Онлайн чтение книги Вильгельм Телль William Tell
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

На озеро манит купанья услада,

Уснувшего юношу нежит прохлада.

И звуки свирели

Он слышит сквозь сон,

Он ангельски нежной

Песней пленен.

Проснулся, веселья и радости полный,

А вкруг него плещут и пенятся волны.

И голос лукавый

В пучину влечет:

«За мной, мой любимый,

В глубь ласковых вод!»

Прощайте, луга,

Багряные зори!

Разлука нам — горе.

Ах, лето прошло!

Пора нам в долины… Увидимся снова,

Когда все очнется от сна ледяного

И голос кукушки в лесу зазвучит,

Цветы запестреют, родник зажурчит.

Прощайте, луга,

Багряные зори!

Разлука нам — горе.

Ах, лето прошло!

Гремит и грохочет лавина в горах,

Стрелок не робеет на скользких тропах:

Он дерзко шагает

Средь снега, средь льдов,

Где весен не знают,

Не знают цветов.

Внизу разостлалась туманов гряда,

И гордые тонут под ней города.

И только в минутные

Тучек разрывы

Мелькают зеленые

Рощи да нивы.

Живей, мой мальчик! Вытащи челнок!

Седой дух бурь идет. Гремит лавина.

Накрылся Митен шапкой облаков,

И холодом пахнуло из ущелий.

Гроза вот-вот над нами разразится.

Да, быть дождю, рыбак. Вон овцы жадно

Едят траву, и роет землю пес.

А рыба так и плещет, и лысуха [3] Лысуха — большая черная впрозелень водяная курица с белым гладким наростом на голове — «кокардой» и с перепонками на ногах.

Нет-нет нырнет. О, это перед бурей!

Смотри, чтоб скот не разбредался, Зеппи.

Я бурой Лизель слышу колокольчик.

Ну, значит, все, — она идет последней.

Приятен, право, этот перезвон.

И скот хорош!.. А что, земляк, он ваш?

Вот богача нашли!.. Хозяин стада —

Мой господин, барон фон Аттингаузен.

Ах, до чего корову лента красит!

Она горда, что стадо все ведет;

А ленту снять — она пастись не станет,

Да это вздор! Бессмысленная тварь…

Ну, как сказать! Есть у животных разум.

Мы, к сернам подбираясь, примечаем:

Везде, где им пастись ни доведется,

Одна всегда у них настороже;

Чуть подошел — уж подняла тревогу.

Так вы домой?

На пастбищах нет корму.

Счастливого пути!

И вам того же.

С гор вы не все приходите домой.

Вон человек бежит к нам что есть мочи.

Из Альцельна он; это Баумгартен.

О, ради бога, перевозчик, лодку!

Да что ж вы так торопитесь?

Беда!

Мне смерть грозит! Скорей перевезите!

В чем дело, друг?

Кто гонится за вами?

Скорей, скорей, за мною скачут следом!

Ландфохта люди мчатся по пятам,

Меня настигнут, схватят и — конец!

Чего ж за вами мчатся верховые?

Спасите! Я потом все расскажу.

Но вы в крови! Что за беда случилась?

Я коменданта крепости австрийской…

Так Вольфеншиссен гонится за вами?

Нет, он безвреден, — я его убил.

Зачем вы это сделали? О, боже!

Затем, что я свободный человек!

Я только право отстоял свое —

Жену и дом избавил от позора.

Над честью вашей надругался он?

Я преступленью не дал совершиться,

И сам господь направил мой топор.

Вы голову злодею раскроили?

О, расскажите нам, пока рыбак

От берега отвязывает лодку.

Я был в лесу, рубил дрова. Гляжу —

Моя жена бежит в смертельном страхе.

К нам в дом явился этот Вольфеншиссен.

Он приказал ей баню затопить,

И стал ее любви он домогаться.

Но, вырвавшись, она скорей ко мне!

Тут я бегом домой — и топором

По голове благословил злодея.

Вы правы. Вас никто не обвинит.

Ах, изверг! Поделом ему награда

За весь народ кантона Унтервальден!

