Онлайн чтение книги Занавес опускается
Глава одиннадцатая. РОДЕРИК В АНКРЕТОНЕ

I

– При нашей профессии знакомишься с занятными образчиками человеческой натуры, – сказал Фокс, когда они ехали назад, в Скотленд-Ярд. – Я это говорил и раньше, факт остается фактом.

– Да, пожалуй, – согласился Родерик.

– К примеру, этот субъект, с которым мы только что расстались, – продолжал Фокс, словно что-то доказывая. – Форменный ротозей! И в то же время в своей области он, должно быть, прекрасный специалист.

– Бесспорно.

– Вот видите! Работает отлично, а поглядеть на него, кажется, может и пьесу потерять, и актеров, да еще и заблудится по дороге в театр. И потому я задаю себе вопрос, такой ли уж он на самом деле растяпа?

– Думаете, притворяется?

– Некоторых сразу не раскусишь, – пробормотал Фокс и провел рукой по лицу, словно отгоняя мысли о Томасе Анкреде. – Как я понимаю, сэр, теперь нам предстоит беседа с врачом?

– Да, увы. Я посмотрел расписание. Ближайший поезд через час. В Анкретоне мы будем только после полудня. Возможно, придется заночевать в тамошней деревушке. Сейчас захватим в Ярде наше походное снаряжение, я поговорю с заместителем комиссара и позвоню Агате. Мало у нас забот, так теперь еще и это!

– Похоже, нам от этой истории не отмахнуться, сэр. Как вы думаете?

– Кое-какие надежды у меня еще остались. То, что рассказал Томас, ровным счетом ни черта не доказывает. Пропала банка с крысиным ядом, потом ее нашли на чердаке. Кто-то прочитал книгу о бальзамировании и построил сложную версию, основанную исключительно на спорных догадках. В том виде, в каком эта гипотеза существует сейчас, ее юристам не предложишь – разнесут в пух и прах.

– Но допустим, мы все-таки получим ордер на эксгумацию. И допустим, экспертиза обнаружит следы мышьяка. Учитывая, что покойного бальзамировали, наличие мышьяка ничего не подтвердит.

– Напротив, – сказал Родерик. – Как мне сдается, Фокс, наличие мышьяка подтвердит все.

Фокс медленно повернулся и поглядел на него.

– Что-то я не очень вас понимаю, мистер Аллен.

– Я пока вовсе не уверен, что прав. Надо будет кое-что уточнить. В поезде я вам объясню. Пойдемте.

Он зашел к заместителю комиссара, и тот с видом знатока принялся рассуждать, этично ли следователю вести дело, если его жену могут вызвать в качестве свидетеля.

– Конечно, дорогой Рори, если, паче чаяния, дойдет до суда и вашу жену обяжут давать показания, мы будем вынуждены кое в чем пересмотреть наши позиции. Но пока, думаю, будет гораздо разумнее, если все вопросы ей зададите вы, а не кто-нибудь посторонний… например, Фокс. Короче, поезжайте в Анкретон, поговорите с туземным лекарем, а потом сообщите нам, какое у вас мнение. Будет досадно, если действительно что-то всплывет. Желаю удачи.

Перед выездом Родерик взял у себя со стола второй том «Судебной медицины», где немало места отводилось описанию различных ядов. В поезде он посоветовал Фоксу ознакомиться с некоторыми страницами. Фокс надел очки, и по тому, как он знакомо поднял брови и засопел, Родерик понял, что его старый друг читает с вниманием.

– Да, – снимая очки, сказал Фокс, когда поезд уже подъезжал к Анкретон-Холту, – это, конечно, меняет дело.

II

Доктор Уитерс был невысок ростом и толстоват, но в его манере держаться почти не ощущалось того довольства жизнью, что обычно присуще мужчинам с брюшком. Когда он вышел к ним в прихожую, по запахам, доносившимся из глубины дома, они догадались, что Уитерс только что закончил обедать. Взглянув на служебное удостоверение Родерика, он провел их в свой кабинет и сел за стол, причем так решительно, будто старался скрыть усталость.

– Что беспокоит? – спросил он.

Вполне традиционное для врача начало разговора. Как показалось Родерику, эта фраза вырвалась у доктора непроизвольно.

– Надеемся, особых поводов для беспокойства нет. Если вы не против, я хотел бы задать несколько вопросов в связи со смертью сэра Генри Анкреда.

