Онлайн чтение книги Завтра не наступит никогда
Глава 2

Люди всякие нужны, люди всякие важны…

Нет, кажется, в том милом уютном стишке из ее славного детства было не про людей, а про мам. Или она что-то путает, или вообще такого стишка не было, и это лишь ее выдумки? Но как бы там ни было, может, не было, но вот с тем, что люди всякие нужны, люди всякие важны, Эмма Быстрова была категорически не согласна. У нее даже существовал тайный такой личный классификатор, куда она заносила всех знакомых и незнакомых ей людей. Не на бумаге он существовал, нет. И серьезности никакой не нес в себе вовсе. Скорее игрой это было. Только ее игрой и только по ее правилам. Ей не нужно было никого посвящать в свой секрет, это бы все испортило.

Во-первых, несогласных было бы великое множество. Во-вторых, каждый стал бы предлагать свой вариант игры. Все перепуталось бы, переиначилось, а ей этого не хотелось. Ей интересно группировать людей по их отличительным признакам, видимым и понятным лишь ей. У кого-то холерики, сангвиники, а у нее…

– Эмма Николаевна, – выдернул ее из неторопливых мыслей резкий голос ее секретаря, – Александр Иванович просит вас к нему подняться.

Эмма кивнула со вздохом, едва слышно прошептала в селектор – хорошо, и аккуратно пристроила карандаш на середине распахнутого блокнота.

К Александру Ивановичу, если честно, без пяти минут шесть идти не хотелось. Сейчас надает ей заданий, а завтра с утра пораньше начнет с нее спрашивать их выполнение. Она их, разумеется, не выполнит, и сразу по нескольким причинам. Во-первых, его задания вообще к ней никакого отношения не имели, во-вторых, все уже почти разошлись по домам, и пытаться собрать сотрудников заново сейчас – бесполезный труд. И главное – она принципиально не станет ничего делать за эту рыжую Маргариту.

Настолько зарвалась и обнаглела эта беспардонная гадина, что, перебрасывая ее несколько дней подряд из одной группы в другую в своем тайном классификаторе, Эмма вдруг с ужасом обнаружила, что Марго там вообще нет места. Это было настолько страшно, что Эмма, помнится, весь вечер после неожиданного своего открытия просидела дома перед выключенным телевизором и без света.

Марго оказалась как раз тем человеком, который совершенно никому не важен и не нужен. Она была бесполезной! Она была лишней! Она была гадкой, в конце концов. И как быть?..

– Эмма Николаевна, извини, что дернул тебя так поздно, – рассеянно проворчал Александр Иванович, когда Эмма неслышной поступью вошла к нему в кабинет. – Но тут такое дело…

Конечно, дело! Без дела не позвал бы! Он не такой, как другие! Он не станет заигрывать с секретаршей, заводить роман со своим заместителем по общим вопросам, в должности которого трудилась Эмма вот уже три года. Он…

Он был настоящим, этот молодой еще, в сущности, мужчина. Тридцать семь лет разве возраст для мужчины? Цельным, крепким, надежным, как громадная гранитная глыба. За таким и в радости, и в горе – не обременительно и не страшно. Он был Глыбой, этот мудрый, порядочный, сильный человек – Марков Александр Иванович. И никем другим он для Эммы никогда уже не станет, что бы ни произошло.

– Эмма… – он покатал ладонью по столу авторучку и глянул на нее с несвойственной ему просительностью. – Выручишь, нет?

– Да что случилось-то, Александр Иванович?

Она не понимала его поведения. Не знала, как правильно реагировать. Ведь если он станет просить ее сделать что-то за Маргариту, это одно. Тут она повиляет, туману напустит, да так и не пообещает ничего. А если нет, то это в корне все меняет. Она готова! Она для него на все готова!

– Ничего не случилось, – он суеверно и осторожно потрогал крест на груди под серой в клетку сорочкой. – Почему сразу что-то должно случиться? Нет, просто… Нужно встретить одного человечка.

– Когда?

Эмма вспыхнула.

Начинается! Делами по связям с общественностью как раз и занималась Маргарита Шлюпикова. На ней лежало все, что касалось встреч, конференций, проводов и так далее. Всем остальным, включая производство, ведала Эмма. Так неужели то малое, за что Шлюпиковой платили такие большие деньги, она не может выполнить?! Почему всякий раз без пяти минут шесть этой рыжей гадины не оказывается на работе? Почему всегда Александр Иванович вынужден прибегать к помощи своего первого заместителя? Потому что второго вечно нет на месте?

– Не кипятись, Эмма Николаевна. – Марков дотянулся до ее ладошки и погладил по-товарищески. – Маргариты нет на месте, успела отпроситься, рыжая бестия. Но… Но знаешь, может, и к лучшему, что ее нет на месте.