Наместник наш послал за мной погоню…

Мне дорог миг… а мы все говорим!..

Живей, рыбак, его перевези!

Нет, поздно плыть. Надвинулась гроза.

Придется переждать.

Великий боже!

Нельзя мне ждать. Ведь промедленье — гибель…

Владеет смелым бог! Твой долг — помочь.

Стрястись беда могла б такая с каждым.

Поднялся вихрь, вздымается прибой.

Не справиться мне с бурей и волнами.

Господь воздаст вам, сжальтесь надо мною!..

Будь милосерден. Жизнь ему спаси!

Семейство у него: жена и дети!

И мне придется жизнь свою сгубить,

И у меня в дому жена и дети…

Бушуют волны, яростен прибой,

Водоворот до дна взбурлил пучину…

Он честен, смел, я рад его спасти;

Судите сами — это невозможно.

Ужель попасть во вражеские руки,

Когда так близок берег избавленья!

Как на ладони он передо мною,

Мой голос долетает до него,

А этот челн, — он словно ждал меня.

Но я молю о помощи напрасно.

Смотрите!..

…Телль, что в Бюрглене живет.

Кто он такой? О чем его он молит?

Из Альцельна он. Честь свою спасая,

Он в гневе Вольфеншиссена убил,

Что комендантом был твердыни Росберг.

За ним погоня мчится по пятам.

Он молит рыбака о переправе,

Но тот боится в эту бурю плыть.

Пред вами Телль: веслом и он владеет.

Телль подтвердит: бессмысленно дерзать!

Дерзай, когда опасность за плечами!

Мне ринуться туда, в кромешный ад?

Нет, я еще рассудка не лишился.

Будь молодцом, не думай о себе.

Спасай его, перед тобой — гонимый!

Вы мастера́ учить на берегу.

Вон озеро, вон лодка — сам попробуй!

Скорей пучина сжалится — не фохт.

Берись, гребец!

Спаси! Спаси! Спаси!

Будь он мне брат, мое дитя родное —

Иуды день и Симона сегодня [4] День Симона и Иуды — 28 октября, пора осенних бурь. По древнему поверью, в этот день озеро ждет человеческой жертвы., —

Пучина алчет жертв — я не дерзну!

Пустою речью делу не помочь.

Поторопись, ждет помощи бедняга… Ч

то ж, лодочник, возьмешься?

Ни за что!

Так с нами бог! Ты лодку мне доверь.

Попробую, коль сил моих достанет.

Ну и храбрец!

Охотника видать!

От смерти вы меня спасете, Телль!

Быть может, я спасу вас от ландфохта.

Обоих нас другой спасет в грозе —

И лучше вам отдаться воле божьей,

А не людской.

Земляк, утешь семью,

Когда меня удел земной постигнет.

Я делаю, что мне велит мой долг.

Вы рулевой на славу. Отчего же,

Где Телль посмел, вы не могли решиться?

Получше есть, и те бы отступили.

У нас в горах другого Телля нет.

Отчалили. Бог в помощь, Телль отважный!..

Смотри, как лодка пляшет по волнам.

Вот за волной пропал из глаз… А вот

Мелькнул опять… О храбрый, как он мощно

Средь бурных волн прокладывает путь!

Глядите, скачут конники ландфохта!

И впрямь они! Ну, в пору Телль помог!

Вы спрятали убийцу. Где он? Живо!

Он где-то здесь. Не скроете его!

Кого вам, рейтар?

Черт возьми, да вот он!

Не тот ли в челноке, кого вам надо?..

Скачите! Вы настигнете его.

Проклятие! Он ускользнул…

Но вы,

Кто помогал, поплатитесь за это!..

Угнать их скот! Сжечь хижину дотла!

Мои ягнята!

О, мои стада!

Вот изверги!

О, боже правосудный!..

Моя отчизна, кто тебя спасет?

Я повторяю, друг мой, Штауффахер:

Не присягайте Австрии. [5] Не присягайте Австрии.  — Император Альбрехт I насилием вымогал у швейцарцев присягу австрийскому дому, что узаконило бы захват Швейцарии габсбургской Австрией. Держитесь

Свободного имперского союза.

