Онлайн чтение книги Золотые мили
Глава IV

Сидя на веранде в сгущающихся сумерках, Салли смотрела, как тают на небосклоне последние багряно-медные и бледно-розовые краски заката. Парило, что в эту пору бывало довольно редко. Вероятно, к утру соберется дождь, устало подумала Салли, откинувшись на спинку старого, обитого мешковиной кресла.

Это кресло соорудил для нее Фриско из обрубка дерева, когда она приехала к Моррису в Хэннан. На редкость покойное и удобное кресло. Немало тревожных дум передумала за эти годы Салли, сидя в своем трехногом кресле, и сейчас, присев отдохнуть, она пыталась избавиться от беспокойства и ощущения беды, которые не покидали ее весь день после утренней стычки с Пэдди. Только вечером, когда Билл Иегосафат с женой были у нее в гостях, ей удалось немного рассеяться.

Ее думы текли неспешно в душном сумраке надвигающейся ночи. К пряному аромату вьюнка, оплетающего веранду, примешивался слабый едкий запах сернистого газа с обжиговых печей. Неподалеку в маленькой церквушке из гофрированного железа пели псалмы. Временами пение заглушалось дробными глухими ударами, треском и грохотом, доносившимися с Боулдерского кряжа. Там все еще работала толчея.

В доме за ее спиной было тихо и темно. Все постояльцы разбрелись после ужина кто куда. Моррис ушел подготовить кое-что к завтрашним похоронам. Динни отправился вместе с ним. Дэн еще в субботу ушел на разведку с Крисом. Где пропадает Лал, Салли толком не знала. Том еще не вернулся домой. Дик тоже.

Две летучие мыши пронеслись в сумраке мимо веранды. Так же кружили и ее мысли, не зная покоя.

Салли осталась довольна сегодняшним вечером. Приятно все же показать миссис Джерити, что народ на приисках тоже умеет быть общительным и радушным, и хорошо, что она отчитала Билла за его романтическое пристрастие к старым временам. Нельзя жить призраками былого; оно ушло, и никакая сила его не вернет. Салли надеялась, что Билл возвратится теперь на свою ферму, в зеленый холмистый Барабул-Хиллс, и бросит тосковать по приискам. Она улыбнулась, вспомнив, как миссис Джерити сказала ей на прощанье: «Спасибо вам».

Что такое нашло на Пэдди Кевана — почему он ворвался к ней, когда у нее были гости? Никогда он себе этого не позволял; он же знает, что ее гостиная не для постояльцев. Моррис настаивал на этом. Если она пускает в дом посторонних, заявил он, то они, по крайней мере, должны понимать, что их владения — это барак и столовая. Хоть одна-то комната в доме может остаться для семьи? И Салли всегда заверяла его, что никому и в голову не придет лезть к ним в гостиную без приглашения.

Но для Пэдди закон не писан. Этот наглец ни с чем не считается. Поселившись у них в доме, он вначале очень заискивал перед Моррисом и мальчиками. Но те не любят Пэдди, и только в последнее время Моррис как будто примирился с его присутствием и теперь, скрепя сердце, отдает должное его осведомленности в биржевых делах.

Салли опасалась, что Пэдди Кеван втянул Морриса в какие-то свои дела, и ее опасения подтверждались. Поговорить с мужем она не успела, но ей удалось перед обедом перемолвиться словечком с Диком.

— Не бойся, мама, — сказал ей Дик. — Если даже у отца были какие-нибудь дела с Пэдди, тот ничем не может ему навредить.

А Том? Разве она не знает, как обстоит дело с Томом! Том — рудокоп. Если ему случалось уносить с собой в сумке кусочек золота, так он делал это только для того, чтобы не выделяться из своей среды, чтобы показать товарищам, что у него нет никаких предрассудков насчет пресловутой «привилегии рудокопа» и он готов разделить риск со всеми, кто работает в забое.

Ну, а сам Дик? Почему он сказал ей:

— Пэдди случайно не намекал, что я тоже замешан в этих делах?

— Дик!

Как он напугал ее! Но тут же обнял и расцеловал. Он был так огорчен, что встревожил ее, милый, чуткий мальчик!

— Нет, нет, я в этом не участвую, — сказал он. — Хотя и думаю иной раз, что надо быть дураком, чтобы не получать своей доли от тех махинаций, которые проделывают в лаборатории. Самое безопасное, когда ты с другими заодно. А я стою в стороне. Вот на меня и косятся. Но все равно, это жульничество не по мне. Иной раз мне кажется, что было бы больше толку, если бы я никуда не уезжал с приисков: с волками жить — по-волчьи выть.

— Не говори так! — запротестовала Салли.

— Золотопромышленность — это лавочка, Салли моя! — с горечью воскликнул Дик. — Единственная возможность пробить себе дорогу — это не брезговать ничем, как все, как Фриско или Пэдди Кеван, например.

— Ты не можешь быть жуликом, сколько бы ни старался, — сказала Салли резко. — Так что лучше не пробовать.

— А я и не собираюсь, — отвечал Дик. — Даже если ничего и не достигну — как отец или Динни.

Неужели неудача будет преследовать ее драгоценного мальчика так же, как его отца? — с тоской подумала Салли. Она делала все, чтобы оградить Дика от этого — дала ему хорошее образование, возможность получить специальность и иметь верный заработок. Но Дик, очевидно, лучше ее знал, какие темные дела творятся в золотопромышленности; на голову человека, который всего лишь винтик этой огромной сложной машины, может обрушиться любая беда.

Мысли Салли унеслись к тем дням, когда она выдержала такую отчаянную борьбу, чтобы дать Дику образование. Едва они обосновались в Хэннане и Салли поняла, что Моррис никогда не составит себе состояния ни в старательских походах, ни на бирже, она взялась за дело сама и доказала, что сумеет прокормить и себя и сына. А потом пошли еще дети. Салли казалось, что она только и делала, что нянчила грудных ребят. И все же она ухитрилась держать пансион и дала всем мальчикам приличное воспитание.

Конечно, Моррис, как только оправился после своего злосчастного похода на Маунт-Блэк, который навсегда излечил его от золотоискательского азарта, делал все, что было в его силах, чтобы вознаградить ее за те дни, когда он оставил ее на произвол судьбы. Подавив свою гордость, отбросив все свои аристократические предрассудки, он сделался гробовщиком. Это был самый благородный поступок в жизни Морриса, думала Салли, но с тех пор что-то надломилось в нем. Потеряв надежду стать когда-нибудь состоятельным человеком, он уже не находил в себе достаточно воли, чтобы вырваться с приисков. Он теперь даже не упоминал ни о чем, что выходило бы за пределы узких местных интересов, словно весь остальной мир перестал для него существовать.

