Онлайн чтение книги Звездный меч
3

Когда Джесерак с родителями исчезли, Элвин лег и в течение долгого времени пытался ни о чем не думать. Он закрыл пространство комнаты вокруг себя, чтобы никто не мог помешать.

Нет, он не спал; сон — это состояние, которое он никогда не испытывал; оно принадлежало миру, где существует день и ночь, а здесь был вечный день. Однако это было наиболее близкое состояние к тому, забытому, и хотя это было не так уже важно, он знал, что именно оно поможет ему сосредоточиться.

Он узнал не так уж много нового. Почти обо всем, о чем рассказал Джесерак, он догадывался. Но одно дело догадываться, а другое — когда догадка подтверждается и ничего уже нельзя опровергнуть.

Как это может отразиться на его жизни, если отразится вообще? Этого он не знал. Состояние неуверенности было совершенно новым для него. Если он не сможет полностью слиться с жизнью Диаспара, какое это будет иметь значение? Но если не удастся в этой жизни, может, он достигнет этого в следующей или какой-то иной?

Мысль только формировалась у него в мозгу, но Элвин уже отказался от нее. Диаспара вполне достаточно для всего остального человечества, но только не для него. Он не сомневался в том, что можно прожить тысячи жизней и не узнать всех чудес города и не испытать все разнообразные ощущения, которые тот мог дать. Все это получить можно. Но не достигнув большего, он никогда не будет удовлетворен. Осталась только одна нерешенная проблема: чего именно ?

Вопрос, не имеющий ответа, вывел его из состояния прострации. Элвин не мог дольше оставаться здесь, пока находился в таком неуравновешенном состоянии. Существовало только одно место в городе, где он мог обрести спокойствие.

Стена, чуть поблескивая, частично растворилась, и Элвин вышел в коридор. Поляризованные молекулы создавали сопротивление при ходьбе, как будто легкий ветер дул в лицо. Существовало много способов, при помощи которых он был бы доставлен к цели, однако Элвин предпочел идти. Его комната находилась около главного городского уровня. Короткий проход вывел его к спиральному спуску, а оттуда — прямо на улицу. Он не воспользовался движущейся дорожкой, а пошел по узкому тротуару — довольно эксцентричный поступок, если учесть, что ему нужно было пройти несколько миль. Но Элвину нравилось это упражнение, так как оно успокаивало мозг. Кроме того, вокруг встречалось столько интересного, что было жаль проскакивать мимо последних чудес Диаспара, тем более, если перед тобой вечность.

Среди художников города (а в городе каждый был художником в тот или иной период жизни) существовал обычай: выставлять свои творения вдоль движущихся дорожек. Таким образом, проезжающие имели возможность любоваться этими работами. Уже через несколько дней все население города могло критически обозреть все мало-мальски достойные произведения и высказать свою точку зрения о них. Окончательный приговор выносился очень скоро: он записывался автоматически при помощи специальных средств для выяснения общественного мнения, которые никто и никогда не мог ни подкупить, ни обмануть, хотя попытки делались. Так решалась судьба каждого произведения искусства. Если большинство высказывалось “за” — матрица шедевра заносилась в память города, и любой житель в любое время мог получить репродукцию, совершенно неотличимую от оригинала.

Менее удачные работы разделяли судьбу всех подобных: их либо уничтожали, либо они хранились у друзей художника.

По дороге Элвин увидел только одно произведение, которое привлекло его. Это было нечто, как бы состоящее из потоков света, смутно напоминающее нераскрытый цветок. Медленно вырастающий из небольшого цветового сгустка, он превращался в сложное переплетение спиралей и складок, затем внезапно исчезал, Потом цикл превращений начинался сначала. Элвин проследил за десятком пульсаций, каждый раз они чем-то отличались друг от друга, хотя основная структура оставалась неизменной.

Он знал, почему ему понравилась эта неосязаемая, изменчивая скульптура. Ритм ее движения вызывал ощущение пространства, даже бегства. По этой же причине, скорее всего, она не нравилась многим согражданам Элвина. Он запомнил имя автора и решил связаться с ним при первом же удобном случае.

