Онлайн чтение книги Злой
6

В погожий майский день Уяздовский парк — место радости и веселья, и молодой человек, сидевший в одиночестве на скамейке, не мог не поддаться общему настроению. Он сидел в ленивой позе, внимательно присматриваясь к мальчуганам, игравшим в «зоську». Каждое поколение десятилетних имеет свою любимую игру. В последние годы в Варшаве играли в так называемую «зоську». Игра несложная: ребята подбрасывали ногой шерстяной шарик, внутри которого помещался оловянный грузик, — однако она, без сомнения, служила солидной подготовкой к футболу.

Среди яркой зелени деревьев и лужаек, поросших травой, между клумб, на железных мостках и площадках, посыпанных гравием, — словом, повсюду — резвилась детвора. Понятно, была она разношёрстной — от беспомощных грудных младенцев до двенадцатилетних разбойников. Здесь играли задумчивые и шумные, воспитанные и шаловливые мальчишки. Но все они были веселы и счастливы, несмотря на мелкие недоразумения, слёзы и жалобно выгнутые подковкой губки. Тёплое солнце ласково золотило цветные мячики и юлы, обручи, вечно убегающие от палочек, ходули, тачки, ведёрки и двухколёсные велосипедики, на которых маленькие велосипедисты с высунутыми от усилий языками сновали в шумной толпе.

— Он дерётся! — Мамочка, ой-ой, мне нужно! — Давайте играть в домики? Юрек дурачок, Юрек дурачок! — Тётя, она показывает мне язык! — Подобные возгласы неслись со всех сторон.

Алели щёчки, блестели глазёнки; запах весны и разгорячённых весёлой беготнёй детских тел наполнял всё вокруг.

Одинокий молодой человек, в тёмных очках, с худым загорелым лицом, сидевший на скамье, заложив руки в карманы, приветливо улыбался всей этой суете.

«В моё время, — взволнованно вспоминал он, — мы этого не знали, у нас были другие игры…»

Ребята, игравшие в «зоську», приближались к его скамье. Все они, примерно одного возраста — лет двенадцати, были в коротеньких штанишках, довольно потрёпанных свитерах и чересчур больших ботинках. Один из мальчишек подкинул «зоську» носком башмака раз, наверное, пятьдесят, остальные дети следили за ним и считали с напряжённым вниманием; наконец мальчик промахнулся, и «зоська» упала на землю. Все сразу же сбились в шумную толпу, толкали друг друга, борясь за право подбрасывать шарик. Плечистый курносенький блондинчик схватил «зоську» и сунул её в карман.

— Ты, Здисек, — крикнул он, обращаясь к бросавшему последним, — должен был нам что-то рассказать.

— Угу, — равнодушно ответил Здисек, худой, плохо умытый брюнет с загорелой нечистой кожей. — Ребята из Грохова говорили, что ЗЛОЙ вчера разогнал блатных; такого им задал жару, что страшно говорить.

С лица человека в тёмных очках исчезла улыбка.

— Я, — гордо выкрикнул блондинчик, — сам буду таким ЗЛЫМ, когда подрасту! — Неожиданно он протянул вперёд мальчишеские, но уже крепкие руки и сильно толкнул стоявшего поблизости мальчика, поменьше и слабее его. — А ну-ка беги, не то как дам! — воскликнул он, усмехаясь. Мальчик свалился на проволочную ограду газона и упал, а все разразились громким безжалостным мальчишеским смехом. Наконец они ушли — беспорядочной, суетливой и шумной стайкой, прыгая во все стороны, подбрасывая вверх камешки и снова собираясь в тесный ребячий круг.

«Я ведь не был вчера в Грохове, — удивился человек в тёмных очках. — Это просто невозможно».

Впервые он задумался над вредным влиянием легенды и её непредвиденными последствиями. «Это страшно, — с горечью думал он. — Тот малыш хочет быть таким, как я, и в то же время валит на землю более слабого. Может быть, именно потому он так и делает?»

Эти грустные мысли исчезли, когда он увидел, что по аллее, среди белокурых головок, обручей, косичек с бантиками и ходуль, медленно шёл старик, ещё стройный и прямой, с белыми как молоко усами на румяном, словно яблочко, лице, в фуражке с маленьким козырьком и куртке из альпака. Весело помахивая палкой, он раздавал налево и направо щелчки по мокрым носикам, нежно пощипывал розовые щёчки. Наконец старичок подошёл к скамейке, на которой сидел человек в тёмных очках, и сел рядом с ним.

— Добрый день, — проговорил человек в тёмных очках, не поворачиваясь к пришедшему и не изменяя позы. — Что там слышно?

— Много чего слышно, — ответил сведущий в конспирации Калодонт, с напряжённым вниманием разглядывая крону находящегося на расстоянии клёна. — Вас обвиняют в новом убийстве.

— Знаю, — небрежно сказал человек в тёмных очках. — Это не новость.

— И как вы думаете выпутаться из этого?

— Ещё не знаю. Я не герой сенсационного романа, чтобы всё заранее знать.

— Правильно. Вы, наверное, услышали это от них? — Калодонт указал на детей, которые в тот момент отчаянно ссорились между собой.

— Возможно. А что ещё?

— Я познакомился с паном в котелке.

— Кто он?

— Союзник.

— Как его зовут?

— Не знаю… — Калодонт немного смутился.

— Очень хорошо, — похвалил человек в тёмных очках. — Вы неоценимый соратник. Ещё что?

— Марта… Её, наверное, схватили!

Человек в тёмных очках встал, снова сел, повернулся к Калодонту и взял его за плечо.

— Как? — почти крикнул он.

— А так, — довольно сердито ответил Калодонт. — Вчера утром она поехала на толчок — и до сих пор не вернулась. Пани Маевская уже заявила в милицию.

— Пан Юлиуш, — проговорил человек в тёмных очках тихо, но с явным волнением. — Дела у нас неважные. Здесь минуту назад я убедился, как неправильно меня понимают, как превратно истолковывают то, что я делаю. А теперь ещё Марта…

Он встал и собрался уходить. Калодонт схватил его за пиджак.

— Садись, шеф, — проговорил он с дружеским укором. — Хоть я и плохой сотрудник, но… — Калодонт заколебался. «Как ему объяснить? — растерянно думал он, — ведь они соперники».

— Во всяком случае, у меня есть интересные сведения, — сказал он осторожно, — я знаю, кто написал о вас статью, и вхож к этому человеку.

— Но статья… — начал человек в тёмных очках.

— Нет, — возразил Калодонт, — всё сложилось совсем иначе. Сегодня ночью я узнал… — И он рассказал, что было на самом деле.

— Откуда вы всё это знаете? — спросил человек в тёмных очках, когда Калодонт умолк. — От кого? Кто вам рассказал?

Калодонт концом своей палки рисовал на песке какие-то зигзаги.

— Доктор Гальский, — сказал он, внезапно решившись. — Я не уверен, знаете ли вы такого?

— Знаю, — ответил его собеседник голосом, в котором звенел металл. — Как вы на него вышли?

— Он ночевал у меня сегодня, — сообщил Калодонт. — Я зашёл к нему, разыскивая Марту. — Наступила тишина, в которой было что-то недосказанное. — Гальский очень хочет с вами поговорить, — в отчаянии сказал Калодонт. — Не знаю, как вы…

— Так вы говорили ему обо мне? — неожиданный гнев задрожал в голосе человека в тёмных очках. — Пан Калодонт…

В воздухе повисла угроза.

— Нет, — тихо, но безбоязненно ответил Калодонт; он знал, какой огонь сейчас пылает за тёмными очками, но почему-то не испугался, — это он всё время говорил о вас. Считает, что вы спасли ему жизнь. Боготворит вас. Твердит, что должен сказать вам нечто очень важное. Мечтает встретиться с вами. Я знаю, что это удивительно, но, тем не менее, правда…

И снова полная недомолвок тишина повисла над их скамьёй, как над островком молчания посреди шумного океана детворы.

— Прошу вас, согласитесь на встречу, — почти умоляюще сказал Калодонт.

— Хорошо, — спокойно и мягко ответил человек в тёмных очках, — вечером я с ним поговорю. Он, кажется, только что Поправился после тяжёлой болезни?

— Да, — прошептал Калодонт, с благодарностью глядя в тёмно-зелёные стёкла, — это так. — Ему хотелось сказать ещё много тёплых слов, но человек в очках встал и перебил его:

— Теперь нужно разыскать ту девушку, — бросил он и ушёл, не попрощавшись, быстрыми шагами. Калодонт успел всё же заметить, как он деликатным, осторожным движением обошёл ребёнка, бежавшего не глядя прямо ему под ноги.


Ежи Метеор вышел из подъезда своего дома после бессонной ночи: в ночном кошмаре перед ним мелькали лица Мериноса, Вильги и его собственное. На уличных столбах розовели большие афиши, угловатыми огромными чёрными буквами извещавшие о футбольном матче между Польшей и Венгрией. Перед афишами толпились люди, изучая и по нескольку раз перечитывая все подробности; пробегая глазами текст сообщения, болельщики от волнения кусали себе губы. Стоило только взглянуть на эту картину, чтобы сразу понять: золотое видение — билет на этот матч — для некоторых заслонит на несколько ближайших дней всё — семью и работу, плохое самочувствие и любовные заботы.

На углу Маршалковской Метеор взял такси, доехал до Краковского Предместья и вышел возле Академии наук. Неторопливым шагом он направился на улицу Коперника и через несколько минут был уже перед домом Центрального Совета профсоюзов.

Метеор бросил сердитый взгляд на отлитую из бронзы эмблему учреждения — герб труда, обрамлённый колосьями молот, вошёл в дверь и очутился в большом, светлом, очень чистом холле. У самой лестницы виднелась кабинка швейцара с надписью «Справочное бюро». Слева на стене Метеор заметил большой указатель отделов, который стал тщательно изучать. С самого начала он решил, что при выполнении возложенной на него миссии будет избегать лишних разговоров. Однако швейцар издавна почему-то презирал написанное на бумаге, считая своей святой обязанностью помогать каждому, кто наверняка запутается в лабиринте ориентировочного указателя, и потому вышел из кабинки и приблизился к Метеору.

— Что вы ищете, гражданин? — вежливо спросил он.

Это был невысокий симпатичный старичок с голубыми глазами и жидкими седыми волосами. Борт его пиджака украшали колодки и значки.

— Уже нашёл, — заверил его Метеор, хотя ещё ничего не нашёл, — благодарю!

— А какой вам нужен отдел? — настаивал вежливый швейцар.

— Отдел труда и зарплаты, — сказал Метеор, чтобы отвязаться; он искал отдел зрелищ и представлений и именно сейчас заметил его в море названий на указателе.

— Второй этаж, — обрадовался швейцар. — Вот видите, зачем мучиться самому, если я всё могу рассказать.

— Спасибо, — вежливо ответил Метеор. — А лифт у вас есть?

— Есть, — удивился швейцар. — Налево.

Метеор грациозно поклонился и направился к лифту: отдел зрелищ и представлений находился на пятом этаже.

— Гражданин, — услышал он позади себя, — одну минутку! — Швейцар бежал за ним.

«С лифтом, наверное, была ошибка», — подумал Метеор и сказал, любезно улыбаясь:

— Слушаю вас, — а сам подумал: «Вот чёртов старик! Погибели на него нет!»

— Гражданин, — швейцар доброжелательно коснулся лацкана на пиджаке Метеора. — А что вам нужно в отделе труда и зарплаты?

— У меня там одно дело, — сказал, пытаясь от него отделаться, Метеор. — Хочу кое о чём разузнать.

— Видите ли… — швейцар по-приятельски ткнул костлявым пальцем в грудь Метеора, — тут есть один товарищ из этого отдела, он может вас проинформировать. К чему терять время и искать наугад, верно?

Метеор усмехнулся, словно у него болели зубы: справа на лестнице стоял довольно полный мужчина средних лет с тонкой шеей и длинным носом.

— Товарищ Путко, — обратился к нему швейцар, — тут один гражданин хотел у вас кое-что спросить.

— Я слушаю, — холодно сказал гражданин Путко, не переставая жевать бутерброд с сыром.

— Не знаю, чем вы сможете мне помочь, — начал Метеор; он лихорадочно думал, что бы такое спросить, и уже начинал нервничать.

— Конечно, смогу, — с твёрдой убеждённостью ответил Путко, — не сомневайтесь. Слушаю вас? — он, очевидно, принадлежал к числу людей, не представляющих себе, что в мире существуют вещи, о которых они не смогли бы кого-то проинформировать.

— Мне нужна, — неуверенно начал Метеор, — тарифная сетка зарплаты скандричной промышленности.

— Двести семьдесят четвёртая комната, — сказал Путко тоном человека, для которого в жизни нет тайн. — Я тоже туда иду. Провожу вас.

Метеору стало жарко. — У вас есть разработанная тарифная сетка такой отрасли? — спросил он, глотая слюну и поспешно пытаясь вспомнить произнесённое им только что название, а это было нелегко.

— Ну да, — проговорил Путко с такой убеждённостью, что Метеор едва не поверил в существование выдуманной им промышленности.

— Я сам над ней работал неделю назад, — спокойно продолжал Путко, поправляя химическим карандашом сползавший с бутерброда сыр. — Она уже целую неделю лежит и вас дожидается. Я даже удивлялся, что никто за ней не приходит.

Метеор кивал головой с отчаянием, которое Путко принял за изумление и признание его заслуг.

— Ну вот, гражданин, — обрадовался швейцар, — ваше дело будет улажено.

— Вы у нас уже были, да? — спросил Путко; он доел бутерброд и принялся чистить себе правое ухо.

— Н-н-нет… — заикнулся Метеор, — это мой заместитель, Хацяк.

— Да, да, — с удовлетворением подтвердил Путко; он явно был из тех, у кого всегда сходятся концы с концами. — Хацяк. Я его хорошо знаю. Такой полный брюнет.

— Вот именно, — без тени сопротивления согласился Метеор, — необыкновенно толстый и чернявый. — Гражданин, — с неожиданной надеждой в голосе добавил он, вспомнив какое-то название в указателе, — я сейчас зайду к вам. Сначала заскочу в отдел международных связей. Не беспокойтесь, спасибо, я найду.

— Третий этаж, — сказал Путко. — А вам к кому?

— У меня там много знакомых, — в голосе Метеора прозвучало отчаянное сопротивление; он кинулся к лестнице, как премированная борзая, крикнув на ходу: — Мне на третий этаж, лифт не нужен!

— Ха-ха-ха! — рассмеялся швейцар, — а перед тем хотел на второй ехать. Молодой, потому и ветер в голове.

Метеор мчался без передышки по лестнице, застеленной бордовой дорожкой. Тяжело дыша, он добрался до пятого этажа и очутился в длинном тесном коридоре. Возле одной из комнат дожидалась кучка людей, и Метеор без колебаний направился туда. На дверях висела табличка: «Отдел зрелищ и представлений».

— Здесь нужно занимать очередь? — спросил он стоящего с краю мужчину.

— Зачем? — ответил тот. — Надо зайти и оставить требование. Вот и всё. А потом, чёрт их знает, получите вы что-нибудь или нет.