И вольность Швица да хранит господь!

(С чувством пожимает ему руку и хочет уйти.)

Останьтесь же. Вот-вот придет хозяйка!..

Вы гость мой в Швице, в Люцерне — я ваш.

Спасибо, друг! Но мне домой пора…

До времени сносите ж терпеливо Надменность ваших фохтов, алчность их.

Быть может, после Альбрехта другой —

Не Габсбург — избран будет император,

А с Австрией — вы Габсбургов рабы!

Ты мрачен, друг? Ты словно сам не свой.

Я день за днем, мой Вернер, наблюдаю,

Как бороздит твой лоб немая скорбь

И гложет сердце тайная забота.

Откройся мне. Как верная жена,

Я разделить твою печаль готова.

Скажи мне, что на сердце у тебя?

Благословен твой труд, все процветает,

Полны амбары, а рогатый скот

И сильные, упитанные кони

Приведены благополучно с гор

На долгое покойное зимовье…

Твой дом, смотри, — как замок, он богат;

Он выстроен из мачтового леса,

Красив и прочен, всем на загляденье.

Приветливо сверкают окна в нем;

Он пестрыми гербами изукрашен

И надписями мудрыми, — и все

Дивятся им, читая мимоходом.

Да, правда, выстроен на славу дом,

Но знай… под ним непрочно основанье.

Скажи, мой Вернер, как тебя понять?

Под этой липой я сидел недавно.

Трудами рук своих я любовался.

Вот вижу, едет со своим отрядом

Ландфохт наш Геслер. Перед этим домом

Остановился в удивленье он.

Как подобает, я тотчас покорно

Навстречу выступил тому, кто в крае

Блюдет верховный государев суд.

«Чей это дом?» — спросил коварно фохт,

А сам отлично знал. Я это понял

И отвечал: «Дом этот, ваша милость,

Принадлежит властителю страны

И вам, а мне он в пользованье дан».

«Я императора наместник в крае, —

Сказал он, — и не потерплю, чтоб тут

Дома крестьянин строил самовольно

И жил свободно, словно господин.

Уж я сумею с вами совладать».

Сказал — и прочь уехал он надменно,

А я, в тревоге, стал наедине

Обдумывать зловещие угрозы.

Мой милый муж и господин! Услышать

Не хочешь ли жены прямое слово?

Горжусь я тем, что Иберг мой отец, —

Он мудр был, многоопытен. Мы, сестры,

Бывало, ночь за прялкой коротали,

Когда к отцу старейшины народа

Сходились, чтобы грамоты читать

Властителей державных и размыслить

О благе родины в беседе мудрой.

С вниманием прислушивалась я

К речам их умным, к добрым пожеланьям

И, как завет, все сберегла в душе.

Так выслушай теперь меня, супруг.

Давно я знаю, что тебя печалит:

Ландфохт нам враг, он рад тебя сгубить.

Тебя он станет обвинять, что Швиц

Власть отвергает герцогов австрийских

И остается верен, как и встарь,

Великому имперскому союзу…

Не так ли, Вернер? Я ведь не ошиблась!

Конечно, Геслер злобится на это.

Ландфохт тебе завидует, что ты

Свободен, счастлив на своем наследье,

Какого он лишен. Сам император

И государство дали в лен тебе

Дом этот, им гордишься ты по праву,

Как князь имперский землями своими.

Нет над тобой властителя другого —

Лишь высший в целом христианском мире.

А Геслер — самый младший сын в роду,

Плащ рыцаря — вот все, чем он владеет;

И потому на честных поселян

Косится он с язвительною злобой.

Тебя давно он погубить поклялся,

Ты невредим еще, — так неужели

Ты должен ждать коварного удара?

Кто мудр — умей предвидеть.

Что ж нам делать?

Вот мой тебе совет! У нас, ты знаешь,

Давно в народе ропщут на насилье

Жестокого и жадного ландфохта.