Сквозь профессиональную участливость в глазах Уитерса проглянул настороженный интерес. Резко подняв голову, он уставился на Родерика, затем перевел взгляд на Фокса.

– Да, пожалуйста, – сказал он. – Если есть такая необходимость, спрашивайте. Но в чем дело? – Он все еще держал в руках удостоверение Родерика и сейчас снова на него посмотрел. – Уж не хотите ли вы сказать… – начал он, но тут же оборвал себя. – Итак, какие у вас вопросы?

– Я думаю, лучше сразу объяснить вам суть дела. – Родерик вынул из кармана копию анонимного письма и протянул ее Уитерсу. – Сегодня утром Томас Анкред принес нам восемь таких писем.

– Пакость и вздор! – возвращая письмо, заявил Уитерс.

– Хочу надеяться. Но когда к нам поступают такие писульки, мы обязаны разобраться.

– Хорошо, я слушаю.

– Свидетельство о смерти сэра Генри выписали вы, и…

– …и мне не следовало этого делать, если я не был уверен в причине смерти, – так, что ли?

– Совершенно верно. Будьте другом, доктор, помогите нам отправить эти письма в мусорную корзину: объясните, только не по-научному, а доступным языком, отчего умер сэр Генри?

Немного поворчав, Уитерс подошел к своей картотеке и вытащил какую-то карточку.

– Пожалуйста, – сказал он. – Это самый свежий материал. Я ездил к нему в Анкретон регулярно. Здесь все за последние полтора месяца.

Родерик взглянул на карточку. Обычная история болезни: даты медицинских осмотров и соответствующие заключения. В большинстве они были написаны неразборчиво и мало что говорили не медику. Но последняя запись была лаконичной и ясной: «Скончался. Смерть наступила двадцать пятого ноября между половиной первого и двумя часами ночи».

– Понятно, – кивнул Родерик. – Спасибо. А вы не могли бы кое-что здесь расшифровать?

– Он страдал язвенной болезнью желудка и нарушением сердечной деятельности, – сердито сказал Уитерс. – Был крайне неразборчив в еде. В тот вечер самым возмутительным образом нарушил диету, выпил шампанского, и к тому же, как с ним часто бывало, впал в ярость. По тому, в каком виде была его комната, я сделал вывод, что у него случился сильный приступ гастроэнтерита с последующей остановкой сердца. Добавлю, что, если бы мне заранее сказали, как он проведет тот вечер, я бы ожидал именно такого развития событий.

– То есть вы бы ожидали, что он умрет?

– Подобный прогноз был бы верхом непрофессионализма. Просто я ожидал бы серьезных последствий, – сухо сказал Уитерс.

– К диете он относился легкомысленно?

– В общем, да. Бывали случаи, когда он ее непозволительно нарушал.

– Но тем не менее оставался жив?

– Как говорится, все до поры до времени.

– Понятно, – Родерик снова взглянул на карточку. – Может быть, расскажете, в каком виде вы застали комнату и труп?

– А может быть, это вы, господин старший инспектор, должны сначала кое-что мне рассказать? Что, кроме этих абсолютно возмутительных анонимок, побудило вас учинить мне допрос?

– В семье подозревают, что смерть произошла в результате отравления мышьяком.

– Боже праведный и сто чертей в придачу! – закричал Уитерс, потрясая кулаками над головой. – Ох уж эта семейка! – Казалось, в душе его идет борьба. – Простите мне этот срыв, – наконец сказал он. – В последнее время у меня очень много работы, сплошная нервотрепка… Анкреды довели меня до предела – все семейство. Но позвольте узнать, что натолкнуло их на мысль о мышьяке?

– Долго рассказывать, – осторожно сказал Родерик. – В этой истории фигурирует банка с крысиной отравой. Добавлю, хотя это тоже очень непрофессионально, что, если, по вашему мнению, состояние комнаты и вид трупа напрочь исключают гипотезу об отравлении мышьяком, я буду очень рад.

– Нет, в этом смысле ничего определенного я сказать не могу. Почему? Потому что: а) когда я приехал, комната была уже убрана и б) сообщенные мне сведения, а также внешний вид трупа дают основания констатировать сильный приступ гастроэнтерита, но отнюдь не исключают и отравление мышьяком.

– Черт! – пробурчал Родерик. – Я так и подозревал.

