Онлайн чтение книги За бортом по своей воле Dr. Bombard Goes to Sea
ЗЕМЛЯ. ИСКУШЕНИЕ. КОЛЕБАНИЯ

Когда я осведомился, каким образом мне добраться до Лас-Пальмаса, чтобы послать телеграмму родным и связаться с французскими и испанскими властями, меня заверили, что завтра же я буду доставлен в главный город острова на машине с замечательным названием «Пиратка». Мануэль не меньше меня хотел поскорее связаться с властями, спеша отделаться от беспокойного гостя, или хотя бы осведомить о нем полицию и таможенников. С месяц назад здесь разбилась яхта «Денди», плывшая из Финляндии через Касабланку. Насколько я понял, местные жители в простоте душевной, свойственной рыбакам всех стран, подобрали все, что уцелело от кораблекрушения и было выброшено на берег. «Что в воду упало, то пропало». Исходя из этой пословицы рыбаки сочли возможным оставить себе кое-что из добычи. В результате у добряка Мануэля были крупные неприятности с береговой охраной (у него тоже!), и он вовсе не желал, чтобы эти неприятности повторились из-за меня.

Пока машины нет, я хочу выспаться. Где мне устроиться? В школе. Но каким образом? Кроватей там нет, придется лечь на столе. Пусть это не пружинный мягкий матрас – на самых лучших из них я не спал так сладко, как в ту ночь! Хуже другое: земля подо мной почему-то покачивается. Еще немного, и у меня начнется морская болезнь!

Утром 4 сентября подъехала «Пиратка». Я заикнулся было о деньгах, но мой друг Мануэль поднял возмущенный крик. Мы простились, и «Пиратка» ринулась вперед.

Остров прекрасен. Этим утром он предстает передо мной во всем своем диком великолепии. Обнаженные грозные утесы вздымаются над застывшими потоками лавы, между которыми угнездились прелестные маленькие деревушки: белые церкви и домики с плоскими крышами. Румяные девушки идут по воду: на этих благословенных островах не хватает воды. У всех грациозный изгиб тела и благородная поступь. Без малейшего напряжения они несут на головах самые разнообразные сосуды, начиная с классических глиняных ваз и кончая современными канистрами.

Равнины восточной части острова покрыты банановыми зарослями. Я быстро привыкаю к этим зеленым кустам с плоскими листьями и горькой участью: их плоды несут им смерть. Каждый куст живет один год и приносит одну гроздь бананов. А затем – дорогу молодежи! Безжалостный удар резака обрывает его короткую жизнь, и на его месте начинает тянуться вверх молодой отросток, до сих пор скрывавшийся под сенью материнской листвы. Увы, он не знает, что его дни тоже сочтены!

Вокруг почти не видно деревьев, потому что здесь мало воды. Лишь кое-где возвышаются прекрасные финиковые пальмы, но для меня, привыкшего к пустынному горизонту водных равнин, и это зрелище кажется феерическим.

Вдали возникают два шпиля собора. Это Лас-Пальмас. Сам собор виден с моря, и «Морской справочник» описывает его настолько точно, что мои проводники приходят к убеждению, будто я уже видел его раньше.

Лас-Пальмас – столица Канарских островов. Порт Лас-Пальмаса, Пуэрто-де-ла-Лус, относится к числу крупных портов Атлантического океана. Здесь я познакомился с комендантом порта, братом известного кардиолога. Он уже давно меня ждал. Мои друзья из газеты «Пти Марокэн» несколько дней назад совершили перелет Касабланка – Канарские острова на большом пассажирском самолете «Арманьяк», который отправлялся в свой первый рейс. Всю дорогу они тщетно пытались меня обнаружить, а когда прибыли в Лас-Пальмас, в первую очередь принялись расспрашивать обо мне. Таким образом, здесь все уже были в курсе дела.

Прежде чем пуститься в большое плавание, я решил проверить свой секстант, чтобы избежать неточностей при вычислениях. С просьбой помочь мне в этом деле обращаюсь к коменданту порта.

– С превеликим удовольствием! – отвечает он по-испански.

Однако в сообщениях некоторых газет этот эпизод выглядел так: «Он попросил дать ему несколько уроков по кораблевождению. Комендант порта отказался, не желая способствовать его самоубийству».

