Онлайн чтение книги Закон и женщина
Глава XXXIX. НА ПУТИ К ДЕКСТЕРУ

— Честное слово, Валерия, я думаю, что безумие этого чудовища заразительно и что вы заразились им.

Таково было мнение Бенджамена, когда я рассказала ему по возвращении о моем намерении отправиться опять к Декстеру. Решившись настоять на своем во что бы то ни стало, я заставила себя прибегнуть к помощи кротких увещеваний. Я попросила моего доброго старого друга быть снисходительнее ко мне.

— Мне крайне необходимо повидаться с Декстером.

Эти слова только подлили масла в огонь.

— Крайне необходимо повидаться с человеком, который так дерзко оскорбил вас в этом самом доме, — воскликнул Бенджамен презрительно.

Сознаюсь, что это было дурно с моей стороны, но добродетельное негодование Бенджамена было так добродетельно, что пробудило во мне яростный дух противоречия. Я не могла удержаться от искушения подразнить его.

— Тише, мой добрый друг, тише. Мы должны смотреть снисходительнее на человека, страдающего такими недугами, как Декстер, и живущего такой жизнью, как он. Наша скромность не должна заходить за границы благоразумия. Я начинаю думать, что я сама тогда сгоряча придала его поступку слишком большое значение. Женщина, уважающая себя и отдавшая все свое сердце мужу, может не считать себя жестоко оскорбленной тем, что несчастный, калека обнял ее талию. Добродетельное негодование иногда очень дешевое негодование. Притом я уже простила его. Почему же и вам не простить его? Он не забудется в вашем присутствии. Дом его сам по себе редкость, я уверена, что вы найдете там много интересного для себя. Одни картины могут вознаградить вас за поездку. Я напишу ему сегодня и предупрежу, что мы будем у него завтра. Мы должны нанести этот визит из уважения к самим себе, если не к нему. Оглянитесь вокруг, Бенджамен, и вы увидите, что снисходительность есть отличительная добродетель нашего времени. Бедный Декстер не должен быть лишен ее. Полно, друг мой, идите вровень со своим временем, откройте свой ум для восприятия новых идей.

Вместо того чтобы принять это учтивое приглашение, мой почтенный друг накинулся на новые идеи, как бык на красное сукно.

— Новые идеи! Как не принять новых идей, Валерия! Старая нравственность была ложной нравственностью, старые понятия отжили свой век. Последуем за своим временем. В наше время все нипочем. Жена в Англии, муж в Испании. Обвенчаны они или нет, живут они вместе или нет — по новым понятиям это все равно. Я отправлюсь с вами, Валерия, я буду достоин поколения, с которым живу. Покончив с Декстером, мы не остановимся на половине дороги. Мы начнем ходить на лекции, мы познакомимся с новоиспеченной наукой, мы послушаем новейшего из новых профессоров, того, который был свидетелем мироздания и знает до малейших подробностей, как был сотворен мир и за сколько времени. О, новые идеи, новые идеи! Какие утешительные, возвышающие душу открытия подарены новыми идеями. Мы все были обезьянами, прежде чем сделались людьми, и молекулами, прежде чем сделались обезьянами. Все это нипочем для нового времени. И кто теперь останавливается пред чем бы то ни было? Я последую за вами, Валерия, я готов. Чем скорее, тем лучше. Отправимся к Декстеру!

— Я очень рада, что вы согласны со мной, но зачем же торопиться? Мы отправимся к Декстеру завтра в три часа. Я сейчас напишу ему, чтобы он ждал нас. Куда вы?

— Я иду очистить мысли, — ответил он угрюмо. — Я иду читать в библиотеку.

— Что вы будете читать?

— Прочту «Кота в сапогах» и еще что-нибудь, что не имеет ничего общего с нашим временем.

С этим прощальным выпадом против нового времени мой друг ушел от меня.

Написав и отослав письмо, я задумалась о том, в каком состоянии здоровья найду я Декстера. Не может ли кто из домашних сообщить мне что-нибудь о нем? Обратиться с этим вопросом к Бенджамену значило вызвать новую вспышку. Пока я раздумывала, в комнату вошла экономка по какому-то хозяйственному делу. Я спросила ее наудачу, не слыхала ли она без меня о странном человеке без ног, который однажды так напугал ее.

Экономка покачала головой с таким видом, как будто самый разговор о нем казался ей непристойным.