Похоронное бюро первое время приносило неплохой доход. Но с расцветом Калгурли здесь возникла новая фирма, щеголявшая более импозантным катафалком, роскошными плюмажами и удобными погребальными каретами с мягким сиденьем. Кое-кто из старожилов еще прибегал к услугам Морриса, и его тощие клячи, впряженные в дребезжащие дроги, еще продолжали появляться на улицах, но выручки теперь едва хватало, чтобы покрыть расходы. Если бы не пансион, думала Салли, она не могла бы так хорошо кормить и одевать мальчиков, дать Дику возможность кончить колледж и Горное училище и даже послать его в университет в Сиднее.

Конечно, ей хотелось дать такое же образование всем своим сыновьям. Но Том и Лал пошли на работу, когда Дик еще не закончил курса. Теперь остался только Дэн, для которого она могла бы кое-что сделать, но он и слышать не хочет ни о каких ученых профессиях. Стать врачом или адвокатом — упаси боже! У него совсем нет усердия к наукам. Больше всего на свете он любит «возиться», как он выражается, с лошадьми и коровами. Он хочет быть скотоводом. Ну что ж, думала Салли, это все же лучше, чем работать в забое!

Салли порой упрекала себя за то, что Дик был ей особенно мил, милее других сыновей. Но что поделаешь — это была такая ни с чем не сравнимая радость, когда он родился! Появление остальных детей она принимала как нечто неизбежное, даже ворчала под злую руку. Но, конечно, оправдывалась она перед собой, все они в равной мере получают от нее материнскую ласку и заботу. Каждый из мальчиков занимает в ее сердце свой уголок.

Вплетаясь в ее размышления о Пэдди Кеване, в памяти вставали отдельные эпизоды их детства — забавные маленькие сценки, звучали детские голоса… Все это смешивалось, наплывало одно на другое, пока из спутанного клубка мыслей не возник мучительный, тревожный вопрос: что все же может сделать Пэдди Кеван? Чем может он повредить мне или моим детям?

Дик никогда не был таким сильным, крепким мальчишкой, как Том. Он был нервнее, подвижнее. А Том рос спокойным, прилежным пареньком с простоватой скуластой мордашкой и большими серо-голубыми глазами, которые, как казалось Салли, довольно угрюмо поглядывали на нее порой, когда она отдавала в чем-нибудь предпочтение Дику. Но теперь Салли знала, что не в характере Тома завидовать брату или обижаться на мать. Том обожал Дика, а Дик, со своей стороны, не желал получать никаких поблажек по сравнению с Томом.

Когда она просила Дика присмотреть, чтобы малыши чего-нибудь не натворили, или пойти с ними погулять, Том обычно принимал эту обязанность на себя. Он знал, что Дик возьмется за дело с самыми благими намерениями, но тут же ввяжется в драку с какими-нибудь сорванцами или убежит играть в футбол и забудет про «мелюзгу». Салли с ужасом думала о заброшенных шахтах и котлованах, в которые могли свалиться Лал и Дэн, но если Том брался присмотреть за малышами, она знала, что беспокоиться нечего. Ларри, когда был малюткой, называл себя Лал, и это имя так и осталось за ним. Том постоянно выполнял за Дика различные поручения, и ему не раз попадало, когда что-нибудь не было сделано. Если Дика в наказание за какие-нибудь провинности рано отправляли в постель, Том считал своим долгом разделить его участь.

Моррис посмеивался над ее попытками приструнить мальчиков, а Лал и Дэн считали вопросом чести не отставать от старших братьев, когда те вступали с кем-нибудь в драку или отправлялись протирать штаны, скатываясь с высоких отвалов на Золотой Подкове. Салли улыбнулась, вспомнив, как младшие сыновья дулись на нее, когда старшим влетало за какую-нибудь проделку или ослушание. Это злило ее подчас, но теперь она радовалась тому, что мальчики так привязаны друг к другу и стоят друг за друга горой.

Им пришлось ходить в школу вместе с самыми отчаянными головорезами из перенаселенных рудничных поселков и из Долины Нищеты. Большинство этих сорванцов дрались, как молодые петухи, с азартом резались в ту-ап, отчаянно сквернословили и не упускали случая покурить, если им удавалось подобрать где-нибудь окурок. Как она боялась, что ее мальчики приобретут все эти замашки, как была с ними строга и непреклонна! Она категорически запретила им курить, играть в азартные игры и браниться. Первое время Дику и Тому очень доставалось от других мальчишек. Что ни день — они приходили домой в разодранных рубашках, один с синяком под глазом, другой с расквашенным носом.

Салли была вне себя. Она не могла с этим мириться. Что же, так и позволить этим отпетым маленьким бандитам избивать ее дорогих сыночков, ее красавчиков? Чего доброго, они совсем их искалечат! Нет, сказала она Моррису. Она пожалуется учителю, а если и это не поможет, возьмет ребят из школы и отправит учиться в Перт, чего бы это ни стоило. Но тут Моррис проявил характер — сказал, что она хочет сделать из мальчиков посмешище. Они должны уметь постоять за себя, а если уж не могут дать сдачи, так надо хотя бы не быть дураками и не ввязываться в драку.

Моррис немного понимал в боксе, хотя как следует никогда им не занимался. Но научить мальчиков защищаться — это он сумеет, сказал Моррис. Он постарался припомнить все, чему обучали его когда-то тренеры в колледже и в привилегированном английском полку, и не жалел ни времени, ни сил, чтобы научить этому сыновей. Были куплены боксерские перчатки, и Дик и Том занимались с ним боксом каждое утро, а по вечерам сражались друг с другом. Боже, как уморительно скакали они по двору в своих коротких белых штанишках и тузили друг друга огромными неуклюжими перчатками! Но эти физические упражнения принесли им большую пользу. Да и Моррису было невредно заняться с мальчиками. Никогда еще не проявлял он к ним столько интереса, как с тех пор, как начал обучать их пускать в ход кулаки.

Динни тоже пришла в голову неплохая мысль: он решил на время школьных каникул Дика и Тома брать их с собой на разведку. В каком они были восторге! Эти походы с Динни повторялись из года в год, и ничто не могло доставить мальчикам большей радости. Мало-помалу они научились ухаживать за лошадьми и верблюдами, ездить верхом, читать следы, находить воду, искать золото, столбить участки, промывать золотоносный песок. Динни утверждал, что мальчики, еще когда учились в школе, были уже заправскими старателями и нипочем не заплутались бы в зарослях.

Что ж, пожалуй, это верно. Дик и Том чувствуют себя как дома в этом таинственном краю непролазных кустарников и суровых горных кряжей, который раскинулся где-то там, за полосой приисковых городов. Они любят потолковать о дорогах и тропах, о родниках и водоемах в каком-нибудь безводном районе, рассказывают отцу, в каких «многообещающих местечках» они побывали, и обсуждают различные виды золотоносных пород и всевозможные теории геологического строения Боулдерского кряжа.

Это пошло с тех пор, как Динни пригласил однажды с собой на разведку известного геолога, доктора Ларкома, а тот дал Дику брошюру, озаглавленную «Докэмбрийские отложения Западной Австралии». Салли слышала, как после одного из таких походов Том рассказывал, что Дик подстрелил в зарослях большеногого петуха, а сам он нашел утром у себя на одеяле черную с желтыми полосами змею.

