Онлайн чтение книги Замок Горменгаст
Глава семьдесят шестая

Теперь, после того как воды потопа достигли своей высшей точки и уровень воды не поднимался, нельзя было терять ни минуты, следовало прочесать все оставшиеся над водой части Замка, заглянуть всюду, где мог бы прятаться Щуквол; следовало один участок за другим окружать особо надежными людьми, которые, продвигаясь к центру этого участка, должны были – по крайней мере теоретически – рано или поздно найти и схватить опасного зверя. Такая тактика требовала участия практически всех здоровых мужчин. Графиня синим карандашом на карте отметила участки оставшейся над водой части Замка. Капитанам Поисковых Групп были даны соответствующие указания – обыскать каждый уголок, заглянуть в каждый дымоход, в каждый сток для воды. Однако, несмотря на то, что вода затопила значительную часть Замка, над водой еще оставалась достаточно большая его часть, где такой хитрый враг, как Щуквол, мог вполне надежно спрятаться. И действовать надо было немедленно – как только воды начнут отступать, шансы скрыться в освобождающихся от воды лабиринтах и неизведанных глубинах Замка будут все возрастать.

Конечно, воды будут спадать медленно, но Графиня полагала – и ничто не могло бы изменить этого мнения, – что время стало решающим фактором и что никогда больше не удастся получить возможность растянуть вокруг пегой твари такую плотную сеть. Уже тогда, когда вода освободит всего лишь один этаж, откроются сотни помещений, неисчислимое количество коридоров и переходов. Нет, нельзя было терять ни минуты.

Обдумывая действия по поимке Щуквола, Графине пришлось принимать во внимание не только «главный театр операции», в который включались все сухие этажи и «мокрый этаж» (наполовину залитый водой этаж, по которому сновали суда, изготовленные Резчиками, многие лодки, сделанные ими, покачивались, привязанные, у лестниц, под каминными полками, отбрасывая разноцветные блики по воде), но и те части Замка, которые превратились в острова, отрезанные от основной части водяными пространствами. К счастью, большая часть разбросанных вокруг и практически нескончаемых ответвлений центрального массива Замка оказалась под водой и соответственно Щуквол там прятаться не мог, однако торчащих над водой башен и небольших островов было вполне достаточно, и к ним можно было добраться вплавь. Не следовало также забывать и про Гору Горменгаст, к которой вполне можно было добраться на каком-нибудь сподручном плавучем средстве. Однако Графиня была почти уверена в том, что Щукволу – если он вообще был жив – не удалось добраться туда, и не только потому, что каждый вечер проверялось наличие всех лодок и ни одна пока не исчезла, но и потому, что вокруг Замка стояло постоянное оцепление из разноцветных лодок, сквозь которое Щукволу не удалось бы прорваться ни днем, ни ночью.

Главным в стратегических расчетах Графини было то, что убийце нужно было чем-то питаться (что касается питья, то вокруг простиралось целое море воды) – значит, следует перерезать ему доступ к запасам продовольствия.

Вскоре было получено мрачное доказательство тому, что Щуквол не погиб в результате несчастного случая и не умер голодной смертью, что он жив и действует: было обнаружено тело с камнем, засевшим во лбу, плавающее в воде около перевернутой лодки лицом вниз. После осмотра тела, Доктор Хламслив заявил, что этот человек был убит всего несколько часов назад.

Штаб Графини размещался теперь в длинной, узкой комнате, которая располагалась прямо над «этажом лодок». Тут она выслушивала все сообщения, отдавала приказы, разрабатывала свои планы, изучала старые карты и приказывала изготовлять новые – тех частей Замка, которые исследовались только теперь. Графиня желала быть в курсе всего, желала знать все в мельчайших деталях с тем, чтобы в ее генеральном плане операции не было ни единого пробела.

