они быстро привели в порядок одежду шкипера и снова прикрыли труп. И договорились больше не спать.

Просто чудо, что я проснулся, пока она не натворила чего похуже, сказал Теодор, не сомневаясь, что именно ему принадлежит честь спасения трупа...

Утром люди снова пришли на болото, но не все, некоторые уже устали копать. Хватит того, что они выкопали труп и теперь мир будет избавлен от этих нечестивых криков, а больше им ничего и не нужно. А как Же корова Мартинуса, спросил Август, разве её не надо найти, разве её шкура ничего не стоит? И как быть с теми людьми или животными, которые ещё могут погибнуть в этом болоте? Он подошёл к мертвецу и приподнял покрывало, но страшное зловоние заставило его отшатнуться. Ночным стражам повезло, Август не обнаружил на трупе ничего подозрительного и занялся болотом, наметил две поперечные канавы, которые шли от котла, и другие, выше по склону, он показывал, командовал и давал указания. Копая левую канаву, они нашли Фагерлин, корову Мартинуса. Она тоже хорошо сохранилась, люди смыли с неё ил и сняли шкуру. К полудню два человека принесли гроб и уложили в него тело Скору. Надо было спешить, тело распадалось на глазах, его держала только одежда...

Август работал быстро и решительно, Эдеварт же, напротив, почти ничем не занимался, тратил время попусту, обленился и изнежился; он вёл праздную жизнь и любезничал с женщинами. Вот и теперь он не участвовал в осушении болота. Хотя это делалось на благо всего Поллена, он даже не прикоснулся к лопате и оправдывал себя тем, что у него нет рабочей одежды. А кроме того, он дал всем понять, что его больше не интересует родное селение, какое ему до него дело? Пусть он здесь родился и вырос, но он больше не чувствовал привязанности к этому месту, да и ни к какому другому тоже, его дом был повсюду. Если он где и должен осушить болото, то перво-наперво в собственной усадьбе в Фусенланнете. Там хоть покойника не будет.

Вот так благодаря стараниям Августа началось осушение болота Ездры; когда прорыли большой ров посередине и две поперечные канавы, стало ясно, что самая важная часть работы уже позади, вода в болоте начала опускаться и высыхать. Правда, ещё предстояло выложить канавы камнем, а на это требовались месяцы и даже годы.

Однако начало было положено, и Ездра разохотился не на шутку, Август помогал ему и словом и делом. Ездра часто работал вместе с Йоакимом, оба были прирождённые крестьяне: когда Йоакиму требовалось убрать с поля большие камни, он звал на помощь Ездру, и наоборот, иногда Йоаким выкраивал время и день-другой работал на болоте Ездры. Дело потихоньку продвигалось вперёд. Ездра и Йоаким хорошо ладили друг с другом, иначе и быть не могло, больше ни для кого не было секретом, что в скором времени они породнятся — Осия, сестра Йоакима, уже носила обручальное кольцо, деваться ей теперь было некуда.

Но вот пришло время, когда Август остался без дела и стал подыскивать что-нибудь новенькое, к чему он мог бы приложить руки. Он снова принялся уговаривать Эдеварта открыть в Поллене лавку — подумай сам, твоя лодка с полным грузом всё ещё стоит у лодочных сараев, нельзя же оставлять её там на зиму, её скует льдом. На этот раз Эдеварт согласился, он уже успел всё обдумать. Но тогда надо начинать, не откладывая, чтобы успеть до зимы, чего он ждёт? Да, сказал Эдеварт, но прежде нужно купить строительный материал. Давай напишем письмо сегодня же, сейчас же, требуется столько-то брёвен, столько-то досок, столько-то планок такого и такого размера...

Йоаким написал письмо.

