Онлайн чтение книги Мы над собой не властны We Are Not Ourselves
Часть II. Зеленые дни. Четверг, 23 октября 1986 года

14

В больнице снова не хватало медсестер. Эйлин засиделась допоздна, заполняя медицинские карты, а когда пошла раздавать больным лекарства, один пациент хотел шлепнуть себя по губам ладонью, как делают тупицы, закидывая в рот горсть таблеток или арахиса, но промахнулся и выронил таблетку. Она куда-то укатилась по линолеуму. В аптеку дозвониться не удалось – там не брали трубку, а запас этих таблеток как раз кончился. Пришлось встать на четвереньки и шарить по полу. Минут через пятнадцать Эйлин обнаружила таблетку в пыли под самой дальней койкой. Она не глядя помахала пациенту рукой в знак победы, а когда выползла из-под койки, оказалось, что он по-идиотски пялится на ее пятую точку. Страшно хотелось затолкать проклятую таблетку ему в пасть и рукой подбородок прихлопнуть, да так, чтобы все зубы лязгнули, – но Эйлин сдержалась. Нельзя ронять себя из-за тупого придурка. Она молча вернула таблетку в картонный стаканчик. В избранной ею профессии – точнее, профессия сама ее избрала и подчинила себе – даже административным работникам приходится иной раз почувствовать себя куском мяса.

Было почти половина седьмого, когда Эйлин наконец выехала на Истчестер-роуд. Слава богу, на Хатчинсон-Ривер-парквей транспорт кое-как двигался, а «Метсы» сейчас играли в Бостоне, поэтому оставалась надежда, что за мостом не будет пробок. Во время плей-офф на шоссе творился кошмар, бессмысленный, бесцельный и бесконечный. Впору поверить, что во вселенной все устроено случайно, а не по продуманному плану. Седалищный нерв дергало болью, и ноги немели от долгого сидения за рулем, да и никакого терпения не хватало торчать в пробке, продвигаясь вперед по дюйму в час.

Ближе к мосту Уайтстоун, когда дорога пошла в гору, Эйлин повеселела. Мост – единственный участок пути, который не выводил ее из себя. Ей нравилось, как взмывают ввысь несущие тросы и тут же снова ныряют вниз. Иногда – вот как сейчас – музыка в радиоприемнике попадала в такт ритму моста. Тросы опять пошли вверх – приближался второй пилон, – и Эйлин ощутила вокруг неизъяснимую красоту. Только здесь, на мосту, в ней пробуждался интерес к абстрактным понятиям. В вышине над рекой повседневные практические вопросы отступали, теряли свою остроту. Глаз не мог охватить раскинувшийся вокруг огромный мир. Затем мост кончился, масштабы окружающего съежились до привычных пропорций, и вместе с ними угасли возвышенные мысли.

По крайней мере, ехать можно было без помех. Если так и дальше пойдет, домой она доберется часам к семи. В пять Эйлин позвонила, предупредила, что, скорее всего, задержится, и попросила Лину покормить Коннелла, а перед самым уходом позвонила еще раз и велела не кормить. Лина уверяла, что ей совсем не трудно, а Эйлин чересчур резко ответила, что хочет сама поужинать с мальчиком. В холодильнике размораживается курица – если ее не приготовить, наверняка протухнет.

Эйлин еще с утра решила устроить семейный ужин, хоть бы даже и без Эда. Если он отрывает время от семьи ради своих студентов-вечерников, то по крайней мере полной капитуляции она не допустит. А то в последнее время по вечерам, когда Эд был занят, Эйлин отводила малыша ужинать к Лине, пока сама наскоро принимала ванну. В конце концов, они с Коннеллом уже семья. Вокруг полно семей, состоящих только из мамы и ребенка. Им и без Эда хорошо.

Она и так злилась на Эда из-за вечерних занятий дважды в неделю, а тут он еще и в третий раз задерживается ради каких-то исследований. Хоть бы деньги приличные получал, раз уж так горит на работе! Мало того что отказался перейти к «Мерку» – Эйлин до сих пор этого ему не простила, – так еще и добровольно взваливает на себя лишние учебные часы; безответственность какая-то!

