Онлайн чтение книги Золотые мили
Глава XXIII

Эйли появилась вечером в следующую субботу, свежая и хорошенькая, в голубом платье под цвет глаз и съехавшей от ветра набок соломенной шляпке, из-под которой выбивались пышные темные волосы. Она приехала из Боулдера на велосипеде и по дороге растеряла все свои шпильки.

— Надя сказала мне, что я могу зайти к вам, миссис Гауг, — застенчиво принялась она объяснять, — а мне так этого хотелось, потому что…

— Ну, конечно, друзьям Тома хочется знать, как ему живется, — пришла ей на помощь Салли: девушка сразу ей понравилась своей простотой и непосредственностью. — Входите, я покажу вам его письмо. Я получила только одно, и он не мог в нем много написать, но я уверена, что он был бы доволен, если б знал, что вы его прочли.

Эйли смущенно пробормотала: «Благодарю вас», стащила с головы шляпу и сделала безуспешную попытку пригладить волосы. Салли провела ее на заднее крыльцо, где она ощипывала большую белую утку к завтрашнему обеду. Дав Эйли письмо Тома, она продолжала заниматься своим делом. Это селезень — старый-престарый, объяснила Салли гостье в оправдание своего недостаточного к ней внимания. И, конечно, будет жесткий, как подошва, если его как следует не потушить. Да и мух кругом слишком много, так что нельзя оставлять птицу наполовину ощипанной.

— Какой он чудесный, наш Том, правда? — воскликнула Эйли, прочитав письмо Тома и глядя на него, как на священную реликвию.

Салли была поражена, ее даже несколько позабавило это преклонение перед Томом. Она никогда не думала, что ее славный, добрый, флегматичный Том способен вызвать у девушки подобное чувство. Даже Эми, которая так влюблена в своего Дика, и то никогда не говорит о нем таким прерывающимся голосом, с такой гордостью и восхищением.

Вот так же говорила о Томе и Надя… Что же в нем такого, отчего друзья так преданы ему? Обе эти женщины любят его, каждая по-своему, и в то же время в их чувстве есть что-то родственное, как и в отношении Тома к ним. Быть может, это потому, что они видят в нем человека, способного постоять за их идеал? «Благородного молодого борца за дело рабочего класса», говоря словами Динни?

Для Салли Том был просто хорошим сыном. Она вспоминала, как решительно и мужественно он вел себя, когда пришли арестовать Морриса, как принял на свои плечи весь позор и всю тяжесть проступка, в котором вовсе не был повинен. Она понимала, что он поступил так главным образом ради нее — чтобы избавить ее от лишнего горя и страданий. В трудные минуты она всегда могла положиться на Тома. Салли принимала его помощь как нечто само собой разумеющееся, никогда не задумываясь над тем, что эта помощь свидетельствует о благородстве его натуры, о его неисчерпаемой способности к самопожертвованию. А Надя и Эйли как раз и ценили Тома за эти качества, в которых она, его мать, до сих пор не сумела разобраться. Теперь Салли ставила это себе в большую вину.

Она была благодарна Эйли за то, что девушка любила Тома с такой пылкой преданностью, даже не пытаясь скрыть свои чувства.

— Да, Том у нас замечательный малый, — сказала Салли. — Я рада, Эйли, что и вы так думаете.

Эйли вспыхнула. Совсем как маленькая девочка, подумала Салли, глядя на горячий румянец, заливший ее загорелое личико.

— Нет, нет… — начала Эйли, пытаясь рассеять возможное недоразумение. — Не думайте, пожалуйста, будто между мной и Томом существуют или существовали какие-то нежные отношения, как считают многие. Том вовсе не питает нежных чувств ни ко мне, ни к кому другому. Рабочее движение — вот все, что его интересует. И за это-то я и люблю его, как и Надя.

— До чего же все сложно у вас получается, — сухо сказала Салли.

Эйли подошла к Салли и принялась помогать ей ощипывать утку, точно не могла допустить, чтобы кто-то при ней работал, а она не принимала в этом участия.

— Вовсе нет! — И Эйли с удивлением посмотрела на Салли. — Мы с Надей товарищи. Она знает, что я люблю Тома, а я знаю, что он очень ценит ее. Но это не имеет значения, потому что все мы работаем для единой цели. И меня ничуть не удивляет, что все, кто знаком с Надей, обожают ее. Папа, например, говорит, что душа у нее точно яркое пламя, а ведь у них разные мнения по многим политическим вопросам.

— В самом деле? — небрежно заметила Салли. — Какая жалость!

Но Эйли не могла допустить, чтобы к этому так легко отнеслись.

— Видите ли, мой папа — старый член ИРМ, он отрицает необходимость политической борьбы, — сказала она серьезно. — А Надя говорит, что рабочие должны иметь свои политические и профессиональные организации — только тогда они сумеют взять власть в свои руки.

— Вот уж чего не понимаю, так не понимаю! — Салли смахнула муху, усевшуюся на ее вспотевший лоб, точно отмахиваясь от обсуждения всей этой темы. — У меня никогда не хватало времени ни на что, кроме хлопот по дому да забот о постояльцах и о муже с детьми. Может, когда-нибудь и я займусь экономикой и политикой, как вы с миссис Оуэн. Сейчас же я ни о чем другом и думать не могу, кроме того, что Том с Моррисом в тюрьме. Лал в армии, и остается только гадать, что будет с Диком и Дэном.

Голубые глаза Эйли потемнели, и она с сочувствием посмотрела на Салли.

