Онлайн чтение книги Закон и женщина
Глава XXIII. МОЯ СВЕКРОВЬ ИЗУМЛЯЕТ МЕНЯ

Я села на стул в почтительном отдалении от дивана, на котором уселась миссис Макаллан. Старушка улыбнулась и сделала мне знак сесть рядом с ней. По-видимому, она приехала ко мне не с враждебными чувствами.

— Я получила письмо от вашего дяди викария, — начала она. — Он просил меня навестить вас, и я исполнила его просьбу очень охотно, потому что без этого предлога я едва ли решилась бы явиться к вам. Мой сын поступил с вами так предосудительно, что мне, его матери, совестно глядеть вам в глаза.

Серьезно ли она говорила? Я слушала ее и глядела на нее в изумлении.

— Ваш дядя, — продолжала миссис Макаллан, — рассказал мне в своем письме, как вы переносите свое тяжелое испытание и что вы намереваетесь сделать. Бедный доктор Старкуэзер глубоко потрясен тем, что вы сказали ему, когда он был в Лондоне. Он просит меня попробовать уговорить вас отказаться от ваших планов и вернуться в его дом. Я далеко не согласна с вашим дядей, друг мой. Хотя я тоже считаю ваши планы сумасбродными и не имеющими ни малейшего шанса на успех, но я восхищаюсь вашим мужеством, вашей непоколебимой преданностью моему несчастному сыну после его непростительных поступков. Вы славная женщина, Валерия, и я приехала сюда, чтобы сказать это вам. Поцелуйте меня, дитя мое. Вы достойны быть женой героя, а вместо того судьба свела вас с самым малодушным из людей. Да простит мне Бог, что я говорю так о моем сыне. Но все это лежит у меня на душе, и я должна высказаться.

Слышать такие отзывы о Юстасе, хотя бы и от его матери, я не могла. Я овладела собой и решилась защищать мужа.

— Я горжусь вашим добрым мнением обо мне, миссис Макаллан, — сказал я, — но вы поражаете меня, извините, что я сознаюсь в этом прямо, говоря так презрительно о Юстасе. Я не могу согласиться с вами, что мой муж малодушнейший из людей.

— Конечно, нет, — возразила она. — Всякая хорошая женщина считает героем человека, которого любит, заслуживает он этого или нет. У вашего мужа множество прекрасных качеств, и я знаю их, может быть, лучше, чем вы. Но все его поведение относительно вас с той минуты, как он вошел в дом вашего дяди и до настоящего времени, было поведением в высшей степени малодушного человека. Как вы думаете, что сделал он теперь в виде искупления своей вины? Он вступил в благотворительное братство и отправился с красным крестом на плече на Испанскую войну, когда ему следовало бы быть здесь и на коленях вымаливать прощение у жены. Я называю это поведением малодушного человека. Некоторые назвали бы это более жестким словом.

Известие о муже поразило и встревожило меня. Я старалась покориться тому, что он покинул меня, я считала нашу разлуку временной, но все мои женские инстинкты возмутились против того, что вдали от меня он поставил себя в опасное положение. Он сознательно усилил мое беспокойство. Я сочла это жестоким с его стороны, но мне не хотелось сознаться в этом его матери. Я старалась казаться спокойной и опровергала ее заключение так твердо, как только могла. Миссис Макаллан продолжала осуждать его все с большим и большим жаром.

— Хуже всего то, что он не сумел понять вас, — сказала она. — Если бы он женился на женщине глупой, поведение его было бы еще понятно. Он поступил бы даже благоразумно, скрыв от глупой женщины свой первый брак и то, что он был героем ужасного процесса. Он был бы также прав, если бы для спокойствия обеих сторон покинул глупую жену после того, как она открыла истину. Но вы умны. При всей краткости моего знакомства с вами я поняла это, а он не понял. Почему он не открыл вам свою тайну с самого начала и овладел вашим сердцем под чужим именем? Почему он намеревался (как он сознался после сам) увезти вас в Средиземное море и потом поселиться за границей из опасения, чтобы на родине какой-нибудь нескромный друг не выдал вам его тайну? Как вы ответите на эти вопросы? Есть только один прямой ответ и одно объяснение его необъяснимого поведения. Мой бедный сын — он весь в отца, он нимало не похож на меня, — мой бедный сын малодушен, малодушен в своих суждениях, малодушен в своих действиях и, как все малодушные люди, упрям и безрассуден. Вот истина. Нечего краснеть и сердиться. Я люблю его не меньше вас. Я, как и вы, вижу его достоинства и считаю заслугой с его стороны то, что он выбрал себе жену умную и решительную и до того преданную ему, что она не позволяет говорить о его недостатках даже его матери. Милое дитя мое! Я люблю вас еще более за то, что вы ненавидите меня!

— Разве я сказала, что ненавижу вас? — воскликнула я, чувствуя, однако, нечто близкое к ненависти. — Я думаю только, что вы смешиваете малодушие с деликатностью. Наш несчастный Юстас…

— Человек деликатный, — докончила мою фразу непроницаемая миссис Макаллан. — Мы остановимся на этом, друг мой, и перейдем к разговору о другом. Желала бы я знать, согласимся ли мы хоть в этом.

— О чем вы желаете говорить, сударыня?

— Я не скажу ничего, если вы будете называть меня «сударыней». Скажите: «О чем вы хотите говорить, матушка?»

— О чем вы хотите говорить, матушка?