Эдеварт, похоже, воспрял духом, и у него появился интерес к жизни, он вставал спозаранку и работал до позднего вечера. Соображал он неплохо, и ему пригодились те знания, что он приобрёл в лавке Кноффа в Фусенланнете; с помощью Августа и Йоакима он выложил камнем вместительный погреб для бочки с керосином, небольшого бочонка с листовым табаком, бочонка с зелёным мылом и всего другого, что должно было там храниться. Август и здесь сделал замечание, что фундамент маловат, но Эдеварт не хотел замахиваться на большее, лучше не спешить.

Когда материалы прибыли, двум плотникам, тем самым, что смастерили гроб для шкипера Скору, потребовалось совсем немного времени, чтобы поставить небольшую лавку, примыкавшую одной стеной к жилому дому; это было простое сооружение, обшитое тесом изнутри и снаружи, без печки и без каких-либо украшений. Той же осенью Эдеварт получил разрешение на открытие постоянной лавки и начал торговать; время было самое подходящее — старый уфутенец высушил свою рыбу и рассчитался с работниками, у людей снова появились деньги.

Ну а Август? Он опять остался без дела, и тревога как никогда снедала его, он помрачнел, сделался раздражителен, и никто не мог на него угодить. Чего тебе недостаёт? — спросил у него Эдеварт. Августу хотелось уехать.

Эдеварт предложил ему отправиться торговать на север, он может дойти хоть до Тромсё27Тромсё — город на севере Норвегии, на небольшом островке близ о. Сёр-Квалё в Норвежском море. Рыболовный порт., а товар Эдеварт будет присылать ему по мере надобности, но Август отрицательно помотал головой. Чего же он хочет? Хочет освободиться. Как это? Ну так, не по душе ему больше торговать вразнос... Эдеварту не хотелось расставаться с Августом, и он предложил ему стать компаньоном: они будут на равных и торговать в лавке, и вести торговлю вразнос. Август отказался.

Нет, Август опять жаждал перемен, ему хотелось уехать, ни о чём другом он и не помышлял. Он привык скитаться, менять работу, Поллен больше ничего не мог ему дать, и Августа снова начало томить беспокойство. Ты мог бы сходить в Тромсё и вернуться обратно, а потом отправился бы на юг, останавливайся, где хочешь торгуй, где понравится. Опять идти по старым местам! — возразил Август. А что в этом плохого? — Встречать одних и тех же людей, вести одни и те же разговоры, знай стучи себе аршином по голенищу да изображай бодрость. — Ты же говорил, что тебе это нравится. — Правда? Ну а теперь мне охота выпрячься из этой упряжки! Что же с тобой будет? — спросил Эдеварт. И Август ответил, как обычно: За меня не тревожься!

Но когда он уехал из Поллена, никаких планов на будущее у него не было.

Всё обходится, конечно, всё как-то обходится. Но кое-что и гибнет. Иначе и быть не может.

Эдеварт торговал в Поллене. Он пристроил лавку прямо к своему дому, чтобы обойтись только тремя стенами, от этого старый дом стал вдвое длиннее и выглядел теперь ничуть не меньше, чем хоромы самого старосты Каролуса. Эдеварту было приятно, что вид его лавки внушает людям уважение; он выкрасил всё здание в белый цвет, так же был выкрашен и дом пастора, и усадьба Эдеварта выглядела теперь богато и красиво, он даже велел тщательно подметать двор, потому что из ящиков с товаром постоянно сыпалась солома. Его старый отец втайне гордился своим важным сыном, хотя и сознавал, что это грешно. Он говорил иногда: Посмотрела бы на тебя сейчас наша мать!

Зимой жизнь в селении замерла, мужчины ушли на Лофотены, денег в Поллене ни у кого не осталось. Эдеварта больше ничто не тревожило, он ел да спал. Ему было хорошо, и он не мог нахвалиться такой жизнью. После девяти вечера ни в доме, ни на улице ничего не происходило, все укладывались спать, и уже ничто не нарушало тишины.

Эдеварт всегда был сердобольным парнем, так им и остался, в ту трудную зиму он помогал многим беднякам то мукой, то кофе, отпуская их в кредит, а Рагне, которая вышла замуж за Теодора, подсовывал ещё и головку сахара к кофе, и сахар тот редко записывал в книгу.