У Салли колени подкашивались от страха, когда она думала об опасностях, которым подвергались ее мальчики в этих походах. С ужасом вспоминала она, как, лежа в тифу по дороге к Лейк-Дарлоту, обнаружила у себя в постели одного из этих мерзких гадов. Но Том был чрезвычайно горд тем, что убил змею. А Дик смеялся над ее паническими рассуждениями о том, что было бы, если бы змея укусила одного из них в этих безлюдных местах.

Ничего нет удивительного, что Дик стал интересоваться геологией и металлургией, думала Салли. Из своих походов с Динни он постоянно приносил обломки пород и куски руды, аккуратно наклеивал на них ярлычки и раскладывал по коробкам. Они с Томом построили на заднем дворе сарай и хранили там свои сокровища. Том завладел отцовским пестом и толок часами образцы, а потом занимался промывкой. Количество золота, получаемого из проб, интересовало его гораздо больше, чем Дика. Случалось, что Динни приносил Тому кусок руды и просил сделать для него промывку, и Том справлялся с этим делом не хуже самого Динни.

— Вот вам готовый старатель, — говорил про него Динни. — У Тома это в крови.

Нельзя сказать, чтобы это очень ее радовало. Она вовсе не стремилась к тому, чтобы Том или вообще кто-нибудь из ее сыновей сделался старателем. Нет, только не старателем и не рудокопом! Всеми силами старалась она удержать их подальше от рудников и оградить от заманчивых и губительных золотоискательских иллюзий. Золотая лихорадка принимала теперь иные формы — это была уже не погоня за новыми месторождениями, а борьба за высокие дивиденды от эксплуатации рудников и биржевая игра.

Вот почему она была так недовольна, когда Дик и Том соорудили обжиговую печь и начали производить различные эксперименты в своем сарайчике. Однажды у них произошел взрыв и Тому спалило все брови. Тогда она положила этому конец: строго-настрого запретила им возиться со всякими вонючими химикалиями. Но Дик уже твердо решил стать геологом и металлургом.

Моррис считал, что это совсем неплохая мысль. На рудниках достаточно работы для специалистов, а Дик способный малый и, если будет учиться, может получить хорошее место с приличным окладом.

Конечно, Дик способный малый — Салли в этом нисколько не сомневалась. И у него было желание учиться, хотя в оценках, которые он привозил из колледжа, и говорилось, что у Дика Гауга «ленивый ум» и что он охотно занимается только тем, что ему интересно.

Да, нелегко было раздобыть денег, чтобы послать Дика в колледж принца Альфреда в Аделаиде. Мальчик пробыл в колледже два года. Она мечтала послать туда и Тома, но Том пошел на работу, когда Дик еще учился. Том в семнадцать лет захотел быть рудокопом и отказывался думать о чем-либо другом. Скрыв свой возраст, он нанялся работать в забой, зная, что там он заработает больше, чем на любой другой работе. Каждую получку он аккуратно приносил ей. Как он был горд тем, что помогает ей платить за обучение Дика в Горном училище! Она всегда настаивала, чтобы Том оставлял себе немного карманных денег, но замечала, что он находит им только одно применение — покупать книги. Она видела, что он много читает.

Разумеется, у Тома незаурядные способности — ей ли этого не знать. Ни один из мальчиков не дурак, если на то пошло. Как-никак, а Дику оказали предпочтение перед всеми студентами Горного училища, послав его в Сиднейский университет для демонстрации нового способа обработки сульфидных руд. Как жаль, что Дик не закончил университетского курса и не получил диплома. Что там произошло, что помешало ему окончить университет — она так толком и не узнала, во всяком случае, он вернулся домой и устроился на работу в Боулдере. Как жалеет она теперь, что позволила Пэдди занять эту комнату рядом с динниной! Но тогда деньги нужны были ей позарез, чтобы послать Дика в колледж.

— Я могу уплатить вам вперед за мое содержание, мэм, — сказал Пэдди, явившись к ней с просьбой сдать ему комнату. — И даже немножко сверх того. Вот вам мой старый долг — за то, что вы ухаживали за мной во время болезни.

— Ладно, Пэдди, — сказала она, растерявшись от неожиданности. Пять фунтов вряд ли могли покрыть расходы за комнату и стол в течение месяца, не говоря уже о том, что она готовила для Пэдди особую еду и сама выхаживала его.

Но Пэдди таким величественным жестом протянул ей эту бумажку, что она растерялась. Ей захотелось рассмеяться ему в лицо и отвергнуть его мнимые благодеяния, но мысль о Дике остановила ее. Нет, она не имеет права отказываться от этих денег сейчас, когда дорог каждый пенни. Кроме того, это шло бы вразрез с ее деловыми принципами. Лучше получить хоть что-нибудь, чем совсем ничего, а ведь на долг Пэдди Кевана она уже давно махнула рукой.

Теперь Салли невольно искала оправдания своей меркантильности и вместе с тем жалела, что у нее не хватило характера отказаться от этих пяти фунтов и от мистера Патрика Кевана в качестве постояльца. Но у нее в то время пустовало три комнаты, и она была рада любому порядочному человеку, который был бы в состоянии платить ей за квартиру и стол.

Салли гордилась тем, что стала по-настоящему деловой женщиной, научилась расчетливо и бережливо вести хозяйство. Моррис и Динни были очень недовольны, узнав, что Пэдди Кеван будет здесь жить и столоваться. Они считали это унизительным для Салли. Ведь ей придется готовить для него и убирать его комнату — прислуживать ему, проще говоря. Но она оставалась глухой ко всему, что так или иначе мешало ее планам относительно Дика. Стряпала же она и стирала для других постояльцев, и от этого никто из них не стал относиться к ней с меньшим уважением. Даже выпив, они не позволяли себе ничего, что могло бы задеть ее достоинство. Впрочем, всем постояльцам было известно, что они должны соблюдать меру, — у миссис Гауг сыновья растут, и никакого безобразия у себя в доме она не потерпит.

Салли знала, что в этом отношении ей Пэдди опасаться не приходится. За ним укрепилась слава чрезвычайно делового и непьющего молодого человека. Слишком скуп, чтобы пить или тратиться на выпивку для других, говорили про него. Ну, до его скупости ей не было дела — пусть только аккуратно платит ей за комнату и за стол и не предъявляет чрезмерных претензий.

Если у Пэдди завелись деньги, это еще не значит, что она позволит ему третировать ее или Морриса. Она решила сразу поставить его на место, дать ему понять, что он только постоялец и не может быть принят в их семью. А между тем вскоре стало ясно, что именно этого-то Пэдди и добивается — втереться к ним в семью. Он всячески старался подладиться к Моррису, спрашивал его совета по любым вопросам, давая понять, что чрезвычайно ценит его мнение и опыт, и делал довольно неуклюжие попытки держаться с мальчиками добродушно-покровительственно, как старший брат. Если кто-нибудь из молодых постояльцев называл ее иной раз «мамаша», она не придавала этому значения, но Пэдди Кевану не могла позволить подобной фамильярности.