— О вашем намерении обратиться в кассационный суд и добиться справедливого вердикта для Юстаса. Неужели вы действительно думаете сделать это?

— Да.

Миссис Макаллан подумала с минуту.

— Вы знаете, как я восхищаюсь вашим мужеством и вашей преданностью моему несчастному сыну, — сказала она. — Вы знаете, что я не лицемерю. Но я не могу позволить вам добиваться невозможного и рисковать своим счастьем, своей репутацией, не постаравшись образумить вас, пока не поздно. Дитя мое, то, что вы забрали себе в голову, не может быть сделано. Откажитесь от своих планов.

— Я очень благодарна вам, миссис Макаллан…

— Матушка?

— Я очень благодарна вам, матушка, за ваше участие ко мне, но я не могу отказаться от моего намерения. Права я или нет, рискую я или нет, но я должна попробовать и попробую.

Миссис Макаллан посмотрела на меня внимательно и вздохнула.

— О, молодость, молодость! — сказала она грустно. — Блажен, кто молод! — Она овладела собой и обратилась ко мне почти сердито: — Но скажите, ради Бога, как вы намерены действовать?

В ту самую минуту, как она задала этот вопрос, мне пришло в голову, что она могла бы дать мне рекомендацию к Декстеру. Она должна была знать его как старого друга своего сына.

— Прежде всего я намереваюсь посоветоваться с Мизериусом Декстером, — сказала я смело.

Миссис Макаллан отшатнулась от меня с громким возгласом удивления.

— С ума вы сошли? — спросила она.

Я сказала ей, как и майору Фитц-Дэвиду, что я имела причины полагать, что Мизериус Декстер может помочь мне.

— А я, — возразила миссис Макаллан, — имею причины полагать, что весь ваш замысел — безумие и что, попросив совета у Декстера, вы попросите его у безумного. Не пугайтесь, дитя мое. Декстер безвреден. Я не хочу сказать, что он способен оскорбить вас или причинить вам какой-нибудь вред. Я говорю только, что молодой женщине в вашем печальном и щекотливом положении никак не следует делать своим союзником Мизериуса Декстера.

Странно! Миссис Макаллан почти дословно повторила предостережение майора. Тем не менее оно произвело такое же действие, как большая часть предостережений, оно только усилило мое упорство.

— Вы очень удивляете меня, — сказала я. — Все, что говорил мистер Декстер в суде, показалось мне вполне разумным.

— Конечно, — отвечала миссис Макаллан. — Стенографы и репортеры, прежде чем напечатать его показания, позаботились придать им приличную форму. Но если бы вы слышали то, что он действительно говорил, вы или почувствовали бы к нему отвращение, или посмеялись бы над ним, смотря по тому, как вы смотрите на вещи. Он начал скромным и довольно пристойным объяснением значения своего имени и сразу отнял у слушателей охоту смеяться над ним. Но в дальнейших показаниях его странности обнаружились. Он смешивал самым странным образом серьезное с бессмыслицами, был несколько раз призываем к порядку и едва не подвергся штрафу и аресту за неуважение к суду. Словом, он показал себя самим собой, то есть соединением самых странных и противоречивых качеств: то был ясен и разумен, то впадал в бред самого возмутительного свойства, как в припадке безумия. Я повторяю вам, что он вовсе не способен давать советы. Не ожидаете ли вы, что я представлю вас Декстеру?

— У меня была эта надежда, — ответила я. — Но после того, что вы сказали, я, конечно, отказываюсь от нее. Это не составляет большого лишения для меня, мне придется подождать только неделю. Ровно через неделю у майора Фитц-Дэвида будет обед, на который он обещал пригласить Мизериуса Декстера, чтобы познакомить его со мной.

— Я узнаю в этом майора, — воскликнула миссис Макаллан. — Если вы доверяете этому человеку, мне жаль вас. Он увертлив, как угорь. Вы, вероятно, просили его представить вас Декстеру?

— Да.

— Декстер презирает его, душа моя. Майор знает так же хорошо, как и я, что Декстер не поедет на его обед, и пользуется этим косвенным средством помешать вам прямо, как сделал бы честный человек.

Это было очень неприятной новостью для меня, но мое упрямство не допустило меня признать себя побежденной.

— Если мистер Декстер не приедет к майору, я напишу ему сама и попрошу его принять меня.

— И отправитесь к нему одна, если он согласится принять вас? — спросила миссис Макаллан.

— Одна.

— Вы говорите серьезно?

— Совершенно серьезно.

— Я не пущу вас одну.

— Позвольте спросить, как вы намереваетесь помешать мне ехать одной?

— Конечно, не иначе как отправившись с вами, упрямица. Я могу быть такой же настойчивой, как вы, когда нужно. Но заметьте, что я не хочу знать ваши планы, не хочу иметь ничего общего с ними. Мой сын покорился шотландскому вердикту, я тоже покорилась. Вы одна не хотите покориться и оставить дело в том положении, в каком оно теперь. Вы тщеславное и сумасбродное создание, но я тем не менее люблю вас и не пущу вас к Декстеру одну. Надевайте шляпку.

— Сейчас? — спросила я.

— Да, сейчас. Моя карета у подъезда, и чем скорее мы отделаемся, тем лучше для моего спокойствия. Одевайтесь и не мешкайте.

Я не заставила ее повторить приглашение, и спустя десять минут мы были на пути к Мизериусу Декстеру.

Таков был результат моего свидания с свекровью.