Выезжая с шоссе Уайтстоун на Северный бульвар, Эйлин с удовольствием бросила взгляд на пустой стадион «Шей». Скорей бы закончился этот нескончаемый спортивный сезон! На Сто четырнадцатой улице она повернула в сторону Тридцать четвертой авеню – Эйлин терпеть не могла ездить по Северному бульвару через район Корона. Противно жить рядом с такими трущобами – хотя и у них в Джексон-Хайтс дела нынче идут не так уж хорошо. На месте прежних, проверенных временем магазинов появляются лавки со всяким барахлом, и все больше вывесок на испанском мозолят глаза.

Перспектива забирать Коннелла от Орландо тоже радости не доставляла. Раньше, когда он ходил в детский садик, а потом в первый класс, то выбегал навстречу, стоило Эйлин войти в дом, а теперь его от соседей и не вытащишь. У них телевизор всегда включен и в квартире уютный беспорядок – именно такой, какой может понравиться ребенку. Повсюду безделушки, всякие интересные мелочи и четырехлетняя Шерон, дочка Бренды. И вообще не меньше троих Орландо всегда дома. Немного похоже на квартиру родителей Эйлин в то счастливое время, когда к ним постоянно приезжали родственники из Ирландии.

Правда, семья Орландо куда более шумная и вечно они обнимаются – сразу видно, как привязаны друг к другу. В детстве Эйлин притерпелась к сигаретному дыму, но в семействе Орландо, кажется, вообще все курящие, кроме разве Шерон. Очень может быть, что все радости Коннелла в гостях у Орландо блекнут по сравнению с ее детством среди толпы кузин и кузенов, – но ему-то откуда знать? Или тут нечто вроде того, как она сама в детстве ходила к Шмидтам смотреть телевизор, убегая от повседневной реальности? Неужели то же самое чувствует и Коннелл? Ему-то с чего? У них в доме тихо, спокойно. Признаться, в первую минуту у них и правда кажется слишком пусто – пока не включишь радио на кухне и не начнешь готовить.

Войдя в квартиру, Эйлин первым делом сбросила туфли и чулки и в домашних тапочках поднялась по черной лестнице. Лина, в халате, открыла дверь и пригласила: «Входите, входите!» – с беспечностью женщины, которая чувствует себя совершенно свободно у себя дома. Анджело сидел за обеденным столом в бывшей комнате Эйлин, курил и листал «Нью-Йорк пост». Из-под распахнутой форменной рубашки сотрудника коммунальной службы виднелась майка. Толстые пальцы потемнели от табака, зато стрижка щегольская – с боков коротко, на макушке волосы подлиннее и зачесаны назад. Увидев Эйлин, он приветливо улыбнулся и помахал рукой. Несколько пыльных томиков на застекленной полке – больше в доме книг не было, и сам Анджело даже школу не окончил, а все равно производил такое впечатление, словно задай ему любой вопрос – ответит, да основательно, не наобум. Он лизнул палец и не спеша перевернул страницу, придерживая за краешек, словно то была не газета, а старинная рукописная книга с бесценными рисунками. Несколько месяцев назад умерла Консолата. С тех пор Анджело стал меньше орать на детей и часто подолгу разговаривал с Коннеллом, а малыш этому страшно радовался. Анджело по-прежнему платил за квартиру сестры – видимо, из скромного наследства Консолаты. Лина и Анджело планировали переселиться на верхний этаж вместе с Гэри, чтобы Донни, Бренда и Шерон смогли жить попросторнее. Дети уже выросли, но обзаводиться собственным жильем в ближайшее время явно не собирались.

Шерон пристроилась на диване между мамой Брендой и дядюшкой Гэри. Ее голова лежала на коленях матери, а Гэри придерживал ноги. Донни сидел в шезлонге. Коннелл оказался полновластным хозяином второго дивана, поменьше. Все смотрели телевикторину. Когда вошла Эйлин, Коннелл на нее едва взглянул. Донни помахал рукой, а Гэри, кажется, смутился, что его вообще заметили. Он был в вельветовых брюках, из-под футболки выпирал живот. И ведь не такой уж Гэри толстый, просто футболка, пережиток младых дней, давно села от множества стирок.

Участникам викторины задали вопрос: какой президент США пробыл на своем посту самый короткий срок – тридцать два дня? Эйлин не смогла вспомнить фамилию.