«Чего он добивается?» — спрашивала себя Салли.

Пэдди довольно быстро рассеял ее недоумение.

— Когда я был щенком, вы давали мне много добрых советов, мэм, — сказал он ей как-то. — Кабы не вы, я бы, может, так и не добился ничего. Это вы наставили меня на путь истинный, как говорится, а то я бы сейчас, верно, все денежки пропивал или просаживал в ту-ап. Так вот возьмитесь-ка опять за меня. Одергивайте, не стесняйтесь, когда я что-нибудь не так сделаю или ляпну чего не след.

— Не «чего не след», а «чего не следует», — с усмешкой поправила она его, радуясь, что намерения этого неотесанного, угрюмого парня стали ей ясны. Искорки былого мальчишеского лукавства сверкнули у Пэдди в глазах.

— Ну вот, я таки решил заделаться «приличным, порядочным человеком», как вы мне когда-то советовали, мэм.

— Хотя бы с виду?

— Может, и так, — согласился Пэдди. — Из рогожного кулька не скроишь шелкового кошелька, это верно. Да я и не лезу, куда не след. Мне бы только пообтереться малость, чтобы Фриско и вся его бражка, все это дерьмо, не слишком заносились передо мной. Фриско прежде тоже был неотесанный, как колода, сами знаете, мэм. А теперь вожжается с хлыщами разными и задается, словно невесть какой аристократ.

— Он никогда не позволит себе сказать «дерьмо» в разговоре с дамой.

— Прошу прощенья, мэм. Так, небось, и ни один порядочный горняк не скажет.

— Нет смысла, по-моему, казаться не тем, что ты есть, — нехотя сказала она, невольно поддаваясь обаянию этого странного парня, который умел чем-то расположить к себе, когда он не разыгрывал из себя продувного и преуспевающего дельца.

— А я и не стараюсь, — упрямо сказал Пэдди. — Я хочу только использовать все свои возможности, как говорил когда-то Олф Брайрли. Замечательный был парень Олф. Он занимался со мной чтением и письмом и счетным делом и все говорил, что надобно побольше бывать на людях, чтобы пообтесаться. Да, черт подери, я очень любил его, мэм. Кто бы мог подумать, что он пустит себе пулю в лоб! Кто бы мог подумать, что Олф Брайрли пойдет на такое дело!

— А ведь многие считают, что как раз вы-то и могли этому помешать.

— Я? — Лицо Пэдди выразило самое неподдельное изумление. — Вранье. Я для Олфа все готов был сделать, и он это знал. Но на Золотом Пере дела шли из рук вон плохо, а Олф ничего и слушать не хотел. Управляющим-то ведь был он — что же я мог тут поделать? Но, ей-богу, я чуть не спятил, как узнал о его смерти. Даже с рудника ушел — не мог смотреть, как кто-то другой распоряжается вместо Олфа.

Она не поверила ни одному его слову, и при воспоминании о трагической смерти Олфа Брайрли вся ее мимолетная симпатия к Пэдди Кевану, возмечтавшему стать светским человеком, мгновенно испарилась.

Нельзя доверять этому прохвосту, сказала она себе тогда, совершенно так же, как сейчас.

Но Пэдди остался жить в ее доме, аккуратно платил за комнату и стол и неизменно расхваливал ее стряпню. Он был покладист и не слишком назойлив поначалу; расспрашивал мальчиков об их занятиях, брал у них читать книжки, шумно восторгался их умом и познаниями и умел из их бесед и споров между собой извлечь для себя немало пользы.

Салли замечала, что Пэдди все время за кем-нибудь из них наблюдает и старается что-нибудь перенять. Он подражал Моррису в его непринужденно-вежливой манере обхождения с людьми и в том, как он был подчеркнуто учтив с ней при посторонних. Моррис всегда требовал, чтобы мальчики предупреждали ее малейшее желание, открывали перед ней дверь и вставали, когда она входит в комнату, если им случалось забраться в ее кресло. Вскоре Пэдди уже становился навытяжку при ее появлении и с поклонами провожал ее до двери, словно какую-нибудь герцогиню. Салли знала, что он купил книжку о правилах хорошего тона и теперь практикуется. Забавно было наблюдать, как Пэдди силится казаться светским молодым человеком и как он, разгорячившись или не найдя нужного слова, внезапно переходит на грубый и меткий приисковый жаргон.

Некоторое время Пэдди работал клерком у биржевого маклера, потом открыл собственную небольшую контору.

Салли удивляло, что он теперь никогда не хвастал своим состоянием и денежными операциями. Он был так скрытен, словно ему совсем нечем было похвалиться, и так скуп, словно не имел ни гроша за душой. Она чувствовала бы себя с ним проще и легче, оставайся он прежним хвастливым и нахальным сорванцом, каким она знала его в давние хэннанские времена, когда он жил как ему вздумается, нимало не тая своих намерений и плюя на то, что о нем скажут. Теперь Пэдди был воплощенная скрытность. Каждое утро он отправлялся в город, чтобы засесть у себя в конторе до позднего вечера, а когда на бирже выдавались горячие дни, то и до утра. Он работал, надо полагать, как каторжный, выглядел вдвое старше своих лет и был всецело поглощен делом.

— Шапку долой перед Пэдди Кеваном! — сказал как-то раз Моррис, отдавая дань его выдержке и настойчивости. — Вот человек, который всем обязан самому себе, своему неслыханному упорству и…

— И краже золота.

— Девяносто процентов всех, кто так или иначе связан с добычей золота, причастен к этому, — возразил Моррис. — Нужно только уметь заметать следы, а Пэдди знает все ходы и выходы.

— Ну а я не хочу, чтобы он занимался своими грязными делами у меня в доме, — сказала она. Да, она еще тогда, давным-давно, говорила это, напомнила себе Салли. И Пэдди она тоже предупреждала. А теперь требует, чтобы с ее решениями считались, вот и все.

Когда Пэдди перенял от Морриса и ее сыновей все, что, по его мнению, было ему нужно, он принял более независимый и даже надменный тон. Он носил теперь приличный костюм и держался важно. Отказавшись, по-видимому, от мысли стать светским щеголем наподобие Фриско, он усвоил себе своеобразную грубовато-независимую манеру.

— Лучше быть неотшлифованным алмазом, чем поддельным бриллиантом, — сказал ему однажды Моррис. — Это скорее в твоем стиле, Пэдди.

А с ребятами Пэдди так и не удалось поладить, вспоминала Салли. Они едва выносили его. Особенно Дик. А Пэдди, со своей стороны, всегда завидовал Дику. Да, хотя Пэдди Кеван и расценивал людей по их умению наживать деньги, тем не менее он явно завидовал всему, что отличало Дика как образованного и хорошо воспитанного юношу. Он завидовал его познаниям в области математики, физики, химии, которые так нужны в золотодобывающей промышленности. И он завидовал успеху Дика у девушек.

