Онлайн чтение книги Золотое дно
Глава двадцать четвертая. В ЦИСТЕРНЕ

Васильев очнулся от оглушительного грохота, будто бы тысячи тонн скрежещущей стали рушились на него. Ему казалось, что он вновь испытывает свой тяжелый танк, законченный в последний год войны. Так же гремят гусеницы, танк мечется по оврагам, ломает деревья… Грохот, лязг железа… Душно…

Но что с ним было сегодня?.. Он помнил, что Синицкий потерял сознание… Помнил, не хватало воздуха — так же, как сейчас. Но что было потом, он вспомнить не мог.

Нельзя собраться с мыслями… Трудно дышать… Ему казалось, что он то опускается на дно, то снова взлетает куда-то вверх… Он почему-то был уверен, что стоит ему только вспомнить свои поступки, движения, мысли — все то, что происходило до того, как потерял сознание, и он будет спасен…

Напрягая всю свою волю, инженер постепенно, с трудом припоминал отдельные картины.

Вот он сидит в кресле, Синицкий склонился рядом.

В тусклом свете фонарика виноград на тарелке кажется золотистым, будто в нем застыли частицы солнечных лучей. Васильев помнит, как невольная ярость овладела им. Там, наверху, солнце, голубое небо, ветер, прилетевший с гор, радостные улицы… Там жизнь, люди… Там ждет Мариам. Вот ее лицо: оно тускнеет и пропадает…

А это кто? Опять выплывает из темноты лицо плачущего мальчугана на улице немецкого городка… Гудят американские самолеты, с ревом бросаются вниз на истерзанную, молчаливую землю…

Васильев вскрикивает, как от страшного удара. Он опять видит фотографию сына в костюме американского солдата. Нет, это не сумасшествие! Он видит каждую строчку письма… Он должен бороться, кричать на весь мир о невиданной человеческой низости, о людях, которые не смоют с себя проклятья в веках!..

Мало этого, мало!.. Пусть фонтаны нефти зальют им глотки! Пусть задохнутся они, когда узнают о нашем богатстве, что открыли мы на дне морском! Они боятся его: оно движет наши машины на полях, дорогах и стройках и, если нужно, будет помогать защищать наше право на мирное небо над мирной землей!

И только он, инженер Васильев, никогда не сможет увидеть этого неба и воевать за него…

Ярость душила Васильева. Он разорвал воротничок, чтобы легче было дышать, и думал только об одном: надо вспомнить, вспомнить, что было дальше…

Он тогда искал способ, как спастись в цистерне. Так… не торопись… мысль ускользает. Надо замкнуть ток в рубильнике… Но как это сделать? Провести провода внутрь шара? Невозможно! Сквозь крохотную дырочку, оставленную для проводов, под огромным давлением ворвется вода и пронзит его тело, как острый клинок.

«Что же было дальше?» вспоминает Васильев. Опять мелькают картины: вот он перелистывает тетрадь, на глаза попадается эскиз сигнальной лампы с колпаком из толстого стекла снаружи шара… Как же к ней идут провода от аккумулятора? Ну конечно, через герметически изолированные втулки… Вот оно, спасительное решение!.. Тогда он побежал в торпедное отделение — там еще тяжелее дышать… Выпустил шар с тетрадью. Значит — в два раза больше вероятности, что найдут его самого! Нельзя рисковать временем… можно потерять сознание, а то бы он отправил все оставшиеся шары с записками… Нет, не так… Воздуха уже не было в баллонах.