– То есть? – Эмма на всякий случай убрала руку со стола, неловко как-то, когда тебя поглаживают, как кота за ухом.

– Понимаешь, приезжает, а точнее, прилетает один мой хороший знакомый. У нас с ним кое-какие общие давние дела. Его необходимо встретить в аэропорту и устроить в гостиницу. И все!

– И все? – Она усмехнулась. – Почему не она, Александр Иванович? Самолет во сколько? Не отвечайте, попробую угадать… Да! Он прилетает как раз в то время, на которое у меня куплены билеты в театр. В кои-то веки собиралась сходить туда с подругой!

Про билеты в театр соврала, разумеется. Соврала, чтобы он осознал, насколько виноват перед ней и насколько зарвалась Шлюпикова, посещающая рабочее место в последнее время все реже и реже.

– Ну прости! – улыбнулся Марков, сразу все поняв про ее маленькую ложь. – Даже если бы она и была на работе сейчас, я бы не доверил ей встретить этого человечка.

– Что так?

Эмма подобралась. Однажды она уже выполняла одну деликатную просьбу шефа, после которой его жена дулась на нее полгода.

Нет, ну додумался послать ее встретить его тещу! Та поначалу ее все взглядом ощупывала, будто место поуязвимее искала, куда больнее укусить. А потом пристала с глупыми вопросами.

И почему это Сашенька ее сам не встретил? И что произошло между ним и ее дочерью, если он таких красавиц присылает тещу встречать? Это он нарочно так, да? Умышленно, чтобы они себя уязвленными все посчитали, так ведь?

Эмма не знала, куда деваться. Сначала улыбалась. Затем улыбка превратилась в нервную гримасу. А под конец не выдержала и, кажется, нагрубила. Нет, ей-то так не казалось вовсе. Это теща Маркова так преподнесла ему.

– Что, опять?! – не дождавшись ответа, Эмма нервно повела плечами. – Только не это, Александр Иванович!

– Да нет, нет, не пугайся. – Марков спрятал смешок в пригоршню. – Это не теща, и вообще не родственник моей жены. Это просто очень хороший мой знакомый. Давний знакомый!

– Понятно… – она помолчала, затем решила уточнить: – Но почему все же я, а не она?

– Он слишком хорош для нее, Эмма, – признался нехотя Александр Иванович. – Знаешь ведь ее, вцепится клещом, не оторвешь потом. А у нас сложный, важный вопрос. Он мне здесь вот нужен, – и Марков постучал ребрами обеих ладоней по своему столу. – А не у Марго в койке! Сама знаешь, она – хочет он или не хочет – потащит его туда!

Что правда, то правда. Марго была не просто ненасытной, она была до безобразия навязчивой. Многие из мужчин, пройдя ее кроватное горнило, плевались потом и брезгливо морщились. Но ведь ни один не отказался! Ни один! Кроме вот разве Маркова. Но он – это отдельный разговор. Он свою Сашку – жену – любит до потери сознания. И кажется, с годами ничуть не меньше любит ее, а, наоборот, сильнее, что бы там социологи про трудности среднего возраста и критические фазы совместного проживания ни утверждали.

Так вот в чем дело! Хочет своего друга уберечь от рыжеволосой потаскухи? Ну-ну…

– Ладно, – вздохнула Эмма будто нехотя. – Встречу. Но хочу предупредить, Александр Иванович, стеречь потом я его не намерена.

– Хорошо, – кивнул он с благодарностью. – Я всегда знал, что на тебя можно положиться, Эмма.

– Как я его узнаю? Не с табличкой же мне стоять.

Привлекать к себе внимание Эмма не любила. Не то чтобы старалась быть незаметнее, но не торчать же с табличкой в аэропорту. Шутников полно. Начнут нарочно называться, подходить, пытаться познакомиться.

Марков рассмеялся и полез в стол, достал фотографию и пододвинул ее на край стола.

– Вот, посмотри. Снимку год. Тогда и виделись с ним в последний раз. Не думаю, чтобы он мог сильно измениться за триста шестьдесят пять дней.

Гнедых Кирилл Андреевич ничуть за год не изменился. Так же был хорош собой, статен и пригож.

Жеребец! Тут же окрестила его Эмма, втиснув мысленное досье на него в свою несуществующую наяву картотеку именно под этим рубрикатором. И фамилия очень подходящая, позлорадствовала она, пожимая протянутую руку. Того и гляди заржет и копытом бить станет.