Пэдди особенно невзлюбил Дика с тех пор, как они стали вместе ходить на танцы, думала Салли. Девушки часто осаживали Пэдди когда он непременно хотел с ними танцевать. Он был груб и неуклюж, наступал им на ноги, да еще так нахально норовил прижать к себе, что они бросались врассыпную при его появлении. А Дик строен, хорош собой — неудивительно, что любой девушке приятно с ним потанцевать. Эми Брайрли фыркнула и убежала, когда Пэдди вздумал попросить ее «доставить ему удовольствие потанцевать с ней».

— Но я не вижу в этом никакого удовольствия, Пэдди! — крикнула она и умчалась с Диком.

Пэдди этого не забудет, говорила себе Салли. В своем стремлении стать важной персоной он был всегда слишком поглощен всевозможными планами и расчетами, чтобы обращать внимание на девушек. Но лишь до той поры, пока в школе танцев не встретился с Эми Брайрли. Это была яркая бабочка, внезапно вспорхнувшая перед ним на его одиноком пути. Ему захотелось завладеть ею. Это желание и сейчас не дает ему покоя.

Зря она в сегодняшнем разговоре так некстати упомянула об Эми, досадовала на себя Салли. Этим она только подлила масла в огонь.

Ее мысли обратились к Эми.

Эми была живым, своевольным ребенком, когда умер ее отец. Потом, в монастырском пансионе в Кулгарди, она вытянулась, притихла, побледнела. Но когда Лора вышла замуж за Тима Мак-Суини, она стала брать девочку по воскресеньям домой, и к той быстро вернулся ее шаловливый задор.

Однако Лора считала, что гостиница совсем неподходящее место для ребенка. Мак-Суини обожал девочку и безбожно ее баловал. Все кругом восхищались ею и без конца с нею нянчились. Развеселая безалаберная жизнь отеля пришлась Эми как нельзя более по душе. У Лоры была своя гостиная, где стояло фортепьяно. Предполагалось, что Эми ежедневно по утрам играет на этом фортепьяно упражнения и гаммы, но она не подходила к инструменту, пока Мак-Суини не подкупал ее конфетами или обещанием повезти кататься. Эти прогулки с Мак-Суини в элегантной новой коляске, запряженной парой гнедых лошадок, Эми любила больше всего на свете. Мак-Суини хвалился, что у него самый шикарный выезд в городе.

Не годится так баловать ребенка, делать его центром внимания, жаловалась Лора. Впрочем, она не могла не признать, что девочка расцвела, оживилась, повеселела с тех пор, как Мак-Суини ее пригрел. Оно и понятно, думала Салли. Эми — нежное, привязчивое создание, ей необходимы любовь и ласка, на которые не скупится Мак-Суини; с ним она чувствует себя, словно за каменной стеной. Мак-Суини восхищался и гордился Эми, как родной дочерью. Эта плутовка может из него веревки вить, говорила мать. Лора уже не надеялась больше, что у них с Мак-Суини будут дети, и благодарила судьбу за то, что он так привязался к ребенку. Эми звала Тима Мак-Суини «папа», и это получалось у нее легко и естественно.

Казалось, она уже забыла, что у нее был когда-то другой отец. Но Лора не могла забыть Олфа. И она безотчетно негодовала, видя, как быстро Мак-Суини вытеснил Олфа из сердца дочери; она воспринимала это как измену.

Эми — совсем как котенок, который мурлычет и ластится, когда его погладят или дадут полакомиться, говорила Лора. Она была благодарна Мак-Суини за то, что он обласкал Эми, принял ее, как родную дочь, и заботится о ней со всей щедростью своей широкой натуры; но то, что Эми платила Мак-Суини такой же сердечной привязанностью, невольно отчуждало Лору от дочери.

По настоянию Лоры Эми вернулась в монастырский пансион и пробыла там до шестнадцати лет. Домой она приезжала только на каникулы и по воскресеньям, да и то не всегда. С ненавистью говорила Эми об унылой монастырской жизни, о своем одиночестве там. Как непохожа была эта жизнь на веселые праздничные дни, которые она проводила дома, где Мак-Суини изобретал для нее всяческие развлечения и не скупился на подарки.

Приезжая домой в конце недели или на каникулы, Эми частенько забегала проведать миссис Салли. Эми очень гордилась своим пони, которого подарил ей Мак-Суини; она любила лихо проскакать по пыльному шоссе и похвалиться своим искусством перед Диком и Томом, заставляя пони плясать на месте и подниматься на дыбы. Мальчики завидовали ее удали: они тоже умели ездить верхом, но не часто получали такую возможность. Обычно это бывало, когда Динни возвращался из очередного похода. Он давал Дику или Тому свою лошадь, и тогда счастливец мог часами носиться с Эми по дорогам.

Иной раз Эми и Дик уезжали вместе на поезде, когда она возвращалась в монастырь, а он — в свой колледж в Аделаиде. Они были с детства привязаны друг к другу.

Когда семнадцатилетняя Эми Брайрли вернулась домой на прииски и поселилась со своей матерью в «Звезде Запада», у нее сразу объявилось столько поклонников, без устали расточавших ей комплименты, что это могло вскружить голову любой девушке. Бесспорно, Эми была хороша собой, весела и задорна, и от женихов не было отбою.

Это никуда не годится, возмущалась Лора; она не допустит, чтобы всякий забулдыга увивался за дочерью Олфа Брайрли! Она решила отправить Эми погостить к своим родителям в Викторию. Поехать вместе с дочерью Лора не захотела. Слишком уж она изменилась за последние годы, чтобы это свидание могло доставить кому-нибудь удовольствие. Но для Эми будет полезно пожить некоторое время с бабушкой и дедушкой.

Она переговорила с мужем, и хотя при одной мысли о разлуке с девочкой у Тима защемило сердце, он все же согласился, что, конечно, это будет неплохо, если Эми годик-другой поживет с родителями Лоры. Тим, как всегда, проявил щедрость — взял на себя все расходы, связанные с путешествием, и назначил Эми хорошее содержание.

Но Эми пробыла в отсутствии всего два или три месяца. Как-то утром к вокзалу Калгурли подкатил поезд, из вагона выскочила Эми и вбежала на станционный двор.

Первым, на кого упал ее взгляд, оказался Динни Квин, стоявший у своей рессорной таратайки. Он приехал на станцию, чтобы купить для миссис Салли ящика два яблок. С радостным восклицанием Эми бросилась ему на шею.

— Я была так несчастна там, Динни, просто сил не было больше терпеть, — взволнованно принялась объяснять она. — Взяла и удрала. Оставила бабушке записку, что уезжаю домой.

— Ишь ты! Вот будет сюрприз для всех! — ухмыльнулся Динни. — Прыгай сюда, я отвезу тебя в город.