Закончив все самые неотложные дела, Графиня поднялась из-за стола, повернула голову к щеглу, который сидел у нее на плече, прищелкнула языком и, двигаясь как всегда тяжело и с неостановимой уверенностью, уже была готова покинуть комнату, когда в дверях появился запыхавшийся посыльный.

– В чем дело? Что-то случилось? – спросила Графиня.

– Его светлость Герцог Тит. он, ваша милость…

– Что с Титом? – Графиня резко вскинула голову.

– Он тут.

– Где тут?

– У ваших дверей, ваша милость. Он говорит, что у него для вас важные вести.

Графиня тут же подошла к двери и распахнула ее. Тит сидел на полу, положив голову на колени; его мокрая одежда была вся изорвана, на руках и ногах синяки и царапины, слипшиеся волосы были в грязи.

Когда дверь открылась, Тит не поднял голову. У него просто не было на это сил. Их едва хватило на то, чтобы добраться до двери Графини. Он лишь смутно осознавал, где находится, почему сидит на полу – слишком много сил было отдано на то, чтобы карабкаться по высоким стенам, брести по горло в воде по залитым коридорам, ползти по покатым крышам, где от одного взгляда вниз, кружилась голова; преодолевая все препятствия, отыскивая дорогу, он был движим одной мыслью – добраться до заветной двери. И когда он к ней добрался, то рухнул на пол.

Графиня тяжело опустилась на колени рядом со своим сыном. Тит с трудом разлепил глаза и поднял голову. Странно, почему его мать стоит рядом с ним на коленях? И он снова закрыл глаза. Наверное, это ему снится. До него словно издалека донесся чей-то голос, вопрошавший: «Ну где же эта бутылка?». Потом, чуть попозже, он почувствовал, как ему приподнимают голову и приставляют к губам холодный край бокала.

Тит сделал несколько глотков обжигающей жидкости. И когда он снова открыл глаза, то уже осмысленно посмотрел вокруг – он уже твердо знал, где находится и почему.

– Мама! – прошептал он.

– Рассказывай, что случилось? – произнесла Графиня бесцветным голосом.

– Я видел его.

– Кого?

– Щуквола.

Графиня оцепенела; казалось, что рядом с Титом стоит глыба льда.

– Это неправда. – медленно произнесла Графиня после непродолжительного молчания, – Почему я должна верить тебе?

– Потому, что это правда.

Графиня еще ниже склонилась над Титом и с обманчивой нежностью взяла его за плечи своими могучими руками. Этим жестом она хотела несколько смирить бурю, которая бушевала в ее сердце. Тит чувствовал в мягкой хватке ее пальцев убийственную силу рук.

Наконец Графиня спросила:

– Где? Где ты видел его?

– Я могу показать… там… в северной части Замка.

– Давно?

– Точно не могу сказать… несколько часов тому назад… он заплыл в окно… на моей лодке… он украл у меня лодку…

– А он тебя видел?

– Нет.

– Ты уверен в этом?

– Да.

– В северной части, говоришь… За Чернокаменным Массивом?

– Значительно дальше. Поближе к Каменной Собачьей Голове и Ангельским Стенам.

– Прекрасно! – воскликнула Графиня так громко и таким хриплым голосом, что Тит невольно дернулся назад. Графиня, вперив взор в Тита, медленно сказала:

– Если это так, то мы его поймаем. – Глаза у нее превратились в щелки. – Но как тебе удалось оттуда выбраться? Без лодки? Ты что перебрался через Северные Острые Камни?

– Да, наверное, если это так называется…

– Да, ты мог оттуда выбраться только одним путем… Это район, лежащий за Красными Башнями и Серебряными Стенами. Теперь, благодаря картам, которые мне составили, я точно знаю, где ты был. То место называется Двойными Пальцами, там начинаются Крутые Уступы и сужаются Черные Стены. Но, скорее всего, между Пальцами теперь должна быть вода. Там должно было образоваться нечто вроде бухты. Я права?