Метеор пробился сквозь толпу, открыл дверь и вошёл в комнату. Увидев сидящую за столом девушку, он бросил на неё обольстительный взгляд и спросил бархатным голосом, пристально глядя в глаза:

— Не могу ли я поговорить с инспектором Вчесняком?

Девушка походила на жертву землетрясения, и красота Метеора не произвела на неё ни малейшего впечатления.

— Вон туда, — указала она пальцем на дверь и снова в каком-то трансе стала перекладывать бумаги с места на место.

Метеор зашёл в следующую комнату. Здесь было страшно накурено; на фоне канцелярских шкафов, возле столика, на котором стоял графин с водой, маячили какие-то фигуры. Метеор сразу же сориентировался, что молодой, высокий и плотный мужчина и есть тот объект, на который напирают все присутствующие; он бесцеремонно оттолкнул от него посетителей.

— Инспектор Вчесняк? — спросил Метеор тоном холодного приказа — тоном, который ошеломляюще действует на любого чиновника во всех канцеляриях мира. Молодой человек повернулся к нему, показав широкое приятное лицо, украшенное двумя крупными родинками. Он сурово посмотрел на Метеора и спросил, видимо, совсем не выведенный из равновесия его тоном:

— В чём дело?

— Я из Центрального управления предприятиями по производству свирелей… — начал Метеор.

— Я директор Капуза, — втиснулся вдруг между ними низенький, очень толстый блондин с тремя подбородками, одетый в кожаное пальто. — Уважаемый пан инспектор, почему вы разводите такую канитель из-за кик их-то нескольких билетов, — напал он на Вчесняка, не обращая внимания на Метеора.

— Очень приятно. — Вчесняк пожал руку директору Капузе. — У нас ещё не было распределения, но о вас подумаем. Несомненно, вы получите.

— Что значит получим? — внезапно вскинулся директор Капуза.

— Сколько именно? Два билета на шестьсот человек? Как в прошлый раз? Мы напишем в газету!

— Ничего не поделаешь, — значительно более прохладным тоном ответил Вчесняк, — всё будет согласно распределению. Вы же понимаете, что решает комиссия, а не я.

— Инспектор, — директор Капуза расплылся в неожиданной улыбке, причём количество подбородков у него увеличилось до семи, — мы делаем радиоприёмники, понимаете? Если понадобится что-нибудь, легко можно устроить.

— Пан Вчесняк, — нагло спросил Метеор, — что это? Я долго буду стоять?

— Минутку, товарищ, — ответил Вчесняк. — Видите, какая работа. Что-то ужасное! Голову заморочили!

— Инспектор! — директор Капуза снова вылез вперёд и, поднявшись на цыпочки, приблизил свои подбородки к уху Вчесняка.

— Коллега Вчесняк, — послышалось у двери, и какой-то человек в распахнутой на груди полосатой рубашке подал инспектору кипу бумаг, — вот те списки.

— Спасибо, — вежливо бросил Вчесняк директору Капузе, — что-нибудь сделаем. — И он деликатно оторвал директора Капузу от своего уха. — Товарищ Кляйн! — крикнул он кому-то в глубине комнаты. — Скажите начальнику, что я сейчас вернусь. А вам что? — обратился он к пожилой даме, которая со слезами на глазах попыталась вручить ему какой-то заполненный формуляр. Вчесняк посмотрел на формуляр и сказал: — Всё в порядке. Оформлено. Можете идти, гражданка, мы пришлём вам ваши билеты.

Пани просияла радостной улыбкой и вышла. Вчесняк помахал формуляром, потом бросил его на стол, между материалами для стенгазеты, которые через минуту смёл на пол один из уборщиков, освобождая место для кипы новых бланков;

— Совсем заморочили голову, — вздохнул Вчесняк, потом сказал Метеору: — А вы подождите в коридоре, в очереди… Должен ведь быть какой-то порядок. — Эти слова он проговорил с нажимом, словно бы намекая на то, что между ними существует какая-то связь.

«Что за тип, — подумал Метеор, — как он всё делает глупо и по-хамски». Молча выйдя в коридор, он отошёл от толпы у двери. Через минуту появился Вчесняк.

— Сжальтесь, товарищи! — воскликнул он с улыбкой человека, страдающего от чрезмерной популярности, которого разрывают на части обожатели, — дайте мне хоть минуту побыть одному. Иначе я не смогу исполнять свои обязанности.

Метеор сошёл на лестницу, и Вчесняк тут же направился к нему.

— Пойдём, — сказал инспектор, обойдя Метеора; он быстро спускался по ступенькам. Метеор молча шёл следом и злорадно наблюдал за походкой и движениями Вчесняка. «Такие, как он, — с удовольствием думал он, — в воскресенье пораньше выходят с девкой на прогулку, да ещё и требуют, чтобы она держала их под руку». Внезапно он вспомнил о запертой Марте и нахмурился. Внизу, возле лифта, был небольшой зал ожидания: посредине его возвышалась широкая колонн сбоку стояли столик и три удобных кресла.

Вчесняк сел и сказал, протягивая Метеору руку:

— Позвольте познакомиться, я Вчесняк.

— Очень приятно, пан Вчесняк, — ответил Метеор со всё возрастающим волнением думая о Марте и о том, что она ему всё-таки нравится. — Я Героевский. Он внимательно посмотрел в лицо Вчесняка, гладкое, с довольно выразительными, хотя и заурядными, чертами.

— Вы прекрасно загорели, — решился перейти на товарищеский тон Метеор.

— Ещё после Закопане, с апреля, — не без удовольствия ответив Вчесняк и добавил: — Кстати, пан директор, вы же видели, что там творится наверху.

— Да, — бросил Метеор, — я вас слушаю. Вы хот мне что-то сказать? — он удобно откинулся в кресле, открыв красивые носки и дорогую замшевую обувь, положил одну на другую длинные ноги в габардиновых брюках. Потом предложил Вчесняку «Кэмэл» из только что открытой пачки. Вчесняк услужливо привстал, чтобы дать ему прикурить.

— Ещё не распределили, хотя и работали всю ночь. Я заместитель председателя комиссии по распределению, так что всё будет о’кей.

— А что понадобится от меня?

— Требование, — сказал Вчесняк, — вот и всё. Со штампом, естественно, аккуратно заполненное, с печатью.

— Сделаем, — заверил Метеор. — С завтрашнего, начнут приходить мои люди с требованиями, которые вам не стыдно будет взять в руки. Палата верховного контроля не найдёт ни малейшей погрешности, да и специальная комиссия будет от них в восторге. Каждый из моих людей подойдёт к вам и скажет: «Вот требование согласно списку», — чтобы никто такое требование не бросил куда-нибудь между актами, на вечный покой, хорошо?

— Ни в коем случае, — сказал Вчесняк, — и речи не может быть о таком недосмотре: мы деловое учреждение, боремся с бюрократизмом, и у нас документы не залёживаются.

— Вот вам список, — проговорил Метеор, вынимая из внутреннего кармана пиджака конверт, — сто пятьдесят предприятий и учреждений, прекрасно, правда? Вот посмотрите, пан Вчесняк, как вам понравится такой букетик требований?

Вчесняк вытащил из конверта сложенный вчетверо машинописный лист.

— Лаборатория по проверке конфорок, — читал он вполголоса, — производственный кооператив «Перина», главное управление предприятий похоронного оборудования, институт волосологии, кооператив по производству верёвок «Тетива», главное бюро по измерению листьев. Всё это образцовые предприятия и учреждения. Но, ой, мамочка! — застонал он. — Товарищ, разве это возможно — вы хотите получить пятнадцать тысяч штук?

Метеор затянулся сигаретой.

— Да, хотим, — спокойно сказал он. — И вы, пан Вчесняк, их нам дадите.

— Но как это сделать? — пробормотал Вчесняк, почёсывая начинающую лысеть голову и беспомощно щуря свои шустрые карие глаза. — Не могу же я выдать сто билетов кооперативу «Ступа», если строительное объединение № 2, в котором работает несколько тысяч человек, получит не больше тридцати штук! Столько билетов выкрутить не удастся.

— Пан Вчесняк, — Метеор склонился над столиком, — вы очень интеллигентный человек, сразу видно. Как вы организуете это — ваше дело, но мне не верится, что такая незаурядная личность, как вы, не захочет заработать на матче сто тысяч злотых. Такая возможность представляется раз в десять лет. Я вам смогу оказать максимальную техническую помощь, а остальное должен сделать горящий в вас священный огонь бизнеса. Нужно идти напролом, молодой человек!

— Сто тысяч, — прошептал Вчесняк: это было вдвое больше обещанного вначале, — но ведь речь шла о меньшей сумме… «Я сам заработаю столько же на этой афёре, — подумал Метеор, — а потом ошарашу девушку такими деньгами, и она будет моей».

— Это шанс, пан Вчесняк, — быстро проговорил Метеор, — жизненный шанс. Вряд ли стоит его прозевать. Вот вам номер телефона. — Он вырвал из блокнота листик бумаги, быстро написал номер телефона Вильги и подал бумажку Вчесняку. — Я буду весь день на месте. Если произойдут изменения, возникнут трудности или какие-то проблемы, сразу же звоните мне. Завтра начнём, да?

— Да, — прошептал Вчесняк, тупо глядя на Метеора, который в этот момент поднялся и застёгивал, пиджак.

— Спрячьте, пан, к чёрту этот список, — сказал Метеор, — и до свидания. Если что-нибудь случится, сразу же звоните. Запомните, Вчесняк! — Он направился я выходу.

Когда Метеор зашёл в главный холл, Вчесняк вся ещё тупо сидел в кресле.

— Гражданин, — услышал Метеор за собой старческий голос; обернувшись, он увидел, что из кабинки ему приветливо улыбался швейцар. — Ну что, всё уладили? — спросил старик.

— Конечно, — серьёзно ответил Метеор, — хотя и трудно, сами знаете, с работой и заработной платой.

Швейцар, соглашаясь, закивал головой.

Метеор быстро шагал по Краковскому Предместью и на Свентокшизской зашёл в кафе «Нови свят». Он посмотрел на часы: было около одиннадцати. Закрылся в телефонной кабине и набрал номер.

— Пан председатель, — заговорил Метеор, услышав голос Мериноса, — всё устроено. Я пообещал ему сто кусков, как мы говорили. Сразу согласился.

— Очень хорошо, — похвалил Меринос.

— Да, вот ещё что, — сказал Метеор приглушённым голосом. — Вчесняк просил меня целый день ждать телефонного звонка, потому что заранее ничего не известно. У него есть какие-то собственные планы, о которых он не говорит. Я дал ему телефон Алюся и сразу же еду туда. Я правильно сделал?

— Всё правильно, — одобрил Меринос. — Ты сообразительный, Юрек.

— А где Алюсь? — голос Метеора задрожал от волнения. — Он у вас наверху или у себя дома?

— Тут, у нас, — ответил Меринос, — сейчас пошлю его на Крахмальную открыть контору. Только смотрите же, не напивайтесь спозаранку, — добавил он с отеческой снисходительностью.

Метеор опёрся о стену, глубоко, с облегчением вздохнул и вытер капли пота со лба, потом повесил трубку, не попрощавшись. Опасение, что Вильга пристаёт к Марте в то время, как он, Метеор, тяжко трудится, превращало его жизнь в ад. Филипп Меринос, не знавший об этом, немного удивился, что Метеор сегодня не так вежлив, как обычно.

Метеор стремительно вошёл в гараж: инженер сидел на куче покрышек и пил пиво.

— Я плохо спал, — пожаловался Вильга; у него в самом деле был вид усталого и миролюбиво настроенного человека.

— Дай ключи, — тихо сказал Метеор.

— Кончай с этим, Юрек, — так же тихо посоветовал Вильга. — И пусть поскорее уходит. Только без шума!

— Хорошо, хорошо, — согласился Метеор, — сначала я должен с ней поговорить. — Он чувствовал, как растёт в нём боевой дух и вера в скорую победу: вид Вильги, который окончательно перестал быть его конкурентом, очень его подбодрил.

Метеор поднялся наверх, осторожно отпер двери в контору и в квартиру Вильги, потом старательно закрыл их за собой. Столовая, в которой всё время горел свет, выглядела, как после битвы. Метеор, тихо ступая на резиновых подошвах, приблизился к алькову и приложил ухо к двери: ничего не было слышно. «Ещё спит, — подумал он, — или вышла на кухню». Быстро повернул ключ в замке и внезапным движением распахнул дверь. Напротив, уже одетая и умытая, в удобном кресле сидела Марта. Возле неё, на комоде, стояли чашка чая и тарелка с бутербродами, на коленях лежала развёрнутая книжка. Но сам альков выглядел так, словно его недавно разгромили вражеские воины, охочие до трофеев и бессмысленного разрушения: шторы оборваны, постель разбросана, шкаф раскрыт настежь, и бельё из него выброшено на пол, перевёрнутые вверх ногами кресла валялись среди разбитой вдребезги керамической посуды.

Метеор присвистнул от удивления и сказал, оглядываясь вокруг:

— Добрый день. Это вы тут такое натворили?

— Добрый день, — спокойно ответила Марта и охотно призналась: — Да, это я. — Потом, заметив тупое выражение лица Метеора, пояснила: — Я мстила. Пойдите посмотрите, что делается на кухне и в ванной. Образцовая картина опустошения, потому что, имейте в виду, я женщина и легко теряю самообладание, знаете, что такое женщина, пан Хацяк?

— Ирма, — серьёзным тоном начал Метеор, — я хочу с тобой поговорить.

— Пожалуйста, — обрадовалась Марта, — тут скучно! Единственная книга, которую я нашла, называется «О рациональном использовании жидких топлив» и принадлежит перу нашего приятеля, инженера Альберта Вильги. Потому что «Справочник шофёра» на немецком языке, лежавший на ночной тумбочке, вряд ли можно считать литературой. Мне больше нравится книга о топливах. Внимательно читая, можно найти в этом произведении даже автобиографические элементы, тем более, когда близко знаком с автором.

— Ирма, — перебил её Метеор; он чувствовал себя всё более неуверенно; всё, о чём он собирался говорить, безнадёжно выветрилось из головы. — Ирма, повторил он, — я хочу сказать тебе что-то важное, такое, чего никогда и никому не говорил.

— Пожалуйста, — проговорила Марта, — не стыдитесь, пан Хацяк. Могу поспорить, что это будет какая-нибудь сенсация в области галантереи и одежды, правда? Ну, пан, не оставляйте меня больше в неведении!

— Ирма, — воскликнул чуть ли не в отчаянии от своей неловкости Метеор. — Ты замечательная девушка!

— Так говорят, — скромно вставила Марта, опуская глаза. — Но я не хочу вам мешать.

— Ирма, — в голосе Метеора прозвучали визгливые нотки, — ты замечательная, красивая, то что надо. Я вчера в этом убедился. Знаешь, я тоже свойский парень, и девушка, которая за меня выйдет, будет счастлива. Поверь мне… И прости за те вчерашние номера, что я откалывал. Не сердись, послушай: что бы ты сказала, если бы мы… поженились?

Марта встала, явно поражённая.

— Дайте мне сигарету, — сказала она, потом вытащила «Кэмэл» из протянутой ей пачки. — Пан Хацяк, — проговорила Марта, зажигая спичку, — я прошу немедленно выпустить меня отсюда. Вы слышите?