Ну тогда приходи вечером ко мне, и я угощу тебя кофе, пригласила она.

Он ответил: Сегодня же и приду!

Этого не могло не случиться, и, как бы глупо это ни было, он пошёл к Рагне, жившей в бабушкином домишке; да, тёмными ночами он ходил к ней и подолгу у неё оставался. В селении все знали об этом, но он и не думал ничего скрывать, у него есть деньги, он богат, разве все они не одалживаются у него мукой или кофе? Что же касается Рагны, то ей просто повезло, что он выбрал её, а не Берет или Юсефине из Клейвы. Так всё и шло.

Ну а сам Эдеварт? Всё как-то обходится. Его всё меньше и меньше заботило, что и как он делал; Рагне было далеко до Лувисе Магрете, таких, как Лувисе Магрете, вообще больше не было, он так и не смог забыть её, но скатертью дорога, как говаривал Август, а Рагна была здесь, под рукой, и у неё такой красивый рот, особенно когда она смеётся. Душа Эдеварта разрывалась на части, Рагна не дарила его жгучей радостью, однако он всё-таки продолжал ходить к ней. Мысли о Лувисе Магрете ни на один день не покидали его, хотя он и отказался от неё, а что ещё он мог сделать? И что ещё ему оставалось, как не вспоминать её? Она ранила его глубоко и навсегда, теперь между ними пролегли уже годы, слабая, вся в сомнениях, ушла она от него со шхуны «Хермине», и таким же слабым, терзаемым сомнениями, остался и он. Он легко мог бы узнать её адрес, когда был в Фусенланнете, но не узнал, ему не хватило мужества и решимости, а теперь, живя дома, он мысленно сочинял письмо, которое так ей и не отправил и даже не написал. Его не привлекало веселье и развлечения, он забыл, как смеются, и совсем упал духом, хотя тело его оставалось молодым и сильным от доброй пищи. Как-то раз Август сказал ему: Ты похож на покойника, которого ещё не предали земле.

Однако Эдеварт не совсем ещё умер, не одеревенел окончательно. Когда весной рыбаки вернулись с Лофотенов, он, поручившись за старого Мартинуса, помог ему купить новую корову. Большая радость для старика! А вот Теодора как громом поразила новость, что Рагна ждёт ребёнка.

Где ты его нагуляла? — мрачно спросил он.

Ха-ха! Где нагуляла? — смеясь переспросила Рагна. Где же, как не дома!

И кто же это у нас такой мастер?

Она засмеялась ещё громче и повторила: Такой мастер!

Чья это работа, спрашиваю я!

Подумай получше! — ответила она. Разве ты не приезжал домой на Пасху?

Ну и что, то было три недели назад. А ты глянь на себя!

Молчание.

Я хочу знать! — крикнул он и вскочил.

Но Рагна не зря в школе соображала лучше других, она и потом неплохо соображала, умела быстро считать в уме и могла постоять за себя. Ну, значит, это случилось раньше. Ты ушёл на Лофотены в феврале, а нынче у нас Обретение28Празднуется 3 мая в честь Обретения Креста Господня.. Посчитай сам!

Она совсем задурила ему голову, у неё, как у лисицы, всегда было два выхода из норы; так ничего и не добившись, Теодор снова сел. Потом она даже шутила с ним по этому поводу и высмеивала его мрачные подозрения. Маленькую Рагну не так-то просто было сбить с толку.

Всё обошлось, ведь всё как-то обходится. Теодор не стал долго мучиться, все мужчины были довольны богатым уловом, взятым на Лофотенах, люди хорошо заработали и теперь могли ходить в лавку Эдеварта и расплачиваться наличными. Когда Теодор пришёл, чтобы заплатить за всё, что было записано на имя его жены, он был приятно поражён, увидев, как мало она задолжала и как экономно прожила зиму. О, Рагна толковая женщина, этого никто не мог отрицать!