Прочитав эту заметку, один инженер обратился ко мне с письмом, в котором предлагал обучить меня основам кораблевождения, считая, что именно таким способом он вернее всего спасет меня от самоубийства. К сожалению, я затерял письмо и не смог поблагодарить его автора. Если эти строки попадутся ему на глаза, пусть он примет их как знак моей искренней признательности.

Я еще находился у коменданта порта, когда за мной пришел секретарь французского консульства. Наша встреча стала началом чудесной дружбы. Достаточно сказать, что господин Фарну стал для меня истинным вторым отцом, который приютил меня в консульстве и вместе со мною наслаждался красотами острова. Ведь он и сам лишь недавно приехал в Лас-Пальмас! Когда я сидел в его кабинете, туда зашел господин Баршильон, самый крупный коммерсант французской колонии Лас-Пальмаса, и мы тут же составили неразлучное трио. Г-н Баршильон стал нашим наставником. Благодаря его братскому покровительству передо мной открылись все двери и остров предстал перед моими глазами во всем своем волшебном очаровании.

К этим двум братьям-французам вскоре присоединились новые друзья, чудесные парни из яхт-клуба. В отличие от большинства подобных клубов яхт-клуб Лас-Пальмаса состоял на три четверти из настоящих яхтсменов и лишь на четверть – из бездельников. Простите, «эрманос»,[42]Эрманос (исп.) – братья. (Прим. автора.) что я не могу перечислить вас всех. Но как не вспомнить здесь тебя, Кольячио, тебя, Калиано, и тебя, Анхелито? Вы окружили меня всеми чарами земли, словно для того, чтобы мне было еще труднее решиться на «большое плавание».

Я не хотел возвращаться во Францию. Разумнее было пожить здесь дней восемь, все отрепетировать, привести в порядок и отправиться в плавание, нежели ехать во Францию, чтобы там бороться за возможность продолжать путешествие в лучших условиях. Наш консул одобрил это решение. Мои друзья, Баршильон, и особенно штурман Анхелито, умоляли меня подумать.

– Я знаю океан! – говорил Анхелито, – то, что ты сделал, – великолепно, твоя теория блестяще подтвердилась, но, поверь мне, посреди Атлантического океана ты не сможешь поймать ни одной рыбы!

Бедный Анхелито, если бы он только знал, что как раз этого мне не следовало говорить! Теперь если бы я отказался от продолжения моего опыта, все моряки наверняка стали бы повторять его довод:

– Все это превосходно, но вдали от материковых вод ты не поймаешь ни одной рыбы!

Теперь я был обязан довести опыт до конца. Я доказал, что человек может поддерживать свое существование с помощью сырой рыбы. Теперь я должен был доказать, что рыбу возможно поймать даже там, где, по мнению знатоков-ортодоксов, она не ловится совершенно.

Консул и Баршильон поняли причину моего упорства и взялись мне помочь: один – используя свое официальное положение, другой – деньгами. Я ожидал лишь телеграммы от Жинетты, чтобы сказать последнее «прости» и отплыть. Но телеграмма запаздывала. Я успел совершить прогулку на яхте до острова Фуэртевентура и обратно, а ее все еще не было. Наконец, однажды утром в консульство пришла телеграмма на мое имя:

Моя дочь, опередив все сроки, решила появиться на свет накануне большого плавания! И вновь земля искушала меня: теперь я уже не мог отплыть в океан, не повидав свою дочку. А для этого мне нужно было снова вернуться во Францию.

Когда я объявил в яхт-клубе о своем отъезде во Францию, все те, кто из дружеских побуждений были против моего «большого плавания», решили, что теперь победа за ними. Мануэль из деревушки Кастильо-дель-Ромераль как сумасшедший примчался в консульство:

– Скажите, правда, что Бомбар дальше не поплывет?

Консул ответил уклончиво. В глубине души все без исключения думали одинаково: «Конечно, он вполне искренне говорит о том, что поплывет через океан, но я-то знаю, что жена удержит его и не допустит этого безумства! Беспокоиться нечего!»

Благодаря поручительству консула мне удалось достать билет на прямой самолет Лас-Пальмас – Париж, и 12 сентября я вылетел во Францию. В Касабланке целая толпа друзей собралась на аэродроме, чтобы повидаться со мной.