Не сомневайся, Вернер, — у соседей,

В кантонах Унтервальдене и Ури,

Народ устал от тяжкого ярма…

Ведь Ланденберг, как Геслер в нашем Швице,

За озером бесчинствует свирепо…

Любой рыбацкий челн с той стороны

Приходит к нам с вестями о глумленьях

И о злодействах фохтов-чужеземцев.

Я полагаю, было б хорошо

Совет держать вам всем, кто честно мыслит,

Как это иго сбросить навсегда.

Убеждена, господь вас не оставит,

Он в правом деле — щит вам и оплот.

Скажи, нет в Ури друга у тебя,

Которому открыть ты мог бы душу?

Крестьян достойных много там я знаю

И видных, уважаемых дворян.

Друг другу мы взаимно доверяем.

Жена, каких ужасных мыслей вихрь

Ты подняла в груди моей спокойной!

Тайник души открыла свету дня…

И то, о чем и думать не дерзал я, —

Без колебанья высказала ты.

Но взвешен ли, как должно, твой совет?

Ты дикие раздоры, звон мечей

Зовешь на эти мирные долины…

Как! Слабое пастушеское племя

Дерзнет на бой с властителем вселенной?

Предлог им только благовидный нужен,

Чтоб ринуть на злосчастную страну

Наемников неистовые орды.

Знай, правом победителя прикрывшись,

Они, под видом справедливой кары,

Покончат с нашей вольностью старинной.

Но вы — мужи! Так действуйте секирой, —

Отважным помогает сам господь!

Жена! Неистов, грозен бич войны,

Он смерть сулит и пастуху и стаду.

Сносить нам должно то, что бог послал.

Но ратует за правду благородный.

Наш новый дом так радует тебя…

Война сожжет его до основанья.

Есть блага выше крова и двора,

И ради них я сжечь свой дом готова.

Ты веришь в человечность. Но война

Не пощадит младенца в колыбели.

Невинности защита есть на небе!

Смотри вперед, мой Вернер, не назад.

Мужи падут, за родину сражаясь,

Но, жены, вас какая ждет судьба?

Последний выбор каждому оставлен:

Прыжок с моста меня освободит!

Тот, кто обнять такого друга может,

Сразится радостно за свой очаг,

И никакой король ему не страшен!

Иду немедля в Ури, у меня

Есть верный друг там, старый Вальтер Фюрст.

Всегда мы сходных мыслей с ним держались.

Вблизи него живет фон Аттингаузен.

Хоть он и рода знатного, но верен

Народу и обычаям его.

Я с ними посоветуюсь о том,

Как родины врага нам сокрушить…

Прощай, жена! До моего прихода

Тебе одной заботиться о доме.

Паломника, что держит путь в обитель,

Монаха, что на церковь собирает,

Ты приюти и щедро одели.

Наш дом — что чаша полная… Открыто

Здесь, у большой дороги, он стоит

И каждого радушно привечает.

Теперь, мой друг, я больше вам не нужен.

Вон дом стоит. Войдите, там живет

Отец всем угнетенным Штауффахер…

Да вот и сам он!.. Подойдем к нему.

Бездельники, живее! Где известка?

Эй, шевелись! Сюда раствор и камень!

К приходу фохта пусть кипит работа!

Ну, что вы так ползете? Эх, улитки!

И это ноша? Вдвое надо класть!

Я вижу, плуты вы и лежебоки!

Глумление над нами — принуждать нас

Своей рукой себе темницу строить!

Так вы ворчать? Бессовестный народ!

Коров доить вам только да лениво

Всю жизнь таскаться по своим горам!

Ох, не могу!

Ну, ну, старик, живей!

Души в вас нет! Он чуть таскает ноги.

Зачем его на непосильный труд

Вы гоните?

Нет, это нестерпимо!

Не ваше дело! Служба так велит.

А как, смотритель, крепость назовут,

Которую мы строим?

Иго Ури.

Ярмом надежным вас пригнут к земле.

Так, Иго Ури!

Что же тут смешного?

Домишком этим нас хотят смирить?

Кротовых куч таких насыпать много

Одну поверх другой придется вам —

И то у нас гора любая выше!