Потом он вспомнил, что тащил Синицкого… Нельзя его отправить в шаре: он без сознания… задохнется. Наверху, наверное, уже никого нет. Некому открыть люк…

Как тонкая нить, обрывается память. Но вот снова проблеск сознания: остатки сжатого воздуха медленно выталкивают воду из шлюзовой камеры… Он открывает тяжелую, герметическую дверь, вползает в камеру, с большим трудом устанавливает шар. Разбирает колпак фонаря и через проходные втулки соединяет провода с рубильником. Берет с собой аппарат Саиды, фляжку с водой, кусок провода, чтобы замкнуть им два контакта уже внутри шара. После этого опускается в его люк…

Дальше Васильев опять ничего не помнит… Наверное, он впустил воду в торпедное отделение, замкнул контакты и…

Где же он сейчас? Инженер привстал на колени и начал ощупывать стену… Она была холодная и скользкая. Он провел широко расставленными руками вдоль ее поверхности и почувствовал, что стена закруглялась… Значит, это цистерна?.. Внизу лежал аппарат Саиды… а рядом — что-то мягкое…

Мутилось сознание… Ведь это Синицкий! Васильев вдруг вспомнил, как опускал юношу в люк шара…

Инженер чувствовал, как его подбрасывало то вверх, то вниз… Значит, он на поверхности, на волнах…

Шар резко подскочил вверх, наверное его взметнуло на гребень волны. Васильев упал.

Скользя на четвереньках по гладким стенкам, он пытался добраться до люка. Если он его не откроет, то погибнет, как мышь в банке…

Васильев ощупывал руками гладкие стенки. Но шар бросало в стороны, и он, не удержавшись, падал снова…

Наконец ему удалось уцепиться за ящик аккумуляторов, укрепленный возле люка, где находился фонарь освещения. Лампы в нем не было: Васильев снял ее, чтобы использовать переходные контакты…

Дышать становилось еще труднее. Герметизация была надежной: ни одна капля воды, ни один глоток свежего воздуха не проникали внутрь цистерны. Инженер вспомнил, как он гордился удачными испытаниями герметичности шаров при высоком давлении… А сейчас он тщетно искал хотя бы маленькое отверстие, микроскопическую дырочку. Он бы прильнул к ней и пил, пил без конца, жадными глотками морской живительный воздух!..

Уцепившись за выступ аккумуляторной батареи, Васильев старался повернуть крышку люка. Это оказалось невозможным. Видимо, завернуть ее было легче, а открыть нехватало сил… «Должно быть, наглухо заклинилась от ударов волн», подумал инженер, пытаясь найти точку опоры.

Шар бросало из стороны в сторону.

Иногда Васильеву удавалось упереться руками в крышку. Наклонись всем телом влево, он рывками пытался сдвинуть ее с места… Напрасно! Шар снова падал куда-то вниз. Тело становилось легким, почти невесомым, будто растворялось в пустом пространстве цистерны. Руки беспомощно скользили по стенкам, опоры не было. И опять Васильев карабкался к люку…

Наконец он надежно уперся в крышку руками, но она не поддавалась.

Холодный пот выступил на спине, поползли противные струйки…

Неужели все кончено и для него и для Синицкого? Зачем нужно было стараться вырваться из подводного дома? Не все ли равно, где задыхаться: под водой или здесь, уже на поверхности?..

Он шарил дрожащими руками по внутренней плоскости крышки. Хоть бы какой-нибудь выступ, чтобы уцепиться, упереться в него!.. С горечью подумал инженер, что при конструировании шаров нужно было бы предусмотреть скобы изнутри. Но кто мог предполагать такое необычайное использование его нефтяных цистерн?

Васильев терял сознание. В ушах будто гудели тысячи колоколов…

Почему-то вспомнилась пушкинская сказка о царевиче в бочке… Ее выбросило на берег, мальчик поднатужился плечами и вышел на свободу…

Стенки из пластмассы, крепкой как сталь, — не деревянная клепка. Они не могут лопнуть даже в сказке…

Опять приходят на память самые невероятные сравнения: какой-то американец ради рекламы и долларов показывал свою выносливость и крепость черепа; в заколоченной бочке он спустился по реке в Ниагарский водопад и как будто остался жив… А он, советский инженер, должен погибнуть, когда спасение так близко!..

Нет, он будет жить, пока мыслит, пока не погасла в нем воля к жизни…

Смертельной опасности он может противопоставить не физическую силу и не выносливость, а смелую мысль, умение решить любую техническую задачу. Вот оно, единственное оставшееся оружие капитана подводного дома!..

Может быть, чем-нибудь упереться в крышку, чтобы не скользили пальцы?

Он опустил руку в карман и там нащупал «загадочное кольцо» Нури. «Кольцо, кольцо…» повторял инженер. Ему уже казалось, что найдено решение… Он вспомнил о проводе, которым замыкал контакты на переходных втулках, ощупью нашел его и коснулся им гаек аккумулятора… От короткого замыкания вспыхнула ослепительная искра.

Инженер закрыл глаза и еще раз повторил опыт… В свете искры он разглядел металлическое кольцо, удерживающее ламповый патрон. Кольцо было закреплено обыкновенными винтами.

Кому же, как не самому конструктору, знать устройство освещения цистерны. Он знал, что стоит только отвернуть кольцо, убрать резиновые прокладки, и круг с ламповым патроном упадет внутрь шара. Тогда воздух и желанная свобода!.. Но чем отвернуть?.. Он снова стал шарить по карманам.

Только погасший фонарик… никаких отверток. Инженер вытащил жестяный цилиндрик, выбросил из него разрядившиеся батарейки, затем линзу, лампочки и каблуком старался сплюснуть корпус фонарика, чтобы получить подобие отвертки.

Это оказалось очень трудным. Но вот нижняя часть трубки смялась, и Васильев попробовал отвернуть ею винт.

Ничего не выходило. Самодельная отвертка оказалась слишком широка.

Тщетно инженер пытался уменьшить ее ширину. Это было невозможно…

Вот если бы в эту сплюснутую трубку вставить какую-нибудь пластинку! Васильев опять стал искать в карманах… В уголке затерялась монета. Никогда в жизни он так не радовался никакой находке! Он закрепил ее в трубке — она точно пришлась по диаметру.

Напрягая последние усилия, Васильев подобрался к кольцу и стал отвинчивать винты. Их было много. Пальцы уставали от напряжения.

Сил оставалось совсем мало. Дышать было нечем… Он падал при каждом резком ударе волн, скользил на дно шара и вновь карабкался вверх… Монета выскакивала из трубки. Боясь ее потерять, инженер брал монету в зубы и стискивал так крепко, будто старался раскусить надвое…

После каждого отвинченного болта он ощупью пересчитывал оставшиеся. Сколько их? Сколько глотков воздуха осталось в цистерне?

«Еще, еще немного! — подбадривал себя инженер. — Скоро воздух, свет, жизнь!..» Он и Синицкий опять увидят яркое, голубое небо, вышки и виноградники…

Кольцо, удерживавшее колпак, со звоном упало вниз. Осталась резиновая прокладка. Ее надо было оторвать. Васильев обломал все ногти — резина не поддавалась. В отчаянии он стал рвать ее зубами.

Еще несколько секунд, и он уже не выдержит…

Но вдруг Васильев почувствовал, что кровь его израненных десен стала соленой — она смешалась с каплями морской воды. Вода проникла сквозь щели у резинового кольца!

В последнем усилии, не разжимая зубов, он дернул головой и повис всем телом на резине.

Свежий, опьяняющий воздух ворвался в шар. Взмахнув руками, инженер скатился вниз.

* * *

Брызги волн ворвались в открытое отверстие и тонкими струйками побежали по лицу. Васильев глубоко вздохнул. Битва за жизнь была выиграна! Самое страшное осталось позади.

Наклонившись к Синицкому, Васильев взял его руку. Пульс бился слабо, но дыхание — инженер чувствовал его на своей щеке — было ровным, спокойным. «Ничего, скоро очнется».

Что делается в мире? День сейчас или ночь? Где находится шар? Виден ли берег? Все эти вопросы сразу встали перед ним.

В дыре наверху было темно — значит, ночь. Оттуда шел дождь: это волны метались над шаром, и брызги их ливнем падали вниз. «Наверное, шторм все еще продолжается, — подумал Васильев. — Хорошо, что на дне цистерны укреплен балласт, иначе она бы перевернулась». Он снял с себя рубашку и, скомкав, заткнул ею отверстие.