— Слышу, — ответил Метеор, хотя произвол впечатление человека, который ничего не слышит. — Ирма, послушай меня: это далеко не простое дело. Только таким образом всё может закончиться как следует.

— Знаю, что это не простое дело, — сказала Марта и нервно отвернулась; она поняла, что то, чего они лишь коснулись в разговоре, и есть суть всей ситуации.

— Ирма, — тихо шепнул Метеор, — ты слышала вчера всё, да?

— Да, — тихо ответила Марта.

— Ну вот, видишь, — энергично сказал Метеор, — теперь нет другого выхода. Ты должна стать моей женой. Тем более, что я этого очень хочу. — В голосе Метеора прозвучало искреннее чувство, когда он произносил последнюю фразу. Марта более приветливо посмотрела на него.

— Ну и натворили мы дел! — деликатно заметила она, беря таким образом часть вины на себя.

— Ты фантастическая баба! — с уважением заявил Метеор.

Потом они сидели рядом на кровати, беспомощно сложив на коленях руки и задумчиво уставившись на грязный пол.

В передней кто-то постучал. Метеор вскочил, подбежал к двери и открыл.

— Тебе кто-то звонит, — робко сообщил Вильга. — Какой-то тип просит товарища Героевского. Это ведь ты, да?

Метеор запер за собой дверь и подошёл к телефону.

— Героевский слушает, — сказал он.

— Вас беспокоит Вчесняк, — послышался торопливый нервный шёпот, — немедленно приезжайте. Важное дело.

— К вам наверх? — хладнокровно спросил Метеор.

— Нет, — поспешно предостерёг Вчесняк. — Не сюда! Уже всё есть. Знаете тот бар, где продают Разные настойки, возле костёла, поблизости от дворца Сташица?

— Знаю.

— Мы там встретимся. Согласны?

— Через пять минут буду на месте. — Метеор положил трубку и крикнул Вильге: — Есть свободная машина?

— Бери «шкоду», — послушно ответил Вильга.

Метеор с сомнением посмотрел на портьеру, прикрывавшую дверь в квартиру, растерянно махнул рукой и бросился на лестницу. Вильга тщательно запер квартиру, спрятал ключ в карман и опустил портьеру.


Старая «шкода» мчалась по широкому шоссе Свентокшизской, мимо огромных новых, ещё не оштукатуренных строений. Через несколько минут Метеор поставил машину за памятником Копернику, перешёл улицу и спустился в маленькую чистую лавку, где стояли три столика. Было здесь на редкость чиста и зелено: и стены, и то, чем торговали в лавке, имели приятный зеленоватый цвет; только касса, деревянные столики, табуреты и прилавки темнели коричневым обожжённым деревом. На полках стояло много коробочек с травами и стеклянных круглых банок, куда были ссыпаны сушёные травы и лекарственные растения. Пахло мятой, шалфеем и ромашкой.

Метеор сел за столик и попросил чего-нибудь от почек. Он заботился о себе, любил лечиться и пользовался любым случаем, чтобы укрепить свой организм; ему нравилось изображать из себя алкоголика, которому подорвали здоровье сотни литров выпитой за его жизнь водки. Через несколько минут девушка в белом фартучке принесла чашку дымящейся ароматной жидкости с крепким запахом трав. Метеор уж в десятый раз нервно поглядывал на часы: после телефонного звонка прошло полчаса, а расстояние от дома Центрального Совета профсоюзов до этого бара можно было пройти за три минуты. Он не спеша пил терпкую желтоватую жидкость. Тут вошёл Вчесняк, и Метеор поднялся ему навстречу.

— Долго же мне пришлось вас ждать, — резко заметил он, — пойдём.

Бар был слишком тесным для секретных разговоров. Вчесняк вышел без единого слова.

— Я не хотел бы слоняться по улицам, — тихо сказал он, — ещё увидят.

Они перешли на другую сторону Краковского Предместья и вышли на Обозную; миновав старое здание Польского театра, спустились к Динасам. Здесь было безлюдно.

— Ну что там? — спросил Метеор.

Вчесняк вздрхнул и заговорил. Говорил долго, путано. Метеор никак не мог понять, о чём идёт речь.

— Пан Вчесняк, — перебил он. — Что с вами? Что вы хотите сказать?

— Товарищ Героевский, — снова начал Вчесняк с тем же горячечным блеском в тупых карих глазах, — я вам дам десять тысяч. Они уже у меня лежат. Я достал их сразу же после того, как вы ушли.

— Какие, к чёрту, десять тысяч? — забеспокоился Метеор; он то и дело возвращался мыслями к Марте.

— Да те, что достал, — неуверенно проговорил Вчесняк. — А вы заплатите мне сейчас…

— Во-первых, — Метеор усилием воли отогнал мысль о Марте, — вовсе не десять, а пятнадцать тысяч. Так ведь мы с вами договаривались? Во-вторых, ни гроша вы не получите, пока не отдадите мне последний билет. И вообще, какого чёрта вы тащили меня сюда, пан Вчесняк?

Инспектор с опаской посмотрел вокруг, хотя улица была совсем безлюдной.

— Нутрии… — шёпотом, таинственно проговорил он, притянув к себе Метеора за лацканы пиджака, — нутрии и болотные бобры. Говорю вам, потому что доверяю. Все деньги, заработанные на этом матче, я вложу в питомник. В ферму. Серебристые лисицы — тоже неплохая вещь. Сразу же махну на освобождённые земли.

«Что за идиот! — без особого удивления подумал Метеор: он понемногу стал разбираться в путанице кретинских замыслов Вчесняка. — Ну и остолоп! Его же схватят через два дня после отъезда из Варшавы. Но в конце концов… Что, это меня касается? Я всё равно уезжаю отсюда. И надолго. Сразу же после матча. С Ирмой, — вздохнул он с наслаждением при одной только мысли о такой возможности. — Пусть тогда ищут товарища Героевского».

— Пан Вчесняк, — решительно заявил он, — до субботы вы не получите ни гроша. Чтобы вам случайно не пришло в голову бежать раньше. Представляете, что вы натворили? В субботу вечером — пожалуйста… Вы отдадите мне последнюю партию билетов и получите сто тысяч на руки. И можете тогда ехать к чёрту, куда душе угодно.

— Героевский, — Вчесняк тяжело дышал, приблизив вспотевшее лицо к Метеору, — я вам даю сегодня десять тысяч штук, а вы мне не доверяете!

— Какие десять тысяч?.. — настороженно спросил Метеор; образ Марты потускнел, в нём проснулся рыцарь мошенничества.

— Я получил для распределения первую партию. Десять тысяч штук… Прямо из сейфа… — хрипло проговорил Вчесняк, и тут его слова стали выстраиваться в некий логический ряд, — для первого распределения… Десять тысяч билетов, вы понимаете, прямо в руки… Они лежат сейчас у меня наверху… Вот такая пачка! — и он дрожащими руками показал, какая пачка, — я хочу её сразу же вам передать… Оптом… Вы передадите мне те сто пятьдесят требований, и я постараюсь ещё сегодня добиться решения комиссии.

— Как вы это сделаете? — мгновенно заинтересовался Метеор. — Задним числом? После того как отдадите билеты?

— Сделаю, — проскрежетал Вчесняк, вытирая перчаткой пот с толстого затылка. — Моё дело, как, но сделаю.

Метеор нервно закурил сигарету. «И то правда, — быстро размышлял он, — его дело, как это сделать. Я беру билеты, и конец. Какой фарт! Меринос меня озолотит».

— Согласен, — сказал Метеор, — через полчаса к вам приедут за билетами мои люди, и вы получите на руки двадцать пять тысяч.

— Как! — затылок Вчесняка даже опух, глаза налились кровью.

— Двадцать пять тысяч за такую ловкость! За три четверти товара четвёртая часть монеты? Ищи себе дураков где-нибудь в другом месте! Не на такого напал.

— Пан Вчесняк, — Метеор холодно усмехнулся, — к чему такие разговоры? Если заплатить вам больше, вы дадите стрекача. Вижу это по вашим вороватым глазам. А я знаю таких типов, как вы. И что тогда? Провал? Останусь с билетами, которые будут объявлены недействительными, разоблачённый как аферист, а у вас в кармане — почти сто тысяч злотых, и вы едете разводить нутрий. Выращивать бобров, да? Что мне тогда — заявлять о вас в милицию? Подавать в суд? Я вообще советую вам не ссориться со мной, потому что это может повлиять на ваше здоровье. Хотите отдать оптом — хорошо, а нет — так нет. В субботу передаёте мне последнюю партию билетов и получаете остальные деньги наличными. На другие условия я не соглашусь.

Вчесняк уставился на Метеора немного вытаращенными, как у барана, глазами; цельность и ясность этих рассуждений его доконали.

— Ладно, — через минуту сказал он, — пришлите сейчас людей и передайте с ними все требования. Нужно ещё подумать, как им выдать такой пакет. Во всяком случае, пусть приезжают сейчас, пока в канцелярии ещё базар.

— Хорошо, — сказал Метеор. — Вот это я понимаю! Теперь вы говорите, как деловой человек. Я пришлю сейчас своих парней. Они поднимут у вас наверху такой шум, что можно будет вынести без разрешения и пианино, а не только пачечку билетов.

— Это здорово, — глуповато хихикнул Вчесняк и добавил тоном дружеского признания: — Пан Героевский! Я три года ждал такого удовольствия там, у них, — он сделал жест рукой в направлении дома Центрального Совета профсоюзов, — я состряпал себе автобиографию, изображал из себя товарища и всё время мечтал о таком удовольствии. И о больших деньгах. Сидел на торжественных собраниях, аплодировал, выкрикивал «Да здравствует!» и прочее. И всё время соображал, как выкрутить сто тысяч. Вот и настал момент. Теперь должно выгореть, правда?

Они расстались за Польским театром, и Метеор поспешил к «шкоде».


Филипп Меринос спокойно сидел за письменным столом, курил и глазами доброго хозяина смотрел на шелестевших бумагой Крушину и Анелю, между тем как Лёва Зильберштейн энергично выстукивал на пишущей машинке тексты требований.

— Вам хватит бланков? — спросил Меринос Крушину, напевавшего песенку «Солнышко ясное поздно взошло…»

— Должно хватить, — сказал Крушина. — Если нет, заскочу к тому печатнику, что на Панской. Он отпечатает ещё несколько штук левых.

Тут без стука открылась дверь, и на пороге появился Ежи Метеор в позе триумфатора. Все сразу же поняли, что он добился новых успехов и что судьба улыбается работящей группке людей: усиленная деятельность окупается, и наоборот: кто не работает, тот не ест.

— Всё в порядке! — с энтузиазмом доложил Метеор. — Пан председатель! Десять тысяч билетиков на матч Польша — Венгрия можно забрать! За каждый из них наши агенты шутя смогут получить по сто злотых, если не больше!

— Ты гениальный комбинатор! — весело воскликнул Меринос.

Зильберштейн покачал головой:

— Что ты говоришь, Юрек!

Анеля откликнулась, с уважением глядя на Метеора:

— Ты смотри, такой остолоп, ломаного гроша за него не дашь, а так умеет уладить дело…

Крушина ничего не сказал, только вздохнул, как кузнечный мех, и по-дружески хлопнул Метеора по спине. Метеор даже согнулся и сдавленно закашлялся.

— Ах ты ж хам… — прохрипел он, не обижаясь, — твои шуточки…

— Этот Вчесняк — сколопендра, — проговорил Метеор, садясь на стол Мериноса и закуривая. — Хочет смотаться, дать дёру. Но это его дело, верно, пан председатель? Лишь бы нас не обжулил; я дам ему сегодня только двадцать пять кусков, а остальные — в субботу. Хорошо мы договорились?

— Прекрасно, — кивнул Меринос. — Значит, все пятнадцать выкрутил? Панове, — торжественно обратился он к присутствующим, встав с места. — Завтра мы — хозяева рынка. Не сомневайтесь, конкуренции не будет. Значит, установим цену сто пятьдесят злотых! В воскресенье, ещё в первой половине дня, цена, можно ожидать, достигнет трёхсот злотых, так как возрастёт спрос. И тогда… — молниеносно подсчитал он в уме, — после разных вычетов около двух миллионов вольётся в эту кассу. — Меринос торжественно указал на сейф в углу комнаты. На мгновение он так и застыл с простёртой рукой. И все замерли, словно хор вокруг героя в греческой трагедии.

— Пан председатель, — опомнился Метеор, — нужно как-то забрать их. Пусть едет Крушина с ребятами из билетного отдела или из «гвардии». А я полечу к Вильге. Я привязан к его телефону, это единственный способ поддерживать связь с Вчесняком, — торопливо пояснил он и нервно закашлялся.

— Хорошо, — согласился Меринос. — Подпиши чек на деньги Вчесняка и подробно объясни Крушине, что и как ему делать. — Он вынул из ящика стола чековую книжку кооператива «Торбинка» и заполнил чек на двадцать пять тысяч. — Роберт, — обратился Меринос к Крушине, — получишь деньги и передашь Вчесняку. Только сначала разорви пачку и проверь, действительно ли там билеты.

Метеор склонился вместе с Крушиной над столиком и стал объяснять, как попасть в отдел зрелищ и представлений Центрального Совета профсоюзов.

— «Шевроле» поставишь здесь, — сказал он. — Сразу поднимешься наверх. Если швейцар задержит, скажешь, что идёшь за билетами. Нужно, Бобусь, говорить правду, это себя оправдывает… Там идут целые толпы с требованиями, никто не задержит.

— Всё, — заявил Зильберштейн, поставив последнюю точку. — Все требования готовы. Упакуй их, Роберт. — Он встал, потянулся, подошёл к окну и закурил сигарету. — Сколько нужно помучиться, чтобы заработать несколько злотых, — сказал Лёва, грустно качая головой, — и сколько приходится нервничать…

— Юрек, — обратился Меринос к Метеору, который уже собирался уходить, — сколько ты в конце обещал за всё Вчесняку?

— Сто тысяч, — ответил Метеор.

— Дашь пятьдесят, — сказал Меринос, ласково усмехаясь, — и так будет счастлив. Скажешь, что конкуренты выбросили в город много товара и номер не прошёл. Пусть судится с гражданином Кудлатым, если ему не нравится. — Ласковая усмешка на его лице внезапно перешла в злую гримасу. — Если бы не бежал, — добавил он, — получил бы полную сумму: его можно было бы ещё использовать. Но поскольку он хочет удрать, мы не станем материально поддерживать мошенника, который причинил государству такие убытки. Не будем помогать ему уйти от карающей руки правосудия.


Метеор зашёл пообедать, а потом поехал к Вильге. Во время обеда он всё время думал, как бы привезти Марте горячую пищу: ему казалось, что такое доказательство заботливости было бы очень кстати. Но так ничего и не придумал, купил два десятка свежих пирожных и поехал на Крахмальную.

Вильгу он нашёл в гараже. «Совсем изменился человек, — подумал Метеор, встревоженно посмотрев на него, — как сломался после того досадного случая».

— Ты уже обедал, Алюсь? — спросил Метеор с дружеской заботливостью.

— Нет, — ответил Вильга, — нет аппетита. — В его манере держаться уже не было холодного светского безразличия, он походил сейчас на обанкротившегося лавочника, которого лишили обеспеченного будущего.

— Что случилось? — разволновался Метеор. — Почему у тебя такой трагический вид? Тебе ведь пока никто ещё не оторвал голову.