Я в озеро закину молоток,

Что на проклятой послужил постройке.

Вот дожил я, глаза бы не глядели!

Да, тяжело. Пойдемте дальше, Вернер!

И это — Ури! Это — край свободы!

О, если бы вам показать подвалы

Под башнями! Кого туда посадят,

Тому не слышать крика петуха!

О, боже!

А своды в этом замке, а подпоры —

Их на века построили, видать!

Созданье рук всегда разрушат руки.

Твердыни гор — вот вольности оплот!

Бьет барабан! Прислушайтесь!

Потеха!

Как в карнавал!.. А шляпа-то зачем?

Во имя императора!

Эй!.. Тише!

Народ кантона Ури! Эту шляпу

На шест высокий в Альторфе возденут

И выставят там на виду у всех.

И вот ландфохта Геслера приказ:

Пусть шляпе та же воздается почесть,

Что самому наместнику. Пусть каждый

Под ней без шапки станет на колени, —

Да ведает покорных император.

Лишится тот именья и свободы,

Кто вздумает приказом пренебречь.

Еще одна ландфохтова затея!

Нам Геслер шляпе кланяться велит.

Да было ль что подобное на свете?

Так нам велят колени гнуть пред шляпой?

Что за игра с почтенными людьми?!

Куда ни шло — имперская корона!

А то ведь шляпа герцогов австрийских, —

В палате ленной видел я ее.

Австрийская она! Глядите в оба!

Ловушка тут, чтоб Австрии предать нас.

Кто духом смел, не стерпит поруганья!

Пойдем, с другими надо столковаться.

Я думаю, довольно с вас. Прощайте!

Куда вы, Телль? Зачем вы так спешите?

Прощайте! Мне давно пора домой.

Поговорим. На сердце тяжело.

Да что слова! От них не станет легче.

Но к подвигам пускай ведут слова.

Терпеть, молчать — весь подвиг ныне в этом.

Но должно ль то сносить, что нестерпимо?

Крутой правитель властвует недолго.

Когда внезапно забушует вихрь,

То гасятся огни, а корабли

Бегут укрыться в гавань, и бесследно

Проносится могучий дух грозы.

Пусть каждый дома, в тишине, живет.

Кто любит мир, того оставят в мире.

Вы думаете?

Да, змеи не троньте —

И не ужалит. Утомятся сами,

Увидя наших стран невозмутимость.

Мы многого добьемся сообща.

В крушенье легче выплыть одному.

Вам дела нет до бедствий всей страны?

Лишь на себя могу я положиться.

Сплотившись, даже слабые могучи.

Тот, кто силен, всего сильней один.

Что ж, родине на вас надежды нет,

Когда придет нужда в самозащите?

Телль вытащит из пропасти ягненка, —

Так разве он друзей в беде покинет?

Но вы не ждите от меня совета:

Я не умею помогать словами.

А делом захотите вы ответа,

Зовите Телля — он пойдет за вами.

Эй, что там?

Наш кровельщик сорвался вдруг с конька!

Разбился он? Бежать, спасти, помочь! —

Вот золото, спасите, если можно!..

Прочь золото, — еще не все продажно!

Отняв отца у кучи ребятишек,

Навек жену и мужа разлучив

Или беду обрушив на народ,

Все думаете золотом поправить?

Ступайте прочь! Без вас мы знали радость,

А с вами до отчаянья дошли.

Он жив?

Злосчастный замок, ты построен

С проклятьями, и ты навеки проклят!

А, Вальтер Фюрст…

Нас тут застигнуть могут.

Ни шагу! Соглядатаи кругом.

Все нет из Унтервальдена вестей?

Что мой отец? Не в силах дольше я

Здесь вынужденной праздностью томиться.

Чем провинился я, скажите, Фюрст,

Что, как убийце, надо мне скрываться?

Я негодяю палец перешиб:

Ведь по приказу фохта Ланденберга

Он на моих глазах решил угнать

У нас волов могучую упряжку.

Вы горячи. Простой слуга ландфохта,

Он только выполнял его приказ.