— Я знаю, вам очень тяжело пришлось последнее время, — сказала она. — Но Том скоро вернется, и тогда все уже не будет казаться вам таким мрачным.

Том… Для этой девушки Том — это все, подумала Салли и улыбнулась: до чего же Эйли уверена, что Том способен разрешить любые трудности. Но Салли не могла не признать, что Эйли великодушно отнеслась к ее явному нежеланию разговаривать на темы, в которых эта девушка разбирается куда лучше ее. Она взяла себя в руки, и улыбка, осветившая ее лицо, очень обрадовала Эйли.

— Да, конечно, — согласилась Салли. — Мне, право, не на что сейчас жаловаться. Война — да еще эта жарища действует мне на нервы. Вы когда-нибудь видели утку с таким множеством перьев?

— Я ощиплю ее, — с готовностью сказала Эйли. — А вы садитесь и отдохните немного.

Салли села и стала наблюдать, как тонкие загорелые пальцы девушки ловко выщипывали пух и жесткие перья хвоста, и скоро утка, уже совсем очищенная, лежала на столе.

— Теперь я буду ее потрошить, — заявила Эйли.

— Нет, нет, это препротивное занятие, — запротестовала Салли.

Но Эйли уже схватила газету и нож. Опустившись на колени возле лохани с водой, она быстро взрезала утку, вынула внутренности, вымыла ее и с победоносным видом принесла Салли.

— Вот! — радостно сказала она. — Ну, чем я не повар?

Пока Эйли возилась с уткой, Салли убрала перья и приготовила чай. Они сели за стол; говорили они о ресторане, где работала Эйли, о ее семье, о Томе — главным образом о Томе: что он сказал и как поступил в том или другом случае (преимущественно на работе или в своей политической деятельности — в Комитете борьбы за права рабочих, где Эйли выполняла роль секретаря).

— Приходите к нам, милочка, буду рада вас видеть, — сказала Салли, когда Эйли внезапно поднялась с места, сказав, что торопится на митинг.

— Непременно приду! — пообещала Эйли и умчалась с таким счастливым видом, будто эта встреча с Салли была для нее величайшей радостью.

Салли пожалела, что не сделала всего, чтобы их встреча прошла возможно приятнее; надо же было позволить девушке заняться этой уткой — вот теперь голубое платье Эйли все испачкано! И все-таки Эйли была, по-видимому, довольна этой встречей, хотя бы уже потому, что ей удалось поговорить о Томе и что его мать хорошо отнеслась к ней.

— Славная девушка эта Эйли! — сказал Динни, обсуждая ее приход с Салли. — Могла бы быть куда хуже.

— Я тоже так думаю, — согласилась Салли. — А какая она хорошенькая, Динни. У нее такие ясные голубые глаза и пышные волосы, и она без всяких причуд — хоть и думает, что знает все на свете.

— И правильно думает! — сказал Динни с легкой усмешкой, которая показывала, что он шутит. — Ее отец говорит, что она перечитала все книги, какие только он приносит домой, и в любом споре может дать ему несколько очков вперед.

— Не к лицу молодой девушке увлекаться политикой и всякими там высокими материями, — возмущенно заметила Салли.

— Это все-таки лучше, чем быть пустой вертушкой! — Динни хитро, с легкой иронией посмотрел на нее. — С каких это пор вы стали думать, что девушке не к чему учиться и вовсе не обязательно иметь хорошую голову, миссис?

— Не знаю. Должно быть, с тех пор, как началась война, — отрезала Салли, негодуя на Динни за то, что он задал ей такой вопрос. — Эта война совсем меня сбила с толку, Динни, и все ужасно запутала. Ведь Лал будет в ней участвовать, значит — и я тоже, и теперь я просто не переношу, когда люди корчат из себя всезнаек и заявляют с умным видом, что война — это кровавый фарс. Я, например, считаю, что мы не могли ее избежать.

— И все-таки вы не хотите, чтобы Дэн и Дик пошли драться.

— Нет, — жалобно призналась Салли.

В эти дни, предшествовавшие свадьбе Дика, с фронта приходили невеселые вести. Английские войска в Северной Франции терпели поражение за поражением, и первые австралийские части уже отплыли для участия в боях. Салли пребывала в состоянии неописуемого страха — ей все казалось, что Лала пошлют на фронт прежде, чем она сможет поехать на побережье попрощаться с ним. Она дала себе слово, что сразу же после свадьбы Дика отправится во Фримантл на свидание с Моррисом и Томом и таким образом несколько дней сможет провести с Лалом.

Несмотря на предсвадебную суматоху, спешку и тревогу за Лала, Салли часто думала об Эйли и о миссис Оуэн: они внесли в ее жизнь нечто новое, благодаря им она смогла по-иному взглянуть на своего сына Тома и лучше понять его. Но она совсем забыла о Маритане и о том, что Калгурла разыскивает ее, и, наверно, не вспомнила бы об этом, если бы Калгурла в один прекрасный день не появилась у нее во дворе. И сразу забытые чувства и ощущения нахлынули на Салли: у нее перехватило дыхание от предчувствия чего-то рокового, страшного, таившегося в исчезновении Маританы, так внезапно бросившей на произвол судьбы своих детей.

Налитые кровью глаза Калгурлы полны были затаенной ненависти, сумрачное, смуглое лицо искажено болью и гневом.

— Нашла Мири, — прерывающимся голосом пробормотала она. — Нашла кости и платье — там, внизу, в шахте, по дороге в Гунгарри.