– Гаррисон! – крикнул Гэри, и в ту же секунду участник нажал на кнопку: «Уильям Генри Гаррисон».

– Есть! – восторженно завопил Коннелл.

Донни заулыбался, гордясь старшим братом. Следующий вопрос в той же категории был о человеке, который стрелял в президента Джеймса Гарфилда на вокзале Балтимор-Потомак в Вашингтоне.

– Шарль Гито, – негромко произнес Гэри, и тут же это имя повторил участник викторины.

Сидел бы у себя в комнате и не высовывался! Хоть бы совсем его не видеть. Старший из детей Орландо не мог удержаться ни на одной работе. Вид у него был какой-то унылый, смирившийся, словно он уже отказался от борьбы. А ведь неглупый парень. Эйлин тяжело было сознавать, что человек со способностями тоже может не преуспеть в жизни. Хватит и того, что кузен Пат ее разочаровал. Неужели Коннелл может вырасти таким вот рохлей? И уж совсем неприятной была мыслишка, что она и сама в чем-то на него похожа. Да, она состоялась в профессии, но все-таки идеала не достигла. Пробиваясь через дремучую чащобу, какую представляет собой жизненный путь так называемого среднего класса, она все никак не могла вырваться на опушку. Проще было бы видеть в Гэри гениального психа с феноменальной памятью на факты, однако на самом деле он был сложной и незаурядной личностью. Часто Эйлин невольно соглашалась с его оценкой текущих событий – даже восхищалась иногда его выводами, признавая, что своим умом до них бы не додумалась. И при всем при том он прозябает на задворках жизни, ведет диалог с телевизором… Это же медленная смерть! Эйлин вдруг почувствовала, что задыхается от внезапного приступа клаустрофобии. Нет, надо забыть, что на свете существуют люди вроде Гэри. Ни на миг не допускать саму возможность неудачи! И поскорее забрать сына, не то Гэри и его вслед за собой затянет в черную дыру.

Коннелл встал и размашисто пожал руку Донни через кофейный столик, а потом вопросительно посмотрел на Эйлин.

– Нам пора, – сказала она. – Ужин на плите.

– А можно я приду, когда будет готово?

– Нельзя! – резко ответила Эйлин и сразу спохватилась. – Пойдем сейчас, ты уже здесь и так надоел. Дай людям спокойно отдохнуть.

– Он совсем не мешает, – сказал Анджело поверх газеты. – Пусть остается сколько захочет.

– Спасибо, но он мне поможет с готовкой.

Она вовсе не собиралась просить Коннелла о помощи, но нужен был какой-то предлог.

– Мы тут говорили о политике, – заметил Анджело. – Коннелл говорит, вы хотите, чтобы он стал политиком. Я его спросил: а знает он, что такое политик?

Эйлин смущенно рассмеялась:

– В данную минуту я всего-навсего хочу, чтобы он немедленно шел домой.

Она слегка повысила голос, специально для Коннелла.

Попрощавшись со всеми, Эйлин шагнула к двери. Коннелл топтался сзади – ему хотелось досмотреть викторину. Гэри снова правильно ответил на вопрос, и Донни с Коннеллом покатились со смеху.

– Коннелл! Идем! – окликнула Эйлин.

Он еще долго копался с портфелем и наконец поплелся за ней. Эйлин поручила ему резать салат, а сама пока занялась курицей. Пусть на ужин будет салат с жареной курятиной, а то слишком часто в последнее время они обходились пиццей. В те вечера, когда готовил Эд, на ужин были маслянистые гренки с сыром или чизбургеры – что угодно, лишь бы с участием сыра. А мальчик и так слишком пухленький. Правда, он еще вытянется, но в семье Эйлин с отцовской стороны имеется некоторая склонность к полноте – если не поостеречься, недалеко и до ожирения. Коннелл живет, забот не зная, только лопает конфеты и мороженое. Эйлин в его возрасте некогда было толстеть. Она закупала продукты, готовила еду, делала уборку – невозможно даже представить, чтобы Коннелл со всем этим справился, а ведь она была не намного старше. Если посылаешь его в магазин, так только со списком, и то он обязательно что-нибудь забудет.