– Да, там действительно есть место, которое напоминает залив, – сказал Тит. – Я думаю, что это именно то место.

– Я прикажу немедленно окружить весь тот район. На всех уровнях! И на воде и на сухих этажах!

Графиня грузно и величаво поднялась на ноги и, повернувшись к одному из людей, собравшихся вокруг, приказала:

– Немедленно разыскать и прислать сюда Капитанов Поисковых Групп. Поднять мальчика с полу. Уложить в постель. Накормить. Дать сухую одежду. Он должен поспать. К сожалению, долго спать ему не придется. Патрулировать на лодках район Острых Камней денно и нощно. Все Поисковые Группы отправить к Двойным Пальцам. Разослать посыльных с моими приказами. Операция начинается через час.

Графиня повернулась к Титу, который приподнялся, опираясь на одно колено. Когда он встал на ноги и посмотрел на мать, та сказала:

– Поспи немного. Ты поступил, как нужно. Горменгаст будет отмщен. Сердце Замка здорово… Но ты несколько удивил меня.

– Я это сделал не ради Горменгаста.

– Не ради Горменгаста?

– Нет, мама.

– Тогда – ради кого и для чего?

– Все произошло… просто случайно, – стал пояснять Тит, сердце его бешено колотилось. – Я просто случайно там оказался… – Тит понимал, что ему следует попридержать язык, но он даже дрожал от нетерпения побыстрее выложить опасную правду и уже не мог остановиться. – Я рад, что Щуквол был обнаружен благодаря мне, но пришел я сюда, к вашей двери, не ради обеспечения безопасности Горменгаста и не ради поддержания его чести… нет, не ради этого… хотя я рад, что именно благодаря мне Щуквола наконец окружат и поймают… Я выполнял не свой долг перед Горменгастом… нет… я просто ненавижу Щуквола. и по совсем другим причинам.

Наступившая тишина была такой густой, что, казалось, до нее можно дотронуться. Потом сквозь нее, как мельничные жернова, упали слова:

– По… каким… другим… причинам?

В голосе Графини было нечто столь холодное и безжалостное, что Тит внутренне весь сжался. Никогда раньше Тит не позволял себе так разговаривать со своей матерью, он переступил невидимые границы, он высказал то, что высказывать нельзя.

Снова раздался ледяной голос, в котором уже не слышалось ничего человеческого:

– Какие причины?

Несмотря на то что Тита одолевала крайняя усталость, он почувствовал, как в нем на поверхность его физической слабости всплывает некая моральная сила, поддержанная нервной энергией. Он вовсе не собирался сообщать о своих чувствах, никоим образом он не предполагал даже намеком дать знать матери о своих тайных бунтарских мыслях, и он прекрасно понимал, что никогда не рискнул бы это сделать, если бы задумал все заранее. Но после того как у него невольно вырвалось признание, после того как он открыл, что в нем живут предательские – по отношению к Горменгасту – мысли, он решил идти до конца. И подняв голову, выкрикнул:

– Хорошо, я скажу вам!

Грязные пряди волос упали ему на лицо. В его глазах пылал вызов – после многих лет скрываемого неприятия того, что воплощал в себе Горменгаст, оно выплеснулось наружу. Он зашел слишком далеко, и пути назад не было. Графиня стояла совершенно неподвижно, возвышаясь над Титом как монумент. Тит, одолеваемый слабостью и обуреваемый чувством непокорности, видел ее массивную фигуру словно в тумане.