Трясясь в длинной таратайке, Эми болтала без умолку. Ее очень хорошо приняли, но она только и думала, как бы вернуться домой на прииски. Никогда в жизни не станет она больше жаловаться на жару и пыль. В Мельбурне с утра до ночи льет дождь и так холодно.

— Тоска по дому — вот что тебя грызло, Эми, — сказал Динни. — Обыкновенная тоска по дому, по старым друзьям и по этому грязному захудалому городишку. Чудно, право, ведь иной раз так подступит к сердцу — хоть плачь. Со мной тоже так было, когда миссис Гауг уговорила меня однажды поехать на побережье.

— Ну, как они все — миссис Салли и мальчики? — спросила Эми. — Дик уже устроился на работу?

— У них все в порядке. Дик еще в Горном училище, — отвечал Динни. — Да, могу похвастаться. Я ведь неплохо наковырял на этой неделе. Вот приехал в город попировать.

— На сколько же у вас потянуло, Динни? — живо заинтересовалась Эми. — И далеко ли отсюда вы застолбили?

Динни во всех подробностях описал Салли эту встречу, рассказал, как Эми, словно какой-нибудь заправский старатель, расспрашивала его о приисковых новостях, о новых старательских походах…

— Приисковая пыль въелась ей в плоть и в кровь, уж вы мне поверьте! — сказал Динни. — Напрасно Лора надеется пересадить этот цветок на другую почву.

Когда Динни подвез Эми к «Звезде Запада», она выпрыгнула из таратайки и с криком: «Папочка! Папочка!» скрылась в гостинице.

Мак-Суини встретил ее с распростертыми объятиями, и Эми разрыдалась.

— Не позволяй маме отсылать меня обратно! — молила она.

— Никуда мы тебя не отошлем, раз ты не хочешь, детка, — заверил ее Мак-Суини. — Но, конечно, Лора будет недовольна, что ты удрала без спросу.

— Я надумала как-то вдруг, — призналась Эми. — Когда получила твой последний чек.

Лору не так легко было разжалобить тоской по дому, как Мак-Суини. Но Эми умела поставить на своем, и ей удалось убедить мать, что она все равно никогда не уживется с бабушкой и дедушкой. Они такие старомодные и чопорные, жаловалась Эми. Вечно делали ей замечания за жаргонные словечки и находили ее поведение недостойным молодой леди. Если она болтала с мужчинами, они говорили, что она ведет себя слишком вольно, и все поминали, что ее мать опозорила семью, выйдя замуж за трактирщика.

— Ну да, так я и знала, — вздохнула Лора.

Эми очень быстро устроила себе жизнь по своему вкусу: бегала по гостям, навещая старых друзей и знакомых, играла в теннис с банковскими клерками и студентами Горного училища и не пропускала ни одного бала или пикника, которые устраивала светская молодежь Калгурли. Впрочем, она старалась помогать матери и взяла на себя кое-какие обязанности: записывала и отправляла в прачечную грязное белье и выдавала свежее для номеров и ресторана. Бумажные цветы были с позором изгнаны из «Звезды Запада», и на столах в гостиной и в вестибюле появились букеты живых цветов и пучки эвкалиптовых веток в больших вазах. Тим Мак-Суини был в восторге, хотя Эми частенько забывала выдать белье или сменить увядшие цветы.

Эми рассказала Салли о своей неудачной поездке в Мельбурн и стала наведываться к ней, особенно в те дни, когда домой ждали Дика. Эми и Дик при встречах сияли от радости, очень смущались и тут же находили тысячи предлогов, чтобы убежать куда-нибудь вдвоем. Когда Эми оставалась попить чайку, все были довольны — и младшие мальчики, и Моррис, и Динни. Они дразнили Дика, называя Эми его зазнобой.

Но Эми так же весело и беззаботно кокетничала еще с десятком других молодых людей. Часто на балу или на пикнике Дик оказывался затерянным в толпе ее обожателей. Эми как-то быстро и незаметно успела его перерасти. Дик был еще студентом, а она уже превратилась в блестящую молодую особу, окруженную поклонниками, из которых многие были вдвое старше Дика и ее самой.

Дика оттирали на задний план. Он не мог соперничать с мужчинами, которые являлись на балы в смокингах и возили Эми кататься в щегольских колясках. И преподносить ей корзины цветов и коробки шоколадных конфет он тоже не мог — у него не было на это денег. Порой на какой-нибудь вечеринке Эми вспоминала о существовании Дика лишь затем, чтобы щегольнуть перед ним новым туалетом или какой-нибудь очередной победой. А случалось, что она, забыв про всех, танцевала и кокетничала только с Диком. Не сразу Дик нашел в себе силы отказаться от этих маленьких подачек, но как-то раз он вернулся домой с вечеринки бледный от бешенства. С Эми все покончено, заявил он Тому. Она может водить за нос хоть всех мужчин в городе, если ей так нравится, но делать из него посмешище он не позволит.

У Дика поначалу был очень несчастный вид. Уязвленное самолюбие, думала Салли. Отринута первая, полудетская любовь. Она досадовала на Эми, причинившую страдания Дику, но вместе с тем была довольна, что у мальчика хватило характера не позволить этой девчонке играть с ним, как кошка с мышью.

Вскоре прошел слух, что Эми помолвлена с каким-то инженером-американцем; затем заговорили, что она собирается замуж за одного крупного золотопромышленника, который по возрасту годится ей в отцы. Но Эми со смехом отвергала все эти нелепые басни и продолжала все так же легкомысленно флиртовать с кем вздумается.

А потом Дик уехал. Один из преподавателей Горного училища получил приглашение в Сиднейский университет и предложил Дику поехать с ним в качестве лаборанта. Это открывало перед юношей большие возможности, и доктор Ларком, прибывший в это время на прииски, посоветовал ему воспользоваться своим пребыванием в университете, чтобы добиться ученой степени. Местная газета посвятила полколонки описанию блестящей карьеры, которая открывается перед этим юным калгурлийцем, приглашенным в университет для демонстрации новейших методов, применяемых при обогащении тугоплавких руд.

Салли ломала себе голову, где ей достать денег на расходы, связанные с этой поездкой. Так или иначе, а достать нужно, решила она. Оказалось, что Том того же мнения. Он не меньше ее гордился успехами Дика и горел желанием помочь брату воспользоваться таким счастливым случаем.

— Не расстраивайся, мама, — сказал Том. — Я откладывал понемножку, и у меня есть сбережения в банке. Возьми их для Дика.

Она была изумлена, когда через несколько дней он вручил ей пятьдесят фунтов стерлингов. Ей казалось непостижимым, как мог мальчик скопить такую сумму, когда он оставлял себе на карманные расходы всего несколько шиллингов. Она почувствовала тогда, что лучше не допытываться у Тома, откуда взялись у него эти деньги.

Дик никак не хотел примириться с тем, что Том уже зарабатывает как взрослый мужчина и помогает матери, а он, по его выражению, все еще «сидит за партой».