Вы провинились, и вам надо было,

Хоть кара и тяжка, ее стерпеть.

И наглецу простить его глумленье?

Ведь он сказал: «И без волов крестьянин,

Запрягшись в плуг, сумеет хлеб добыть!»

Нет, сердце из груди моей рвалось,

Когда волов прекрасных выпряг он.

Мыча, они рогами упирались,

Как будто чувствуя весь этот стыд.

И я, охвачен справедливым гневом,

Чтоб неповадно было, — проучил!

Мы, старики, едва смиряем сердце,

Где ж юношам обуздывать себя?

Лишь об отце тревожусь я… Опора

Ему нужна, а сын его далеко.

Фохт ненавидит старика: отец

Стоит горой за право и свободу.

Теперь они начнут его теснить,

И некому за старика вступиться…

Нет, будь что будет, я пойду к нему.

Да потерпите, Мельхталь! Подождать

Вестей из Унтервальдена вам надо…

Никак, стучат?.. Не посланный ли это

От нашего наместника? Легко

Настигнуть вас тут может Ланденберг:

Один тиран готов помочь другому.

Они пример народу подают.

Ступайте! Я вас после позову.

Несчастный! Я открыть ему не смею

Моих предчувствий смутных… Что за стук?..

Я жду беды, чуть только скрипнет дверь.

Предательство, коварство притаились

По всем углам. Подручные ландфохтов

Врываются в дома. Придется нам

Засовы и замки к дверям приделать.

Кого я вижу? Вернер Штауффахер!

Гость дорогой!.. Под кровлею моей

Почтенней вас я никого не помню.

Мой друг, добро пожаловать ко мне!

Зачем вы к нам? Что ищете здесь, в Ури?

Былое время, родину былую!

Они всегда у вас в душе… Как только

Увижу вас — на сердце легче станет.

Садитесь, Вернер! Как здоровье вашей

Супруги, рассудительной Гертруды,

Вполне достойной мудрого отца?

Паломники, что из земли немецкой

В Италию бредут дорогой горной,

Гостеприимный дом ваш восхваляют…

Скажите, в нашем крае ничего

Особенного вы не замечали,

Пред тем как мой переступить порог?

Да, здание тут странное возводят,

И вид его не радует меня.

Чуть бросишь взгляд — все сразу ясно станет!

Подобных зданий в Ури не бывало —

Темниц у вас не знали никогда.

Одна могила здесь была темницей.

И эта крепость — вольности могила!

Да, Вальтер Фюрст, скажу вам без утайки:

Я к вам пришел не с праздным любопытством;

Меня гнетут заботы… Я оставил

Гнет позади — и гнет я вижу здесь.

Страданья наши стали нестерпимы,

Но притесненьям не видать конца.

Издревле был свободен наш народ,

С насилием он свыкнуться не может.

Таких порядков край наш не знавал

С тех пор, как в нем пастух пасет стада.

Да, беспримерно их самоуправство!

И даже родовитый Аттингаузен —

Он столько видел на своем веку! —

Сам говорит, что непосильно бремя.

А в Унтервальдене тяжелый гнет

Кровавого дождался воздаянья…

Там Вольфеншиссен, в Росберге сидел он,

Хотел вкусить запретного плода:

Он дерзко Баумгартена жену

Задумал обесчестить, но хозяин

Хватил его что силы топором.

Да, божий суд был справедлив над ним!..

Всегда был скромен, сдержан Баумгартен.

Скажите, удалось ему спастись?

Ваш зять его от стражи фохта спас,

А спрятался он под моею кровлей…

Он рассказал еще ужасней случай,

Что в Сарнене произошел недавно.

Ах, ваше сердце кровью обольется!

Что ж там случилось?

Там, в селенье Мельхталь,

Неподалеку от деревни Кернс,

Живет правдивый старец Генрих Гальден.

Его советом дорожит округа.

Он всем знаком. Ну, что с ним? Говорите!

Так за проступок сына маловажный

Фохт Ланденберг велел из плуга выпрячь

У них волов прекраснейшую пару;

А юноша, слугу ударив, скрылся.