– А как, интересно, этот старый дурак сумел наесться крысиной отравы? – Уитерс нацелил на Родерика указательный палец. – Ну-ка растолкуйте.

– Они считают, что он не сам ее наелся, – объяснил Родерик. – По их мнению, яд ему подсыпали.

Выставленная вперед рука сжалась в кулак с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Через мгновение, словно маскируя допущенную оплошность, доктор разжал ладонь и внимательно оглядел свои ухоженные ногти.

– Да, конечно, письмо на это намекает, – сказал он. – Анкреды могут и не такое выдумать. Кого же подозревают в убийстве? Случайно не меня?

– Еще не знаю, – непринужденно сказал Родерик.

– Что за дикая мысль! – откашлявшись, натянуто добавил Фокс.

– Они требуют эксгумации? Или вы сами на ней настаиваете?

– Пока у нас нет для этого достаточных оснований. Вскрытие вы не производили?

– Когда известно, что больной может умереть в любую минуту и диагноз ясен заранее, вскрытие не производят.

– Что ж, вполне разумно. Доктор Уитерс, позвольте я объясню вам сложившуюся ситуацию и наше к ней отношение. Имеется целый ряд странных обстоятельств, и мы обязаны в них разобраться. Вопреки распространенному заблуждению полиция в подобных случаях отнюдь не горит желанием собрать кучу улик, указывающих на необходимость эксгумации. Если выясняется, что все подозрения сущая чепуха, полиция, как правило, с радостью прекращает расследование. Предоставьте нам хотя бы один веский аргумент, перечеркивающий версию с мышьяком, и мы будем чрезвычайно благодарны.

Уитерс замахал руками.

– Я не могу вот так сразу дать неопровержимые доказательства, что отравления мышьяком не было. В девяноста девяти случаях из ста, когда смерть вызвана болезнью желудка и сопровождается рвотой и поносом, без специальных анализов ничего не установишь. Если уж на то пошло… – Он замолчал.

– Да-да? – подбодрил Родерик.

– Если уж на то пошло, то, застань я комнату в том состоянии, в каком она была в момент смерти, я, вероятно, тогда же сделал бы необходимые анализы, просто чтобы исключить сомнения в правильности диагноза – мы, врачи, в таких вопросах очень щепетильны. Но к моему приезду комнату уже вымыли.

– Кто распорядился ее вымыть?

– Откуда я знаю, голубчик? Возможно, Баркер, или Полина, или Миллеман – любой, кому первому пришло в голову. Тело они, правда, не двигали, им было неприятно. Да они и вряд ли смогли бы изменить его положение. Труп успел окоченеть, что, кстати, позволило мне определить время смерти. Когда я снова приехал туда, попозже, они, конечно, уже привели покойника в надлежащий вид, и я догадываюсь, каково было Миллеман руководить этой процедурой в то время, как остальные в истерике метались по дому, а Полина вопила: «Дайте и мне обрядить папочку в последний путь!»

– О господи!

– Да, они такие. Короче, как я уже говорил, нашли его на кровати, он лежал скорчившись, комната была в непотребном состоянии. А когда я приехал, старухи горничные уже выносили ведра и вся комната воняла карболкой. Они даже ухитрились сменить постельное белье. Кстати, я приехал только через час после звонка. Принимал роды.

– Теперь о стригущем лишае… – начал Родерик.

– А, вы и про это знаете? Да, не повезло детям. У Панталоши, к счастью, стало проходить.

– Как я понимаю, доктор, вы не боитесь назначать сильные препараты, – дружелюбно заметил Родерик.

В кабинете повисла тишина.

– Позвольте узнать, откуда вам в таких подробностях известны мои методы? – подчеркнуто спокойно спросил Уитерс.

– Мне говорил Томас Анкред. – Родерик заметил, что лицо у доктора тотчас вновь порозовело. – А что тут такого?

– Не люблю, когда о моих больных сплетничают. Я было подумал, вы говорили с нашим аптекарем. У меня к нему есть некоторые претензии.

– Вы помните тот вечер, когда детям давали лекарство? Кажется, девятнадцатого, в понедельник. Я не ошибаюсь?

Уитерс пристально на него посмотрел.

– А при чем тут?.. – начал он, но, похоже, передумал. – Да, помню. Почему вас это интересует?