Пора его призвать к порядку. От Эда в этом плане помощи не дождешься. Он слишком любит сына и все ему спускает. Коннелл получил за контрольную девяносто пять баллов из ста – Эд в восторге. А на ее долю выпадает спрашивать, почему сын недобрал оставшиеся пять баллов. Эйлин не нравилось, что Коннелл не ценит своего безоблачного существования. Безответственным растет.

Она добавила в салат помидоры черри и быстренько обжарила курицу на сковородке. Положила в салат заправку, какая под руку попалась, перемешала все и велела Коннеллу садиться за стол. Положила ему на тарелку немного салата и сверху – кусочки курицы.

– Это ужин? – спросил Коннелл.

– Тебе надо есть больше зелени. Вообще хоть какую-нибудь зелень.

Половина восьмого – значит, полчаса назад у Эда началось занятие. А закончится через час. Вспоминает ли он вообще о них с Коннеллом?

Коннелл, как всегда, ел слишком быстро. И ведь не любит салат, а все равно заглатывает со страшной скоростью. Может, хочет побыстрее отделаться от основного блюда и перейти к сладкому? Правило в семье твердое: пока не очистишь тарелку, сладкого не получишь. Пару лет назад у Эйлин был с ним долгий разговор на эту тему. Она выяснила, каких продуктов следует избегать, а он перестал потихоньку выбрасывать еду в мусорное ведро и покорно съедал все, что лежит в тарелке, – такую власть имел над ним десерт. Эйлин всегда держала в доме что-нибудь сладкое, не только для Коннелла, для себя тоже, но она брала понемножку, а сын пожирал сласти горстями. Если он хочет добиться успеха в жизни наравне с серьезными людьми, пусть научится себя ограничивать. Такая неумеренность прямо-таки непристойна. Эйлин велела ему есть помедленнее – Коннелл кивнул и продолжал с той же скоростью.

– Медленнее! – рассердилась Эйлин. – Подавишься же!

Она встала, набрала в стакан воды из-под крана, выпила, не отходя от раковины, и налила еще. Обернувшись, увидела, что Коннелл выронил вилку и машет руками. Вдруг он вскочил, хватаясь за горло. Эйлин сказала ему, что это не смешно, – потом увидела его лицо и закричала:

– Ты что, правда подавился? – уже зная, что так и есть.

В раннем детстве с ним пару раз случалось, что кусочек тунца или арахисового масла застревал в горле, но тогда он все-таки мог дышать, а сейчас не издавал ни звука. Нужно было без паники обхватить его сзади, сжатым кулаком надавить на живот повыше пупка, а другой рукой резко толкнуть этот кулак вверх, чтобы воздух вытолкнул застрявший кусок, – но Эйлин не могла заставить себя действовать.

На работе она не раз сталкивалась с подобными случаями. Обхватываешь пациента поперек туловища, нажимаешь на диафрагму – опля, кусочек выскочил. Пара секунд, и готово. Времени больше чем достаточно – ведь, вопреки распространенному мнению, в вашем распоряжении целых четыре минуты до того, как начнутся необратимые повреждения мозга. Но сейчас речь шла о ее сыне! Эйлин не имела права на ошибку.

Она испугалась, хоть и знала, что пугаться нельзя. Мальчик был ей слишком дорог. «Пожалуйста, не умирай, пожалуйста, не умирай!» – мысленно повторяла Эйлин. Вцепившись в его плечи, она стала звать на помощь, а потом потащила Коннелла к выходу на черную лестницу.

– Анджело! Анджело!

Эйлин стрелой взлетела на второй этаж и заколотила в дверь:

– Спускайтесь к нам! Скорее!

И тут же кинулась обратно к сыну. Руки у нее тряслись.

– Он задыхается! – кричала Эйлин.

