Онлайн чтение книги Закон и женщина
Глава XIX. СВИДЕТЕЛЬСТВА В ПОЛЬЗУ ЗАЩИТЫ

Интерес, возбужденный процессом, значительно усилился на четвертый день, когда предстояло выслушать свидетелей, выставленных защитой. Первым и главным лицом между ними была мать подсудимого. Подняв вуаль, чтобы дать присягу, она взглянула на сына. Он залился слезами. В эту минуту участие к матери распространилось и на ее несчастного сына.

Миссис Макаллан, допрашиваемая деканом факультета, отвечала с замечательным достоинством и самообладанием.

Говоря о некоторых доверительных разговорах между ней и ее невесткой, свидетельница показала, что покойная миссис Макаллан была очень занята своей наружностью. Она горячо любила мужа и всеми силами старалась нравиться ему. Недостатки ее наружности очень огорчали ее. Она не раз говорила свидетельнице, что не отступила бы ни перед каким риском, ни перед какой опасностью, чтобы улучшить свой цвет лица. «В глазах мужчин, — говорила она, — наружность имеет большое значение. Муж, может быть, любил бы меня больше, если бы цвет лица у меня был лучше».

Когда свидетель защиты задал вопрос миссис Макаллан, можно ли смотреть на прочитанные отрывки из дневника ее сына как на свидетельство, верно выражающее свойства его характера и его чувства к жене, миссис Макаллан отвечала на это самым решительным протестом.

«Прочитанные отрывки из дневника моего сына, — сказала она, — хотя они и написаны им самим, суть клевета на его характер. Я ручаюсь на основании моего материнского опыта, что эти места написаны им в минуты сильнейшего упадка духа и отчаяния. Ни один справедливый человек не судит о другом по безрассудным словам, высказанным в такие минуты. Неужели о моем сыне будут судить по его безрассудным словам только потому, что они написаны, а не высказаны? Перо его в этом случае было его злейшим врагом, оно представило его с худшей стороны. Он не был счастлив своей женитьбой, с этим я согласна, но я утверждаю, что он был неизменно добр и внимателен к своей жене. Я пользовалась полным доверием их обоих, и я объявляю, вопреки тому, что она писала своим друзьям, что сын мой никогда не давал ей повода жаловаться на жестокость или даже пренебрежение с его стороны».

Эти слова, высказанные твердо и ясно, произвели сильное впечатление в суде. Лорд-адвокат, понимая, вероятно, что всякая попытка ослабить это впечатление будет бесполезна, ограничился двумя следующими вопросами:

«Когда ваша невестка говорила с вами о своем цвете лица, упоминала ли она о мышьяке как о средстве исправить его?»

Ответом на это было «нет».

Лорд-адвокат продолжал:

«Не сообщили ли вы ей как-нибудь случайно об этом средстве?»

Ответ был опять «нет».

Лорд-адвокат сел. Миссис Макаллан была отпущена.

Появление следующей свидетельницы возбудило интерес нового рода. То была миссис Болл. В отчете она описана как особа замечательно привлекательная, со скромными и благовоспитанными манерами и, по-видимому, сильно смущенная положением, в которое она была поставлена.

Первая половина ее показаний была почти повторением показаний матери подсудимого, с той разницей, что на вопрос, не расспрашивала ли ее покойная миссис Макаллан о средствах для улучшения цвета лица, она ответила утвердительно. Миссис Макаллан похвалила однажды цвет ее лица и спросила, какие искусственные средства употребляет она для его сохранения. Не употребляя никаких искусственных средств, миссис Болл оскорбилась этим вопросом, и следствием этого была временная холодность между гостьей и хозяйкой.