— Метеор, — промолвил Вильга, — я уже устал. Вся эта афёра может плохо кончиться, а у меня уже нет сил бежать, менять местожительство, начинать с нуля.

— Иди выпей, и тебе сразу станет легче, — язвительно бросил Метеор. — Всё будет в порядке, Алюсь, вот увидишь. А что касается Ирмы, то я на ней женюсь.

Вильга посмотрел на Метеора, и что-то похожее на прежнюю холодноватую иронию блеснуло в его выцветших глазах.

— Смотри, как бы тебе с ней не подзалететь, — бросил он.

— Давай держать пари, — вскипел Метеор, — если не веришь! Думаешь, я не стою такой жены?

Вильга ничего не ответил и поплёлся за Метеором наверх.

На этот раз Марта сидела в столовой и ела апельсины. Девушка встала с кресла, когда оба зашли в комнату; не было уже в ней того пренебрежительного юмора, с которым она приветствовала Метеора утром. Казалось, у неё сдали нервы, и она явно проявляла склонность к переговорам.

— Пан инженер, — первая заговорила Марта, — прошу выпустить меня отсюда.

Вильга проглотил слюну и отозвался с остатками прежней галантности:

— Если бы это зависело от меня…

— Ирма, — довольно патетично проговорил Метеор, — ты не уйдёшь отсюда до понедельника. А в понедельник мы вообще уедем из Варшавы. Ты и я. Тихо обвенчаемся в каком-нибудь маленьком городке, в деревянной сельской часовенке.

В глазах Марты страх смешался с иронией.

— Не будьте ребёнком, пан Хацяк… — начала она.

— Пан Метеор, — поправил Вильга. — Пора покончить с этой комедией.

— Всё равно, — сказала Марта.

— Тебе не должно быть всё равно, как меня зовут! — прервал с благородным негодованием Метеор.

— Мне абсолютно безразлично, — повторила Марта. — Поймите, наконец, что у меня есть старая мать, и она волнуется за меня, может заболеть.

— Ничего не поделаешь, — решительно заявил Метеор. «А может…» Он задумался над возможностью устроить встречу Марты со старой матерью перед отъездом: «Это бы её очень ко мне привязало», — подумал Метеор.

— У меня есть жених, и если он встретит вас, пан Хацяк, то вам придётся разыскивать детали своей персоны по всей Варшаве! — закончила Марта неудачной угрозой.

— Видели мы таких силачей! — грубо ответил Метеор.

— О Боже, — в отчаянии вздохнула Марта, села и безнадёжно сложила руки. — Выпустите меня отсюда! Выпустите меня! — внезапно громко крикнула она, снова вскакивая с места.

— Успокойтесь, пани! — бросил Вильга, потом испуганно посмотрел на дверь.

— Ирма, — примирительным тоном заговорил Метеор, — а если бы я тебя отпустил, что тогда?

— Клянусь, — воскликнула Марта, — ничего меня больше не касается! Забуду о вас и обо всём, что здесь было… и что я здесь слышала. Сразу же, как только выйду из этого дома.

— Как ты думаешь, Алюсь? — Метеор вопросительно посмотрел на Вильгу.

— Ничего я не думаю и не хочу думать, — заявил Вильга. — Это твоё дело.

Зазвенел звонок. Вильга вышел, чтобы отпереть, забыв закрыть дверь в столовую. На пороге появился Роберт Крушина, державший в обеих руках большой свёрток, плотно обёрнутый серой бумагой и крепко обвязанный шпагатом. Один уголок свёртка был надорван; видимо, это сделали, чтобы посмотреть, что в нём есть.

— Эй, чего вы там возитесь, инженер? — с весёлым нетерпением воскликнул Крушина. — Открывайте скорее, у меня руки онемели…

Свёрток был величиной с небольшой чемодан и, видимо, довольно тяжёлый.

— Что это такое? Откуда? Для чего? — пробормотал Вильга, в замешательстве отступая и забыв закрыть дверь, ведущую в квартиру.

В глубине комнаты неподвижно стоял Метеор, словно обратившийся в соляной столб.

— Пан председатель приказал везти сюда, — проговорил Крушина, явно довольный тем, что так легко удалось выполнить поручение. — Он сказал, что вместе с этим пакетом вы, пан инженер, теперь будете иметь одиннадцать тысяч штук. До субботы… — он внезапно замолчал, увидев Марту, стоявшую сбоку. Крушина замедлил шаг, но отступать было поздно. Он с силой швырнул свёрток на стол, между остатками вчерашней закуски, и опёрся на него руками, словно желая заслонить собой. — Что это? — вытаращил он глаза. — Гости? Маленькое рандеву? Нашёл время! — последние слова относились неизвестно к кому — к Вильге или Метеору. Но вот на лице Крушины отразилась напряжённая работа мысли. — Я эту панну вроде где-то видел, — наконец заговорил он. — Ага! Вспомнил! Что она тут делает? — растерянно обратился он к Вильге.

— Слушай, Бобусь, — быстро и нервно заговорил Метеор, — тут целая история, и сейчас некогда её рассказывать. Довольно того, что ты должен держать язык, за зубами. Никому, слышишь, даже председателю… — Метеор подошёл к Крушине и судорожно ухватился за лацкан его пиджака. — Пойми, Бобусь, это для пользы дела, — горячо умолял он. — Ради всех нас. Чтобы удалась эта афёра. Если сейчас начнём всё выяснять, то только запутаемся. И Мериносу не стоит забивать этим голову, понимаешь, Бобусь?

— Понимаю, — сказал Крушина, — но не очень. Что-то тут не так. Я билеты привёз, к чёрту! — покачал он головой, не на шутку озадаченный. — Откуда она тут взялась? — И вдруг бросил: — Ну пока! — застегнул пиджак и пошёл к двери. Когда он уже собирался взяться за дверную скобу, дверь сама открылась, словно опережая его; открылась медленно, несмело, и в щели показалась сначала круглая шапка с эмблемой почты, а затем потное усатое лицо. Вскоре в распахнутой двери появилась фигура в расстёгнутом тёмно-синем мундире с большой брезентово-кожаной сумкой на бедре.

Это был самый обычный варшавский почтальон. С предупредительной вежливостью, протянув руку, как человек, не желающий никому мешать, он подал какую-то бандероль, сообщив:

— Пан директор, новый номер журнала «Сцепление».

Крушина попятился, как перед статуей Командора. Наступила тишина, чудовищно тяжёлая, короткая, как перед грозой. Её нарушил голос Марты.

— Пан, пан, — пронзительно закричала она, захлёбываясь словами. — В милицию! В милицию! Бегите отсюда, помогите! В милицию! В мил…

Последнее слово застряло в ладони Метеора, который быстро закрыл Марте рот. Другой рукой он крепко обхватил её за талию и прижал к себе. Не растерялся и Крушина: одним прыжком он, как тигр, очутился у двери, протянул вперёд руку и быстро рванул дверь на себя. Почтальон полетел на середину комнаты, словно втянутый пылесосом. Он споткнулся и упал возле стола. Крушина мгновенно пробежал по коридору, опустил портьеру, закрыл дверь в квартиру, а потом и в столовую.

— Гениально, Бобусь, — тяжело дышал Метеор; он отпустил Марту, и она упала в кресло, белая как стена. На лбу инженера Вильги блестели крупные капли пота, его бледные глаза вылезли из орбит, как у огромной, раздувшейся от испуга жабы. Почтальон, неуклюже двигаясь, сел на полу и заговорил тихо, монотонно:

— Пан директор, простите, я не знал, я человек добросовестный; дверь была открыта, я искал вас в конторе, хотел лично вручить, дверь была открыта; вы, пан директор, так прекрасно в прошлый раз… Я думаю, лично вручу вам журнал, дверь была открыта… Прошлый раз вы меня угостили водкой. Я Пайонк, Антоний Пайонк, пан директор, вы меня помните?

— Перестань тарахтеть! — гаркнул Крушина, и почтальон замолчал, едва живой от страха.

— Что теперь делать? — спросил Метеор. Ему казалось: уже никогда в жизни он не будет знать, что с ним произойдёт через минуту.

Вильга вытащил платок и вытер лоб. Этот жест предвещал начало истерики, но — о чудо! Внезапно во всей фигуре Вильги что-то неуловимо изменилось: беспомощное, согнутое тело стало выпрямляться, и прежний холодный, сдержанный инженер Альберт ожил, словно бы под влиянием урагана пронёсшихся над этой комнатой событий.

— Если так пойдёт и дальше, — проговорил он с холодным сарказмом, — то придётся подумать над тюремным уставом и поделить эту квартиру на камеры. Роберт, — тоном приказа обратился инженер к Крушине, — забирай его отсюда! — он указал на почтальона Пайонка. — Я ничего не хочу о нём знать, делай с ним что хочешь, что сочтёшь нужным. Оставаться ему нельзя. Хватит у меня хлопот с ней… — Вильга сделал жест в сторону Марты. — И это, — он положил руку пакет, лежавший на столе, — тоже лучше забери. Потому что это помещение провалилось. Я сам поеду к председателю и расскажу.

— Нет! — пронзительно вскрикнул Метеор, лицо испуганно исказилось при одном только упоминании о Мериносе; он готов был на всё, только бы не говорить со своим шефом. — Мне кое-что пришло в голову! — воскликнул он с надеждой в голосе. — Ирма! К себе! — прикрикнул Метеор и, схватив Марту за руку, резким, грубым движением толкнул её в альков и запер дверь спальни. — Пойдём, — повернулся он к Вильге и Крушине.

Они втроём вышли в контору, заперев Пайонка. В мастерских никого не оставалось, из гаража доносился слабый шорох. За окном был тихий майский вечер.

— Сделаем так, — начал Метеор, нервно глотая слюну. — Почтальона придётся обезвредить. Иного выхода нет.

— Только не сейчас, — холодно изрёк Вильга, — а после воскресенья. Если всё пройдёт удачно, то отдадим их обоих Кудлатому — пусть делает, что хочет. Другого ничего не придумаешь.

— Правильно, — согласился Крушина, — сейчас не время заниматься мелочами. Кудлатому? — с некоторым опозданием он осознал весь ужас такого предложения; ему вспомнилась смерть Кубуся Вируса, и горячий пот побежал у него по спине. — Зачем сразу Кудлатому? — прошептал Крушина.

— Об этом потом, — лихорадочно проговорил Метеор, — а сейчас, Бобусь, забери этого почтальона ко мне. Свяжем его, как узел, и положим у меня на чердаке. До воскресенья. Правда? — вопросительно посмотрел он на Вильгу.

— Правильно, — сказал Вильга, — и билеты заберите туда же. Там будет безопаснее. Тут могут искать этого почтальона. — Видно было, что он старается любой ценой избавиться от билетов.

— И найдут Ирму, — нервно засмеялся Метеор. — Нет, нет. Билеты не должны быть там, где он. С этим почтальоном может начаться непредвиденная драка, и билеты пропадут. Такого допускать нельзя. — В Метеоре проснулся бизнесмен. — Билеты завезём на Пружную, другого ничего не придумаешь. Что-нибудь уж скажем председателю. А Ирму я заберу завтра утром. Найду для неё какое-нибудь пристанище, не бойся, Алюсь. У меня ещё есть надёжные места в Варшаве.

— Правильно, — одобрил Крушина, — дело говоришь, Юрек!

— Ты взял с собой людей, Бобусь? — спросил Метеор.

— Взял, — ответил Крушина, — сидят в «шевроле».

— Ну всё. Пошли вязать его! — сказал Метеор, и кадык на его худой шее вздрогнул.

Они вошли в комнату. Увидев их, Антоний Пайонк, как обречённый на смерть, отступил к стене.

— Сынок, — обратился к нему Роберт Крушина, подходя, — сынок, — повторил он со зловещей усмешкой, оскалив мелкие крепкие зубы, — если будешь вести себя спокойно, ничего плохого с тобой не случится.

— Пан! — ответил с неожиданным достоинством Антоний Пайонк, — предупреждаю вас, я государственный почтовый служащий и сейчас нахожусь при исполнении своих служебных обязанностей! За нападение на меня вы будете строго наказаны! — Говоря это он прикрылся сумкой, полной писем. Было что-то почти торжественное в его жесте и позе, но длилось это всего один миг. Мощные лапы Крушины упали на затылок Пайонка, сдёрнули с его плеча сумку, бросили её в угол и пригнули почтальона вниз. Письма рассыпались по полу.

— Люди ведь ждут этих писем! — вопил Антоний Пайонк, — так нельзя, а-а-а-а-ах! — его возглас закончился задушенным хрипом. В дверь алькова бешено застучала Марта.

— Полотенце! Занавески! Скатерть! — орал Крушина. — Скорее! — Он сел на Пайонка. Метеор отпер дверь в спальню и схватил Марту в крепкие объятия. Вильга стал вытаскивать из шкафа постельное бельё. Через минуту Антоний Пайонк лежал уже на полу с кляпом во рту; из белого мешка торчали только ноги в лёгких бежевых сандалиях.

— Поеду приготовлю квартиру. Буду ждать вас ворот, — бросил Метеор и выскочил из комнаты. Вскоре послышался шум мотора старой «шкоды» и характерный стук её расшатанного кузова.

— А ну-ка заведи «шевроле» в гараж; мы отнесём его, — сказал Вильга Крушине, указывая на связанного Пайонка. Крушина сбежал по лестнице вниз. Вслед тем раздался грохот грузовой машины, медленно въезжающей в гараж. Крушина вернулся наверх и, тяжело дыша, взвалил на плечи беспомощного Пайонка. Марта, опершись плечом на выступ алькова, полным ужаса движением прикрыла себе рукой рот, словно сдерживая крик.

Внизу Крушина бросил Пайонка через задней борт в железный кузов автомашины и прикрыл грязным брезентом. Потом ещё раз поднялся наверх за билетами и старательно уложил их под скамейкой в кузове.

— Пан инженер, — обратился он к Вильге, который также спустился вниз, — а кто поедет? Мне сейчас нужно на Пружную. Парней из «гвардии» я высадил; зачем им всё знать? Пошлю их трамваем на Вильчую, пусть дожидаются у ворот с Метеором.

— Я сейчас тебе кого-нибудь дам, — поспешно сказал Вильга и направился в дальний освещённый угол гаража, где возились какие-то люди. — Китвашевский, — позвал он, — иди-ка сюда! — От работающих в углу людей отделился высокий худой человек в грязной сетчатой рубашке и засаленной кепке; характерным для механиков жестом он вытер руки о лоснящиеся тиковые брюки.

— Слушаю вас, пан инженер, — вежливо проговорил он.

— Сделаешь две ходки на этом «шевроле», — сказал Вильга, указывая на грузовую машину, — на Вильчую и на Пружную. На Вильчей у ворот ждёт пан Метеор, ты же его знаешь, верно?

— Знаю, — подтвердил Китвашевский.

— Ты что, — спросил Вильга, — водку пил?

— Вот столечко, — пренебрежительно бросил механик, — всё равно что ничего. Неполный литр на троих.

— Гм, — встревожился Вильга, — можно ли тебя сейчас пускать за руль?