Кирилл копытом бить не стал и ржать, разумеется, тоже. Он с ней почти и не разговаривал. Справился, где лучше всего остановиться. Доехал на ее машине на заднем сиденье, без конца разговаривая с кем-то по телефону. Поблагодарил возле стойки администратора, куда Эмма его вызвалась проводить. И даже потом ни разу на нее не оглянулся, уткнувшись в анкету. Она специально наблюдала за ним, когда шла к огромным стеклянным дверям. Не оглянулся!

Интересно, а как бы он повел себя с Марго? Так же был бы важен и холоден или уже в машине позволил бы ей залезть себе в штаны?

Господи, ну почему она об этом думает? Почему?! Неужели ее уязвило его равнодушие? Неужели задело то, что он не сел в машину с ней рядом, а предпочел ехать сзади?

– Да ну его! – вспыхнула Эмма, выворачивая со стоянки перед гостиницей. – Сегодня я его видела в первый и последний раз. И больше о нем не вспомню!..

Заявление оказалось преждевременным. Она не только вспомнила о нем, когда заваривала себе чай с мятой перед сном. Она к тому же достала его фотографию из сумочки. Поставила ее на стол перед собой, оперев о высокую фарфоровую сахарницу в божьих коровках. И совершенно неожиданно для самой себя принялась вдруг разговаривать с портретом Гнедых Кирилла Андреевича.

– Вот скажи, что в тебе хорошего, а? – задала Эмма первый вопрос, внимательно рассматривая красивое мужское лицо. – Ну, черты лица у тебя правильные. Ну… Даже допустим, что красивые черты лица, Кирилл Андреевич, и что с того?! Разве это делает тебя лучше остальных? Лучше… Да хотя бы лучше Маркова разве тебя это делает? Нет! Нисколько ты его не лучше, хотя по внешним данным ты, возможно, и превосходишь его. Да, ты повыше. Несомненно, физически сильнее и фигура у тебя нормальная для твоих лет.

Лет-то Гнедых было не больше, чем Маркову, но почему-то Эмме хотелось считать его стариком.

– Но все равно! – продолжила она кипятиться, осторожно прихлебывая ароматный несладкий чай из любимой стеклянной черной чашки. – Что в тебе такого, что может отличать от остальных? Ничего же нет! Ничего, кроме смазливого лица и атлетически сложенной фигуры. Внутри-то… Внутри-то ты наверняка весь насквозь прогнивший, Кирилл Андреевич! Я не физическое гниение имею в виду, учти! Я о нравственности. Ты ведь стопроцентно ничего о ней не слышал. Неспроста же меня послали тебя встречать, не допустив до рыжей. Марков тебя знает и понял сразу, что если ты к ней попадешь в лапы, то выберешься уже не скоро. А у него к тебе дело. А все почему? А все потому, что ты, как все красавцы, весьма и весьма доступен! Скажи, Кирилл, это вас всеобщее поклонение делает такими доступными, мягкотелыми и морально рыхлыми, а? Ты ведь такой же, как он! Ты ничуть не лучше, хотя и пытался заморочить мне голову своей надменностью. Это все, как говорил мой бывший – кстати, тоже из таких же вот красавцев, – это все понты! О! Он знаешь сколько всяких подобных слов знал! И каждый день словарный запас его все приумножался и приумножался. И он даже меня пытался выучить своему языку. И злился, что обучение не удается. И иногда злился до такой степени, что поднимал на меня руку, Кирюша. Не больно бил, нет. И синяков никогда не оставлял. Обидно было очень от его подзатыльников! И я при этом… Я чувствовала себя при этом таким беспомощным ничтожеством, что… Что совершенно отчетливо не хотелось жить в такие моменты, да…

Протянув дрожащие пальцы к фотографии, Эмма вдруг схватила ее, скомкала до величины небольшого шарика и зашвырнула в угол.

– Пошел ты! И все вы пошли куда подальше! И ты! И точная твоя копия – мой бывший ненаглядный – пускай тоже катится куда подальше! И вообще!.. Не нужны вы мне никто! Я великолепно справляюсь с ситуацией и одиночеством.

Она снова врала. Теперь уже не Маркову, а себе. Ему она сболтнула про билеты в театр, куда намеревалась будто бы идти с подругой. Себе лгала чуть серьезнее и масштабнее.

Она ни с чем не справилась, ни с чем! Ей было плохо одной, ей было плохо без него! Она понимала, что человек, которого она выставила за дверь, отвратительный, мерзкий, подлый, он…

Он и не человеком даже был вовсе, а огромным мыльным пузырем. От которого, когда тот лопнет, ничего, кроме мыльного плевка на асфальте или у кого-нибудь в душе, не остается. Как вот у нее, к примеру. У нее вся душа была покрыта мыльными плевками, оставленными Андреем, и они до сих пор болезненно зудели и беспокоили ее.