— Вздор! — сказала она, когда Дик отказался было взять у брата его сбережения. — Для Тома большая радость помочь тебе. Он прекрасно понимает, что ему твоя работа была бы не по плечу.

— Ну, не скажи! — Дик, как всегда, сразу встал на защиту брата. — Если хочешь знать, мама, я Тому и в подметки не гожусь. Он, может, соображает медленнее, да зато умеет все доводить до конца. Будет без устали биться над каким-нибудь вопросом, а у меня сразу лопнет терпение, и я все брошу.

Салли радовало, что братья так стоят друг за друга. Где еще встретишь такую крепкую дружбу!

Что случилось с Диком в Сиднее, ей так и не довелось толком узнать.

Работа в университете шла у него успешно, занятия тоже, и он отлично сдал свой первый экзамен, но тут нелегкая принесла Фриско. У Дика, должно быть, закружилась голова, когда знаменитый мистер Франсиско де Морфэ стал всюду возить его с собой и представлять всем как «мистера Ричарда Фитц-Моррис Гауга, талантливого молодого металлурга с Золотой Мили».

Салли проклинала Фриско за то, что он впутался в дела Дика, погубил его карьеру. Конечно, это, может быть, и неплохо, что Фриско заинтересовался мальчиком и дал ему возможность немножко подработать, пока он учится, но Салли боялась дурного влияния Фриско, боялась, как бы он не сбил Дика с пути.

Дела Фриско так часто приходили в полное расстройство. Салли не забыла намеков Пэдди Кевана на то, что Фриско снова на краю банкротства. Можно было только удивляться, как он со всем справляется и опять, как ни в чем не бывало, встает на ноги. Финансовый гений, говорил про него Моррис. Благодаря своему личному обаянию и необычайной смелости в делах Фриско удавалось выкручиваться из самых отчаянных положений.

Когда Дик вернулся домой, Салли из его скупых объяснений поняла только одно: Фриско убедил Дика бросить занятия и поступить к нему на службу, чтобы помочь ему разрекламировать группу новых рудников, которые он намеревался объединить в акционерное общество.

— Для такого малого, как ты, Дик, знающего прииски как свои пять пальцев, гнаться за ученой степенью — пустая трата времени, — сказал ему Фриско. — На Золотой Миле для металлурга сейчас работы хоть отбавляй; я уверен, что там, на месте, ты скорее изучишь все, что для нас особенно важно, чем в любом университете.

И Дик с ним согласился. А когда Фриско предложил ему выступать на собраниях акционеров и предполагаемых вкладчиков, разъясняя им огромное значение новых способов обогащения тугоплавких руд, значительно снижающих производственные расходы, и пообещал платить хорошее жалованье, Дик согласился и на это.

Дику предстояло всюду бывать вместе с Фриско, разъезжать с ним из Сиднея в Мельбурн, из Мельбурна в Брисбен или в Аделаиду и обратно в Сидней, останавливаться в первоклассных отелях, посещать скачки, балы, театральные премьеры и ужинать с балетными дивами. У Дика создалось впечатление, что все считают Фриско миллионером. А Фриско делал все от него зависящее, чтобы поддержать эту репутацию. Он жил на широкую ногу. Это в конечном счете всегда окупается, уверял Фриско. Внушает доверие будущим вкладчикам, за денежками которых он охотится. Все это было еще допустимо, говорил Дик, пока мистер де Морфэ орудовал акциями рудников, которые действительно могли приносить доход, если бы внедрить на них современные методы обработки руды.

Но когда Дик поближе познакомился с образчиками пород из столь широко рекламируемых мистером де Морфэ рудников, он, как видно, крупно повздорил с Фриско. Тут Фриско сказал Дику, что он может проваливать к черту, и Дик покинул его контору. Фриско не нуждался больше в услугах «талантливого молодого металлурга с Золотой Мили», чтобы устраивать свои гнусные делишки, с кривой усмешкой рассказывал Дик. И Дик вернулся домой. Нанялся официантом на пароход, чтобы добраться до Фримантла, и однажды вечером вошел в комнату со своим обычным: «Привет, мама!»

Впрочем, Дик совсем не походил ни на блудного сына, ни на преследуемого судьбой неудачника. Он был прилично одет и держался, как человек из общества. И как бы там ни было, это был Дик, ее дорогой мальчик! — говорила себе Салли. Кая он обнимал и целовал ее, восклицая:

— До чего ж хорошо быть дома, Салли моя!

Но она уловила тень печали и разочарования в его глазах. Она чувствовала, что Дик немного пристыжен тем, что бросил занятия в университете ради работы с Фриско и не оправдал возлагавшихся на него надежд. Ведь все ждали, что он вернется домой с почетом — по меньшей мере бакалавром наук. Но у нее не хватило духу его упрекнуть. Она так рада была, что он снова с ней и по-прежнему, что бы там ни произошло, может смотреть ей прямо в глаза своим ясным и чистым взором, что он не сбился с пути, остался верен тем принципам, в которых она стремилась его воспитать.

О возвращении в университет Дик и слышать не хотел. Нужно немедленно устроиться на работу, говорил он. Столько времени потрачено даром, столько денег ушло впустую, пока он околачивался с этим Фриско… Все, в сущности, что он заработал. Нет, хватит, ни одного дня больше не станет он сидеть на шее у семьи!

Дику сразу повезло. Он получил две-три временные работы, а потом ему предложили постоянное место на Боулдер-Рифе. Теперь он как будто неплохо устроен и работа его интересует.

Нельзя допустить, чтобы и здесь что-нибудь стало на его пути. Брови Салли сдвинулись. Неясное беспокойство, которое грызло ее сегодня целый день, снова зашевелилось в душе, и мысли опять обратились к Эми.

Пока Дик был в Сиднее, Пэдди Кеван настойчиво ухаживал за девушкой.

По воскресеньям можно было видеть, как они скачут верхом по дороге на Хэннанское озеро. Пэдди неуклюже трясся на тощей серой кобыле, Эми гарцевала впереди на гнедой лошадке, которую он купил для нее.

Лора запретила дочери принимать этот подарок от Пэдди. Но девушка была без ума от лошадки. Пэдди держал лошадь в манеже, чтобы Эми могла в любую минуту взять ее оттуда, если ей захочется покататься.

Салли понимала, какое удовольствие доставляет Эми скакать на этой горячей лошадке. Девушке нравилось, конечно, появляться на улицах в черной, плотно облегающей фигуру амазонке и маленьком черном котелке на светлых кудрях. Впрочем, это никак не повлияло на ее отношение к Пэдди. Она так дразнит и высмеивает его, что ни один мужчина, кроме Пэдди Кевана, не стерпел бы этого, говорила Лора.