Коннелл начал синеть. По лестнице протопали быстрые шаги. Рядом с Эйлин оказался Донни. Оттолкнув ее в сторону, он обхватил Коннелла мускулистыми руками и надавил ему на живот – примерно так и выполняют прием Геймлиха. Что-то вылетело у Коннелла изо рта. Он закашлялся и громко заревел – больше похоже не на детский плач, а на кошачий вопль. На ковре лежал помидорчик черри. Должно быть, малыш проглотил его целиком. Эйлин со злостью раздавила помидор в руке. Усадила сына за стол. Прибежали Анджело, Гэри и Бренда. Коннелл уже почти не плакал, только кашлял. Эйлин пошла налить ему воды. В кухне, увидев тарелки, она вышвырнула их в мусорное ведро вместе со всем содержимым. Чувства захлестывали ее – вот-вот выплеснутся через край. Коннелл быстро выпил воду. Она больше никогда не будет сердиться, что он слишком торопливо ест. Сейчас она сердилась на Эда – за то, что его не оказалось рядом, когда Коннеллу грозила опасность. Какое счастье, что семейство Орландо всегда бывает дома по вечерам! И как стыдно, что она, профессиональная медсестра, не смогла спасти собственного ребенка.

Вернувшись в столовую, она не придумала ничего лучше, чем ляпнуть:

– Ну что, будешь теперь есть помедленнее?

И разрыдалась.

Коннелл от изумления даже плакать перестал.

– Был бы на твоем месте Гэри, я бы к нему и близко не подошел, пусть себе задыхается, – сказал Донни. – Гэри, как это называют по-научному: эвтаназия?

Коннелл чуть слышно хихикнул, продолжая кашлять.

– Смотри больше нас так не пугай, – сказал Анджело. – Хватит с меня одного сердечного приступа.

– Получше тебе? – спросила Бренда, погладив Коннелла по плечу.

Он кивнул.

– Ты уж правда ешь не торопясь. Никто у тебя еду не отнимает.

– Ну ладно, я свое дело сделал, – сказал Донни. – Пойду найду телефонную будку и переоденусь.

– Лучше бы свои грязные подштанники с пола в ванной подобрал, – отозвалась Бренда. – Бельевая корзина все-таки не из криптонита сделана.

Смех немного разрядил обстановку, хотя Эйлин видела – Донни все еще не совсем пришел в себя. Глаза круглые, и голова дергается. Вообще, вся семья Орландо явно выбита из колеи. Коннелл постоянно сидел у них по вечерам, но Эйлин не думала, что они его уже считают за своего.

– «Колесо Фортуны» начинается, – сказал Гэри.

Орландо ушли, а Эйлин села за стол рядом с Коннеллом.

– Ты как, нормально?

Он кивнул.

– Испугался?

Он опять кивнул.

– Я не мог дышать.

– Понимаю…

– Говорить не мог.

Малыш не понимал, как терзает ее.

– Ужасно, – сказала Эйлин. – Я просто оцепенела.

– Донни меня спас.

– Не знаю, что на меня нашло. Раньше ведь сама не раз так делала. Наверное, с чужими проще.

– Хорошо, что они пришли, – сказал Коннелл.

– Я бы тоже в конце концов опомнилась. Включились бы профессиональные навыки. Наверное, само сознание, что есть кого позвать на помощь, расслабляет.

– Он мне жизнь спас, – проговорил мальчик задумчиво.

– Не преувеличивай! Ничего бы с тобой не случилось. Еще было время в запасе.

Коннелл пораженно уставился на нее. Эйлин поставила перед ним мисочку с мороженым:

– Вот, поешь. Этим сложно подавиться. Или ты все-таки ухитришься?

Обычно по вечерам она усаживала его за уроки, но сейчас и слова об этом не сказала. Да хоть бы он и совсем перестал делать домашние задания! Может, Эд все время так чувствует?

Эйлин разрешила ему сесть с мороженым на диван – еще одно исключение из правил – и прикатила телевизор. Черно-белый, из их с Эдом спальни – другого в доме не было. Столик на колесиках, на котором стоял телевизор, выкатывали в гостиную только во время плей-офф и Мировой серии. Пока Коннелл смотрел развлекательную передачу, Эйлин отмыла сковородку, а закончив, прилегла на второй диван и стала смотреть телевизор вместе с сыном. Обычно трансляция матчей начиналась около восьми, но когда Коннелл переключился на канал Эн-би-си, там шла очередная серия комедийного сериала «Шоу Косби». Ну конечно, сообразила Эйлин, если бы ее отменили, телеканал потерял бы деньги за рекламу. Эйлин со своего места было плохо видно экран. Ванесса, девочка из сериала, пошла в школу накрашенная, несмотря на запрет матери. Мальчик Тео пытался заставить всю семью отрабатывать пожарную тревогу. Точно как в сериале «Проделки Бивера», только все персонажи чернокожие. Как быстро меняется мир… Трудно совместить свои детские воспоминания с той Америкой, где придется жить ее сыну. Словно в истории человечества образовался разрыв, а поколение Эйлин – промежуточное, вроде мостика над пропастью. Для Коннелла ее прошлое – такая же дремучая древность, как для нее в свое время – рассказы о первых поселенцах.