Все дороги, как движущиеся, так и стационарные, кончались возле парка — зеленого сердца города. Здесь, на круглом пространстве диаметром в три мили, можно было увидеть, какой была Земля до тех пор, пока пустыня не поглотила все, за исключением Диаспара. Сначала шел широкий пояс травы, потом низкие деревья, которые становились все гуще, по мере того как человек входил под их сень. Человек шел вперед по пологому уклону, и когда он наконец выходил из леса, не оставалось даже намека на то, что он в городе, скрытом за завесой деревьев.

Широкий поток с несколькими заливами и заводями, который лежал перед Элвином, назывался просто Река. Никакого другого имени не нужно было. На определенном расстоянии друг от друга были перекинуты мостики, и река текла через парк, совершая полный замкнутый круг. Эта быстро текущая река, воды которой, пробежав шесть миль, вливались сами в себя, не казалась Элвину чем-то необычным. Он бы вообще никогда о ней не задумывался, если бы на одном из отрезков Реке не приходилось течь вверх. Однако в Диаспаре было множество вещей куда более странных.

В одном из заливов плавало человек десять молодых людей, и Элвин остановился понаблюдать за ними. Большинство из них он знал если не по имени, то наглядно. В какую-то минуту он чуть было не соблазнился включиться в их игру. Но тайна, которую он нес в себе, остановила его, и он удовлетворился ролью наблюдателя.

По внешнему облику никак нельзя было отличить друг от друга тех молодых жителей города, которые только в этом году вышли из. Пещеры Творения вместе с Элвином. Разница была только в росте, сложении, а не в каких-либо возрастных изменениях. Просто люди рождались такими. И хотя, как правило, существовала определенная зависимость — чем выше человек, тем он старше, — однако это был ненадежный критерий, поскольку соблюдался только в том случае, когда возраст измерялся столетиями.

Лицо было более надежным показателем. Некоторые из вновь рожденных были выше Элвина, но выражение их лиц носило отпечаток незрелости, удивления тем миром, в котором они очутились. Это сразу отличало их от других. Элвину было странно думать, что глубоко в их умах лежат нетронутые воспоминания о безграничных панорамах прошлых жизней, которые они вскоре вспомнят. Элвин завидовал им, хотя и не был уверен, стоит ли. Существовать впервые — это тот бесценный дар, который никогда не повторится. Как прекрасно наблюдать жизнь в первый раз, как будто ощущать свежесть рассвета. Если бы только существовали другие, похожие на него, с кем бы он мог делиться своими мыслями и чувствами!

Однако физически он был сделан из того же теста, что и эти дети, резвящиеся в воде. Тело человека совсем не изменилось за миллиарды лет со времен возникновения Диаспара, так как его основные параметры были навсегда впрессованы в память города. Конечно же, в сравнении с первоначальной примитивной формой оно стало несколько иным, хотя большинство изменений касалось внутренних органов, что было незаметно для глаза. За свою долгую историю человек перестраивал себя несколько раз в попытке избавиться от всех болезней, которым подвергалась плоть.

Такие ненужные принадлежности, как ногти и зубы, исчезли. Волосы остались только на голове — и ни единого следа на теле. Но что больше всего, пожалуй, поразило бы человека, жившего на Заре Человечества, так это отсутствие пупка. Его необъяснимое отсутствие дало бы огромную пищу для размышлений. И еще древний человек был бы озадачен тем, как с первого взгляда отличить мужчину от женщины. На первых порах можно было предположить, что разницы вообще не существует, что было бы серьезной ошибкой. При определенных обстоятельствах мужественность любого мужчины в Диаспаре не вызывала сомнений. Просто теперь мужские принадлежности были более тщательно и аккуратно упакованы и спрятаны, если в них не было необходимости. Тем самым был значительно исправлен предоставленный природой крайне неэлегантный и очень опасный первоначальный вариант.