Зато на аэродроме в Орли меня ожидал сюрприз другого рода: два журналиста. Оказывается, некоторые газеты уже начали кричать, что мое плавание окончено в связи с рождением дочери. Но тут моя жена в полной мере показала свое мужество и несравненную самоотверженность. Она верит в меня, она видела меня за работой, она знает, что моя цель достижима, и ей известно, к чему я стремлюсь: я хочу спасти жизнь людей, многих людей. Радует ли ее отплытие? Конечно, нет! Но она понимает, что это необходимо: для того чтобы доказать свою правоту, я должен плыть дальше. И она даже не думает меня удерживать.

Но тут разыгрался еще один акт пресловутой «комической интермедии».

На другой день после моего приезда кто-то стучит в дверь амьенского госпиталя, где я остановился. Входят два жандарма. Когда я к ним спускаюсь, они говорят:

– Мы хотели бы поговорить с вами наедине.

– ?..

– Дело вот в чем: вы должны были заплатить восемь тысяч франков штрафа и не заплатили. Вам придется отправиться вместе с нами либо к сборщику налогов, либо в тюрьму.

– Если в тюрьму, то на сколько дней?

– На двенадцать.

И жандармы предъявляют мне ордер на арест.

Увы, на отсидку в тюрьме у меня не было времени!

Пришлось уплатить эти восемь тысяч франков, которые могли бы стать немалым подспорьем для продолжения моей экспедиции.

* * *

Теперь я свободен. Десять дней проходят в размягчающем очаровательном безделье. Тем временем газеты продолжают твердить: «Дальше он не поплывет», а Пальмер в Танжере заявляет: «Плыть за Канарские острова в это время года – безумие, самоубийство!» Вокруг моей экспедиции создастся атмосфера почти беспросветного скептицизма. Всех гораздо больше интересует рождение моей дочери. Надо спешить. Я еще успеваю навестить больного друга, живущего в окрестностях Пуатье, и вылетаю на Канарские острова с остановкой в Касабланке. Там мне придется задержаться на несколько дней, чтобы уточнить в Научно-исследовательском рыболовном бюро Марокко кое-какие данные о планктоне. Кроме того, мне необходимо изучить все, что касается рыбной ловли в тех районах океана, которые мне предстоит пересечь. И, наконец, я хочу раздобыть себе радиоприемник.

Я решил окончательно отказаться от приемника-передатчика, даже если мне будут его предлагать. Рассуждал я следующим образом: теперь я остался один, так как Джек уже ко мне не присоединится, а искать ему заместителя я не собираюсь. Значит, будет крайне трудно, а то и вовсе невозможно одновременно вести передачу и крутить генератор. Кроме того, я просто не сумею что-либо исправить при любой поломке: достаточно будет отойти какому-нибудь контакту, и весь мир сочтет меня погибшим! Представляете, какое это впечатление произведет на мою семью! Следовательно, – никакого передатчика!

Другое дело – приемник. Он мне весьма пригодится. Взять хотя бы определение долготы. Она исчисляется по разнице между солнечным временем данного места и соответствующим временем на условном нулевом меридиане. Таким условным нулевым меридианом сейчас принято считать гринвичский. При отсчете от гринвичского меридиана каждый градус долготы дает разницу в четыре минуты. При отсчете к востоку следует на каждый градус прибавлять по четыре минуты; при отсчете к западу – отнимать. На каждые пятнадцать градусов разница во времени достигает одного часа. И вот здесь радиоприемник мне поможет. С ним я уже не буду целиком зависеть от моего хронометра. Каждый день я смогу проверять свои часы по радио.

Однако мне нужен хороший, надежный приемник. А денег у меня почти нет. Но… «бог не выдаст!..» Я надеюсь, что в Касабланке меня ссудят деньгами.

И все-таки я не предполагал, что мне будет устроена такая встреча! Больше ста человек собралось на аэродроме. Какая-то прелестная девушка даже преподнесла мне букет, подобранный под цвета города Парижа. Здесь же был и представитель союза бывших «синих воротников»;[43]«Синие воротники» – моряки военно-морского флота. (Прим. перев.) тот самый знаток спасательного дела, который решительно взял меня под защиту, когда кто-то заявил: «Ему надо взять с собой не морской справочник, а молитвенник!» Он меня порадовал новостью: газета «Пти Марокэн», возмущенная историей с двумя жандармами, открыла подписку, чтобы собрать сумму, равную взятому с меня штрафу. Первым подписался командующий флотом в марокканском секторе адмирал Соль. Подписка продолжается.

Наконец-то я реабилитирован! Теперь у меня чистая анкета. Комическая интермедия окончилась.

Итак, снова в путь, старый рецидивист!