Но что старик?.. Скажите, что с ним стало?

Он Ланденбергом вызван был, и фохт

Велел ему тотчас же выдать сына.

Старик поклялся, не кривя душой,

Что ничего о беглеце не знает.

А тот послал тогда за палачами…

Ни слова, тише!

«Сын твой ускользнул,

Так я ж тебя! » — и кликнул палачей;

И старику они глаза пронзили…

О, боже милосердный!

Как — глаза?

Кто это, кто?

Глаза? Да отвечайте ж!

Несчастный!

Да, но кто же он такой?..

Так это сын? О, праведное небо!

А я был далеко!.. Так оба глаза?

Крепитесь, друг! Беду, как муж, снесите!

И за мою вину! За мой проступок!

Слепой? Он вправду слеп? Впрямь ослеплен?

Я все сказал. Иссяк источник зренья,

Он солнца не увидит никогда.

Щадите скорбь его!

Так… Никогда!

О свет очей, бесценный дар небес!..

Тобою все создания живут…

И каждое счастливое творенье,

Былинка даже, тянется за светом.

А он сидит, все чувствуя, в ночи,

Он вечной тьме отныне обречен…

Его не усладит ни зелень луга,

Ни пламя зорь вверху, на ледниках…

Смерть не страшна… но жить, не видя солнца,  —

Вот где беда… Зачем вы на меня

Так смотрите? Ах, у меня два глаза,

Но не могу с отцом я поделиться

Иль дать ему хоть луч от моря света

Безбрежного, что ослепляет взор.

Не исцелить — умножить ваше горе

Придется мне… Нужда его безмерна:

Жестокий фохт все отнял у него.

Один лишь посох он ему оставил,

Чтоб, наг и слеп, под окнами скитался.

Слепому старику один лишь посох!

Все отнято, и даже солнца луч,

Хоть солнце светит бедным и богатым…

Никто теперь меня здесь не удержит!

Презренный трус — тогда я помышлял

Лишь о себе, а про тебя, отец,

Я позабыл. Ах, голову родную

Оставил я у изверга в залог!

Прочь, осторожность робкая… Отныне

Я буду жить одной лишь думой — месть!

Пойду… Никто меня здесь не удержит…

Пусть мне ландфохт вернет глаза отца!

Я отыщу его средь грозной стражи…

Мне жизнь не в жизнь, пока я не смогу

Чудовищное, жгучее страданье

В крови злодея остудить!

Постойте!

Да чем же вы опасны фохту, Мельхталь?

Он в замке Сарнен, средь отвесных скал,

Лишь посмеется над бессильным гневом.

Когда б на Пике Ужаса он жил,

Иль там, где в небе высится Юнгфрау —

Под снежною фатою Дева гор,

Я грудью путь к нему пробил бы. Двадцать

Таких, как я, и мы разрушим крепость.

Но если я останусь одинок,

А вы, дома и скот оберегая,

Под игом лютым склонитесь покорно,

Тогда в горах я кликну пастухов,

И под лазурным вольным небосводом,

Где чисты сердцем, мужественны духом,

Я расскажу о мерзком злодеянье.

Вот до чего дошло! Так ожидать ли,

Пока до крайности…

Какой еще

Бояться крайности, когда самой

Зенице ока гибель угрожает?..

Мы беззащитны?! Для чего ж тогда

Нас тетиву натягивать учили

И тяжкою секирою владеть?

Про час беды орудие защиты

Созданьям всем дано. Олень на травле

Грозит собакам мощными рогами,

Охотника свергает в бездну серна,

И даже вол, работник безответный,

Который силу страшную свою

Покорно под ярмом смиряет тяжким,

Рассвирепев, могучий точит рог

И недруга под облака кидает.

Будь три страны, — как мы втроем, — в согласье,

Мы многое свершили бы тогда.

Пусть Ури кликнет клич — ему на помощь

И Швиц и Унтервальден поспешат.

Немало в Унтервальдене родных

Есть у меня, любой из них пойдет,

Когда в другом почувствует опору…

О мудрые старейшины народа!