— Пан инженер, — в полумраке гаража было видно, как лоснящееся лицо Китвашевского собралось в бесчисленные морщины хитрой усмешки, — не о чем говорить. Что значит для варшавского шофёра такая капля? Будто не ездил я и после литра! И кто меня предупреждает — вы, пан инженер, такой специалист! — В этой двусмысленной фамильярности было что-то убедительное.

— Ну ладно, — согласился Вильга, — садись и поезжай.

Китвашевский подошёл к «шевроле», залез в кабину и завёл мотор. Крушина стал на подножку и подробно объяснил, куда ехать, а затем выскочил во двор.

— Шая! — свистнул он сквозь зубы.

К нему подошёл невысокий юноша, куривший до того с группкой молодых людей возле железного фонаря. Крушина торопливо бросил ему несколько слов, и Шая кивнул головой.

— Ну пошли отсюда, — приказал Шая своим парням. «Гвардия» сунула руки в карманы и шатающейся походкой двинулась в сторону Желязной.

Роберт Крушина поднялся наверх. Вильга сидел в кресле, курил сигарету и смотрел на Марту, которая всё ещё неподвижно стояла в дверях алькова. В глазах Вильги горели огоньки, которых Крушина раньше у него не видел.

— Роберт, — неторопливо проговорил Вильга, — после всех неприятностей, которые доставила нам пани, не полагается ли нам какая-то компенсация?

— Компенсация? — неуверенно переспросил Крушина, не знавший этого слова.

— Я думаю, — сказал Вильга, и у него быстро-быстро задрожало правое верхнее веко, — я думаю, Роберт, что ты — правильный человек, настоящий мужчина. И знаешь, сколько мужчины терпят от этих девок, сколько они наносят обид, откалывают номеров, сколько раз наставляют рога, если подвернётся кто-то другой.

— Это правда, — согласился Крушина, — верно говорите, пан инженер… — Он громко вздохнул, припомнив что-то такое, о чём предпочитал молчать.

Марта бросилась через порог, глаза у неё расширились от страха, она сразу же догадалась, куда клонит этот поблёкший, обрюзгший мерзкий тип. Мгновенным движением закрыла за собой дверь и лихорадочно принялась придвигать к ней всё, что было тяжёлого, в алькове. «Ой, Боже мой, что же это будет? Что же будет?» — проносилось в её охваченной ужасом голове.

— Ха-ха-ха! — засмеялся Вильга, словно бы приободрённый поведением Марты; его лысая голова стала багровой, — слышишь, баррикаду строит? Девушка нашлась!

— Действительно, — весело подтвердил Крушина, — вот так новость! Новый способ вести споры. Ха-ха-ха!

— Ну, Роберт, начинай! — скомандовал Вильга и ударил кулаком в дверь. Мебель с лёгким шумом отодвинулась даже от лёгкого толчка. В углу спальни стояла Марта с тяжёлой бронзовой пепельницей в руке.

— Если кто-то из вас… — начала она сдавленным голосом. По щекам её бежали слёзы.

Но инженер Альберт Вильга походкой лунатика прошёл через альков. Приблизившись к Марте, он не задержался, а двинулся дальше, в сторону кухни, словно стрела, которая не попала в цель и летит дальше в пространстве.

— Инженер, — неожиданно окликнул его Крушина, — я еду на Пружную.

Из кухни не доносилось ни звука. Вильга стоял возле раковины и дрожал всем телом, как в лихорадке. Наконец он взял себя в руки, закурил сигарету и вышел в спальню.

— Хорошо, — сухо сказал он, — я тебя отвезу.

Они вместе вышли из квартиры, и Вильга запер её на ключ. Внизу он вывел из гаража оливковый «гумбер» — другой машины под рукой не оказалось.


«Чудесная машина», — подумал Генек Шпигло, слегка притормозив на перекрёстке Ясной и Свентокшизской. Был ранний, очень приятный вечер. Световые сигналы перекрёстка яркими красками играли на фоне новых стен. Генек уважительно погладил руль «шоссона»: машина была пустая, новенькая, ещё не обкатанная. Несколько дней Генеку напоминала о себе сломанная пять недель назад ключица. Хотя он уже вернулся на работу, ему поручали только переводить пустые автобусы из одного гаража в другой или выезжать на смену какому-нибудь автобусу, который вышел из строя.

По дороге с Ясной на улицу Згоды он заметил длинный ряд легковых машин, стоящих за двумя троллейбусами перед треугольным сердцем города — площадкой на перекрёстке Братской, Шпитальной и Хмельной. Улица здесь узкая, движение транспорта напряжённое, место людное. Поток машин был остановлен сигналом светофора, а троллейбусы на остановке создавали ещё и дополнительный затор. Генек затормозил и остановился за «Варшавой».

И тут краем глаза в выпуклом внешнем зеркальце Генек заметил похожую на бульдога грузовую автомашину «шевроле». Она мчала со стороны улицы Сенкевича с недозволенной скоростью; её плоское решётчатое ветровое стекло мелькнуло в зеркальце; нарушая правила движения, машина ворвалась на свободную полосу левой части улицы; послышался сильный скрежет — шофёр затормозил. «Шевроле» неожиданно рванул в сторону, описав широкий крут на тротуаре. Прозвучал страшный крик, «шевроле» вздыбился в странном рывке, словно конь перед преградой, и, отчаянно лавируя, влился в ряды машин, двинувшихся в этот момент вперёд. На тротуаре, между магазином оптики и лавкой, где продавали бельё, остался труп молодой девушки.

В поток машин, приведённых в движение далёким сигналом, стали вплетаться люди, лихорадочно спешившие на место происшествия. Воздух наполнился возгласами, суматохой, криками. В этот отчаянный шум ворвалось гудение мощного клаксона — затрубил Генек Шмигло. Всем телом припав к рулю, Генек вывел автобус из ряда машин; большой «шоссон» загрохотал и рванулся вперёд. Сигнал его гневно гудел, словно неумолимый мститель. Глаза водителей и прохожих расширялись от волнения, когда они видели этого кинувшегося в погоню великана; балконы и окна домов заполнились зрителями, вся улица замерла. «Шоссон» проехал перекрёсток, и улица сразу заполнилась густыми подвижными толпами людей, которые бежали к убитой девушке; так на коже проступает кровь, если провести по ней хирургическим ланцетом.

Заставить при таких обстоятельствах автобус делать акробатические прыжки мог только первоклассный водитель, и Генек Шмигло был им. Но за рулём «шевроле» сидел тоже опытный водитель, к тому же не обращавший сейчас внимания ни на какие правила. Остатки алкогольного тумана исчезли из серых, как пепел, глаз уличного бандита. У него осталось единственное стремление — бороться и любой ценой уйти от погони.

Китвашевский хорошо знал, что погоня за ним уже началась. Неизвестно было только, кто, как и на чём его преследует. Он нажал на газ, ринулся через закрытые красным светом Иерусалимские Аллеи, лавируя между трамваями, которые подъезжали и с грохотом замедляли ход, потом бросился на Кручую.

Но тут ему преградил дорогу тягач с тремя прицепами, вынырнувший с Новогрудской; в сознании Китвашевского, охваченного жаждой борьбы, на какую-то долю секунды сверкнуло: «Нужно ударить прямо в прицепы!» Но он сдержался и замедлил ход. «Скорее! — подумал Китвашевский в панике, выглянув из кабины и охватив взглядом перегороженные потоком машин Иерусалимские Аллеи, — теперь во весь дух на Вильчую!» Не успел он это подумать, как из противоположного потока уличного движения прозвучал сигнал мощного клаксона, и непонятно откуда появился автобус, пересёкший течение на мостовой, словно красно-кремовый кит. «Гонятся на “шоссоне”. Наверное, внутри милиция», — подумал Китвашевский, и злая усмешка искривила его верхнюю губу.

Мотор «шевроле» бешено выл, выжимая восьмидесятикилометровую скорость; похожая на бульдога машина летела вперёд.

Позади, в кабине тяжёлого «шоссона», Генек Шмигло шептал молитву:

— Сейчас! Милый! Дорогой! Сейчас! Только ты можешь! — обращался он к машине, которая в руках Генека словно бы стала живым существом и жила его сердцем, мозгом, нервами. Автобус выл в смертельном усилии, что-то, казалось, напрягалось в моторе, как жилы на затылке у атлета, делающего последний рывок.

— Ну, — тяжело дышал в тёмной кабине Китвашевский, — ну ещё немного! Уже уходим! Отрываемся!

— Милый мой, — молил Генек.

Неуловимая черта соревнования, которая неизвестно где начинается и где заканчивается, натянулась на ровном асфальте Медзишинского вала. Ещё миг, и тяжёлый красно-кремовый «шоссон» метр за метром, дыша последним напряжением сил, стал приближаться к мчавшейся впереди грузовой машине. Потом заскрежетали тормоза, и подобный бульдогу «шевроле» заскользил длинной многометровой полосой по зеркалу шоссе, как мальчик, разогнавшийся на скользанке возле школы; несколько раз его заносило поперёк шоссе.

Из мгновенно открывшейся кабины появилась какая-то тёмная фигура, — бросившаяся к чёрному топкому берегу Вислы. Генек Шмигло с дьявольской ловкостью затормозил и выскочил из своей машины. В правой руке у него был массивный французский ключ. Пробежав несколько шагов по высокой насыпи, он остановился, тяжело дыша.

Тёмно-зелёный майский вечер под стрекотание кузнечиков мглистыми полосами ложился на прибрежные деревья и кусты. Вокруг простирались тёмные шумящие луга, быстрина весенней Вислы светлела и темнела внизу. Побродив по прохладной росистой траве и влажному песку, Генек растерянно поднялся наверх. Со стороны Гоцлавской Кемпы и зелёного поля аэроклуба виднелись немногочисленные огни; справа, по ту сторону реки, перечёркнутый посредине стрелой огромного башенного крана, — на фоне фиолетового неба, мерцавшего миллионом теней среди миллиона огней, сверкал большой город. Между Генеком и городом не было никого.

Шмигло осмотрел вблизи грузовик, озабоченно качая головой и вытирая платком капли пота на лице. На дверцах кабины, где обычно размещают эмблемы и надписи, из которых можно узнать об учреждении, управлении или фирме, не было ничего. Регистрационный номер тоже пока ни о чём не говорил, кроме того, что машина принадлежит какому-то предприятию.

«Что тут поделаешь? — размышлял Генек. — Если бы у меня был трос, я бы взял его на буксир и притащил в комиссариат. А может, там кто-то есть?» Он поднял завесу и вскочил в кузов. На полу лежало что-то, прикрытое грязным брезентом. Генек откинул брезент — на железном дне кузова оказался связанный наволочками и простынями человек. Генек дрожащими руками зажёг спичку; в мерцающем свете появились бежевые сандалии, а потом и мундир почтальона, у которого рот был забит кляпом.

Освобождённый от кляпа, Антоний Пайонк долго и бессознательно тряс головой: во время бешеной езды его беспомощная голова ударялась о дно кузова, побитое тело глухо ныло.

— Милиция! — было первое слово, которое он пробормотал.

— Пан старшина, — взволнованно спросил Генек, — ради Бога, что всё это значит? Кто вас так отделал?

— Милиция! — уже истерично голосил Пайонк. — Помогите!

— Коллега, — умоляющим тоном стал уговаривать его Генек, — я тоже в мундирчике, вот погляди: ты в форме, и я в форме. — Он не знал, как говорить с этим охваченным страхом и болью человеком, даже сам стал заикаться. Помог Пайонку подняться и вылезти из кузова. Увидев идиллически-мирный вечерний пейзаж, почтальон немного успокоился.

— Сигарету, — попросил он.

Генек протянул ему пачку сигарет и спички. Пайонк закурил, жадно затянулся и уже увереннее проговорил:

— В милицию, пан шофёр! Там есть ещё девушка! Эти мерзавцы, которые меня так… ещё замучают её!

— Где? — удивился Генек.

— Я покажу! — воскликнул Пайонк и снова задрожал всем телом. Он отвернулся от Генека и опёрся лбом о край кузова.

— Как быть? Как быть? — шептал Генек. В поисках троса он ещё раз взобрался на платформу «шевроле» и, шаря в темноте, наткнулся на какую-то тяжёлую пачку. Вытащил её и увидел старательно упакованный и перевязанный шпагатом пакет величиной с небольшой чемодан. «Что это может быть?» — заинтересовался Генек. Заметив надорванный уголок, он сунул в пакет руку и вытащил несколько продолговатых картонных полосок. «Деньги? — мелькнуло в его сознании. — Нет. Слишком узкие». Спички, которые он зажигал, падали из рук; при свете жёлтого огонька Генек успел прочитать на полоске слова: «Польша — Венгрия». Сердце его сильно забилось — больше ничего не нужно было выяснять. Тысячи мыслей и догадок закружились в голове.

— Садись, пан! — обратился он к Пайонку, — едем!

Погасив свет в автобусе, он вынул из мотора ключ, а затем открыл кабину «шевроле». «Через двадцать минут я должен вернуться за машиной», — подумал он.

— Тут, на Саськой Кемпе, есть комиссариат, — снова начал Пайонк.

— Товарищ, — сказал Генек, — ничего не бойся. Сейчас будешь давать показания.

Через семь минут похожий на бульдога «шевроле» осторожно въезжал на Вейскую улицу. Антоний Пайонк, приобретший в этот вечер богатый опыт, ни о чём больше не спрашивал.


Юлиуш Калодонт в полдень вернулся домой и подошёл к дивану, на котором лежал Гальский.

— Пан доктор, — склонился он над больным, — я вам расскажу такое, что вы не поверите.

— Вернулась Марта? Она здесь? — воскликнул Гальский, приподнимаясь на локте.

— Нет, — Калодонт опустил глаза. — Вечером, — наконец проговорил он, — вы встретитесь со ЗЛЫМ.

Гальский сел на диване.

— И не стыдно вам смеяться над больным человеком? — с укором сказал он.

— Я говорю правду, — ответил Калодонт так просто и так искренне, что Гальский вскочил на ноги и через минуту с гримасой боли опустился на край дивана.

Вечером доктор Витольд Гальский сидел в киоске Юлиуша Калодонта и отвечал на раздражённые замечания клиентов, с явным неодобрением отзывавшихся об отсутствующем продавце.

Калодонт вернулся через полчаса и сказал, тяжело переводя дыхание:

— Уже. Можете идти. Гожая, одиннадцать. Он ждёт вас у ворот.

Сердце Гальского бурно забилось: теперь, когда невероятная фантастика последних месяцев и сегодняшнее сообщение Калодонта вот-вот должны были стать реальностью, — доктор поверил в это сразу, без сомнений и расспросов. Ощутил страшное волнение, — неожиданно придавшее его истощённому организму новые силы.

— А что с Мартой? — радость погасил больной вопрос, неотступно преследовавший его весь день.

Однако волноваться легче, чем добраться до ворот на Гожей улице. Это слишком близко, чтобы ехать трамваем или троллейбусом, но пока Гальский дошёл, он совсем замучился. Провожаемый тревожным взглядом Калодонта, доктор неторопливо двинулся от киоска, осторожно опираясь на одолженную у старика палку. Доковыляв за пятнадцать минут до нужных ему ворот, он почувствовал себя так, будто искупался в слишком горячей ванне. Сердце билось тяжело и с перебоями, что-то пульсировало в висках и щемило в пояснице; влажная слабость охватила всё тело, как мокрое полотенце. Остановившись на минуту, Гальский глубоко вздохнул, опёрся рукой о стену, потом, набравшись смелости, переступил железный порог ворот.