– Да, я скажу вам. Можете смеяться, если желаете, но я сделал все, чтобы поскорее сообщить о Щукволе, потому что он украл мою лодку, потому что он нанес страшную обиду Фуксии, потому что он убил Флэя… Он внушает мне страх… Мне все равно, действительно ли он пытался восстать против Замка – все это восстание заключается в воровстве, жестокости, подлом убийстве… Мне наплевать, называется ли это бунтом или нет. Мне наплевать, здорово ли, как вы выразились, сердце Горменгаста или нет. Я не хочу быть здоровым в том смысле, какой вы вкладываете в это слово! Всякий, кто послушно выполняет, что ему говорят, будет по-вашему здоров. А я хочу жить по-своему! Неужели вы не понимаете! Неужели не понимаете! Я хочу быть сам по себе, я хочу быть таким, каким сам себя сделаю, я хочу быть просто человеком, настоящим живым человеком, а не символом, каким-то сердцем Горменгаста! Вот те причины, о которых вы спрашивали! Щуквол должен быть пойман и… убит. Он убил Флэя, он нанес тяжкую обиду Фуксии. Он украл мою лодку. Разве этого недостаточно? А Горменгаст пускай катится к черту!

В наступившей невыносимой тишине стали слышны быстро приближающиеся шаги. Но казалось, прошла целая вечность, прежде чем шаги замерли, и перед Графиней предстал человек, явно чем-то очень смущенный. Он стоял с опущенной головой, руки у него дрожали, и он смиренно ждал разрешения сообщить, с чем пришел. С трудом оторвав свой взгляд от сына, Графиня повернулась к посыльному.

– Ну, – прошептала она, – что вы хотите сообщить?

Посыльный поднял голову, но некоторое время ничего не мог сказать. Губы раздвинулись, рот приоткрылся, но никаких звуков не последовало. Однако в его глазах Тит увидел нечто, что заставило вскочить на ноги, а сердце сжаться от страшного предчувствия. Тит сделал шаг к посыльному и невольно выкрикнул:

– Нет, нет, только не Фуксия!

Но не успев еще договорить, Тит знал, что с Фуксией случилось что-то ужасное.

Посыльный, стоявший перед Графиней, сказал:

– Ее милость госпожа Фуксия… утонула.

Услышав эти слова, Тит почувствовал, как в душе его произошла какая-то страшная перемена. И перемена эта была совершенно неожиданной. Теперь Тит точно знал, что ему нужно делать, он знал, на что способен, в нем не осталось страха. Смерть сестры была последним гвоздем, окончательно скрепив внутреннюю структуру, которой завершилось строительство личности Тита; дом выстроен, и хотя едва стихли удары молотка, в нем уже можно жить.

Смерть летающей девочки завершила детство Тита. Когда молния убила ее, гибкость детского мировосприятия уступила место пружинящей жесткости тела и духа. А смерть Фуксии отпустила эту пружину. Тит был не просто мужчиной, он был мужчиной, готовым к действию, – а это встречается так редко. Сжатая пружина расправлялась. Тит позабыл об усталости.

Энергией, которая питала его, был гнев; могучая, сметающая вспышка гнева все в нем перевернула. По сравнению с ней его эгоистическая вспышка, развязавшая язык – что само по себе было делом достаточно опасным и чреватым непредсказуемыми последствиями, – казалась уже чем-то малозначительным, хотя и потрясшим его мать и всех, кто стоял рядом, ибо все воспринимали Тита не столько как замкнутого, угрюмого человека, сколько как некий символ, лишенный всяких человеческих чувств.

Фуксия мертва! Фуксия, его темноволосая сестра, его дорогая сестричка…

– Боже, праведный Боже! – вдруг вскричал Тит. – Где? Где ее нашли? Где она сейчас? Где? Скажите быстрей, где? Я должен знать! Я должен ее видеть!

Потом, повернувшись к матери, добавил, но уже совсем другим тоном.

– Это дело рук «пегого зверя»! Убил ее он! Мать, он убил твою дочь! Кто еще мог бы это сделать? Кто мог бы посметь тронуть хоть волос на ее голове? Этот зверь смелее, чем можно было предположить! Боже, мама, поскорее отправляйте вооруженных людей! Все, кто может носить оружие, должны быть в деле! Моя усталость улетучилась! Я готов идти сейчас же и показывать дорогу! Я хорошо запомнил то окно, в которое он заплыл. Его можно окружить. Но добираться туда лучше всего на лодках, это будет быстрее и вернее. И не нужно карабкаться через Северные Острые Камни. Просто следует сейчас же отправить лодки. Все лодки, какие можно, с вооруженными людьми! Я видел его, мама, видел этого убийцу моей сестры!