Вы видите, я юноша меж вами,

Мужами многоопытными. Скромно

На сходках общины пока молчу.

Пусть молод я и мало испытал,

Совета моего не презирайте.

Не жажда крови говорит во мне,

Но сила горя лютого — такая,

Что у скалы она исторгнет слезы!

И вы, отцы, и вы, главы семейств,

Достойного себе хотите сына,

Который бы седины ваши чтил

И как зеницу ока вас берег.

О, если целы дом ваш и добро

И вас не изувечили — глаза

Еще бодры, и ясны, и подвижны, —

То все же наших не чуждайтесь бед!

Ведь и над вами меч повис тирана,

И вы враги австрийского господства,

А за собой вины другой не ведал

Старик отец. Так ожидайте кары!

Решайтесь! Я последую за вами.

Послушаем, что скажут нам дворяне —

Бароны Силенен и Аттингаузен.

Их имена к нам привлекут друзей.

Чьи имена у нас в горах почтенней,

Чем ваше, Фюрст, и ваше, Штауффахер?

В такие имена народ наш верит

И доброй славою венчает их.

Вы доблестей, завещанных от предков,

Умножили богатое наследье.

Что нам дворяне? Справимся и сами!

Будь мы одни в стране, давно б сумели

Найти себе защиту без дворян.

Дворянам наши беды незнакомы;

Поток, теперь бушующий внизу,

Вздуваясь, будет подниматься выше.

И нам они в подмоге не откажут,

Когда за меч возьмется вся страна.

О, если б между Австрией и нами

Посредник сильный, справедливый был!

Но нас гнетет и судит император —

Наследственный австрийский государь.

Бог да поможет нам в самозащите!

Вербуйте в Швице, я вербую в Ури.

Но вот кого б отправить в Унтервальден?

Меня… мне это дело ближе всех.

Нет, Мельхталь, я туда вас не пущу:

За безопасность гостя я в ответе!

Все тайные тропинки, все дороги

В горах я знаю… А мои друзья

И приютят, и от врага укроют.

Пусть с богом он идет в свой Унтервальден!

Предать его там некому… Тираны

Послушных слуг себе там не находят.

А вслед за ним пусть альцельнец идет, —

Вдвоем они весь этот край поднимут.

Но как затем подать друг другу весть,

Что бдительность усыплена тиранов?

Собраться можно в Бруннене иль в Трайбе,

Где пристают с товарами суда.

Нет, так открыто действовать нельзя…

Послушайте: от озера налево,

Как ехать в Бруннен, против Митенштейна,

Есть в чаще леса светлая поляна,

Что издавна в горах зовется Рютли [6] Рютли — поляна в кантоне Ури, на западном берегу озера, легендарная колыбель швейцарской независимости. Народное сказание повествует, что здесь в ночь на 8 ноября 1307 года Штауффахер из Штайнена (кантон Швиц), Вальтер Фюрст (кантон Ури) и Арнольд Гальден из Мельхталя (Унтервальден) вместе с единомышленниками поклялись освободить свою родину от габсбургских фохтов. В Рютли сооружен монумент в намять о легендарной ночи 8 ноября 1307 года.,

Там некогда был выкорчеван лес.

На этом месте сходятся границы

Туда из Швица в легком челноке.

Ночной порой пустынными тропами

Мы, между гор, сойдемся на совет.

И пусть по десяти мужей надежных,

Единодушных каждый приведет.

Там сообща все беды мы обсудим,

Что делать, с божьей помощью решим.

Да будет так, друзья. Теперь подайте

Мне ваши руки честные. Как мы,

Три мужа, тут сплотились непритворно,

Так да сплотятся крепко, воедино —

И для отпора и для обороны,

На жизнь и смерть! — и наши три страны.

На жизнь и смерть!

Слепой старик отец!

Ты не увидишь дня освобожденья,

Но ты его услышишь! Выси гор

Сигнальными огнями запылают;

Падут тиранов дерзкие твердыни,

И к хижине твоей, страны святыне,

Из городов придут и деревень,

И в тьме очей твоих забрезжит день.