На вопрос о ее отношениях с подсудимым миссис Болл объявила с негодованием, что ни она, ни мистер Макаллан никогда не давали покойной миссис Макаллан ни малейшего повода к ревности. Навещая в Шотландии соседей своего родственника, миссис Болл не могла не побывать и в его доме. Поступив иначе, она возбудила бы толки. Она не отвергает, что мистер Макаллан ухаживал за ней, когда они оба были еще свободны, но он никогда не выражал своих чувств к ней после того, как она вышла замуж за другого и он женился на другой. С этих пор отношения их были невинными отношениями брата и сестры. Мистер Макаллан был джентльмен. Он знал, как он должен был держать себя относительно своей жены и относительно миссис Болл. Свидетельница не вошла бы в его дом, если бы не была вполне уверена в этом. Что касается показания помощника садовника, оно не что иное, как выдумка. Большая часть рассказанного им разговора сочинена им самым. Немногое, что было действительно сказано, было шуткой, и свидетельница тотчас же прервала разговор, как показал и помощник садовника. Мистер Макаллан обращался со своей женой ласково и внимательно. Он постоянно придумывал средства облегчить ее страдания от ревматической простуды, от которой она слегла в постель. Он говорил о ней не раз с самым искренним участием. В день ее смерти, когда она выгнала сто и свидетельницу из своей комнаты, он сказал свидетельнице: «Мы должны смотреть снисходительно на ревность этой бедной женщины, мы знаем, что мы ни в чем не виноваты против нее». С такой же покорностью он выносил с начала до конца все недостатки ее характера.

Весь интерес перекрестного допроса миссис Болл обвинительной властью был сосредоточен на последнем из предложенных ей вопросов. Напомнив ей, что, давая присягу, она назвала себя Хеленой Болл, лорд-адвокат сказал:

«На суде было прочитано письмо с подписью «Хелена». Потрудитесь взглянуть на это письмо. Не вами ли оно написано?»

Прежде чем свидетельница успела ответить, декан факультета опротестовал вопрос. Судьи приняли протест. Миссис Болл удалилась. Она обнаружила сильное смущение, когда увидала письмо. Этот признак был истолкован различно, но в целом показания миссис Болл усилили впечатление в пользу подсудимого, произведенное показаниями его матери.

Следующие свидетельницы, обе школьные подруги миссис Макаллан, дали показания, возбудившие новый интерес. Они представили недостававшее звено в цепи доказательств в пользу подсудимого.

Первая из свидетельниц объявила, что она говорила миссис Макаллан о мышьяке как о средстве для улучшения цвета лица. Сама она никогда не употребляла мышьяк, но она читала, что штирийские поселяне употребляют его для очищения лица и для того, чтобы придать себе общий вид полноты и здоровья. Она утверждала клятвенно, что однажды сообщила об этом миссис Макаллан.

Вторая свидетельница, присутствовавшая при вышеупомянутом разговоре, подтвердила показания первой и прибавила от себя, что по просьбе миссис Макаллан она достала книгу, в которой говорилось об употреблении мышьяка штирийскими крестьянками, и сама отправила ее по почте в Гленинг на имя миссис Макаллан.

В этом во всех других отношениях решительном показании был один слабый пункт. Перекрестный допрос обнаружил его. Каждой из дам поочередно был задан вопрос, выразила ли им миссис Макаллан прямо или косвенно намерение принимать мышьяк для улучшения цвета лица, и обе отвечали на этот важный вопрос отрицательно. Миссис Макаллан слышала о лекарстве и получила книгу, но о своих намерениях не сказала ничего. Она только попросила обеих подруг сохранить этот разговор в тайне.

Не нужно было быть юристом, чтобы увидеть роковой пробел в доказательствах защиты. Всякий разумный человек из присутствовавших в суде понимал, что для оправдания подсудимого необходимо было доказать, что мышьяк был передан им жене или, по крайней мере, что она старалась приобрести его. В таком случае подозрения, выраженные в показаниях подсудимого, получили бы подтверждение хотя и косвенное, но настолько сильное, чтобы убедить всякого непредубежденного и здравомыслящего человека. Могла ли защита доказать это? Не истощила ли она уже все свои ресурсы?

Толпа ждала с напряженным вниманием появления следующего свидетеля. Между людьми, хорошо знавшими ход дела, прошел шепот, что суд готовится выслушать старого друга подсудимого, человека, о котором уже не раз было упомянуто, мистера Декстера.

После краткого промежутка между присутствовавшими произошло внезапное движение, сопровождавшееся сдерживаемыми восклицаниями любопытства и удивления. В ту же минуту вызван был новый свидетель, названный странным именем: