Онлайн чтение книги Золотой дублон Брашера
29

Эскамильо-Драйв на протяжении четырех кварталов делает три резких поворота, без всякой видимой на то причины. Узкая улочка, застроенная особняками. Над ней нависал крутой холм, на котором в это время года росли только полынь и мансанита. В последнем, пятом квартале Эскамильо-Драйв делала аккуратный маленький поворот влево, вгрызалась в бок холма и без шума сходила на нет. Здесь стояли три дома, два рядом, один в стороне. Это и был дом Вэнниэра. Мои фары высветили ключи, все еще торчавшие в двери.

Это был небольшой бунгало английского типа, с высокой крышей, оправленными в алюминий окнами и гаражом на одну машину. Свет ранней луны лежал на маленьком газоне. Прямо у крыльца рос большой дуб. Света в доме теперь не было, во всяком случае по фасаду.

Собственно говоря, зажженный среди дня свет в гостиной еще ни о чем не говорил. Дом стоял так, что где-то с полудня в нем должно быть темновато. В качестве гнездышка любви домик имел свои преимущества, но как резиденция шантажиста мне он не понравился. Внезапная смерть может наступить где угодно, но Вэнниэр очень уж облегчил им задачу.

Я проехал по дорожке, развернул машину так, чтобы она имела свободный выезд из тупика, и остановился на углу. Дверь в дом была сделана из дубовых досок, скрепленных стальными полосами. В замке торчал ключ. Я позвонил, звонок отозвался далеким звуком, и было ясно, что дом пуст, а на дворе ночь. Я обошел дуб и посветил фонариком в щель между створок ворот гаража — там стояла машина. Я обошел дом, осмотрел дворик, огороженный стеной из дикого песчаника. За домом росли еще три дуба, под одним из них стояли столик и пара раскладных стульев. В углу дворика печь для мусора.

Я открыл переднюю дверь, оставив ключ в замке. Я не собирался здесь задерживаться. Что случилось, то случилось. Я хотел просто убедиться. За дверью я нашарил на стене выключатель, щелкнул им, и в комнате зажглось несколько бра. Я сразу увидел большую лампу, о которой говорила Мерл, и еще кое-что. Я подошел к большой лампе, включил ее, потом вернулся к двери и погасил настенные бра.

В глубине комнаты была дверь, справа за маленькой аркой — столовая. Арку прикрывали далеко не новые зеленые занавески. Камин был слева, по обеим сторонам его и на противоположной стене книжные полки. В глубине гостиной углом стояли два диванчика, несколько кресел — розовое, золотое, коричневое с подставкой для ног.

Ноги в желтых пижамных брюках стояли на подставке, над кожаными шлепанцами были видны голые лодыжки. Я начал осматривать его снизу, медленно и тщательно. Темно-зеленый халат с драконами был завязан плетеным шнуром. На груди вышита монограмма, в нагрудном кармашке пижамы аккуратно сложенный платок. Желтая шея, повернутое в сторону лицо смотрит в зеркало на стене. Она была права — он действительно смотрел, и все.

Левая рука лежала на подлокотнике, правая свисала с кресла, касаясь пальцами ковра. У руки на полу был маленький револьвер с обрезанным стволом, калибр примерно 32. Правой щекой он лежал на спинке кресла, правое плечо потемнело от крови, и еще кровь на рукаве. И на кресле. Много крови на кресле.

Вряд ли голова легла так сама по себе. Какой-то чувствительной душе не понравилась правая сторона его лица, я думаю.

Я тихонько толкнул ботинком скамеечку под его ногами. Пятки шлепанцев повисли в воздухе. Он застыл как доска. Поэтому я наклонился и пощупал его руку. Лед не бывает холоднее.

У его правого плеча стоял столик с недопитым стаканом, полная пепельница окурков. На трех окурках была ярко-красная помада, из тех, которыми пользуются блондинки.

Рядом с другим креслом тоже стояла пепельница: горелые спички, много пепла и ни одного окурка.

В комнате стоял запах. Это был тяжелый запах духов, который боролся с запахом смерти и не выигрывал сражения. Хотя и побежденный, он все еще был там.

Я обошел дом, зажигая и гася огни. Две спальни, одна обставлена светлым деревом, другая в красном плюше. Кажется, светлой никто не пользовался. Симпатичная ванная с душем. Маленькая кухонька, в раковине полно бутылок. Масса бутылок, масса стекла, масса отпечатков пальцев. Или наоборот, как повернется дело.