Сколько они прожили вместе? Чуть больше года, да. А точнее – год и четыре месяца. И все это время ничтожество по имени Андрей только и делало, что пыжилось, раздувалось, лоснилось и искрило на солнце радужными боками. Его бросало и кидало из стороны в сторону то одним, то другим воздушным потоком. Он метался, взлетал, перепрыгивал, а потом бац, небольшое препятствие и очередной мыльный плевок. Недели две затишья, и потом снова…

Эмма устала от него настолько, что однажды, наплевав на неизбежное одиночество, взяла и выставила Андрея за дверь.

– Ты чего? – растерянно моргал красавец, попавший в штанину только с третьей попытки. – Чего расшумелась? Нам же хорошо было вместе, чего ты?

– Вместе?! – возмутилась тогда она. – А мы были вместе?! Ты летал, метался, порхал, а я всего лишь была наблюдателем. Мне ты доставался лопнувшим, как…

Она замолчала, поняв, что Андрей ничего не понимает, он же не знал про ее тайную канцелярию.

– Чокнутая ты все же, Эмма, – подвел он черту под ее претензиями. – Сначала одно говоришь, потом другое. Попробуй угоди тебе!

– Что я говорю? – Она не могла вспомнить, в самом деле, когда он пытался угодить ей.

– То ты заявляешь, что не хочешь меня видеть, когда я в загуле. Потом тебе не нравится, что я не появлялся неделю. Я же для тебя старался, – все еще пытался оправдаться Андрей, натягивая на совершенный загорелый торс белую футболку. – Как тебе угодить, не пойму?!

– А без загулов нет, никак? Не пробовал без них пожить нормальной человеческой жизнью?

– Это какой же человеческой-то? Такой, какой ты живешь? – скривил красавец Андрюша рот, будто лимон сожрал только что. – Так то не жизнь, Эмма. То скука смертная.

– Жить нормально, по-твоему, скучно? А скитаться по кабакам в обществе сразу пяти «телогреек» – так Эмма называла его подруг по загулам, – это нормально?!

– Это весело! – И мерзавец взял и подмигнул ей, снова прямо на ее глазах раздуваясь огромным мыльным пузырем. – Это классно! Это адреналин! Я уйду, конечно, без вопросов, но потом не зови. Ни за что не вернусь, так и знай.

– Не позову, – пообещала Эмма.

В тот момент она и впрямь думала, что избавление от постоянных моральных пыток наступит как раз в тот момент, когда за Андреем закроется дверь. Ей и в голову не могло прийти, что ей будет без него так худо, что придется выть и грызть угол подушки, мокрой от слез.

Она думала, что все пройдет гладко, она со всем справится и при этом не понесет никаких потерь. Она ошиблась. Жестоко ошиблась. Гладко не прошло, было очень больно. Потерь будто бы не было, но не случилось и никаких приобретений. Она осталась одна.

– Опять?! – ахнула ее мать, когда она в очередной воскресный свой визит к ней рассказала о том, что порвала с Андреем. – Опять одна!!! Чем Андрюша-то тебе не угодил, детка? Красивый, милый мальчик. Помогал тебе по хозяйству, на руках носил буквально. Чем он стал плох? Марка ты выставила, потому что тот казался тебе излишне занудным и чрезвычайно занятым своим бизнесом. Сергей был слишком прост. Но Андрея-то ты полюбила!

– Полюбила, – покивала Эмма. – А теперь разлюбила.

– Врешь! – не поверила мать. – Ты просто из упрямства своего спровадила его и из ревности.

– И из ревности, – не стала она снова спорить. – Я устала просто, ма, вечно ждать его.

– Так было хотя бы кого ждать, – возразила мать с грустью. – Он не пил, не дрался…

– Он и пил, и подзатыльники мне отвешивал, – вставила Эмма. – Просто когда пил, дома не появлялся. Мотался по городу со своими «телогрейками». Нет, это не жизнь, мам.

– Да, это не жизнь, – эхом отозвалась мать. – Но и одной худо, дочка. Очень, поверь мне. Я полвека одна. Ничего хорошего нет в одиночестве, ничего. Может, тебе надо было быть с Андреем помягче как-то, поласковее. Неспроста же он с этими, как ты говоришь, с «телогрейками» путался. Где-то что-то ты недоглядела, где-то недолюбила. Может, пора научиться прощать, а, Эмма?..

Может, и пора, только она не умела. Не умела и раньше, а после разрыва с Андреем и вовсе ожесточилась.

– Прощать вас! – фыркнула она со злостью и покосилась в тот угол, куда отправила тугой комок из фотографии Гнедых Кирилла Андреевича. – А вы?! Вы кого-нибудь прощать умеете? Или вам вообще ни до кого нет дела?!