Это были настоящие старинные варшавские ворота — тёмные и облупленные. Маленькая лампочка высоко вверху бросала бледный и мутный свет на полукруглые своды; внизу тёмные тени чередовались с бликами, падавшими из окон флигеля во дворе.

В воротах никого не оказалось. Гальский неуверенно остановился посредине, опираясь на палку, и внимательно огляделся вокруг. В этой полутьме он скорее почувствовал, чем увидел пустоту; его сразу же охватили тревога и сомнения. Заглянул во двор — также пустой, слабо освещённый огнями из окон, откуда временами долетали голоса возившихся на кухнях женщин. И вдруг взгляд Гальского остановился в самом тёмном углу ворот: там блестели два сверкающих белых глаза, словно повисших в пространстве, отделённых от невидимых лица, головы, фигуры. После секундного колебания Гальский сделал шаг в сторону этих глаз.

— Но ведь вас здесь не было? — тихо бросил он.

— Был. Всё время, — так же тихо ответил ЗЛОЙ. Это были первые слова, которые слышал от него Гальский; кровь прилила у него к лицу, сердце сильно застучало, потому что именно таким он представлял себе голос ЗЛОГО — низкий, сильный, звучный. Какой-то удивительно варшавский, с немного презрительными интонациями.

— Где Марта? — решительно спросил Гальский. Произнося в темноте это имя, он почувствовал, как его покидает волнение.

— Почему же вы её не ищете? — спросил ЗЛОЙ. Какая-то странная насмешка скрывалась в его вопросе, и прожекторы белых глаз внезапно словно потускнели от стыда.

— Я еле стою на ногах, — тихо объяснил Гальский. — Знаю, что виноват… — Он тяжело опёрся плечом о стену, но белые глаза не сдвинулись с места, рука из темноты не поднялась, чтобы его поддержать.

— А зачем же вы раньше времени вышли из больницы? — прозвучал безжалостный вопрос.

— Это был мой долг, и в конце концов… — повысил голос Гальский, — я не обязан вам объяснять.

— Путь так. Ваше право.

— Выслушайте меня, — Гальский оторвался от стены и шагнул вперёд. — Никто из нас двоих не имеет прав на эту девушку. Никто. Ни вы, ни я.

— Ни вы? — белые глаза блеснули, как минуту назад, но в низком голосе задрожала едва уловимая надежда.

— Ни я, — решительно подтвердил без тени сочувствия Гальский. — Кто может иметь какие-то права на Марту? Эти права, — добавил он осторожно, — мы будем добывать сейчас. Именно сейчас.

— Но вы ведь любите её? — низкий звучный голос в темноте стал хриплым и вызывающим, — правда? Скажите.

— Люблю, — ответил Гальский.

Белые глаза погасли.

— Пан Гальский, — прозвучал в углу низкий хрипловатый голос, — знаете ли вы, что можете остаться в этих воротах? Такие вещи случаются с людьми, которые слишком рано поднимаются с постели после тяжёлой болезни.

— Знаю, — спокойно проговорил Гальский, — а почему же тогда вы её не ищете?

В этот момент в ворота вбежал какой-то мальчик и громко свистнул. Налетел на Гальского, остановился на миг, пробормотал извинение, обошёл доктора и побежал во двор, оглядываясь на ворота. Гальский почувствовал, как чья-то рука деликатно потянула его из узкой полосы уличного света в тёмный угол.

— Вы стоите на проходе, — прозвучал очень тихий голос.

Гальский стал искать глаза, но не увидел их; вместо того на секунду сверкнула спичка и загорелся огонёк сигареты, освещая во мраке красноватые контуры лица.

— Закурите? — спросил ЗЛОЙ.

— Спасибо, — сказал Гальский и протянул руку за сигаретой.

— Я ищу её, — снова заговорил ЗЛОЙ, — целый день был на толчке. Расспрашивал одного продавца химикатов для выведения пятен — знаете, одного из тех, что торгуют возле рундуков. Он вообще знает, что там делается, но на этот раз не смог мне ничего сказать. Вчера на площадке было большое оживление. Я знал, что вряд ли нападу там на след, поэтому и хотел с вами встретиться, — продолжал ЗЛОЙ. — Одна голова — хорошо, а две — ещё лучше.

— Вы её любите? — внезапно резко и неделикатно спросил Гальский.

Белые глаза опасно вспыхнули у самого лица Гальского.

— Не ваше дело, — грубо ответил ЗЛОЙ.

— И всё-таки вы хотите помочь мне разыскать эту девушку? — дрожащим от напряжения голосом спросил Гальский. С минуту стояла тяжёлая, гнетущая тишина, только мигали пурпурные огоньки сигарет.

— Хочу, — просто ответил ЗЛОЙ. Голос его стал мягче. — Одна голова — хорошо, а две — ещё лучше, — повторил он. — Поэтому я и встретился с вами.

— Вам, очевидно, нужен союзник, — бросился в атаку Гальский, отшвырнув сигарету. Ему стало трудно дышать от волнения.

— Нужен всегда, — признался ЗЛОЙ. — Хотя у меня есть пан Калодонт и другие.

— Знаете, — горячо начал Гальский. — Я давно о вас думаю, пан… Как ваше имя?

— Генек, — ответил ЗЛОЙ.

Гальский заколебался: таким простым и обычным было это имя и так буднично произнесено, что в привычном ходе его мыслей словно что-то нарушилось.

— Вам нужен союзник, — снова начал он, но уже с меньшим воодушевлением; как-то не приходили в голову нужные слова, которые он так красноречиво провозглашал перед Колянко. — Особенно в этом положении, — внезапно оживился Гальский. — Дзярский во что бы то ни стало хочет вас арестовать.

— Ему меня не поймать, — презрительно бросил ЗЛОЙ. — Да и потом… что я ему сделал? Вам ведь, наверно, известно, что не сделал ничего такого, в чём меня обвиняют?

— Знаю, — кивнул Гальский, — знаю. Я первый разобрался в том, что вы делаете. И с самого начала я на вашей стороне. — Он произнёс эти слова так убедительно, что сердитые белые глаза смягчились и потемнели. — К тому же, — взволнованно добавил Гальский, — я обязан вам жизнью… Вы ведь тогда привезли меня в больницу.

— Нет! — дёрнулся ЗЛОЙ, сдерживая невольно просившиеся на язык слова.

— Как это… нет, — неуверенно сказал Гальский. Ему сейчас трудно было притворяться. Он хорошо знал, что не ЗЛОЙ доставил его в больницу.

— А так, что нет! — раздражённо ответил ЗЛОЙ. — Ничем вы мне не обязаны. Я появился через несколько минут, слишком поздно, да к тому же и не знал, что именно вас избивали… Я просто случайно наклонился над вами. Мне пришлось бежать, потому что в это время кто-то шёл сзади; он и отвёз вас в больницу, — в голосе его было облегчение.

Гальский усмехнулся.

— А кто же это был? — спросил он тоном союзника.

— Я и сам хотел бы знать, — задумался ЗЛОЙ. — Какой-то тип в котелке. Калодонт с ним говорил и тоже не знает, кто он такой. Видно, крутой парень.

Гальский тяжело вздохнул и опёрся о стену.

— Что с вами? — забеспокоился ЗЛОЙ.

— Плохо себя чувствую, — несмело пожаловался Гальский.

Из тёмного угла вынырнула фигура, молниеносно кинулась к скамеечке возле квартиры дворника, подняла её и неуловимо быстрым движением поставила перед Гальским.

— Спасибо, — прошептал Гальский, тяжело опускаясь на скамейку; на его бледном потном лице появилась благодарная улыбка.

— Может, воды? — заботливо спросил ЗЛОЙ.

— Не нужно, — сказал Гальский, напряжённо вглядываясь в силуэт ЗЛОГО, едва проступавший в полутьме. «Таким я его себе и представлял, — с удовлетворением подумал он. — Как приятно наблюдать за этим человеком».

ЗЛОЙ сел возле Гальского, заложив руки в карманы.

— Нужно решить, — начал он.

В это время открылась дверь в квартире дворника, и из неё вышла старая женщина.

— Кто там взял лавочку? — крикнул сварливый голос. — Это вам не Саський сад! Поставьте на место!

— Тётка, — примирительно сказал ЗЛОЙ, — товарищу стало плохо. Я сейчас поставлю.

— Плохо, черти бы вас побрали! — ругалась дворничиха. — Вам, пьянчугам, всегда плохо. А водку хлестать хорошо?

Гальский улыбнулся своему соседу, такая же улыбка осветила и сухое худощавое лицо ЗЛОГО — неожиданно они ощутили себя настоящими товарищами. Брань дворничихи, казалось, связала их одним узлом. Почему? В таких случаях объяснить что-либо невозможно.

— Пойдём, — сказал Гальский.

ЗЛОЙ схватил скамеечку и поставил её возле дворничихи. Гальский вышел на улицу и тяжело присел на одну из железных подпорок, украшающих внизу каждые варшавские ворота. Тут же возле него резко затормозил грузовик. Из кабины выскочил красивый ладный мужчина в форме шофёра городского автопарка и обратился к ЗЛОМУ, выходившему из ворот:

— Шеф! Идите-ка сюда! — и он указал на крытый брезентом кузов машины.

Гальский растерянно обернулся к ЗЛОМУ, но на лице того не было ни малейшего удивления. Из-под брезента выглянуло сарматское усатое лицо в фуражке.

— Подсадите его, шеф, — быстро проговорил Калодонт, указывая на Гальского.

Не успел Гальский и глазом моргнуть, как очутился в кузове, ловко, хотя и не очень осторожно подсаженный сильными руками ЗЛОГО и Генека Шмигло. В кузове уже сидел на скамье кто-то, наклонившись и закрыв лицо руками. Гальский был окончательно сбит с толку: быстрая смена событий, слаженные действия этих людей и, главное, странные отношения, связавшие шофёра городского автопарка со старым пенсионером-киоскёром и с человеком, которого считали грозой Варшавы, — всё вместе взятое превзошло его самые смелые и фантастические представления.

Между тем прибывшие не теряли зря ни минуты: молодой шофёр тихо и поспешно рассказывал ЗЛОМУ о каком-то случае, погоне, указывая на человека, сидевшего в позе отчаяния в глубине кузова, и на большой пакет посреди платформы. Постепенно Гальский стал кое-что понимать и включился в разговор.

— Это может быть Марта, — внезапно отозвался он слабым, но выразительным голосом, — я думаю, что…

— Очевидно, — бросил ЗЛОЙ. — Мы едем туда. А что нам делать с этими билетами, как вы думаете? — обратился он к Гальскому.

Гальский ощутил радостное волнение: «Эти билеты. — молниеносно сообразил он, — наше спасение!»

— Я думаю, — сказал он, — что мы передадим их Дзярскому. Вот будет сенсация, правда?

— Прекрасно! — тихо воскликнул ЗЛОЙ; его блестящие серые глаза засияли благодарностью. — Гениальная мысль, доктор! — Видно было, что он сразу, с одного намёка, оценил все последствия такого смелого шага.

«Вот это человек! — почти с восторгом подумал Гальский, — теперь я понимаю, почему он действовал так успешно. Ему ничего не нужно объяснять».

ЗЛОЙ придвинулся к почтальону и деликатно взял его за плечо.

— Пан!

— Милиция! — закричал Антоний Пайонк в новом припадке истерии, но тут он увидел белые глаза ЗЛОГО, и голос его постепенно стал затихать, как в репродукторе.

— Так, — сказал ЗЛОЙ, — я вижу, несмотря ни что, вы человек рассудительный. Ни один волосок не упадёт с ваших усов, если вы поведёте нас туда, где держат эту девушку.

— Хорошо, — ответил Антоний Пайонк тем самым вежливым и спокойным голосом, каким он обращался к коллегам-почтальонам, прежде чем они расходились по своим участкам. Он был очень рад, что не придётся давать никаких показаний.

— Выгонят меня, наверное, с работы, — пробормотал Генек Шмигло, садясь в кабину вместе с Пайонком, — я оставил новенький автобус без присмотра, холера! Хоть бы успеть, а то местные крестьяне переделают его на ригу.

ЗЛОЙ положил ладонь на стиснутые руки Витольда Гальского.

— Спасибо вам, — неожиданно сказал он.

Грузовик тронулся с места, свет фонаря ворвался под брезент. На пальце ЗЛОГО красноватым блеском сверкнул крупный бриллиант.

— С этого всё и началось? — тихо сказал Гальский, указывая на перстень.

— Да, — подтвердил ЗЛОЙ. — С этого. Когда-нибудь я вам расскажу. Перстень — память о страшном грехе.

Грузовик замедлил ход у перекрёстка.

— Маршалковская, — сказал Калодонт, откидывая брезент.


Оливковый «гумбер» с тихим гудением въехал в гараж. Вильга оставил ключ в машине и не спеша поднялся наверх. В гараже было темно и пусто, слышался только звук изредка капавшей воды из неплотно прикрученного крана в углу. Не зажигая света, он прошёл через ремонтную мастерскую; отсвет ясной ночи грязноватыми полосами падал сквозь пыльные квадратные окна на столы и инструменты.

Есть люди, которые боятся пустых и тёмных помещений. Инженер Вильга был не из их числа. Он закурил сигарету и немного постоял, потом зашёл в контору и отпер дверь в квартиру. Марта спала в кожаном кресле среди беспорядка. Тень усталости и волнения легла на её щёки, жемчужные капли пота блестели на лбу и над верхней губой. В комнате была страшная духота.

Вильга не запер за собой дверь. Он с ненавистью посмотрел на Марту и подошёл к столу. Нашёл стакан, вылил из него на пол остатки чая, сполоснул содовой водой из сифона и налил себе полстакана чистого джина. Машинально включил радио: из репродуктора полилась игривая и в то же время грустная музыка, Марта нервно вздрогнула и проснулась; одним взглядом она охватила комнату. Вильга миролюбиво, но свысока на неё посмотрел.

Внизу послышалось приглушённое гудение въезжавшей в гараж машины. Потом раздались быстрые шаги на лестнице, и в дверях показался Метеор.

— Алюсь! — крикнул он. — Что такое? Где же транспорт?

Вильга весело на него посмотрел.

— Что значит, где? Китвашевский всё повёз. Может, ты с ним разминулся?

— Я целый час прождал возле ворот на Вильчей, — воскликнул Метеор, — и ничего не дождался. Ничего не было. — Он нервно закурил сигарету, потом истерически крикнул: — Выключи радио!

— Налей и себе, — радушно предложил Вильга, подвигая Метеору джин.

Снизу донёсся тяжёлый знакомый шум мотора «Шевроле», и Метеор бросился в ремонтную мастерскую, к окну.

— Китвашевский! — воскликнул он и выбежал на лестницу. Его удивило, что через пустой гараж к лестнице направляется кучка людей. «Наверное, люди из “гвардии”, — подумал он. — Что же случилось?». Перепрыгивая через две ступеньки, Метеор сбежал вниз, через минуту наверху оказались пять человек; один из них тащил, ухватившись за тонкий габардиновый пиджак, беспомощное тело Ежи Метеора.

— Сюда, — сказал Антоний Пайонк, шедший впереди; он уже ничего не боялся.