Серия закончилась, и наконец-то начали показывать матч. Эйлин сказала, что пойдет приляжет. Коннелл жалобно посмотрел на нее:

– Ты что, игру смотреть не будешь?

Ясно: он боится оставаться один. Еще не отошел после случившегося.

– Немножко посмотрю, – сдалась Эйлин.

Она и сама не совсем опомнилась. Перед глазами так и стояла картинка: Донни давит Коннеллу на живот и изо рта у мальчика выскакивает крохотный помидор. Хотелось обнять Коннелла, прижать его к себе изо всех сил, но Эйлин не знала, как подойти. Смотреть очередную игру не было никакого желания. Как будто мало их пришлось высидеть во время отборочных. Эйлин принесла себе книгу, «Одинокий голубь». Рассеянно листала страницы, без конца перечитывала один и тот же абзац. «Метс» явно проигрывали – к концу пятого иннинга счет был четыре – ноль, не в их пользу.

Конечно, Эйлин понимала, она не самая нежная мать в мире. У нее много работы. Просто: у нее работа. Другие мамы сидят дома, пекут печенье, постоянно разговаривают со своими детьми и все знают об их детских проблемах. Эйлин никогда не приходило в голову подружиться с Коннеллом. Она старалась вовлекать его в серьезные разговоры за ужином, когда вся семья собиралась вместе. Ей нравилось выслушивать мнения сына обо всем на свете, и к тому же такая практика пригодится ему в будущем, ведь образованные люди судят о собеседнике по тому, насколько у него развита речь. Эйлин много работает, чтобы обеспечить сыну все жизненные блага, и это значит не меньше, чем эмоциональная поддержка. Жизнь – это не только задушевные разговоры и разные там объятия. Но вот сейчас Эйлин не представляет, как пробиться сквозь защитные барьеры сына, и это ее тревожит – не столько эмоциональная, сколько интеллектуальная задачка.

Эйлин закрыла книгу, отметив страницу закладкой.

– Пойду-ка я к себе все-таки.

– Может, здесь почитаешь?

Не может без нее обойтись. Напрямик не попросит остаться, но, в сущности, почти признался. Эйлин раскрыла книгу и начала главу заново.

Эд вернулся около десяти. Хлопнула входная дверь, потом было слышно, как Эд вешает пальто в прихожей и ставит портфель на письменный стол в кабинете.

– Все еще четыре – ноль? – спросил Эд, входя в гостиную.

Коннелл кивнул:

– Гудену здорово досталось.

– По радио говорили, что он сбавил скорость.

– Эль Сид после замены подавал просто здорово. А вот отбивают не очень, все время мажут.

– У нас тут происшествие, – перебила Эйлин. – Коннелл подавился.

– Что? – Эд обернулся к ней и снова к сыну. – Что такое, приятель?

– Я ел, старался не подавиться и вдруг чувствую – дышать не могу.

Эд снова посмотрел на жену:

– Он всерьез задыхался?

– Еда попала в дыхательное горло.

– Какая еда?

– Помидор черри.

– Ты его вынула?

– Донни вынул.

– Вы ужинали у Орландо?

Коннелл сказал:

– Донни спустился к нам.

– Ужинать?

У Эйлин похолодела кровь. Как можно обсуждать все эти подробности при мальчике? Он ведь по лицу видит, что она все еще сама не своя.

– Я тебе потом все расскажу.

– Иди ко мне.

Эд сел на диван и обнял Коннелла. Тот уткнулся в отцовский твидовый пиджак. Эд всегда с легкостью находит общий язык с сыном, а Эйлин достается роль надсмотрщика. Наверное, поэтому Коннелл от нее отгородился. Он еще сильнее прижался к отцу, так что пояс домашних тренировочных штанов врезался в пухленький животик. Мальчик зарылся лицом во фланелевую рубашку Эда и начал всхлипывать. Эд целовал его в макушку и гладил по спине. Так прошло несколько минут. Эд вопросительно посмотрел на Эйлин, но она только рукой замахала. Наконец Коннелл поднял голову.

