Онлайн чтение книги Алеф
9 288

Транссибирская магистраль – одна из самых длинных из всех существующих в мире железных дорог. Она берет начало на любом из европейских вокзалов и проходит по России на протяжении девяти тысяч двухсот восьмидесяти восьми километров, соединяя сотни больших и малых городов, пересекая семьдесят шесть процентов территории страны и семь часовых поясов. Когда я сажусь в поезд в одиннадцать вечера в Москве, во Владивостоке, конечной точке нашего пути, уже встает заря следующего дня.

Еще в конце девятнадцатого века мало кто отваживался на путешествие по Сибири, ведь там, в населенном месте – городе Оймяконе, – была зафиксирована самая низкая температура на земле: –72 °C. Реки, основные транспортные артерии, связывающие этот край с остальным миром, восемь месяцев в году покрыты льдом. Азиатская часть Российской империи была почти изолирована от европейской, хотя именно в ней сосредоточена большая часть природных богатств страны. Ради стратегических и политических целей царь Александр II решил проложить здесь железную дорогу, расходы на строительство которой превысили военный бюджет России за всю Первую мировую войну.

Во время Гражданской войны, которая последовала сразу за социалистической революцией 1917 года, вокруг железной дороги разыгрались ожесточенные сражения. Верные отрекшемуся императору войска, в частности Чехословацкий легион, использовал бронепоезда, чтобы относительно легко отражать атаки Красной армии и отрезать неприятеля от поставок боеприпасов и провизии, приходивших с востока. Тогда ход войны переломили партизаны, взрывавшие мосты и пускавшие под откос поезда. Белогвардейцы отступали через всю Сибирь, и многие перебрались в Аляску и Канаду, откуда потом разъехались по всему миру.

В кассе одного из московских вокзалов билет из Европы к Тихому океану в четырехместном купе стоит от тридцати до шестидесяти евро.

* * *

Первым снимком, сделанным мной в путешествии, стала панель расписания, возвещавшая о том, что время отправления поезда 23.15. Сердце учащенно билось, прямо как в детстве, когда я катал игрушечный паровозик по игрушечным рельсам, мечтая о дальних странах, вроде той, в которой оказался сейчас.

С моей последней встречи с Ж. прошло более трех месяцев, и мне кажется, будто она состоялась в прошлой жизни. Что за дурацкие вопросы я задавал! В чем смысл жизни? Почему я не двигаюсь вперед? Отчего духовный мир сделался для меня едва различимым? Ответ очевиден: тогда я попросту не жил по-настоящему.

Вот бы снова стать ребенком, чувствовать, как бешено колотится сердце, и сияющими глазами следить за толчеей на перроне, втягивать носом запах машинного масла и еды, считать вагоны, жадно вслушиваться в скрип тормозов, когда поезд подают к платформе, ловить обрывки чьих-то разговоров.

Жить – значит осознанно проживать каждое мгновение, а не днями напролет размышлять о смысле жизни. Конечно, для этого не обязательно пересекать Азию или совершать паломничество в Сантьяго. Я знал одного австрийского аббата, который почти не покидал своего монастыря в Мельке, но жизнь понимал куда лучше, чем все путешественники, каких мне доводилось встречать. Один мой знакомый достигал невероятных духовных высот, просто глядя на своих спящих детей. Когда моя жена приступает к работе над новой картиной, она впадает в транс и говорит со своим ангелом-хранителем.

Однако я родился странником. Даже когда мне этого совсем не хочется или когда меня обуревает тоска по дому, мне достаточно сделать лишь первый шаг, чтобы меня охватило воодушевление путешественника. Разыскивая платформу номер пять на Ярославском вокзале, я понимаю, что никогда не достигну своей цели, если буду сидеть на одном месте. Я могу говорить со своей душой лишь тогда, когда мы с ней пребываем в пустыне, или в горах, или в чужом городе, или в дороге.

Мой вагон последний, его будут отцеплять и прицеплять к другим составам на протяжении всего пути. Локомотива с моего конца платформы не видно, поезд кажется гигантской стальной змеей. Пассажиры – монголы, татары, русские, китайцы – стоят или сидят на своих огромных чемоданах и, как и я, терпеливо ждут, когда нам откроют двери. Время от времени кто-то из них подходит ко мне и пытается заговорить, но я уклоняюсь от беседы. Я не хочу ни о чем думать, кроме того, что сейчас нахожусь здесь, и чувствую себя готовым не просто к отъезду, но к новому вызову судьбы.