Несколько недель полленцы опять были при деньгах, Эдеварт получил новые товары, и дела у него шли хорошо. Ему была нужна настоящая контора, не какой-нибудь роскошный кабинет, а небольшая контора со стеклянной дверью, выходящей в лавку, и, если уж на то пошло, ещё и комнатушка для себя, он бы ночевал в ней и освободил место в старом доме, где и без него людей хватало. Эдеварт опять занялся строительством. И его старый отец повторял без конца: Посмотрела бы на тебя сейчас наша мать!

Постепенно Поллен оживился, в нём началась незнакомая прежде деятельность, селение потихоньку просыпалось и потягивалось, головы заработали быстрее, чем раньше. Хороший пример подал Ездра. Маленький, крепкий Ездра оказался на диво настырным, он продолжал осушать болото, как его научил Август. Пока у него были деньги, заработанные на Лофотенах, он нанял лошадь, чтобы возить камни, выложил камнем первые поперечные канавы и засыпал их землей; теперь у него был небольшой сухой участок, он вскопал его, проборонил, унавозил и посеял на нём ячмень, чтобы убедиться, что он на верном пути, и через три недели его поле зазеленело. Чудо и благословение Божие на этой бездонной трясине!

За работой Ездру одолевали мысли. Он понимал, что со временем осушенная земля потребует больше навоза, чем он сможет достать в селении, значит, ему придётся держать больше скотины. Но чтобы держать больше одной коровы, ему нужен хлев. Ладно, допустим, он построит его, и что дальше? А зимой, пока он зарабатывает деньги на Лофотенах, кто будет ходить за коровами? Его жена? Жена... Господи, спаси и помилуй, ведь ему нет ещё и двадцати! Но даже если красотка Осия и ответит ему согласием, какова будет её жизнь в Новом Дворе вдали от селения — одна с коровами? Вот и выходит, что перво-наперво надлежит построить небольшой домишко, что было непосильной задачей, и всё это ради навоза! У Ездры просто ум заходил за разум.

На Вознесение он всё ещё ломал голову, ища выход, и тут он заметил, что в последние дни Йоаким затеял что-то необычное: взял да и разбросал но своему лугу водоросли, морские водоросли, фукус. Вот хитрец этот Йоаким, уж точно это сделано неспроста. На Лофотенах он вечно читает всё, что под руку подвернётся, и становится всё учёнее, скоро он будет знать больше, чем сам пастор, у которого он конфирмовался. Но водоросли на лугу, на покосе?..

Да, сказал Йоаким, мало того, я и на пашне тоже разбросал водоросли, запахал их и посеял ячмень.

Это что, удобрение такое?

Так говорят. Но пока не знаю.

Откуда ты это взял?

Вычитал зимой. Это старый способ, у нас в стране так делают уже больше двухсот лет. Захотелось проверить.

Хорошо, что я узнал об этом, сказал Ездра, и тут же прикинул, что если способ Йоакима окажется хорош, то постройку дома можно будет отодвинуть на то время, когда у него появятся деньги, тогда он и коров купит, и свадьбу сыграет. Почему же Йоаким до сих пор молчал о своём открытии? Ездра спросил: Ты узнал об этом зимой и ничего не сказал мне?

Нет. Боялся втравить тебя в это дело. Хотел сперва сам во всём убедиться. Да ты и не поверил бы, что на твоём болоте можно что-то вырастить только на одних водорослях. Вот если бы водоросли с навозом...

Его слова снова изменили планы Ездры. Вижу, что это всё пустое, сказал он. И не понимаю, зачем ты разбросал водоросли на своём лугу? Осенью они попадут в сено.

Голова Ездры раскалывалась от забот, он не знал что и думать. Однако на всякий случай принялся за постройку жилого дома, он взял помощника и работал не покладая рук. Дом следовало покрыть крышей до того, как пойдёт снег.