– В тот вечер над сэром Генри бестактно подшутили, и подозрение пало на Панталошу. Рассказывать долго, не буду вас утомлять, скажите только одно: могла она в тот вечер нахулиганить? Я хочу сказать, могла ли физически? То, что по характеру она хулиганка, сомнений не вызывает.

– В котором часу это случилось?

– Предполагается, что она заходила в гостиную во время ужина.

– Исключено. Я приехал в полвосьмого… Одну минутку. – Он порылся в картотеке и извлек еще одну карточку. – Вот! Под моим наблюдением детей взвесили, я определил каждому его дозу и засек время. Панталоше дали лекарство ровно в восемь и тут же уложили в постель. Пока укладывали остальных детей, мы с мисс Эйбл сидели у входа в спальню. Я оставил ей список моих вызовов на ближайшие сутки, чтобы в случае чего она быстро меня нашла. Уехал я уже в десятом часу, и, пока я там был, эта маленькая бандитка никуда не отлучалась, гарантирую. Я сам заходил к детям. Она спала, пульс у нее был в норме – короче, никаких отклонений.

– Тогда Панталоша отпадает, – пробормотал Родерик.

– А что, та хулиганская шутка как-то связана с предметом нашего разговора?

– Не уверен. Тут вообще слишком много разных нелепостей. Если у вас есть время и настроение, могу рассказать.

Уитерс посмотрел на часы.

– В моем распоряжении всего двадцать три минуты. Через полчаса я должен быть у больного, а до этого хочу еще послушать результаты скачек.

– Мне хватит и десяти минут.

– Тогда рассказывайте. Очень интересно, какая может быть связь между хулиганской шуткой, подстроенной в понедельник девятнадцатого, и смертью сэра Генри от гастроэнтерита в ночь с субботы на воскресенье, двадцать пятого. Даже если это полный бред, послушаю с удовольствием.

Родерик рассказал о шутках с красками и об остальных проделках. Уитерс слушал с недоумением и сердито похмыкивал. Когда Родерик дошел до эпизода с летающей коровой, доктор перебил его.

– Панталоша отвратительный ребенок и способна на любое хулиганство, – сказал он, – но, как я уже подчеркнул, она никоим образом не могла подложить эту надувную подушечку, равно как и не могла нарисовать корову на картине миссис… – он вдруг запнулся. – Эта дама случайно не?..

– Да, она моя жена, – кивнул Родерик. – Так уж получилось, но об этом не будем.

– Боже мой! Какое необычное совпадение!

– Необычное и в данном случае весьма неприятное. Вы ведь не закончили?

– В тот вечер девочка слишком неважно себя чувствовала, так что ни о чем подобном и речи быть не может. Кроме того, вы сами сказали, что мисс Эйбл – между прочим, очень толковая девушка – ручается за нее головой.

– Да.

– Прекрасно. В таком случае все эти идиотские шутки подстроил какой-то другой болван, скорее всего Седрик – он отъявленный прохиндей. Тем не менее я не вижу тут никакой связи со смертью сэра Генри.

– Я вам еще не рассказал, как в судке для сыра нашли книгу о бальзамировании, – вставил Родерик.

Доктор открыл рот, но удержался от комментариев, и Родерик довел рассказ до конца.

– Как видите, эта заключительная шутка по стилю близка к остальным, а принимая во внимание тот факт, что сэра Генри бальзамировали…

– Понимаю. Поскольку в этой книжке говорится про мышьяк, они немедленно пришли к дурацкому выводу…

– Подкрепленному тем фактом, что в чемодане мисс Оринкорт нашли банку с крысиной отравой, в состав которой тоже входит мышьяк – не следует об этом забывать.

– Банку подкинул все тот же остряк! – убежденно воскликнул Уитерс. – Готов поспорить: банку подкинули!

– Да, такую возможность исключать не стоит, – согласился Родерик.

– Совершенно верно, – неожиданно подал голос Фокс.

– Черт возьми, не знаю, что и сказать. – Уитерс покачал головой. – Какому врачу понравится, когда намекают, что он был невнимателен или ошибся? А речь идет об очень грубой ошибке. Учтите, я ни на секунду не допускаю, что тут есть хоть крупица истины, но уж если Анкреды решат поднять шум и всем скопом завопят: «Мышьяк!..» Постойте-ка! А с бальзамировщиками вы говорили?

– Еще нет. Но поговорим обязательно.