Я вернулся и постоял посреди гостиной, стараясь по возможности дышать ртом и пытаясь прикинуть, какой будет счет, если я сообщу в полицию об этом парне. Сообщить о нем и доложить, что именно я нашел труп Моргенштерна и сбежал. Паршивый будет счет, крайне паршивый, Марлоу, — три убийства. Марлоу практически по колено в трупах. И никакого толкового, логичного, разумного объяснения даже для себя самого. Но не это хуже всего. В ту минуту, когда я все расскажу, я перестану быть свободным агентом. Прекратится всё, чем я занимаюсь; я уже не смогу выяснить то, что выясняю сейчас.

Может быть, Карл Мосс захочет защитить Мерл при помощи медицинских аргументов, хотя бы на время. А может решить, что ей будет лучше, если она сумеет прожить всю эту историю до конца.

Я вернулся к коричневому креслу, сжал зубы и оторвал его голову от спинки кресла. Пуля вошла в висок. Все обставлено как самоубийство. Но люди типа Луиса Вэнниэра не склонны к самоубийствам. Шантажист, даже напуганный шантажист, чувствует свою власть и любит ее.

Я отпустил его голову и наклонился к лежащему на полу револьверу. Наклонившись, я увидел, что из-под столика выглядывает угол рамки от картины. Я достал платок, обернул руку и вытащил рамку.

Стекло было разбито по диагонали. Картинка упала со стены, гвоздик все еще торчал в стене. Теперь я увидел, как все произошло. Кто-то, кого Вэнниэр хорошо знал и поэтому не опасался, стоял у его правого плеча, может быть, даже наклонился над ним. Этот человек вдруг вытащил револьвер и выстрелил ему в висок. И тут, испуганный видом крови или отдачей оружия, отскочил назад к стене и сбил картину. Она упала на угол и отлетела под столик. А убийца был слишком осторожен, чтобы прикасаться к ней, или слишком напуган.

Я осмотрел ее. Маленькая репродукция с картины, которая и в оригинале никому не нужна. Я осмотрелся. В комнате были еще картины, несколько акварелей, пара отличных гравюр. Всего штук шесть. Ну и что, может быть, парню просто нравилась эта картинка — человек в шляпе с пером выглядывает из высокого окна. В давние времена.

Я взглянул на Вэнниэра. Он мне помочь не мог. Человек выглядывает из высокого окна, в давние-давние времена.

Мысль промелькнула так быстро, что я едва не пропустил ее. Это было как прикосновение пера, как снежинка, упавшая на ладонь. Высокое окно, высунувшийся человек — давно-давно.

Я просто замер. Было так горячо, что прямо жгло пальцы. Из высокого окна — много лет назад — восемь лет назад — высунулся мужчина — высунулся слишком далеко — человек падает — разбивается насмерть. Человек по имени Хорэс Брайт.

— Мистер Вэнниэр, — сказал я не без восхищения, — вы отлично все разыграли.

Я перевернул картинку. На обороте были написаны даты и суммы. Даты за последние восемь лет, суммы в основном по 500 долларов, изредка 750, дважды по 1000 долларов. И текущий итог маленькими цифрами. Всего 11 100 долларов. Последний платеж мистер Вэнниэр не получил. Когда пришел платеж, он был уже мертв. За восемь лет не так уж и много — его клиент торговался до последнего гроша.

За репродукцией была картонка, которую держали несколько булавок. Две из них выпали. Я вытащил остальные, немного надорвал картон и приподнял его. Между репродукцией и картонкой виднелся белый конверт. Чистый, без надписей. В конверте были две квадратные фотографии и негатив. Фотографии были одинаковые: из открытого окна далеко высунулся человек, с открытым в крике ртом. Его пальцы цеплялись за кирпичный карниз под окном. За его плечом было видно лицо женщины.

Он был щупленький темноволосый человек. Лицо на фотографии было не очень ясно, женское тоже. Он далеко высовывался из окна и кричал или звал кого-то.

Так я и стоял, разглядывая фотографии. И на мой взгляд, они ничего не меняли. А должны были что-то означать. Я это знал. Я просто не знал что. И продолжал смотреть на фотографии. И скоро я понял, что в них было что-то не так. Положение его рук на фоне подоконника и карниза. Эти руки ни за что не держались, ни на что ни опирались. Он мог бы опираться на подоконник только локтями. Пальцы его были в воздухе.

Он не высовывался из окна. Он падал.

Я сунул все это в карман, рамку с репродукцией уложил в ящик с бельем под полотенца и разогнулся.

Все это заняло слишком много времени. У дома остановилась машина. Послышались шаги по дорожке.

Я бросился за арку и прикрыл занавески.