Тит неожиданно повернулся и обратился к гонцу, принесшему страшную новость.

– Где Фуксия сейчас?

– Она в особой комнате, которую специально приготовил Доктор Хламслив, совсем недалеко от лазарета. Доктор находится сейчас там, с ней.

И тут раздался голос Графини, тихий, глубокий; она обращалась к Старшему Офицеру:

– Следует уведомить Резчиков, что они понадобятся для участия в захвате убийцы. Приготовить все плавучие средства, законченные и незаконченные, все, что может держаться на воде. Вывести все лодки, уже находящиеся на плаву, на патрулирование. Раздать оружие всем, кто может с ним обращаться!

Потом, повернувшись к человеку, рассказавшему о том, где находилось тело Фуксии, Графиня приказала:

– Ведите нас, показывайте дорогу.

Графиня и Тит в молчании шли за гонцом; когда до лазарета осталось несколько десятков шагов, Графиня, не поворачивая головы к Титу, сказала:

– Если бы ты не был болен…

– А я вовсе не болен! – воскликнул Тит, перебив мать.

– Прекрасно, но ты когда-то жаловался на потерю памяти… Ты уверен, что с тобой все будет…

– Со мной все будет в порядке. Я готов ко всему.

Тит не ощущал никакого страха; его самого поражало то, что у него откуда-то взялись силы, что в нем бурлит нервная энергия. Однако все чувства были приглушены переполняющей его существо болью, вспыхнувшей, как только он узнал о смерти Фуксии. Сквозь эту боль выплескивался бурлящий гнев, направленный на Щуквола, которого Тит считал виновным и в смерти Фуксии. Выбравшийся из мертвых глубин одиночества, Тит потерял всякий страх перед живыми, даже перед такой матерью, как Графиня.

Когда дверь комнаты, к которой привели Тита и Графиню, открылась, у открытого окна они сразу увидели высокую, худую фигуру Доктора, стоящего совершенно неподвижно и неестественно прямо. Комната была небольшой, с низким деревянным потолком и безукоризненно чистым деревянным настилом на полу. Был ясно, что пол недавно выскоблен и вымыт, вычищены были и стены и потолок.

У стены слева от входа на деревянных ящиках стояли носилки, а на носилках была распростерта Фуксия, укрытая до плеч простыней. Ее очень трудно было узнать.

Доктор Хламслив повернулся к вошедшим, но, казалось, не узнал ни Тита, ни Графиню, – он смотрел словно бы сквозь них. Однако он тут же направился к двери и, проходя мимо Тита, слегка притронулся к руке брата той, которая была им так, оказывается, любима. Щеки Хламслива были мокрыми от слез, а стекла очков так запотели, что он спотыкался. Подойдя к двери, он никак не мог найти ручку. Титу пришлось помочь ему. Хламслив вышел в коридор, остановился, снял очки и, склонив голову и невидящим взглядом уставившись на очки в руке, стал протирать их шелковым платком. Весь вид его был воплощением скорби.

Тит и Графиня остались в комнате. Мать и сын, погруженные в себя, стояли молча. Если бы они не их горе, молчание могло бы смущать обоих, но ни Тит, ни его мать даже и не пытались утешить друг друга, разделить горе.

На лице Графини не появилось никакого особого выражения, однако простыню, наброшенную на тело Фуксии, она подтягивала повыше с такой бесконечной нежностью и осторожностью, словно боялась неловким движением разбудить свою доченьку, которую укрывала получше, беспокоясь, как бы ей не было холодно.