– Сам-то я в бальзамировании ни черта не понимаю, – пробормотал Уитерс. – Может быть, эта древняя книжица и выеденного яйца не стоит.

– У Тейлора в «Судебной медицине» на эту тему тоже кое-что есть, – заметил Родерик. – Как он пишет, для бальзамирования используют антисептики, обычно мышьяк, что в случаях намеренного отравления мешает выявить истинную причину смерти.

– Тогда что же даст эксгумация? Ничего.

– Я не целиком уверен в своей гипотезе, но полагаю, эксгумация со всей определенностью покажет, отравили сэра Генри или нет, – сказал Родерик. – Сейчас объясню почему.

III

В «Анкретонском трактире» Фокс и Родерик подкрепились отлично приготовленной тушеной зайчатиной и выпили по кружке местного пива. Хозяйка этой симпатичной маленькой пивной заверила Родерика, что при необходимости они с Фоксом смогут у нее переночевать.

– Боюсь, нам и в самом деле придется воспользоваться ее гостеприимством, – сказал Родерик, когда они вышли на улицу.

Деревня была освещена неярким зимним солнцем; на главной улице, кроме пивной и дома доктора Уитерса, располагались почта, часовня, магазин тканей и книжный киоск, клуб, аптека и несколько маленьких домиков. За грядой холмов золотились на фоне темного леса готические окна, многочисленные башни и невообразимо разномастные трубы замка Анкретон, с задумчивым и слегка деланным величием глядевшего на деревушку сверху вниз.

– А вот, значит, и аптека мистера Джунипера, – задержавшись перед витриной, сказал Родерик. – Приятная у него фамилия, Фокс, правда? Э. М. Джунипер[27]Джунипер (juniper) в переводе с английского означает «можжевельник».. Это сюда приезжали Агата и мисс Оринкорт в тот ненастный вечер. Давайте-ка и мы с вами навестим мистера Джунипера.

Но почему-то он не спешил войти в аптеку и, продолжая разглядывать витрину, бормотал себе под нос:

– Смотрите, как здесь все аккуратно, Фокс. Я люблю такие старомодные аптечные пузырьки из цветного стекла – вы тоже? А вон, видите, писчая бумага, расчески, чернила (этот сорт чернил во время войны исчез из продажи) и тут же рядом таблетки от кашля, скромные коробочки с бандажами… Глядите, детские карточные игры! «Счастливые семьи». Агата именно в этой манере изобразила Анкредов. Давайте подарим им колоду. Ну что, зайдем?

Родерик вошел первым. В магазинчике было два отдела. Один прилавок занимали мелочные товары, а второй, пустой и огороженный, использовался исключительно как аптека. Родерик позвонил в колокольчик, и мистер Джунипер вышел к посетителям – румяный, в белом халате, пахнущий чистотой и лекарствами.

– Чем могу быть полезен? – осведомился он и встал за аптечный прилавок.

– Добрый день, – поздоровался Родерик. – У вас случайно не найдется чего-нибудь забавного для маленькой девочки? Она болеет, и хотелось бы ее развлечь.

Мистер Джунипер перешел за другой прилавок.

– Возьмите «Счастливые семьи», – посоветовал он. – Или набор «Мыльные пузырики».

– Вообще-то меня просили привезти что-нибудь посмешнее, для озорного розыгрыша, – непринужденно соврал Родерик. – Подозреваю, что в жертву выбран доктор Уитерс.

– Да что вы? – Мистер Джунипер захихикал. – Боюсь вас огорчить. Выбор у нас невелик. Были, помнится, накладные чернильные кляксы… Нет-нет, я понимаю, что вам нужно, но, увы…

– Мне говорили, есть какая-то подушечка, которую надувают, а потом на нее садятся. Как я понял, довольно гадкая игрушка.

– А-а! «Изюминка»?

– Да, правильно.

Мистер Джунипер покачал головой и сокрушенно развел руками.

– А по-моему, у вас на витрине стоит коробка…

– Пустая! – Мистер Джунипер грустно вздохнул. – «Изюминку» купили, а коробку не взяли; я просто забыл ее убрать, извините. Как, право, досадно! – посетовал он. – Ведь у меня их была целая партия, но неделю назад – или прошло уже две недели, не помню, – я продал последнюю штуку. Кстати, ее купили тоже для ребенка. Тоже для девочки, которая заболела. – И, отважившись, он добавил: – Я сейчас даже подумал, а не для той ли самой?..

– Возможно, – кивнул Родерик. – Ее зовут Патриция Кентиш.

– Да, верно. В тот раз мне тоже назвали это имя. Она живет наверху, в замке. Большая озорница. Так что, как видите, сэр, у мисс Пантало… у мисс Патриции уже есть «изюминка».

– В таком случае я куплю «Счастливые семьи», – сказал Родерик. – Фокс, вам, кажется, была нужна зубная паста?

– «Счастливые семьи», – снимая с полки коробочку, повторил мистер Джунипер. – И зубная паста? Какую предпочитаете, сэр?

– Мне для вставной челюсти, – без восторга ответил Фокс.

– Для протеза. Понятно. – И мистер Джунипер перебежал за аптечный прилавок.

– Могу поспорить, что «изюминку» у нас перехватила Соня Оринкорт, – весело сказал Родерик Фоксу.

Тот что-то промычал.

– Раз уж вы сами угадали. – Мистер Джунипер лукаво улыбнулся. – Хотя, конечно, я не имею права выдавать эту молодую даму. Профессиональная тайна. Ха-ха.

– Ха-ха, – согласно хохотнул Родерик и положил «Счастливые семьи» в карман. – Спасибо, мистер Джунипер.

– Вам спасибо, сэр. Надеюсь, в замке все в порядке? Какая все же тяжелая утрата! Я бы даже сказал, утрата для отечества. Надеюсь, лишай у детишек проходит?

– Да, потихоньку. Прекрасный сегодня день, не правда ли? Всего доброго.

– Не нужна мне никакая зубная паста, – сказал Фокс, когда они вновь вышли на улицу.

– По-вашему, я один должен был все покупать, а вы бы так и стояли, надувшись как индюк? Ничего, спишете по статье «деловые расходы». Оно того стоило.

– Я не говорю, что не стоило, – согласился Фокс. – Итак, сэр, если «изюминку» купила мисс Оринкорт, значит, остальные шутки тоже ее работа?

– Очень сомневаюсь, Фокс. Точно известно, что все же именно Панталоша прицепила записку к пальто Миллеман. Девчонка славится шутками такого рода. Но, с другой стороны, судя по всему, номер с «изюминкой» и летающую корову придумала не она, а кроме того, моя жена уверена, что Панталоша не имеет никакого отношения ни к очкам на портрете, ни к вымазанным перилам, ни к надписи на зеркале сэра Генри. Что касается книжки в судке для сыра, я думаю, тут разгулялась фантазия кого-то третьего, а Панталоша, как и мисс Оринкорт, в данном случае совершенно ни при чем.

– Тем самым, если мы снимаем с девочки подозрения в наиболее серьезных проделках, остается только мисс Оринкорт и кто-то, пока нам неизвестный.

– Вы попали в точку.

– И этот неизвестный, чтобы бросить тень на мисс Оринкорт, пытается связать смерть старого Анкреда с мышьяком.

– Звучит логично, но бог его знает.

– Куда мы сейчас, мистер Аллен?

– Как вы насчет того, чтобы пройтись пешком пару миль? Пойдемте-ка в гости к Анкредам.

IV

– Лучше, конечно, было бы сохранить инкогнито, но надеяться на это нам не стоит, – сказал Родерик, когда они поднимались на вторую террасу сада. – Томас уже им позвонил и сообщил, что мы по крайней мере приняли его заявление к сведению. Так что можем с тем же успехом открыто представиться, а там уж что увидим, то увидим. Прежде всего хорошо бы осмотреть спальню покойного.

– Они небось и обои там успели переклеить, – кисло заметил Фокс.

– Интересно, Поль Кентиш разбирается в электроприборах? То, что Седрик в них ни черта не смыслит, я гарантирую.

– А это еще что такое?! – удивленно сказал Фокс.

– Вы о чем?

– Прислушайтесь – по-моему, плачет ребенок. Очень похоже, да?

Они были уже на террасе. С одной стороны она примыкала к картофельному полю, с другой – к лесу, и по обоим ее концам темнели густые кусты и невысокие заросли молодых деревьев. Из кустов, расположенных слева, неслось тоненькое прерывистое поскуливание, очень скорбное. Нерешительно остановившись, они поглядели друг на друга. Поскуливание прекратилось, и тишину наполнили обычные для сельского края звуки – по-зимнему отрывистый щебет птиц, тихий хруст голых ветвей.

– Может, какая-нибудь птица? – предположил Фокс.

– Нет, это не птица. – Родерик внезапно замолчал. – Вот, опять!

Писклявый протяжный вой то угасал, то вновь набирал силу, и эти переливы производили особенно удручающее впечатление. Без дальнейших размышлений Родерик и Фокс зашагали через сад по бугристой, покрытой мерзлой коркой земле. По мере того как они приближались к кустам, вой не то чтобы становился отчетливее, но как-то усложнялся, а когда они подошли к зарослям вплотную, приобрел и вовсе неожиданную окраску.

– Вроде одновременно и воет, и поет, – прошептал Фокс.

– Навсегда, навсегда! – повторил тоненький голосок и снова сбился на грустный вой.

Пока они продирались сквозь первые, низкие кусты, вой смолк и наступившую тоскливую тишину нарушил громкий захлебывающийся плач.

На прогалине возле холмика свежевскопанной земли сидела девочка в белом колпаке. В холмик были воткнуты несколько цветков герани. В изголовье торчала короткая ветка с наколотой на нее полоской бумаги. Руки у девочки были выпачканы в земле, и, видимо, она терла глаза, потому что все лицо у нее было в черных потеках. Злобно уставившись на Родерика и Фокса, она опустилась на четвереньки – так припадает к земле зверек не в состоянии подчиниться инстинкту и спастись бегством.

– Ай-я-яй, – сказал Родерик. – Нехорошо! – И, не зная, как качать разговор, за неимением лучшего, воспользовался традиционным вопросом доктора Уитерса: – Что беспокоит?

Девочка судорожно всхлипнула. Родерик присел рядом с ней на корточки и прочел надпись на бумажной полоске. Большими неровными буквами было выведено:

КАРАБАС

МИР ПРАХУ ТВОЕМУ

С ЛЮБОВЬЮ ОТ ПАНТАЛОШИ

– Карабас был чей кот? – для пробы спросил Родерик. – Твой?

Панталоша свирепо посмотрела на него и отрицательно покачала головой.

– Какой же я глупый! Это ведь был кот твоего дедушки. Правильно?

– Карабас меня любил, – с пафосом заявила Панталоша. – Больше, чем Нуф-Нуфа. Он меня любил больше всех. Я с ним дружила. – Набрав силу, ее голос зазвучал пронзительно, как паровозный свисток. – И неправда! – крикнула она. – Неправда! Неправда! Я его не заразила лишаем! Ненавижу тетю Милли! Хоть бы она умерла. Хоть бы они все умерли! Я тетю Милли убью! – Она заколотила кулаками по земле. Ее взгляд случайно упал на Фокса. – А ну, катись отсюда, ты! – заорала она. – Это мое место!

Фокс поспешно отступил на шаг.

– Мне про Карабаса рассказывали и про тебя тоже, – осторожно сказал Родерик. – Ты, кажется, рисуешь картинки? Что-нибудь новое нарисовала?

– Я больше не хочу рисовать.

– Жалко. Мы собирались прислать тебе краски. Из Лондона.

Панталоша всхлипнула, но глаза у нее уже высохли.

– Кто собирался? – спросила она.

– Агата Трои-Аллен. Миссис Аллен – помнишь ее? Она моя жена.

– Вот возьму и нарисую тетю Милли! – сказала Панталоша. – У нее будут свинячьи уши, и она будет как Иуда Искариот. Они говорят, у Карабаса был стригущий лишай и что это я его заразила, только они врут, они все вруны! Не было у него никакого лишая, и я его совсем даже не заразила. Просто у него шерстка лезла.

Панталоша повалилась навзничь и самозабвенно, как в тот раз при Агате в театре, замолотила ногами по земле. Родерик нерешительно нагнулся над ней и, поколебавшись, поднял на руки. Минуты две она яростно брыкалась, но потом капитулировала и обмякла.

– Ничего, Панталоша, все будет хорошо, – беспомощно пробормотал Родерик. – Давай-ка, вытрем тебе личико. – Опустив руку в карман, он нащупал там что-то твердое. – Ой, смотри, что у меня есть. – Он вытащил картонную коробочку. – Умеешь играть в «Счастливые семьи»? – Сунув Панталоше карты, он неумело обтер ей лицо носовым платком. – Пойдемте, – сказал он Фоксу.