— Я уже не раз предупреждала Эми, что опасно так играть с Пэдди, — жаловалась Лора. — Но разве она меня послушает! Вздорная, взбалмошная девчонка! Простодушная, это верно, но совершенно бессердечная. Так привыкла, что все мужчины влюбляются в нее, что одним поклонником больше, одним меньше — ей решительно все равно. Но Пэдди — это просто удивительно! Как бы она над ним ни издевалась, ему все как с гуся вода. Сидит и пялит на нее глаза с таким видом, словно уверен, что рано или поздно он своего добьется. О господи, хоть бы уж она поскорее вышла замуж и угомонилась!

— Мне было бы грустно увидеть ее женой Пэдди Кевана, — сказала Салли.

— Ну что ты! Эми никогда за него не пойдет! — воскликнула Лора, забывая даже свою досаду на дочь, так изумило ее это предположение. — Если хочешь знать, так единственный человек, за которого она пошла бы с охотой, — это твой Дик. Она же всегда была влюблена в Дика, но перед отъездом в Сидней у них произошла какая-то размолвка.

— Это едва ли должно тебя удивлять, не так ли? — спросила Салли.

— Да, ты права, — вздохнула Лора.

Салли улыбнулась, вспомнив, как старалась Эми заполучить Дика обратно.

Вернувшись на прииски. Дик вскоре начал ходить на танцы и на теннис и опять стал встречаться с Эми. Но он, по-видимому, нисколько не стремился снова сблизиться со своей прежней подружкой. Салли слышала, что многие девушки без ума от Дика, и это ее ничуть не удивляло. Дик слыл самым интересным юношей в городе. Но он, как видно, готов был ухаживать за любой девушкой, только не за Эми Брайрли. Ездил с Поппи Доусет и Лейлой Мэллисон на вечеринки и пикники, а по воскресеньям возил их кататься, если ему удавалось достать напрокат кабриолет.

И вот однажды Эми явилась к Салли с жалобой на возмутительное поведение ее сына.

— Можно подумать, что он ненавидит меня, миссис Салли! — восклицала Эми. — Я этого не перенесу! Когда я вижу, как он увивается за этой противной выскочкой Поппи Доусет, я с ума схожу, просто не знаю, что мне делать!

— Поделом ей, — проворчал Том, когда Салли рассказала ему о посещении Эми.

Том не мог простить Эми, что она каталась верхом с Пэдди Кеваном, да и еще до отъезда Дика в восточные штаты флиртовала с другими мужчинами.

— Но мне кажется. Дик втайне сохнет по ней, — задумчиво проговорила Салли. — Он все еще прячет в бумажнике ее фотографию, на которой она снята школьницей.

Том улыбнулся.

— Я тоже так думаю, — с расстановкой произнес он. — Дик просто хочет проучить ее — пусть почувствует, что он пережил когда-то.

— Лора говорит, что Эми совсем убита. Она будто бы по-настоящему любит Дика и плачет все ночи напролет оттого, что он стал к ней равнодушен.

— Может быть, тебе намекнуть ему об этом, мама? — посоветовал Том.

Салли отнюдь не была уверена, что любовный недуг Эми можно принимать всерьез. Но так или иначе, почему бы не рассказать Дику, что Эми приходила к ним и плакала оттого, что он стал к ней холоден.

Дик, по-видимому, остался очень доволен этой новостью. Дня два он ходил, насвистывая и чему-то улыбаясь. Затем отправился к Эми.

Должно быть, он сказал Эми, что она для него единственная девушка на свете и что он хочет жениться на ней. Эми так и сияла. Дик подарил ей колечко с тремя маленькими австралийскими бриллиантиками, сделанное из самородка, который он нашел, когда они были еще детьми. Эми пришла в восторг от колечка, и с тех пор они с Диком всюду появлялись вместе как жених и невеста, и по всем признакам были очень влюблены друг в друга и очень счастливы.

Все это было восхитительно, но, к сожалению, не могло длиться вечно. Скоро Эми начала поговаривать о свадьбе. Было бы совершенно бесполезно убеждать ее в том, что они с Диком еще слишком молоды для священных уз брака. Они любили друг друга, а в этих краях юноши и девушки созревают рано, иной раз приходится спешить со свадьбой. Лора никак не хотела, чтобы это случилось с их детьми, и Салли, разумеется, тоже.

Им нужно поскорее зажить своим домом, решила Салли и сказала об этом Дику. Он теперь выпивал кружку-другую пива, как все парни его возраста, и иной раз, когда он возвращался домой после вечера, проведенного с Эми у Мак-Суини, Салли с неудовольствием замечала, что малый как будто хватил лишнего.

Но больше всех торопила со свадьбой Лора. Он». была так рада, что Эми решила выйти замуж за Дика, и трепетала при мысли, что ее строптивая дочка может передумать или какое-нибудь непредвиденное препятствие встанет на их пути. Дик был беззаботен и не проявлял нетерпения; он как будто готов был подождать со свадьбой, пока ему не повысят оклад. Эми дулась на него за то, что он так медлит. Прежде чем самому обзаводиться семьей, пытался объяснить ей Дик, ему хочется хоть немного помочь матери и поставить на ноги Дэна. Но Эми не могла этого понять: как видно, мать и братья дороже ему, чем она, и он не так уж сильно ее любит, если готов ждать месяцы, может быть даже годы, пока они смогут наконец быть вместе.

Дик подшучивал над тем, что она ревнует его к родным, но Эми в конце концов поставила на своем. Салли это не удивило. Эми, вероятно, была очаровательной и пылкой возлюбленной и стремилась только к одному — целиком завладеть Диком и как можно скорее. Ей совершенно безразлично, где они будут жить, бедность ее не пугает, заявляла Эми. К тому же Мак-Суини обещал построить для нее красивый маленький домик в Маллингаре, а Лора сказала, что купит обстановку. Она уже подарила Эми все имевшееся у нее про запас белье да они еще вместе усердно шили приданое. Так зачем же откладывать свадьбу?

— В самом деле, зачем? — спрашивала себя Салли.

Конечно, это очень мило, что Дик хочет помочь ей и сделать что-нибудь для Дэна, но в конце концов сейчас его поддержка не так уж необходима. Главное, чтобы он сам покрепче стал на ноги. Конечно, он еще молод, рано ему обзаводиться семьей, но если Эми решила все это всерьез и действительно готова вести хозяйство на скромное жалованье Дика — что ж, тогда все устроится и они, вероятно, будут счастливы. Большая удача, что Мак-Суини и Лора имеют возможность дать им дом и обстановку и помогут на первых порах.

Если Лора переживет Мак-Суини, она будет богатой женщиной, а Эми унаследует от матери все ее добро. Но так или иначе Мак-Суини не забудет падчерицу в своем завещании. Салли улыбнулась этим мыслям — вот как трезво и практично научилась она рассуждать! Да, конечно, это совсем неплохая партия для Дика; она даст ему некоторую обеспеченность, отдых и покой на старости лет.

Нет, она правильно поступила, проявив твердость в отношении Пэдди Кевана, решила Салли. Ничто не должно стоять на пути Дика.