* * *

Мгновения детского восторга длились не долее пяти минут, но я успел впитать каждую деталь, каждый звук, каждый запах. Я не смогу их вспомнить, но это и не важно: время – не магнитофонная запись, которую можно перематывать туда-сюда.

« Не думай о том, что будешь рассказывать, когда вернешься. Время – это здесь и сейчас. Лови момент ».

Я подхожу к моим попутчикам и вижу, что они пребывают в таком же возбуждении. Меня знакомят с нашим переводчиком, китайцем по имени Яо, родители которого бежали из Китая в Бразилию от ужасов гражданской войны. Яо учился в Японии, преподавал лингвистику в Московском университете, пока не вышел на пенсию. На вид ему лет семьдесят, он высок ростом и единственный из всей нашей компании в костюме и при галстуке.

– Мое имя означает «очень далекий», – говорит он, тепло улыбаясь.

– А мое – «камешек», – улыбаюсь я в ответ. По правде говоря, улыбка не сходит с моих губ со вчерашнего вечера, а ночью я никак не мог уснуть, думая о грядущем приключении. Такого хорошего настроения у меня не было уже давно.

Вездесущая Хиляль стоит возле нашего вагона, хотя, по моим расчетам, вагон, в котором она будет ехать, довольно далеко от нашего. Ее появление нисколько меня не удивляет. Я посылаю девушке воздушный поцелуй, и она улыбается в ответ. В пути, я уверен, нам обоим будет интересно побеседовать.

Я спокойно смотрю по сторонам, стараясь не упустить ни одной детали, как путешественник, готовый отплыть на корабле к неведомым морям. Переводчик не решается потревожить меня, но я чувствую: что-то не так, мои издатели явно чем-то обеспокоены.

Я спрашиваю у переводчика, в чем дело, и тот объясняет, что мой российский агент до сих пор не пришла. Я смутно припоминаю вчерашний разговор с другом. А впрочем, какая разница. Ну, не пришла и не пришла, ее дело.

Хиляль о чем-то спрашивает моего редактора, и получив резкий ответ, остается такой же невозмутимой, какой была, когда я заявил ей, что не смогу назначить ей встречу. Мне все больше нравится сам факт ее присутствия: мне импонируют ее решимость и самообладание. Между тем женщины начинают ожесточенно спорить.

Я вновь спрашиваю у переводчика, что происходит, и тот объясняет, что моя редактор предложила Хиляль убраться в свой вагон. Напрасный труд, думаю я про себя: эта девчонка делает только то, что считает нужным. Я развлекаюсь тем, что, не понимая ни слова, читаю язык жестов и поз. Выбрав момент, подхожу к ним, все еще улыбаясь.

– Полно, не стоит начинать путешествие на негативе. Мы все рады и взволнованы перед поездкой, какую никто из нас прежде не совершал.

– Но она хочет…

– Да будет вам. Пусть остается, она может уйти к себе немного позже.

Редакторша отступает.

Двери с шумом открываются, породив эхо на платформе, и пассажиры занимают свои места. Кто все эти люди, устремившиеся к дверям? Что знаменует это путешествие для каждого из них? Воссоединение с возлюбленной, родственный визит, мечту о богатстве, триумф или поражение, открытие, приключение, бегство или погоню? Наш поезд заполняется всеми этими возможностями.

Хиляль подхватывает свой багаж – яркую сумку и футляр со скрипкой – и собирается войти вместе с нами в вагон. Редакторша улыбается, как будто довольная тем, как закончилась их перепалка, но я понимаю, что она воспользуется первой же возможностью отомстить. Едва ли есть необходимость объяснять, что месть делает нас равными нашим врагам, прощение же демонстрирует наши мудрость и ум. Кроме тибетских монахов и отшельников в пустыне, думаю, каждому из нас знакома жажда мщения, ибо эта черта присуща любому человеку. И мы не должны себя за это слишком рьяно осуждать.