— Около недели спустя после вашего отъезда, сударыня, — сказала она с необычайной строгостью в голосе и тщательно выбирая слова, — особа, о которой вы говорите, имела дерзость прислать вам письмо. Посланному было сказано, по приказанию мистера Бенджамена, что вы уехали за границу и что он может убираться со своим письмом куда хочет. Несколько дней спустя, когда я пила чай у экономки миссис Макаллан, мне пришлось опять услышать о нем. Он заезжал в дом миссис Макаллан, чтобы узнать о вас. Непостижимое дело, как он держится без ног в своем кабриолете! Но не в этом дело. Без ног он или с ногами, но экономка видела его и говорит, как и я, что не забудет его до смертного часа. Она сказала ему, что мистер Юстас заболел за границей и что вы отправились ухаживать за ним. Он уехал, по словам экономки, со слезами на глазах и с проклятьями на устах. Это все, что я знаю об этой особе, сударыня. И извините, если я осмелюсь прибавить, что этот разговор чрезвычайно неприятен для меня.

Она сделала формальный книксен и вышла из комнаты.

Оставшись одна, я начала думать с большим беспокойством, чем прежде, об испытании, предстоявшем мне на другой день. Судя по тому, что я сейчас услышала, Декстер переносил мое отсутствие не очень терпеливо и мало было надежды, что состояние его нервной системы улучшилось.

На следующее утро я получила ответ мистера Плеймора на мое письмо из Парижа.

Он ответил очень кратко, не одобряя и не порицая моего решения, но настоятельно советуя мне взять с собой компетентного свидетеля. Самая интересная часть письма была в конце.

Далее был прибавлен следующий постскриптум:

Я задала этот вопрос Бенджамену, когда мы сели завтракать перед поездкой на далекую окраину города, где жил Декстер. Мой старый друг все еще сердился на меня за предстоявшую поездку. Отвечая мне, он был необычайно мрачен и необычайно скуп на слова.

— Я не имею обыкновения подслушивать. Но некоторые люди говорят так, что их нельзя не слышать. Мистер Декстер — один из них.

— Так вы слышали?

— Дверь и стена не могли заглушить его голоса. Я слышал, что он говорил. Наглый человек, вот мое мнение.

— Сегодня мне, может быть, понадобится, чтобы вы не только слышали, что он будет говорить, — решилась я сказать, — но чтобы вы записывали некоторые из его слов. Вы когда-то писали письма моего отца под его диктовку. Не сохранилось ли у вас одной из ваших записных книжек?

Бенджамен поднял на меня глаза с выражением строгого удивления.

— Писать под диктовку великого коммерсанта, вести обширную корреспонденцию, где от одного слова тысячи фунтов переходят из рук в руки, — не то же самое, что записывать бред полоумного чудовища, которого следовало бы держать в клетке, — сказал он. — Ваш почтенный батюшка, Валерия, никогда не сделал бы мне такого предложения.

— Простите меня, Бенджамен, я не могу не просить вас об этом. Вы можете принести мне громадную пользу. Уступите на этот раз ради меня, милый друг мой.

Бенджамен опустил глаза в тарелку с видом печальной покорности, показавшей мне, что я достигла своей цели.

— Я всегда жил как привязанный к тесемкам ее передника, — пробормотал он про себя. — Теперь поздно думать об освобождении. — Он взглянул опять на меня. — Я полагал, что уже покончил со службой, но оказывается, что мне приходится превратиться опять в клерка. Что требуется от меня теперь?

В эту минуту нам объявили, что экипаж ждет нас у калитки. Я встала, взяла его руку и с чувством искренней благодарности поцеловала его румяную щеку.

— От вас требуется, чтобы вы сели позади мистера Декстера так, чтобы он не мог видеть вас, но чтобы вы могли видеть меня.

— Чем меньше придется мне видеть Декстера, тем лучше, — проворчал Бенджамен. — Что же мне делать после того, как я усядусь позади него?

— Вы должны ждать, пока я не сделаю вам знака. Когда я сделаю знак, вы начнете записывать то, что будет говорить Декстер, и будете писать, пока я не сделаю вам другого знака, чтобы вы перестали.

— Хорошо. Какой же знак будет означать, чтобы я начал, и какой, чтобы я кончил писать?

Я еще не придумала знаков и попросила Бенджамена помочь мне. Нет, он не хотел принять никакого деятельного участия в деле. Он согласился быть пассивным орудием, но этим ограничивалась его уступка.

Предоставленная собственной изобретательности, я решила придумать такую телеграфную систему, которая была бы удобна для Бенджамена и вместе с тем не возбудила бы сильно развитой подозрительности Декстера. Я взглянула в зеркало и стала искать в своем костюме что-нибудь, что могло бы сослужить мне службу. Мои серьги вывели меня из затруднения.

— Я постараюсь сесть в кресло, — сказала я. — Когда вы увидите, что я облокочусь на ручку кресла и поднесу пальцы к сережке, как будто играю ею, начинайте писать, что он будет говорить, и продолжайте, пока я… пока я не двину кресло. При этом звуке остановитесь. Поняли вы меня?

— Понял.

Мы отправились к Декстеру.