— Юрек, — позвал из глубины комнаты Вильга, — кто приехал?

На пороге столовой стоял ЗЛОЙ, держа в опущенной руке бессильно повисшее тело Метеора. Медленно вышел на середину комнаты и вперил взгляд в Марту. В его глазах не было ничего, кроме страшного белого блеска. Марта схватилась руками за шею, на лице засияла радость. Белые глаза потемнели, стали мягкого серого цвета: впервые ЗЛОЙ с глазу на глаз встретился с Мартой, и она сейчас его не боялась. Удивительные трепетные чувства переполняли его, и будущее представлялось ясной солнечной дорогой. Он отпустил Метеора, и тот свалился на пол, как габардиновый мешок с костями.

— Витольд! — вскрикнула Марта сдавленным голосом; она обошла ЗЛОГО и припала к груди щуплого, исхудавшего молодого человека в смешной, слишком короткой и тесной одежде.

Гальский обнял Марту. ЗЛОЙ отвернулся к Вильге, который стоял за столом. Инженер поднял полный стакан водки.

— Ваше здоровье, — произнёс он бодрым, почти весёлым тоном, — только вас тут и недоставало. Я вот подумал, что вы придёте. И пожалуйста… Он поднял стакан к губам и закинул голову назад.

Глаза ЗЛОГО вспыхнули, словно расплавленная сталь. Неуловимым движением он протянул вперёд руку, и на тонких губах Альберта Вильги кровь смешалась с водкой и разбитым стеклом.

В конторе зазвонил телефон. Генек Шмигло, стоявший на пороге, мгновенно схватил трубку.

— Пана Героевского! — прозвучал мужской голос. Быстро! Говорит Вчесняк! — Генек отстранил трубку от уха, посмотрел на неё, потом заглянул через переднюю в глубь комнаты, откуда доносились крики, возня, глухие удары и быстрая, живая и в то же время грустная музыка, в которой выделялись ударные инструменты. Генек снова поднёс трубку к уху.

— Пан Вчесняк! Подождите немного! Пусть сначала наступит развязка. Роды продолжаются. — Он положил трубку, вынул из кармана складной ножик, раскрыл его и взялся за телефонный шнур.

— Сейчас! — послышался голос из передней; на пороге появился Гальский.

— Кто звонил? — быстро спросил он.

— Какой-то человек. Назвал свою фамилию — Вчесняк, — ответил Генек.

— Прекрасно, — похвалил Гальский, — работаете безупречно.

Генек улыбнулся: ему всё больше нравился этот худой щуплый человек — он вносил во всё порядок и организованность — то, чего не хватало их романтичному шефу.

— Телефон не трогайте, понадобится, — сказал Гальский.

Вошёл ЗЛОЙ.

— Что такое? — спросил он. В нём не было заметно ни малейшей усталости; он казался абсолютно спокойным, словно только что ел мороженое.

— Ничего, — ответил Гальский, что-то лихорадочно отыскивая в телефонной книге, — уже нашёл. — Он набрал номер.

— Можно попросить поручика Дзярского? — Гальский помолчал несколько секунд, потом добавил: — Срочное дело, прошу соединить меня с ним. Должен сообщить ему очень важную вещь. Видимо, он в канцелярии. Моя фамилия? Гальский. Доктор Витольд Гальский. — Он улыбнулся ЗЛОМУ и Марте, которая вместе с Калодонтом появилась в дверях. — Алло! — бросил Гальский в трубку. — Поручик Дзярский? Говорит доктор Витольд Гальский…

— Где вы сейчас? — раздался в трубке спокойный, но энергичный голос, — а мы вас ищем. В больнице считают, что вас кто-то схватил.

— Не совсем так, — усмехнулся Гальский, — схватили одного очень дорогого мне человека, а не меня.

— Я знаю, — едва заметное недовольство ощущалось в энергичном голосе. — Мы уже напали на след панны Маевской. К сожалению, пани Маевская слишком поздно заявила об исчезновении дочери, потому и произошла задержка.

— Интересно, — сказал Гальский. — Значит, вы знаете, где я нахожусь. Марта Маевская сейчас рядом со мной. На всякий случай, поскольку вам будет трудно соединиться с нами, прошу передать пани Маевскской, что с Мартой ничего плохого не случится, хотя она не сразу вернётся домой.

В трубке стало тихо.

— Доктор, — проговорил поручик Дзярский голосом, каким говорят обычно, закусив от злости губы, — боюсь, что вы вмешиваетесь не в свои дела.

— Очевидно, — вежливо ответил Гальский, — вмешиваюсь. И Марта тоже. Бедная девушка боится возвращаться домой. Опасается, что вы будете требовать от неё показаний, касающихся ЗЛОГО.

— Какое отношение имеет ЗЛОЙ к тому, что была схвачена Марта?

В голосе Дзярского, прозвучала старательно скрываемая надежда.

— Никакого. Не ЗЛОЙ схватил Марту. Наоборот. Он освободил её десять минут назад из рук очень опасных людей. Они должны интересовать вас больше, чем ЗЛОЙ. — Гальский посмотрел на человека с белыми глазами: тот стоял, небрежно опершись на письменный стол, курил и напряжённо прислушивался к разговору Какой-то неистовой внутренней силой веяло от его невысокой гибкой фигуры и худого смуглого лица.

— Значит, вы, доктор, — медленно проговори Дзярский, — сейчас вместе со ЗЛЫМ? — Он плотно прикрыл ладонью трубку, нажал ногой на кнопку звонка под столом и тихо сказал тут же появившемуся сержанту Мацеяку:

— Выясните, с каким номером я соединён!

Мацеяк быстро вышел, не проронив ни слова.

— Да, я с ним, — серьёзно ответил Гальский, — и останусь, пока всё окончательно не прояснится.

Шмигло и Калодонт смотрели на Гальского, как зачарованные. «Чудесный парень! — с благодарность подумал Генек, — и наш». Калодонт нервно гладил усы.

— Предупреждаю вас, — сухо заявил Дзярский, — что вы ответите перед судом за такие вещи. Вместе со своим сообщником. За нелегальную деятельность против закона и вне его. За самосуд и попытку собственными силами вершить правосудие. Представляю всё, что вы натворили там, где сейчас находитесь.

— Согласен, — елейным голосом проговорил Гальский и добавил: — Не кладите трубку! Мне ещё нужно договориться, как вам передать пакет с крадеными билетами на воскресный матч Польша — Венгрия. Их на глаз примерно десять тысяч штук.

— Что-о-о? — сдержанный голос Дзярского в трубке дрогнул от удивления.

— Вы ещё ничего не знаете об этой афёре? Тогда мы проинформируем вас о ней. Нам удалось раскрыть вопиющее преступление. Государство понесло бы большие убытки. Я хотел было взять несколько билетов для знакомых, потому что вы не представляете себе, как трудно достать билет на такой матч, но ЗЛОЙ мне не разрешает. Говорит, нужно быть честным и вернуть государству то, что ему принадлежит.

В трубке снова установилось молчание.

— Завтра вы получите эти билеты, — спокойно продолжал Гальский. — И имейте в виду, что вам их принесёт случайный человек, нанятый на улице парень. А пока до свидания, поручик.

Он положил трубку.

— Пошли, — проговорил ЗЛОЙ, бросая окурок на пол. — Через пять минут Дзярский будет здесь со своими людьми.

— Как быть с почтальоном? — спросил Калодонт.

На пороге появился Антоний Пайонк с большой брезентово-кожаной сумкой на бедре.

— Я еду с вами, — решительно заявил он. — Вы не можете меня сейчас оставить. Ни милиция, ни те, что там, — указал он на комнату Вильги, — не поверят в случайность нашей встречи. С их точки зрения я — ваш человек. Да, может быть, я ещё вам пригожусь, — робко усмехнулся он. — Я очень добросовестный работник. — И почтальон крепко прижал к себе сумку, в которой лежали рассыпанные Крушиной, а теперь старательно собранные с пола письма.

— Ну давай, — сказал Пайонку Шмигло, и все спустились вниз.

ЗЛОЙ подсадил Марту в кузов и помог подняться Гальскому.

— Что за машина! — с завистливым восхищением вздохнул Генек, проходя мимо оливкового «гумбера». Калодонт и Пайонк залезли в кузов. Генек завёл мотор, и «шевроле» медленно выехал из ворот. Под брезентом будки было тихо. ЗЛОЙ ощущал запах волос Марты, сидевшей рядом, и недобрые мысли лезли ему в голову… Витольд Гальский кусал губы от волнения: ему так много нужно было сказать Марте, но он хорошо знал, что происходит со ЗЛЫМ, и никакая сила в мире не заставила бы его сейчас заговорить.

— Однако, — заявил Юлиуш Калодонт, сидевший возле пакета с билетами, — справедливость требует, чтобы мы обеспечили себя билетами на этот замечательный матч — по одному на каждого, правда, шеф? Такой случай!

— Нет, пан Юлиуш, — мягко возразил ЗЛОЙ, — мы обязаны их вернуть.

— Не будем перегибать палку, — усмехаясь заявил Гальский. — По одному можно взять. Нам ведь нужно быть на матче. Убеждён, что у нас там хватит работы. Это ведь наш гражданский долг, верно?

Еле заметная, можно сказать, коллективная улыбка осветила закрытый брезентом кузов. Не видя друг друга, все улыбнулись так, как могут улыбаться только люди, убеждённые в честности и правильности своих действий, хотя обстоятельства, казалось бы, складывались не в их пользу.


Дзярский подержал несколько секунд трубку возле уха, потом медленно её положил. Вошёл Мацеяк с клочком бумаги в руке.

— «Инженер Альберт Вильга. Автомастерская. Улица Крахмальная», — вслух прочитал Дзярский. Он встал и спросил стоявшего у окна Эдвина Колянко: — Поедете со мной?

Колянко задумчиво курил.

— Это всё-таки Гальский, — начал он и через минуту нерешительно ответил: — Стоит ли? Наверное, там уже никого нет. Вы возьмёте с собой людей? — поинтересовался журналист.

— Нет, — сказал Дзярский, — поедем вдвоём.

— Ладно, — неохотно согласился Колянко. Видно было, что только стыд заставляет его перебороть страх.

Через десять минут чёрный блестящий «ситроен» остановился на углу Желязной и Крахмальной. Колянко и Дзярский вышли из машины. Поручик запер дверцы и посмотрел на часы: почти половина десятого, нашёл дом, сверил номер и название мастерской; ворота были широко раскрыты. Дзярский медленно и осторожно зашёл во двор, Колянко на шаг отставал от него. Поручик вынул из кармана мощный электрический фонарик, и сноп белого света прорезал темноту.

— Ого, — пробормотал Дзярский. В полосе света заблестел первоклассный лимузин. Поручик подошёл поближе. — «Гумбер», — прочитал он марку машины. Свет фонарика упал на крутую железную лестницу. Дзярский приблизился к ней, послал наверх луч света и с минуту прислушивался. Не слышно было ни звука.

— Пойдём? — неохотно спросил Колянко, кивком головы указывая на лестницу.

— Нет, — тихо ответил Дзярский. — Никто нас туда не звал. Мы не имеем права делать обыск. — Медленными шагами, осторожно оглядываясь, он вышел из гаража. Колянко незаметно вытер влажный лоб. Он перестал бояться, но ощущал глубокую неудовлетворённость. Что-то тянуло его наверх, на лестницу. Какой-то непобедимый инстинкт лишал спокойствия, выводил из равновесия. «Были уже такие любопытные, — сказал он себе, — которым любопытство стоило жизни. Тоже журналисты». И сердце его сжалось от боли.


Пан в котелке с зонтиком прошёл по улице Широкий Дунай до восстановленных стен, пробрался сквозь хаос строительных лесов, между штабелями досок, немного побродил, разглядывая характерный варшавский пейзаж, серо-зелёный от цементной пыли, и свернул на улицу Фрета. Там он зашёл в маленький, с низким потолком, ресторанчик, сел в углу на табуретке и заказал маринованную селёдку и грудинку с капустой. Селёдку подали хорошо вымоченной, желтовато-коричневый кусок грудинки аппетитно пах, окружённый кусочками посыпанного зеленью картофеля и душистой кисленькой капусты. Пан с зонтиком справился с этой едой быстро и с энергией, которую трудно было предположить в таком тщедушном теле. Официант принёс некрепкий кофе; выпив его, пан с зонтиком вынул из кармана какую-то книжку и углубился в чтение. Он оторвался от книги только тогда, когда за зарешечённым стильным окном сгустились сумерки. Спрятал книжку в карман, расплатился и вышел.

Погода испортилась, нависли тяжёлые тучи, подсвеченные сиянием большого города. Поднялся ветер. Фонари, прикреплённые к стенам домов, словно световые цветы, бросали фиолетовый отблеск, наполняя вечерний полумрак всеми оттенками красок штукатурки. Улицы стали безлюдными, даже совсем опустели, хотя было ещё не очень поздно.

Пан с зонтиком миновал ограждения новостроек и, обойдя разбросанные в беспорядке строительные материалы, проник в короткое, тёмное, полное выбоин ущелье Новомейской.

— Пан, — услышал он тихий хрипловатый голос.

Пан в котелке медленно обернулся — небрежно, но настороженно; голос шёл из узкого прохода выложенного камнем коридорчика, едва заметного под сваленными на него досками, лестницами и лесами.

— Пан, — снова повторил голос почти над самым ухом, — купи кирпичину!

И тут пана в котелке кто-то силой втащил между побелёнными известью досками и прижал к стене; он не видел человека, произнёсшего столь решительны слова, зато на уровне своего лица, под самым носом, заметил аккуратно упакованную кирпичину. Ещё минута — и столкновение кирпича с его носом могло стать неприятной реальностью.

Пан в котелке инстинктивно отступил, но сильная рука схватила его за пиджак на спине. Он повернулся лицом к необычному продавцу и спросил:

— А сколько же она стоит?

Из-под слабо белеющих строительных лесов блеснули маленькие глазки, пахнуло кислым дыханием.

— Двадцать злотых, — ответил хриплый голос.

— Совсем дёшево, — удивился пан в котелке; он без колебаний вынул деньги и протянул их в темноту.

— Вот и хорошо, — проговорил хриплый голос, — а это вам. — С этими словами неизвестный ткнул ему в руку кирпич, отчего пан в котелке даже зашатался. Одновременно он почувствовал себя свободным. Отряхнув одежду, отступил на два шага и бросил кирпич в мусорную кучу.

— Пан! — прозвучала угроза. — Подними кирпичину! Сейчас же! Что куплено, то куплено — нужно взять.

Пан в котелке наклонился и поднял кирпич. Тяжёло вздохнув, поплёлся с «покупкой» в руках к рынку. Пройдя шагов двадцать, он услышал впереди лёгкий шум, и из-за корыта с разведённой известью вынырнула длинная тёмная фигура, одним прыжком преградившая ему путь.

— Пан, — послышался тонкий, с присвистом, голос, — купи кирпичину! — и длинная костлявая лапа с большущей, уже не завёрнутой кирпичиной высунулась из темноты. Пан в котелке собирался вступить в переговоры, когда случилось такое, что он от удивления даже тихо свистнул. Сзади, за его плечами, раздался тихий, но решительный призыв:

— Ясь! Пусти его. Он уже купил кирпичину.