Конечно же, человеческое тело больше не утруждало себя воспроизведением, так как это слишком важная область, чтобы ее можно было отдать на произвол случайных сочетаний хромосом. Однако, хотя о зачатии и рождении не осталось даже следа в памяти человека, секс остался. Даже в древнейшие времена только одна сотая часть сексуальной активности была связана с размножением. Исчезновение этого одного процента полностью изменило человеческое общество, а также значение слов “отец” и “мать”. Но влечение осталось. Только теперь удовлетворение этого желания не таило в себе никаких более глубоких целей, чем все остальные удовольствия.

Элвин оставил своих веселых сограждан и пошел в центр парка. Повсюду были едва заметные тропинки, многократно пересекающие аллею, обсаженную низким кустарником, и то там, то здесь ныряющие в неглубокие овраги между громадными, покрытыми лишайниками валунами. Гуляя однажды, он набрел на многогранный аппарат, не больше человеческой головы, который парил среди ветвей дерева. Никто не знал, сколько разновидностей роботов существует в Диаспаре. Они держались в стороне от людей и выполняли свои обязанности так хорошо и незаметно, что было странно повстречаться с каким-либо из них.

Вскоре Элвин ощутил незначительный подъем: он приближался к небольшому холму, расположенному в самом центре парка и, следовательно, в самом центре города. Здесь почти ничто не мешало взгляду, и он хорошо мог видеть вершину холма и здание лаконичной формы, венчающее холм. Чуть-чуть запыхавшись, он достиг цели и с удовольствием остановился отдохнуть возле одной из светло-розовых колонн, оглядываясь на проделанный путь.

Есть такие архитектурные формы, которые никогда не меняются, так как они совершенны. Гробница Ярлана Зея могла быть воздвигнута создателями храмов первых цивилизаций человечества. Хотя они вряд ли бы определили, из какого материала она сооружена. Крыша была прозрачной, открытой небу, а пол единственного помещения покрыт плитами, только на первый взгляд напоминавшими природный камень. С незапамятных времен по этим плитам ходили люди, но ни одного следа не осталось на невероятно твердом материале.

Создатель этого парка — строитель, как говорили некоторые, и самого Диаспара — сидел со слегка опущенными глазами, как будто изучая чертежи, разложенные на коленях. На лице его застыло то странное, ускользающее выражение, которое озадачивало уже многие поколения жителей города. Некоторые приписывали его лишь странной прихоти скульптора, но другим казалось, что Ярлан Зей улыбается чему-то скрытому, какой-то непонятной шутке.

Само здание было загадкой: летописи города не хранили никаких записей о нем. Элвин даже точно не знал, что означает слово “Гробница”. Вероятно, Джесерак мог бы сказать, потому что он очень любит собирать вышедшие из употребления слова и вставлять их в свою речь, вызывая замешательство у слушателей.

С этой удобной возвышенности в центре города Элвин хорошо все видел: перед ним как на ладони простирался парк, вершины деревьев, а дальше — город. Первые здания начинались приблизительно в двух милях и образовывали как бы невысокий пояс вокруг парка. За ними уровень за уровнем шли, поднимаясь вверх, башни и террасы, которые и являлись основной частью города. Миля за милей медленно поднимались они к небу, становясь все более сложными и давящими своей монументальностью. Диаспар, спланированный как целое, был единой могучей машиной. Хотя его внешняя сторона поражала своей сложностью, она только лишь в незначительной мере демонстрировала спрятанные от глаз чудеса техники, без которых все эти громадные здания были бы безжизненным склепом.

Элвин пристально всматривался в границы своего мира. В десяти — двадцати милях отсюда находились внешние бастионы города, но на таком расстоянии в деталях они были не видны. На этих бастионах покоилась крыша неба. За ними уже не было ничего. Ничего, за исключением щемящей пустоты пустыни, в которой человек скоро сходит с ума.

Тогда почему же эта пустота манила его к себе, не привлекая больше никого из тех, кого он знал? Он пристально вглядывался вдаль, поверх разноцветных спиралей и зубчатых башен, окружающих жилье человечества, как будто пытался найти ответ на свой вопрос.

Ответа, однако, он не нашел. Но в этот самый момент, когда его естество жаждало непостижимого, он все решил. Теперь он понял, для чего ему жизнь.