Тут случилось маленькое событие, сущий пустяк, который тем не менее имел серьёзные последствия: Эдеварт получил письмо из Америки. Прихожане, ходившие в церковь, принесли ему с почты письмо — жёлтый твёрдый конверт из бумаги, похожей на пергамент, с множеством штемпелей и печатей, письмо было переслано Кноффом из Фусенланнета. Эдеварт прочитал его в своей новой конторе, а дочитав до конца, пошёл в свою комнатку и сунул под подушку.

Письмо было старое, оно долго пролежало в Фусенланнете. Ничего не поделаешь, Эдеварт был не из тех, кто считает нужным оставлять свой адрес. Но всё как-то обходится. Письмо из далёкой Америки нашло-таки своего адресата, оно начиналось словно издалека — это было так на неё похоже, благослови её Бог! Она писала, что не забыла его, но хотела сначала посмотреть, как сложится её жизнь, ведь здесь совсем не так, как в Норвегии, однако все они, оставшись одни, после того как Хокон уехал на Запад, живы и здоровы. И мальчик и девочка за эти годы выросли, но не конфирмовались, здесь это не принято, мальчик работает в фактории и зарабатывает много денег, девочка тоже работает на мотальной машине. Прости, если некоторые слова непонятны, здесь в городе говорят только по-английски, и дети почти забыли норвежский. А младшую девочку, о которой я тебе говорила, зовут Хобьёрг, в честь Хокона, он так пожелал. О себе рассказывать нечего, за эти долгие годы со мной ничего не случилось. Могу только сказать, что мне здесь не нравится и не нравилось ни одного дня, но я уехала ради него, надеялась, что в чужой стране он изменится. Мне так хочется увидеть тебя и Доппен, мой дом, в котором теперь живёшь ты, и всё это так странно. Но дети уже взрослые и не хотят уезжать отсюда, а вот маленькую Хобьёрг я бы взяла с собой и вернулась бы к тебе в Доппен. Что ты скажешь на это? Я бы тогда всё устроила. Но может, ты женат и живёшь в Доппене, тогда я не приеду. В этот вечер я думаю о тебе и нишу это письмо. Сердечный привет от всех нас, но самый сердечный от меня.

Лувисе Магрете Доппен

Что делать Эдеварту? Ответить, сейчас же ответить! Август, тот наверняка послал бы телеграмму, он всегда говорил, что, после того как компания «Грейт Истерн» протянула кабель через Атлантику, в Америку можно посылать телеграммы, но Эдеварту это казалось чем-то таким непостижимым, чем нельзя было пользоваться. Он постеснялся просить Йоакима написать за него письмо и попробовал написать сам; разве он не вёл счета на промысле, не писал сам в своих бухгалтерских книгах? Но на этот раз он писал не счета и, перепортив много бумаги, бросил это занятие. Упав духом, он вспомнил о своей младшей сестре, не о старшей Осии, а о Поулине, той, что недавно кончила школу и так хорошо писала, он был готов отблагодарить её по-царски, лишь бы она написала для него письмо... и потом сохранила бы это в тайне.

Братья и сёстры стеснялись друг друга, показывать свои чувства считалось позорным, уж лучше провалиться сквозь землю. Он попросил Поулине написать письмо, но при этом сидел рядом с презрительным выражением лица и делал вид, будто эта Лувисе Магрете из Америки вроде как дурочка, но ему хочется угодить ей, доставить радость, домой она всё равно не приедет. Эдеварт продиктовал письмо и сообщил, где живёт, — он держит лавку в родном селении, а в Доппене не бывал, кроме того раза, когда нашёл оставленное ему покрывало, за которое сердечно её благодарит. Ему было грустно стоять там на дворе, слушать шум водопада и не видеть...

Её? — подсказала Поулине.

Её? Нет, ответил Эдеварт. Впрочем, да, напиши так, она обрадуется.