Васильев чувствовал себя в относительной безопасности. Никакая буря ему не страшна. Толстые стенки цистерны выдержат натиск любого урагана. «Это тебе не деревянная бочка ниагарского смельчака!» подумал он и, усевшись на дне шара, с наслаждением вытянул ноги…

Спокойное состояние длилось недолго.

Страшная катастрофа в морской глубине снова всплыла перед глазами.

Вот он, «итог последних лет», вспомнил Васильев свою запись в дневнике. Все погибло… Все, чему он отдал последние годы жизни. Погибли труды тысяч людей. И если он останется жив, как он сможет смотреть им в глаза?..

Инженер снова наклонился к Синицкому. Глубокая отцовская нежность вдруг возникла в его душе… «Родной мой! Все из-за меня». Опять он вспомнил бледное лицо юноши, когда тот старался улыбнуться и жадно, широко раскрытым ртом ловил последние остатки воздуха в стальной коробке… По привычке студент вынимал гребенку, поправлял галстук и ничем не хотел показать Васильеву своего страха…

Снова и снова прислушивался инженер к дыханию Синицкого… Надо дать ему воды.

Он ощупью нашел отделение для аккумуляторов. Где-то здесь была фляжка, которую он предусмотрительно положил сюда и закрепил куском проволоки.

Куда же она девалась?.. Может быть, выскользнула?..

Стараясь подавить беспокойство, Васильев стал шарить внизу. Вот аппарат Саиды, сигнальные ракеты. Но где же фляжка? Где?..

Наконец он нашел ее, однако фляжка была пуста: наверное, крышка оказалась плохо завинченной. Вода вылилась и смешалась с морской, что плескалась на дне шара, под балластом.

Васильев зябко поежился, будто от холода. У них нет ни капли воды да, кстати, и ни крошки хлеба.

…Шторм утихал… Васильев подтянулся на руках и вытащил из дыры для фонаря смятую рубашку.

Над головой засветилось розовое пятно. Так в необычайном шарообразном доме наступал рассвет.

В этом доме уже стало возможно дышать, появился кусочек розового неба. Но дом все же оставался тюрьмой. В его окно еле пролезала рука…

Снова Васильев подтянулся вверх и сквозь окошко нащупал скобы на крышке люка. Снова нужны нечеловеческие усилия, чтобы сдвинуть с места тяжелую крышку, повернуть ее…

Все это длилось мучительно долго. Васильеву казалось, что руки уже не слушаются его, что в них лопнули жилы.

Наконец крышка слегка поддалась его усилиям и дальше уже спокойно пошла по нарезке.

Первые, незабываемые минуты… Чувство неизъяснимого блаженства охватило Васильева, когда он высунулся из люка и, опираясь на его края локтями, огляделся по сторонам.

Светало. Заря вставала бледная, слегка розоватая; она освещала мелкие белые барашки на волнах. Похоже, что это ветер рассыпал по воде лепестки цветущих яблонь… Берегов не видно. Море казалось огромной чашей, и в ней плавала маленькая горошинка — белый шар…

Васильев не знал, сколь трудным оказалось их положение.

Цистерна находилась вдали от известных морских путей, проложенных на картах пунктиром. Здесь обычно не ходили ни торговые, ни пассажирские суда. В эти места не часто заплывали и рыбачьи баркасы.

«Хорошо, если бы нашли шар с тетрадью! — подумал Васильев. — Но на это мало надежды… Цистерна тоже может где-нибудь плавать поблизости… Ничего не известно. А вдруг и ее и нас с Синицким во время бури унесло черт знает куда?»

Какое синее это море!.. Наверное, оно никогда таким не было. Васильеву навсегда запомнится эта ядовитая синева. Только синий цвет. От него кружилась голова, болели глаза. Противная тошнота подступала к горлу.

Уже давно встало солнце, и сейчас оно невыносимо пекло голову. Васильев обмотал ее рубашкой, снова высунулся из люка и до боли в глазах смотрел на горизонт.

Неподалеку пролетел баклан. Может быть, как замечают моряки, земля близка?..