Эд сказал очень ласково, но твердо:

– Может быть, теперь ты сделаешь то, о чем тебя мама уже несколько раз просила? И я тоже очень прошу: постарайся есть помедленнее, хорошо?

Коннелл кивнул.

– Вот и отлично.

И без всякого перехода они стали дальше смотреть игру.

Эйлин, отложив «Одинокого голубя», наблюдала за ними. Посмотреть было на что: Коннелл закинул ногу на колени отцу, а тому это, кажется, не доставляло никакого неудобства. Эйлин часто нежничала с Коннеллом, лет до трех, потом появилась неловкость. Эйлин не беспокоилась по этому поводу, зная, что Эд всегда может установить контакт с мальчиком, а сейчас вдруг появилось ощущение, что она упускает что-то важное. Злости она не испытывала, скорее обиду и какое-то неясное очарование.

В начале восьмого иннинга «Метсам» наконец-то засчитали перебежку, а в девятом, после того как Рэй Найт и Кевин Митчелл один за другим выбыли из игры – за время плей-офф Эйлин успела выучить имена игроков, – Муки Уилсон провел дубль, и вслед за тем Рафаэль Сантана занял первую базу. Эд сказал, что команде часто удаются дубли. Следующим вышел отбивать Ленни Дикстра. Теперь можно было сравнять счет, но через несколько подач Дикстра промахнулся по мячу и тоже выбыл из игры. На этом матч закончился. Счет матчей в Мировой серии стал три – два не в пользу «Метс». Еще один проигрыш – и сезон для них закончится, а поначалу шло так хорошо. Весь Нью-Йорк припал к экранам телевизоров, и даже люди вроде Эйлин, совершенно не интересующиеся спортом, были в курсе необыкновенного успеха команды.

– Брюс Харст сегодня на высоте, – сказал Эд. – Впечатляет.

– Наши его вообще достать не могли, – отозвался Коннелл.

Эд встал и выключил звук, оставив только изображение. Они молча смотрели, как ликуют игроки бостонских «Ред Сокс». После титров началась программа новостей. Тогда Эд совсем отключил телевизор и выдернул штепсель из розетки, собираясь укатить телевизор в спальню.

– В следующий раз «Ред Сокс» выставят питчером Клеменса, – мрачно изрек Коннелл.

– Да, но играть будут в Нью-Йорке.

– Нашим надо взять два матча.

– Возьмут.

– Это же Роджер Клеменс…

– Что сказал Таг Макгроу? – задал Эд вопрос в сократовском духе.

– «Нужно верить», – ответил Коннелл.

– Ну и вот.

Было уже больше половины одиннадцатого – Коннеллу давно пора спать. Сказав «Спокойной ночи», он ушел к себе в комнату. Эд толкал перед собой столик с телевизором, словно кинооператор. Эйлин забралась в постель. Эд пришел через несколько минут, устроив Коннелла на ночь. Тогда Эйлин рассказала, как малыш задыхался, а она растерялась и ничего не могла сделать. Эд кивнул и сказал: все хорошо, все уже кончилось. Эйлин сразу стало легче. Эд умел ее успокоить. Он поцеловал ее, а потом она повернулась на другой бок и стала думать о случившемся – а то под шумную трансляцию связно думать не получалось. Что за столбняк на нее напал? Коннелл стоял перед ней и даже не хрипел, только молча хватался руками за горло, и у нее откуда-то из глубины поднялось чувство куда более сильное и непостижимое, чем любовь. Он словно физически вновь стал частью ее, и она умирала вместе с ним. Без него ничто в мире уже не будет прежним. Жизнь Эйлин потеряет цель и смысл. Этот малыш, который так часто выводит ее из себя, держит в своих руках ее судьбу. Эйлин вдруг почувствовала себя страшно уязвимой. Надо ему внушить, чтобы вел себя осторожнее.