Поулине написала, как он сказал. О, эта юная Поулине всё понимала; девочка сидела с невозмутимым видом, но чувствовала, что творится с братом.

Рад был узнать, что ты собираешься приехать, диктовал дальше Эдеварт, я всё приготовлю к тому дню, когда ты вернёшься в свой старый дом.

Поулине: Ты не хочешь написать, что тоскуешь по ней?

Нет, ты с ума сошла! Разве что ты напишешь об этом вроде как в шутку. Да, пожалуй, напиши так. Должна же она понимать шутки.

Поулине написала и спросила: И в конце: остаюсь любящий тебя?

Гм... Ну раз уж ты написала всё остальное! Эдеварт вскинул голову. Я уверен, что она покажет это письмо всему городу. Она глупая женщина.

Он дал сестре за работу серебряную монету и велел молчать о письме как рыба.

Лето прошло. Трава на покосе Йоакима выросла, какой ещё не бывало, и, к удивлению Ездры, никаких водорослей в сене не оказалось. Вот что значит вовремя скосить траву, недоверчиво думал он. Но Ездра ошибся, водоросли просто сгнили. Правда, они сгребали сено осторожно, не нажимая на грабли. И ячмень уродился густой и высокий. Вот уж не думал! — признался Ездра.

У него и у самого лето было удачным; возвращаясь из церкви, жители Нижнего Поллена дивились на его небольшое ячменное поле — а что они скажут, когда будет возделано всё болото! Кроме поля, Ездра мог похвастаться и домом в три окна, дверь, дымок над трубой, поднимавшийся в полдень, когда Ездра варил себе кофе! И разве тот же Ездра в своей безрассудной заносчивости не начал в то же время строить ещё и хлев? Чувство меры было ему неведомо, от Ездры остались кожа да кости, но он был неутомим. Однако, положив несколько венцов, Ездра вынужден был остановиться. Ведь он строил большой хлев, непомерно большой, на четыре коровы и лошадь — лошадь! — это не считая мелкого скота. Чистая заносчивость и глупость, даже у старосты Каролуса не было такого хлева. Ездра не подсчитал, сколько брёвен потребуется на такой большой хлев, и промахнулся. Он работал, работал и в запальчивости не видел, что его занесло. Даже когда сам хлев был всё-таки закончен, Ездре не хватило брёвен для сеновала наверху, а когда он справился и с этим, крыши-то всё равно ещё не было. О, этому не было видно конца!

Однажды вечером Ездра пошёл к старому Мартинусу, безхитростному и мудрому человеку, который всю свою долгую жизнь прожил в стеснённых обстоятельствах, словом, Ездра пришёл к нему и грустно признался, что в этом году должен свернуть работу и отложить её до лучших времён. Ну что ж, сказал Мартинус, ты и так вон уже сколько успел понастроить за короткое время. Не такое уж и короткое, уже два года, как я приобрёл эту землю и начал работать. Но ты ещё не старый. Я помню, как ты поднялся на мачту и лёг животом на клотик, будто это было вчера. А теперь ты взрослый мужчина, у тебя есть дом, земля и всякое такое. Неужто тебе этого мало? Беда в том, что мне не хватает материала, чуть не плача сказал Ездра, будь у меня материал, я мог бы работать до самого ухода на Лофотены. Мартинус задумался над его словами: Сперва тебе следует поблагодарить Бога за то, что Он даёт тебе здоровье, а выход, выход всегда найдётся. Вот у меня утонула корова, но шкура-то всё равно мне досталась, а нынешней весной я приобрёл и новую корову. Сказать по чести, я отдал за неё ещё не все деньги, что правда, то правда, но ежели Бог даст мне здоровья, то после Лофотенов я за неё рассчитаюсь. Добрый человек Эдеварт, он за меня поручился, теперь вся моя семья молится за него...