С притихшей Панталошей на руках он прошел через сад к ступенькам, ведущим на третью террасу. Тут девочка вдруг снова начала брыкаться, и он поставил ее на землю.

– Хочу играть в «Счастливые семьи», – хрипло сообщила она. – Хочу сейчас. Здесь.

Усевшись на корточки и все еще икая и всхлипывая, Панталоша распечатала грязными пальцами карты и стала сдавать их на троих.

– Присаживайтесь, Фокс, – посоветовал Родерик. – Будете играть в «Счастливые семьи».

Фокс неловко уселся на вторую ступеньку. Панталоша сдавала медленно, в основном по той причине, что предварительно проверяла каждую карту.

– Вы правила знаете? – спросил Родерик.

– Не уверен. – Фокс надел очки. – Это похоже на бридж?

– Не очень, но усвоите быстро. Задача игры собрать у себя одну семью. – Он повернулся к Панталоше: – Будь добра, отдай мне миссис Снипс, жену портного.

– А где «пожалуйста»? За это хожу я, – сказала Панталоша. – Ну-ка, сами дайте мне портного Снипса, его сына Снипса-младшего и его дочку, мисс Снипс. Пожалуйста!

– Черт, не везет! Держи, – Родерик протянул ей карты с портретами карикатурных персонажей, словно сошедших со страниц допотопного издания «Панча».

Панталоша положила полученные карты отдельно и села на них. Ее панталоны, подтверждая данное ей прозвище, были целиком в поле зрения.

– Так. – Она обратила затуманенный взгляд на Фокса. – А ты дашь мне…

– Разве сейчас не я хожу? – спросил Фокс.

– Нет, пока она не ошибется, ходит она, – объяснил Родерик. – Вы сейчас научитесь.

– Дай мне Грита-младшего, сына бакалейщика, – потребовала Панталоша.

– А разве она не должна сказать «пожалуйста»?

– Пожалуйста! – закричала Панталоша. – Я сказала «пожалуйста»! Ну, пожалуйста!

Фокс протянул ей карту.

– И еще миссис Грит, – продолжала Панталоша.

– Убейте, не понимаю, откуда она знает, – удивился Фокс.

– Еще бы ей не знать. Она все подглядела.

Панталоша сипло засмеялась.

– А вы дайте мне мясника, мистера Буля, – приказала она Родерику. – Пожалуйста.

– Его нет дома, – торжествующе ответил Родерик. – Вот видите, Фокс, теперь мой ход.

– Не игра, а какое-то жульничество, – мрачно заметил Фокс.

– А Бан-младший точно-преточно как мой дядя Томас, – вдруг сказала Панталоша.

Родерик мысленно заменил гротескные физиономии на картах лицами Анкредов, как их нарисовала в своем альбоме Агата.

– Да, похож, – согласился он. – Теперь я знаю, что он у тебя. Ну-ка, пожалуйста, дай мне Анкреда-младшего, сына актера.

Эта шутка привела Панталошу в неописуемый восторг. Хрипло гогоча, как развеселившийся дикарь, она стала требовать карты, называя их именами своих ближайших родственников, и игра запуталась окончательно.

– Все, хватит, – наконец сказал Родерик и был неприятно поражен, услышав в собственном голосе оттенок самодовольства. – Поиграли замечательно. А теперь, может быть, ты проводишь нас и мы познакомимся с… э-э…

– Со счастливой семьей, – невозмутимо подсказал Фокс.

– Вот именно.

– Зачем? – повелительно спросила Панталоша.

– Мы для того и приехали.

Она встала и посмотрела на него в упор. Ее запачканное грязью лицо неуловимо и странно изменилось. Кроме нормального детского желания поделиться секретом, Родерик прочел в ее глазах и нечто другое, встревожившее его своей необычностью.

– Отойдем! – попросила она. – Чего-то скажу. Нет, ему не скажу. Только вам.

Оттащив Родерика в сторону, она метнула на него косой взгляд, заставила нагнуться и обвила рукой за шею. Он ждал, ее дыхание щекотало ему ухо.

– Ну, в чем дело?

В ответ раздался даже не шепот, а тихий шелест, но каждое слово прозвучало на удивление отчетливо:

– У нас в семье есть убийца.

Он отодвинулся и посмотрел на нее – она беспокойно улыбалась.