В половине второго ночи Эйлин проснулась оттого, что Коннелл толкал ее в бок, спрашивая, можно ли ему залезть к ним в постель. Эйлин не стала возражать – слишком спать хотелось. Она подвинулась, и Коннелл заполз между ними. Эйлин уже и не помнила, когда такое бывало. Эйлин очень рано отучила Коннелла забираться в родительскую постель – не то возьмет в привычку приходить каждую ночь. Эйлин не хотела рисковать своим браком. И даже не в сексе дело – выспаться бы нормально. В конце концов Коннелл перестал проситься к ним.

Эйлин в полусне вспомнила, что случилось днем, и сразу поняла, почему малыш пришел. Он тихонько растормошил Эда. Эйлин слышала, как шепчутся отец с сыном.

– Я мог умереть, – сказал Коннелл.

– Сейчас уже все в норме, – ответил Эд.

– Я испугался. И сейчас боюсь.

Эд повернулся к нему лицом:

– Все хорошо. С тобой ничего плохого не случится. У тебя впереди долгая, долгая жизнь.

– Я не хотел умирать, – сказал Коннелл.

– Так запомни это чувство. И живи на всю катушку.

– Думаешь, они правда выиграют?

– «Метсы»? Конечно.

– Оба матча?

– Оба. Вот увидишь.

– Точно?

– Не сомневайся, – ответил Эд. – Они выкарабкаются. А теперь иди спать.

Эйлин слушала и вспоминала свое детство, когда вторую спальню еще занимал мистер Кьоу. Не бывало у них таких разговоров, когда погасят свет. Ложась спать, родители поворачивались к ней спиной. Она еще тогда задумывалась: что изменилось бы, если бы мама и папа спали в одной кровати? А сейчас гадала – хватило бы у нее храбрости забраться между ними, чтобы с обеих сторон ощущать родительское тепло? Может, если бы они и вправду спали в одной кровати, Эйлин выросла бы иной, отважной. Может, обстоятельства жизни ставят границы нашему воображению. Маленькая Эйлин утешалась тем, что ее кровать стоит между родительскими. Наверное, люди привыкают довольствоваться тем, что есть. Ей хватало сознания, что, всего лишь протянув руку, можно коснуться маминой или папиной спины. А вот ее сыну этого мало. Сегодня, не сумев его спасти, Эйлин радовалась, что Коннелл может получить больше, потому что у них с мужем общая кровать. Неужели после сегодняшнего он станет меньше доверять ей, Эйлин? Все иллюзии постепенно развеиваются, это и есть жизнь. Быть может, она всего лишь ускорила процесс и не так уж это страшно. Рано или поздно сын должен научиться сам заботиться о себе.

Вдруг Коннелл откатился от Эда и уткнулся лбом ей в спину. Через минуту он уже крепко спал. Эйлин не решалась пошевелиться, чтобы его не разбудить, но и заснуть не могла. Почему-то было невероятно приятно чувствовать малыша у себя под боком. Хотя придется все-таки его подвинуть, иначе она не выспится и утром будет совсем без сил.

Эйлин лежала и думала: «Я чуть его не потеряла. В жизни больше не подам на стол эти чертовы мелкие помидорки. Надеюсь, Эд не ошибся насчет „Метсов“, иначе малыш разочаруется уже не в команде, а в отце. С другой стороны, должен же он понять, что не все в жизни складывается так, как нам хочется».

Мысли путались. Эйлин никак не могла решить, что лучше: если команда выиграет, как мечтает Коннелл, или проиграет и от этого получится воспитательный эффект? В конце концов усталость после долгого рабочего дня и домашних волнений взяла верх – Эйлин задремала, несмотря на неудобную позу.

«Пусть выиграют, – думала она, засыпая. – Малыш будет рад».

Эйлин проснулась очень рано утром. Должно быть, во сне она повернулась лицом к сыну. Эд по другую сторону от мальчика дрых как убитый. Коннелл дышал почти беззвучно. В процеженном сквозь занавески свете темнели длинные, как у отца, ресницы, а пухленькие щечки казались необыкновенно милыми. Малыш словно почувствовал ее взгляд – открыл глаза и заморгал чуточку озадаченно, как часто делал совсем крохой, еще не проснувшись до конца. Сонно улыбнулся и вновь погрузился в дрему. Эйлин не знала, что делать со всеми этими новыми чувствами к сыну и даже к мужу. Она встала и пошла в душ. Пусть ее мужчины, проснувшись, увидят друг друга.