Слова, слова; всё, что сказал этот мудрый человек, Ездра мог бы сказать и сам. Но ему было не до того, он был горячего нрава, и ждать ему было недосуг. Однажды ранним утром люди видели, как Ездра вышел из своего дома и скрылся в лесу, отсутствовал он долго, а когда вернулся, по лицу у него тёк пот. Ездра побывал у лавочника Габриэльсена, бегом туда и обратно, он был горячего нрава, и ждать ему было недосуг. Да, лавочник Габриэльсен разорился, и его усадьба шла на продажу или на снос, на этой усадьбе было много добротных хозяйственных построек, и Ездра вознамерился купить одну из них, разобрать и морем перевезти к себе, чтобы достроить хлев и сеновал. Такой у него был план. Но хорошо ли он всё взвесил? Да, он всё взвесил, все разговоры и раздумья были уже позади, и вот после бессонной ночи он вскочил спозаранку и начал действовать.

Лавочник не имел права продавать ни одну из своих построек, к тому же он рассердился, что кто-то пришёл осматривать его усадьбу. Ступай к ленсману и поговори с ним, сказал он, увидишь, он тебя просто вышвырнет! Не хватало только, чтобы какой-то полленец приходил и осматривал мои службы!

Ленсман сказал Ездре, что не собирается продавать постройки по отдельности, он продаст всю усадьбу целиком.

И кто же, по-вашему, её купит? — спросил Ездра.

На это ленсман не ответил.

Тогда Ездра заявил, что усадьба Габриэльсена расположена в неудачном для торговли месте, там нет селения. Люди живут в Поллене и его окрестностях, а в Поллене торгует Эдеварт.

Может, ты и прав, согласился ленсман и спросил: А у тебя есть деньги?

Нет, ответил Ездра, но после Лофотенов будут. Это ещё как сказать, улыбнулся ленсман. Всё в руках Божьих.

Ездра: Кое-что зависит и от меня. Если у нас на промысле всё сложится неудачно, я могу потрошить рыбу для других или наймусь на судно, но без денег домой не вернусь. А коли на Лофотенах море окажется пустым, пойду в Финнмарк.

В этом я не сомневаюсь, сказал ленсман. Но ты уверен, что вернёшься живым?

Вернусь живым? Да, уверен, ответил Ездра без улыбки и без тени сомнения.

Ленсман засмеялся: Думаю, ты должен получить одну из построек! Ему понравился этот парень, он был уверен в себе, горяч и ничего не боялся. Вот если бы ты мог представить ещё и гарантии, сказал ленсман.

Гарантии? Гарантии Ездра представить мог, и не такие уже маленькие. У него есть свой дом и земля, посмотрел бы ленсман, какое он возделал поле на месте бездонной трясины, такого поля никто не видел. Если бы вы пошли со мной, чтобы увидеть это своими глазами, сказал Ездра, я бы провёл вас по твёрдой почве, а через самую грязь перенёс бы вас на спине.

Ленсман опять засмеялся, на этот раз весело, он весь затрясся от смеха при мысли, что этот юнец, которому ещё далеко до взрослого, понесёт его на спине. Ты, я вижу, за словом в карман не полезешь! Так сколько ты намерен отдать за одну постройку?

Ездра: Сколько вы назначите, столько и отдам. Ленсмана это тронуло. Он достал какие-то бумаги: Я уже оценил все постройки. И имею право выставить их на аукцион и продать тому, кто больше предложит. Но даже не знаю...

Ездра: Это займёт слишком много времени, а мне материал нужен сейчас, осенью.

До аукциона мы не можем продать ниже оценочной стоимости, буркнул ленсман. Но, кто знает, не оценил ли я их слишком высоко? Всё возможно. Даже наверняка слишком высоко, если учесть, что усадьба продаётся на снос... Ладно, денёк надо подумать, сказал он. Я поговорю с другими оценщиками. И сообщу тебе...

Вот так. Ездра получил свою постройку и нанял карбас Каролуса, чтобы перевезти её в Поллен; строить он начал сразу же, два плотника из селения помогали ему, им хотелось поддержать Ездру. Время шло.