Фигура, преграждавшая дорогу, послушно и тихо исчезла во мраке, среди молчаливых строений. «Какая солидная организация», — подумал пан в котелке и, бросив сразу же за углом обременительный свёрток, двинулся в сторону рынка. Потом, сделав большой крюк по Запецку, Пивной и Широкому Дунаю, вскоре снова оказался возле штабелей досок. Опять он услышал то же самое:

— Пан, купи кирпичину! — кто-то потянул его за дощатую обшивку в узенький коридорчик. — Пан, — начал «продавец» и вдруг замолк: в бледном свете, падавшем с рынка, он увидел, с кем имеет дело. — Это вы? — спросил человек, слегка удивившись. — Чего вы тут шатаетесь? Вы уже раз купили, да? Ещё хотите? Товара хватает.

— Отдай деньги! — тихо и холодно проговорил пан в котелке.

— Ты что? Больной? — с издёвкой спросил хриплый голос.

— А может, я и у тебя немножко здоровья заберу, ворюга!

Фонарь на лесах стройки закачался в эту минуту под сильным порывом ветра, и маленькие глазки «продавца» расширились от страха: в скупом свете блеснул большой чёрный револьвер.

— Если бы я сейчас влепил тебе в живот пулю, никто и не услышал бы, — сказал пан в котелке спокойным и в то же время шутливым тоном; действительно, дуло револьвера почти касалось живота «продавца». — Отдай деньги! — весело повторил пан в котелке, пробираясь в проход узких ворот. «Продавец» опустил одну руку в карман, вынул двадцать злотых, примирительно помахал ими и поднял вверх.

— Что ты? — заметил пан в котелке. — Неужели серьёзно? Двадцать злотых? Выворачивай всё, конца. Всё, что «наторговал» за день.

«Продавец» в отчаянии сверкнул маленькими глазками.

— Коллега, — умоляюще пробормотал он, — так нельзя. Я же не на себя работаю. Это не частная инициатива. Я скромный труженик. Такая у меня работа. Как я объясню в отделе? Конкуренции ведь нет. Тут на всё монополия. Если не принесу хоть несколько злотых, меня выгонят. А может быть ещё хуже.

— Что ты говоришь? — заинтересовался пан в телке и спрятал в карман руку с револьвером. Дуло было выразительно нацелено на собеседника. — А в каком же отделе ты работаешь?

— В отделе кирпича, — поспешно объяснил «продавец», — розничная продажа материалов.

— Ну, — невозмутимо бросил пан в котелке, — давай деньги!

«Купец» достал из кармана смятые в комок банкноты и протянул их незнакомцу.

— На, — проговорил он голосом, в котором была незаслуженная обида, — подавись!

— Не понимаю, — тактично продолжал разговор пан в котелке, — почему ты так мало берёшь за кирпичину? Ведь одна такая штука стоит не меньше ста злотых.

— Я тоже так считаю, — недовольно сказал «продавец», — но начальник отдела не разрешает брать больше. Говорит, что двадцать злотых охотно даст каждый и не сообщит в милицию. А если и сообщит, то всё равно ничего не будет, милиция даже постового не пришлёт, потому что невыгодно: слишком мелкая сумма. А нам это выгодно. Пятьдесят клиентов за ночь, и уже можно жить.

— Действительно, — вздохнул пан в котелке. У вашего начальника есть голова на плечах. Интеллигентный человек!

— Да уж наверняка! — согласился хриплый голос. — А вот ты, брат, со своей свободной профессией долго не протянешь. Только коллективный труд бывает успешным, в одиночку никак нельзя. Коллектив — это организация, монополия, масштаб. Сегодня у меня заберёшь кассу, я доложу куда надо; ещё раз подскочишь — пойдут новые докладные, и ты оглянуться не успеешь, как схватит тебя где-то Кудлатый. Мы люди Кудлатого, — гордо добавил он, — нарвёшься, брат, на неприятности.

— Правильно, — кивнул пан в котелке. — Я сам бы куда-нибудь записался, в какую-нибудь серьёзную организацию. Ты прав, коллега. Не сердись на меня. Вот твои деньги. Позволь только забрать мои двадцать злотых. Сам понимаешь, это уже дело принципа.

Он отдал «продавцу» скомканные банкноты и предложил ему сигарету. Тот затянулся, на лице его отразилась сосредоточенная работа мысли.

— Пойдём, — сказал он, немного подумав, — я познакомлю тебя с людьми, которые могут для тебя что-нибудь сделать.

Они вместе вышли из ворот и пошли к рынку.

— Ясь! — крикнул «продавец» в сторону лесов, когда они миновали корыто с известью. — Я сейчас вернусь, хорошо?

— Хорошо, — донёсся из темноты свистящий голос.

На рынке гулял ветер — тёплый, но неприятный; лампы сильно качались, казалось, что мостовая и стены непрерывно движутся. Из открытой двери ресторана «Под базиликой» вышел на улицу высокий худой человек в замасленной шапке и в лоснящихся от смазки тиковых брюках. Он был сильно пьян, шатался, но не шумел. Возле входа в Запецк пьяный приблизился сзади к шедшему рядом с паном в котелке «продавцу» и вдруг толкнул того в спину. «Продавец» быстро обернулся, готовый к ссоре, но, увидев пьяного, недовольно скривился и сказал без всякой обиды:

— Ах ты алкаш! Вот это нализался! Чего тебе, Китвашевский?

— Юмба, одолжи сотню, — невнятно пробормотал тот. — Завтра отдам… Говорю тебе, — продолжал он, — у нас такой скандал! Мне нужно сейчас же вернуться в гараж, вот только добавлю немножко. Дай червонец, Юмба! Завтра отдам, ладно?

— Отстань от меня, голодранец, — с достоинством ответил Юмба. — Не видишь разве, что я на работе?

— С этим паралитиком? — удивился Китвашевский, указывая на пана в котелке. — Я его откуда-то знаю, — вдумался он, скользнув пьяными глазами по фигуре с зонтиком. — Ага, вспомнил! Это его развалина у нас в гараже стоит. Боже мой! — вспомнил он и расстроился не на шутку. — Нужно возвращаться. Вильга меня убьёт, когда узнает.

— Прекрасно, — неожиданно откликнулся пан в котелке, — поедем вместе. У меня тоже есть дело к Вильге. Китвашевский, останови такси, а ты, Юмба, — обратился он к онемевшему от удивления «продавцу», — не волнуйся. Я и не таких, как ты, обводил вокруг пальца, такая у меня работа. Я инспектор контроля, понял? О тебе напишу сегодня отличный рапорт — прекрасный, добросовестный, ценный работник. Приятно, а? Возможно, будет какое-то повышение, премия.

Юмба с уважением поклонился и приветливо пожал руку пана в котелке.

— Пан инспектор, — промямлил он, — я этого не ожидал. Прошу как-нибудь зайти после работы неофициально на рюмочку. Нам с Ясем будет очень приятно.

Китвашевский остановил такси, проезжавшее по Пивной улице. В такси он не проронил ни слова: давала себя знать дисциплина. Через десять минут они свернули с Желязной на Крахмальную, и на самом углу разминулись с мчавшим на широко поставленных колёсах приземистым чёрным «ситроеном».

Возле ворот затормозило какое-то такси.

— Остановитесь, пожалуйста, — быстро сказал шофёру пан в котелке и подал ему деньги, не сводя глаз с чужого такси: именно в этот момент из него выскочил необыкновенно плечистый мужчина и, поспешно закрыв за собой дверцы, быстро побежал к воротам. Пан в котелке вылез из машины вслед за Китвашевским. Тот, пошатываясь, прошёл по двору и исчез в темноте гаража. Пан в котелке осторожно, на почтительном расстоянии, следовал за ним. Вскоре из гаража донеслось журчание воды и фырканье: Китвашевский сунул голову под кран, прежде чем идти к Вильге.

Пан в котелке нашёл в темноте лестницу и потихоньку двинулся наверх. «Если кто-нибудь встретит меня здесь, на этой лестнице, — подумал он, — мне конец». Наверху послышался беспорядочный топот. Пан в котелке вытер со лба пот и несколькими стремительными прыжками достиг верхней лестничной площадки. Здесь он сразу же укрылся за нагромождённым на одном из столов оборудованием и, бродя в темноте мастерской, мало-помалу приблизился к светлеющему прямоугольнику двери в контору.

Всем телом припав к стене, он внезапным прыжком перемахнул через порог, окинул пытливым взглядом пустую контору и вскочил в открытую дверь, ведущую в переднюю. Сердце его сильно билось: он попал в незнакомое помещение. Постепенно, осторожно, затаив дыхание, старый следопыт сделал ещё два шага и забрался в угол между вешалкой, полной пальто, и входом в столовую; потом с опаской высунул голову. Жёлтая кожа на его худом лице натянулась, как на бубне, быстрые чёрные глаза жадно разглядывали неожиданное зрелище.

Перед ним была картина, полная гротескных ужасов. В центре настоящего побоища, среди опрокинутой тяжёлой мебели, разбросанного постельного белья и патефонных пластинок, живописно перемешанных с деликатесными бутербродами, пирожными и бутылками, неподвижно стоял на редкость плечистый мужчина с перебитым боксёрским носом. Глаза его были устремлены на повешенных вниз головами людей. Роберт Крушина постоял ещё секунду не двигаясь, потом кинулся к повешенным. Сорвал оба тела; ноги Метеора и Вильги глухо ударились о пол.

Пан в котелке, растопырив пальцы, прилип к стене под вешалкой, словно большая чёрная муха; зонтик в его руке, казалось, был нарисован на стене. Как только Роберт Крушина пробежал через переднюю, пан в котелке неуловимо быстрым движением повернулся и очутился в конторе, за тяжёлой портьерой из красного сукна. Крушина дрожащими руками схватил телефонную трубку, и пану в котелке пришлось до боли напрячь глаза, чтобы разглядеть номер, который тот набирал. На лестнице послышались неуверенные шаги. Крушина положил трубку. Через минуту в контору осторожно вошёл Китвашевский.

— Пан Крушина, — робко начал он, увидев Роберта.

— Куда ты завеялся, Китвашевский? — дрожащим напряжённым голосом спросил Крушина. — Я тебя жду целый час.

— Со мной произошла одна неприятность, — начал Китвашевский. Опустив глаза, он коротко рассказал о случившемся. Закончив свой рассказ, поднял глаза и обмер, поглядев в потемневшее лицо Крушины, в его суженные, неподвижные от ярости зрачки. Китвашевский хотел отступить, но было поздно: левая рука Крушины сжала его железной хваткой.

— Ах ты ж, сукин сын! — послышался глухой удар в подбородок, голова Китвашевского подскочила вверх, словно выброшенная из катапульты, всё тело неестественно выгнулось назад, и он без стона свалился в угол. Крушина схватил трубку и набрал номер. Хотя пан в котелке надел очки, он не смог увидеть на телефонном диске быстро промелькнувшие цифры.

— Анеля! — крикнул Крушина. — Председатель ещё не ушёл? — и быстро добавил: — Пусть меня подождёт, я через минуту вернусь! — Он бросил трубку, немного постояв, выскочил в комнату, снова подбежал к телефону, набрал номер и воскликнул: — Пан председатель!

Крушина быстро и отрывисто обрисовал Мериносу ситуацию в квартире Вильги. — Что с ними делать? Ради Бога, что с ними делать? — кричал он в трубку. — Может, вызвать скорую помощь?

«Нужно смываться, — беспокойно подумал пан в котелке, — но как?»

— Нет, — услышал Крушина резкий, решительный, голос Мериноса, — даже и не думай, слышишь?

— Но Юрек ведь страшно избит, — пытался возразить Крушина. — У инженера такой вид, будто он вот-вот отдаст Богу душу!

— Если позовёшь, — твёрдо заявил Меринос, — узнает милиция! И не думай, понял? Положи их как-нибудь, мы сейчас пришлём знакомого врача. Двери как следует запри, ясно?

— Ладно, — неуверенно выговорил Крушина; он был страшно расстроен. Положил трубку и пошёл в квартиру. Пан в котелке вынырнул из-под портьеры и бросился через тёмную мастерскую к лестнице. Он уже не остерегался, бежал в темноте, спотыкаясь и топая ногами. Крушина выскочил в контору и стал прислушиваться.

— Кто тут? — громко крикнул он; в голосе его была тревога.

Пан в котелке набрёл на лестницу и спустился по её железной спирали вниз. Он уже отчётливо слышал тяжёлый топот Крушины, который в паническом страхе сбегал по ступенькам. В центральном помещении гаража было темно, хоть глаз выколи.

Прямо с лестницы пан в котелке налетел на полированную поверхность какого-то автомобиля. Быстро нащупал ручку, открыл дверцу и вскочил внутрь. Привыкшие к мраку глаза легко ориентировались в чёрной темноте; тяжело дыша, он отдыхал на комфортабельном сиденье дорогого лимузина.

Пан в котелке уже собрался выходить из машины, когда по лестнице спустился Крушина. Пан в котелке весь сжался, потом притаился на дне машины. Успокоенный тишиной, Крушина зажёг спичку и стал озираться вокруг. В центральном помещении гаража никого не было. Он подошёл к «гумберу» и открыл переднюю дверцу. Зажёг вторую спичку и вскрикнул от радости, увидев торчащий на щитке ключик. Крушина сразу же сел и завёл мотор; одновременно включилось радио. Из репродуктора полились звуки весёлой музыки. Пан в котелке глубоко вздохнул: теперь, когда музыка заглушала вздох, он мог себе это позволить. Крушина выехал на улицу.

Несколькими минутами позже он затормозил на Пружной. Соседняя Гжибовская площадь была безлюдна, на ней дул неприятный, сердитый ветер. Крушина быстро вышел и побежал к воротам. Пан в котелке стал на колени и осторожно высунул голову из-за сиденья шофёра. Когда Крушина исчез в воротах, его непрошеный пассажир вылез из машины и подошёл к воротам, на которых среди многочисленных вывесок, табличек и объявлений бросался в глаза большой эмалевый щит. На зелёном фоне красными буквами было написано:

«Производственный кооператив

“ТОРБИНКА”

Галантерейные изделия из пластмассы»

Пан с зонтиком стал возле щита, слегка сдвинув на лоб котелок.

— Магический круг смыкается, — прошептал он, довольно усмехаясь. — Остальные детали совпадают, расчёты сходятся.

Потом, постукивая зонтиком, не спеша направился к Маршалковской.


Читать далее

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1 12.04.13
2 12.04.13
3 12.04.13
4 12.04.13
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1 12.04.13
2 12.04.13
3 12.04.13
4 12.04.13
5 12.04.13
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1 12.04.13
2 12.04.13
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
1 12.04.13
2 12.04.13
3 12.04.13
4 12.04.13
5 12.04.13
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
1 12.04.13
2 12.04.13
3 12.04.13
4 12.04.13
5 12.04.13
6 12.04.13
7 12.04.13
8 12.04.13
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
1 12.04.13
2 12.04.13
3 12.04.13
4 12.04.13
5 12.04.13
6 12.04.13
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
1 12.04.13
2 12.04.13
3 12.04.13
4 12.04.13
5 12.04.13
6 12.04.13
7 12.04.13
8 12.04.13
ЭПИЛОГ 12.04.13

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть