Онлайн чтение книги За бортом по своей воле Dr. Bombard Goes to Sea
ЗЕМЛЯ

Итак, я вступил на землю Барбадоса. Земля оказалась весьма непрочной, так как это был зыбучий песчаный пляж. Как я удержался на ногах, до сих пор не знаю, но я даже шел по нему, и он мне казался землей обетованной.

Нелегко мне было уследить за своими вещами: туземцы смотрели на каждую мелочь, словно это был божий дар и проявляли пренеприятное стремление считать своим все, что им удавалось схватить. Портсигар, подаренный мне женой капитана Картера, был опустошен в одно мгновение. Кто-то из «встречающих» завладел моим подводным ружьем, которое, кстати, было теперь без стрел, и старался сообразить, на что можно употребить эту вещь. Когда я сказал, что дарю ему ружье, он был крайне польщен. Другой схватил старую рубашку, а третий объяснил мне знаками, что мои часы ему очень нравятся. А когда я стал объяснять, что они у меня одни, он показал на ручной компас и сказал:

– Но вот же у вас вторые!

Какая-то женщина завладела мылом для морской воды, уверенно откусила, но тут же скорчила такую гримасу, что сразу стало видно: это мыло не так вкусно, как обычное. Между тем я мало-помалу доставал из лодки разные предметы, складывая отдельно те, что наиболее пострадали от воды: когда я перебирался через песчаную отмель, мое суденышко наполнилось водой до краев. Когда с помощью «добровольцев» была вытащена запечатанная банка, на которой туземцы увидели слово «продукты», казалось все вокруг заголосило:

«Фуд! Фуд!».[59]Фуд (англ.) – пища. (Прим. автора.)

Тут я с ужасом понял, что за всем уследить у меня не хватит глаз. Каждую минуту я ожидал, что банка с продуктами будет взломана. Если даже внутри все останется нетронутым, все равно для доказательства моей теории это будет катастрофой. Подошел полицейский и сообщил мне, что до ближайшего участка три километра. Я должен был приложить нечеловеческие усилия, чтобы проделать весь этот путь пешком. До сих пор не могу понять, как я дошел. Но все же у меня хватило рассудка и сил немедленно засвидетельствовать целость моего неприкосновенного запаса. Поскольку для этого нужны были люди с определенным уровнем интеллектуального развития, свидетелями стали школьная учительница (она же по совместительству местный пастор) и полицейский. Затем я роздал американские консервы, снискав этим благодарность желудков местных жителей.

Позднее меня упрекали за то, что я не опечатал немедленно свой судовой журнал, чтобы доказать, что я не подделал впоследствии свои расчеты. По-видимому те, кто обращается ко мне с подобными упреками, совершенно не представляют, как чувствует себя человек, вступивший на берег после 65 дней, проведенных в полном одиночестве и почти без движений. Представить это, сидя дома в пижаме, конечно, нелегко.

Медленно, подталкиваемый со всех сторон туземцами, останавливаясь на каждом повороте, чтобы выпить стакан воды (до такой степени я был обессилен и так потел), я двигался к полицейскому участку. Было совершенно ясно, что начальник участка, глядя на меня, задумался, с кем он имеет дело: с крупным преступником или с каким-то бесстрашным мореплавателем? На всякий случай, с великолепной корректностью британского полисмена – отца всякого доверенного ему человека – он предложил мне чашку чая и хлеб с маслом. Началась борьба против «излишеств» питания; я довольствовался чаем, в который положил побольше сахара.

Улица представляла живописное зрелище: здание полиции было окружено многими сотнями людей в ярких одеяниях, столь популярных среди жителей этих островов.

Наконец, в 11 часов меня вызвал по телефону сам полковник Реджи Мичелин, верховный полицейский комиссар всей английской части Антильских островов. Это, видимо, произвело на начальника участка благоприятное впечатление и он предложил мне душ.

Верховный комиссар полиции сообщил, что за мной заедет машина, которая отвезет меня в Бриджтаун.

Около двух часов пополудни я уже был в столице острова. Прежде всего спрашиваю:

– «Блуждающая нимфа» здесь?

– Она прибыла еще 1 декабря, то есть 23 дня назад, и, по-моему, уже отплыла. Она должна заехать за Энн Дэвидсон, которую ждут на острове Антигуа.

Мне стало ясно, что во время разговора с капитаном «Аракаки» произошло маленькое недоразумение. Когда он меня спросил, где я рассчитываю высадиться; я ответил: «На Антилах». Англичане же называют Антильские острова Вест-Индией. Поэтому он подумал, будто я хотел сказать «Антигуа», и решил, что я собираюсь высадиться именно на этом острове. Значит, меня ждали там; мои друзья Стэниленды очевидно решили, что на Антигуа они встретят и меня и Энн Дэвидсон. Однако кто-то из присутствующих сказал: «А мне кажется, что эта яхта все еще здесь».

Наконец, меня принял полковник, типичный англичанин, моложавый и энергичный. Здесь же был и французский консул г-н Коллинс. Не успел я объяснить, что через несколько дней, немного отдохнув, собираюсь возвратиться во Францию, как подъехала машина, а в ней трое моих друзей: Джон, Бонни и Винни. Завидев меня, они испускают радостные вопли и тут же объявляют, что, если я соглашусь, то смогу жить на их яхте. Весьма довольный, я принимаю это приглашение.

Вместе с ними приехал городской врач, доктор Дэвид Пэйн, которого я попросил подвергнуть меня немедленному медицинскому осмотру. Пусть результаты моего путешествия будут всем известны. Тогда я еще держался молодцом: мог стоять, даже немного ходить и подниматься по лестнице. Но через несколько дней начали серьезно сказываться последствия неподвижности, длительного одиночества и ненормального образа жизни, который я вел последние месяцы.

Наконец, со всеми таможенными формальностями покончено. С помощью нашего милого консула отправляю несколько телеграмм во Францию. А к 6 часам вечера я уже на «Блуждающей нимфе». Труднее всего бороться против «излишеств» питания. В течение по крайней мере недели я могу позволить себе лишь жидкую пищу. Я удаляюсь в свою каюту в крайне нервном состоянии: совершенно не могу спать. Начинаю возиться с радио: снимаю нейлоновый чехол, предохранявший его от брызг, тщательно протираю мой приемничек, чтобы он прибыл во Францию в полном порядке.

Около 10 часов вечера я сижу и медленно вращаю ручку настройки, стараясь поймать Би-Би-Си, и вдруг к величайшему удивлению моих друзей, голос диктора Би-Би-Си объявляет по-французски:

На следующее утро радио Би-Би-Си, предупрежденное о моем прибытии на Барбадос, еще раз подтвердило, что заказанный мною концерт будет передаваться этим вечером. Одновременно я получил еще два известия, которые были для меня самыми приятными после телеграммы от жены:

1. Королевский яхт-клуб Барбадоса сообщал, что считает меня своим членом на все время моего пребывания в Бриджтауне.

2. Пришла телеграмма от капитана Картера:

Это послание утешало меня, когда некоторое время спустя начались выпады по моему адресу. Человек, которого я встретил в океане, настоящий моряк послал мне знак своего уважения, восхищения и дружбы.

Последовавшая затем неделя на Барбадосе прошла для меня как в сказке, несмотря на утомление, сказывавшееся все больше и больше. Сначала я вынужден был приобрести трость, затем почти совсем перестал ходить. Я осматривал этот очаровательный остров, передвигаясь на автомобиле. Осточертевшая мне синева моря сменилась зеленью природы и какой зеленью! Это было время рождества, то есть самый разгар весны на Антильских островах.

Губернатор оказал мне очень теплый прием. Некогда ему пришлось побывать в плену у японцев, и он мог, как никто, оценить моральное значение моего эксперимента. Из Франции я получил ободряющие телеграммы. На улице туземцы с дружеской фамильярностью кричали мне: «Хэлло, Док!»

Это было приятно! На улицах Бриджтауна моя борода становилась легендарной. Члены французской колонии встретили меня очень мило, особенно г-н Поммарэ и часовщик Бальдини, которому я отдал починить свои часы.

Однако пора было кончать с развлечениями и возвращаться во Францию, где меня и так заждались Жинетта – это чувствовалось по ее телеграмме – и мои друзья. 31 декабря днем я сел в самолет.

Самолет Британской Вест-Индской авиакомпании должен был доставить меня до Пуэрто-Рико. На Антигуа меня ждала еще одна приятная новость: во время пересадки я узнал, что Энн Дэвидсон, отплывшая от Канарских островов много позже меня, накануне достигла маленького порта Инглиш Харбур.

Я тотчас послал весточку своим друзьям Стэнилендам, чтобы они не беспокоились о судьбе своей знакомой.

По прибытии в Пуэрто-Рико я отправился к иммиграционным властям. Здесь меня ожидал сюрприз другого сорта: у меня не было визы и, узнав об этом, американский инспектор в ужасе воздел руки к небу. Тщетно я его уверял, что я здесь только проездом. За время моего пребывания в океане иммиграционный закон изменился, и теперь даже для того, чтобы только проехать через территорию Соединенных Штатов, необходимо было иметь транзитную визу. Поэтому я вынужден был на некоторое время прервать свое путешествие.

В ожидании визы, которая, как говорили, будет выдана очень скоро, члены экипажа английского самолета устроили меня в шикарной городской гостинице. Без визы я вынужден был бы возвратиться к англичанам на Антильские острова или в Фор-де-Франс, откуда можно лететь прямо во Францию.

Трудно было получить визу в Новый год, так как естественно на работе никого не было. Однако чиновники иммиграционного отдела оказались крайне любезны, и, чтобы помочь мне, приложили максимум усилий. Через сутки, проведенные мною в сказочно красивом городке Сан-Хуан, было получено разрешение на продолжение путешествия и виза сроком на месяц.

Озаряемый лучами яркого весеннего солнца самолет взмыл в воздух. Я улетал в Нью-Йорк, где меня ждал мой друг Перси Кнаут.

В Нью-Йорке меня встретила настоящая снежная буря. Здесь стояли ужасающие морозы. Вот уже год, как я не испытывал такого холода: мои путь через Атлантический океан проходил почти целиком по тропическому поясу. Ночь перед рождеством я еще проводил растянувшись на пляже, залитом светом звезд совершенно ясного теплого неба.

Этот перелет меня настолько утомил, что я вынужден был отложить свое возвращение в Европу и немного отдохнуть, несмотря на то что знал, с каким нетерпением меня там ждут все мои друзья. Большую часть времени я проводил в гостинице, лежа в постели, или в маленьком порту Сэг-Харбур, где жили мои друзья в доме под очаровательной вывеской «Белый кит».

Однако меня с нетерпением ждали во Франции и надо было трогаться в путь. 6 января вечером я снова сел в самолет.

Маршрут был такой: Нью-Йорк – Монреаль – Гандер – Париж. На аэродроме в Монреале меня узнали многие молодые канадцы французского происхождения. Они поздравили меня с благополучным завершением путешествия через Атлантический океан и начали фотографировать меня под вспышки магния. Это вызвало немалое удивление одной актрисы, которая в тот момент поднималась по трапу в самолет. Указав на меня, она спросила:

– Кто это?

Ей ответили:

– Доктор Бомбар.

– Доктор Бомбар?

– Ну да, тот, что недавно переправился через Атлантический океан.

– Но ведь я тоже, – возразила певица, – собираюсь пересечь Атлантический океан!

Возмущенная стюардесса молча отошла от несчастной артистки, даже не объяснив ей, что я переправился через океан в «несколько особых условиях».

Ночью экипаж пришел в замешательство: нарушилась регулировка отопления и температура в самолете начала быстро подниматься. Создалось впечатление, что самолет загорелся. Стюардесса с великолепным хладнокровием, присущим всем членам воздушных экипажей, скрывала свою тревогу. И может ли быть более приятная похвала, чем та, что заключалась в ее словах: «Если мне суждено упасть в океан, то пусть это случится сегодня, когда вы здесь». В этих словах уже сказался моральный эффект моего опыта.

Таким образом, моя цель хотя бы в какой-то степени была достигнута.

Но вот и Париж. Мне указывают на толпу встречающих. Я волнуюсь, как перед экзаменом. Замирают моторы. Самолет приземляется, дверь открывается, и я оказываюсь перед приветливо шумящим морем друзей, собравшихся здесь, чтобы присутствовать при моем вступлении на землю Франции. Я возвратился туда, откуда начал. Круг замкнулся.