* * *

На меня со всех сторон сыплются приглашения, по большей части от бывших «синих воротников». Мой друг Пьерро (песенка про «моего дружка Пьерро» здесь ни при чем) уступает мне свою квартиру. Бюро рыболовства принимает меня лучше, чем отец блудного сына. Теперь я могу заняться поисками радиоприемника.

Я толстею! Друзья пригласившие меня на обед к 11 часам вечера, удивляются моей воздержанности. Но они не знают, что во избежание обид мне уже пришлось отобедать в 7 часов и я перебил себе аппетит. А что я могу поделать?!

Наконец-то, приемник на горизонте! Мой друг Элизань и его второе «я» Фрейсине подарили мне чудесный батарейный радиоприемничек, который и сейчас, когда я пишу эти строки, стоит передо мной. Они заказали для него непромокаемый чехол из нейлона, закрывающий одновременно и телескопическую антенну. И сверх всего этого они вручили мне «кое-какие аптечные изделия из резины», чтобы сохранять в них от сырости кремнекислую соль: эта соль должна была мне пригодиться в том случае, если внутри приемника начнет конденсироваться влага.[44]Силикагель. (Прим. выполнившего форматирование.)

И наконец, я был удостоен высшей чести: в одно прекрасное утро мне вручили приглашение из Адмиралтейства. Там меня принял маленький живой человек, одетый во все белое, и под видом дружеской беседы устроил мне настоящий допрос с пристрастием. Он интересовался всем: моей целью, моими средствами, экзаменовал меня по морскому делу, в общем старался узнать как можно больше.

Если бы вы знали, адмирал, какую радость вы мне доставили в этот день! Ведь уже столько времени я мечтал о том, чтобы хоть кто-нибудь, наконец, захотел узнать правду!

В заключение этой дружеской, хоть и нелегкой для меня беседы адмирал сказал:

– Теперь мы поняли, чего вы хотите, и мы вам поможем.

До известной степени благодарен вам, адмирал: когда я потом встречал в море судно под испанским, английским, голландским или еще каким-нибудь флагом, я каждый раз ощущал себя частицей французского военно-морского флота. Вы дали мне свою личную штурманскую карту Атлантического океана, и вы были первым моряком, который предсказал мне успех. «Написанное остается»! Вы это знали, адмирал, когда написали на моей карте: «Вы победите».[45]Следует сказать, что еще два человека, Жан Меррьен, автор книги «Мореплаватели одиночки» и Жан Лоран, директор гидролаборатории, тоже писали мне «Когда вы победите, потому что вы должны победить…» (Прим. автора.)

Но пора было отправляться в путь. Касабланка с каждым днем становилась мне все дороже, и я боялся, что скоро уже не смогу ее покинуть без душевной боли. Пятого октября я вылетел в Лас-Пальмас. До скорого свидания, Касабланка!

Самолет доставил меня на остров Тенерифе, а оттуда я приплыл в Лас-Пальмас. Здесь мне пришлось прождать пятнадцать нескончаемых дней, во время которых музыка, друзья, природа и спорт прилагали все усилия, чтобы меня удержать.

Музыка – это были концерты в театре.

Друзья – мои товарищи из яхт-клуба, старые знакомые с яхт «Маэва» и «Блуждающая нимфа», которые приплыли сюда, пока я отсутствовал. Как чудесна морская дружба! Я вспоминаю один вечер, когда на борту «Блуждающей нимфы» собралось десять яхтсменов, представлявших восемь наций: три англичанина, американец, итальянец, испанец, швейцарец, датчанин, голландец и француз.

Природа – это были увлекательные знакомства с Крус-де-Техеда и Агаэте под руководством двух великолепных проводников Кальмано и Кольяччо.

Спорт – это были веселые сборища вокруг бассейна. Здесь прелестная чемпионка Испании показывала свое несравненное искусство, а стремительный Буато-отец обгонял меня в заплывах на двести метров кролем.

«Берегись, Ален! – твердил я себе. – Если ты задержишься еще немного, ты уже не поплывешь никуда!»

Сколько раз эта мысль терзала меня по ночам, когда я лежал без сна. И в то же время я ничего не мог сделать: южный ветер не стихал. Пока он не изменится, бесполезно было даже говорить об отплытии. Что-то принесет мне новолуние?

Но вот, наконец, 18 октября ветер переменил направление, и отплытие было назначено на следующий день.