Онлайн чтение книги Алхимик
3

Конечно, ничего не происходит так просто, как хотелось бы.

После этого первого небывалого успеха я выдал потрясающую серию неудач, едва не взорвав дом. И плюс к моим волнениям – хотя Джайала выжила после встречи с терновником, кашель у нее стал намного хуже. Его усугубила зимняя сырость, и сейчас девочка целый день кашляла и тряслась, будто маленькие легкие хотели схлопнуться совсем.

Она слишком маленькая, чтобы помнить, как нехорош был кашель раньше – как он меня беспокоил. Но после отравления терновником кровь начала выступать у нее на губах – краснота легких выталкивалась тем злом, что сотворила над ее телом отрава, стараясь погрузить девочку в вечный сон.

Я, сколько мог, избегал применения магии, но кашель у Джайалы усиливался, становился глубже. И магия требовалась очень небольшая, только чтобы сохранить ей жизнь. Закрыть очаги у нее в легких и прекратить появление крови на губах. Может быть, в результате на поле какого-нибудь крестьянина вылезет побег терновника, оплодотворенный силой, выпущенной в эфир, однако же – крохотное магическое усилие, и слишком велика нужда Джайалы, чтобы оставить ее без внимания.

Зима всегда была самым худшим временем. Каим не похож на северные земли, где мороз убивает все растения, кроме терновника, заметает землю холодными сугробами и укрывает лепным льдом. Но все равно холод грыз Джайалу, и я чуть-чуть отвлекся от своей алхимии и совершенствования балантхаста, чтобы кое-что в нем улучшить.

Наша тайна.

Даже Пайла не знала. Никому не дано было знать, кроме нас.

Мы с Джайалой сидели в углу моей лаборатории, посреди одеял, на которых она теперь спала у очага, – единственная оставшаяся у меня теплая комната, и я по записям из книги магистра Аруна творил магию.

Перо его было ясно, хотя сам магистр давно расстался с жизнью под топором палача. Мысли его лежали на пергаменте, дружеская рука тянулась ко мне сквозь время. Чудо чернил перенесло его прошлое в наше будущее. Розмарин, цветок пканы, корень солодки и густые текучие сливки козьего молока. Желтые лепестки пканы, смешанные с прочими составляющими, потрескивали, как огонь, соприкасаясь с молоком, и вверх восходил дым грез.

И я безымянным пальцем, давно отвыкшим от трех брачных колец, нанес эту пасту на лоб Джайалы, между густыми темными бровями. Потом, спустив на ней рубашку, еще полоску, посередине между легкими. Желтая метка пканы заиграла на ее груди, будто огонек костра.

Исполняя эту небольшую магию, я представлял себе великих магистров Джандпары, исцеляющих толпы, собравшиеся под арками их балконов. Говорят, что люди приходили за много миль. В те времена магию использовали повсеместно.

– Папа, нельзя, – прошептала Джайала.

Ее снова потряс кашель, согнув и бросив вперед, спустившись до самых глубин и сжав легкие, как силач сжимает гранат и смотрит, как течет по пальцам красная кровь.

– Можно и нужно, – ответил я. – Теперь тихо.

– Тебя поймают. Запах…

– Тсс!

И я прочел заклинание магистра Аруна, произнес звуки древнего языка, который никто не в состоянии вспомнить с тех пор, как он отзвучал. Согласные жгли язык, рождавший эти слова силы. Силы древних. Мечты Джандпары.

Помещение наполнилось серным запахом магии, и круглые гласные исцеления покатились у меня с языка, крутясь, как шестеренки, находя свои цели в желтой мази моих пальцев.

Магия врылась в Джайалу – и пропала. Паста цветов пканы приобрела зеленоватый оттенок, выдохшись, и помещение наполнилось дымом освобожденной силы. Поразительная сила, живущая всюду вокруг нас, и требуется лишь небольшое усилие, всего-то несколько слов, чтобы привязать ее к себе. Магия. Власть совершить что угодно. И даже уничтожить целую империю.

Я приоткрыл ставни, выглянув на темную мощеную улицу. Она была пуста, и я быстро проветрил комнату от вони магии.

– Папа! А что, если тебя поймают?

– Не поймают, – улыбнулся я. – Очень небольшая была магия. Не то что большой мост построить. Даже не заклинание плодородия. У тебя в легких были небольшие ранки. Никто ничего не узнает. А скоро я доработаю балантхаст. И ни один человек никогда не возразит против этой мелкой магии. И все будет хорошо.

– Говорят, что палач иногда промахивается – не разваливает человека пополам из милосердия, а рубит, нанося несколько ударов. А мэр ему приплачивает – чтобы неповадно было пользоваться магией.

– Это неправда.

– Я сама видела.

– Не может такого быть.

– На прошлой неделе, на золотом рынке. Прямо на площади. Мы там ходили с Пайлой, и толпа была такая плотная, что мы не могли пошевелиться. Пайла мне прикрыла глаза рукой, но я видела между ее пальцами. Палач бил, бил и бил, бил и бил, и человек орал громко-громко, а потом перестал, но все равно он плохо работал. Дама из свиного ряда сказала, грязно работал. Сказала, что она своих свиней лучше разделывает.

Я заставил себя улыбнуться:

– Это не наша проблема. Понемножку магией занимаются все, никому до нас дела нет. Если мы никому ее в нос тыкать не будем.

– Я не хочу, чтобы тебя рубили, и рубили, и рубили.

– Тогда аккуратно пей настой солодки, что дает тебе Пайла, и не вылезай на холод. Хранить тайны – работа не из легких. Но лучше, если их знают только двое. – Я коснулся ее лба. – Ты и я.

Я тронул свой ус:

– Дерни на счастье?

Но она не стала: понятно, я ее не успокоил.

Через месяц, когда грязные ковры жесткого весеннего снега сменились сладковатой вонью мокрой согревающейся земли, я окончательно настроил балантхаст и напустил его на стену терновника.

Из города мы вышли ночью и побрели по грунтовым дорогам – Джайала, Пайла и я. Балантхаст был привязан у меня за спиной. В темноте, окутавшей землю, женщинам из терновых бригад с топорами и огнем делать было нечего, и дети, которые ровными рядами подбирали за ними семена, оставили свое занятие. Хорошо – никаких свидетелей. Ночь была холодна и неуютна. Факелы мы держали высоко.

К моему большому удивлению, до терновой стены пришлось идти всего два часа.

– Сдвинулась, – пробормотал я.

Пайла кивнула:

– Торговки, что картошку продают, говорили, что мы еще поля потеряли. На некоторых даже урожай убрать не успели.

Терновник нависал над нами переплетенной многослойной грядой – передний край непроходимого леса, что тянется всю дорогу до легендарной Джандпары. В свете факелов от лиан падали причудливые голодные тени, будто рвущиеся затянуть нас в навевающие сон объятия. Я ткнул факелом в переплетение ветвей. Затрещали, сворачиваясь, усики, несколько стручков, жирных, как молочай, треснули, разбрасывая семена по земле.

Там, где чистили и жгли терновые бригады, виднелась лишь нежная зеленая поросль, но глубоко внутри терновник становился древовидным, непроницаемым, толстым. Блестели в свете факелов острые шипы, но куда опаснее были тоненькие волоски, поблескивающие повсюду, покрывающие каждую плеть, – ядовитые щупальца, от которых едва не умерла Джайала.

Я перевел дыхание, нервничая в присутствии нашего неумолимого врага.

– Ну? – сказала Пайла. – Ты хотел показать нам.

Вера моя пошатнулась. Одно дело – небольшие опыты в лаборатории, но в природе? На глазах дочери и Пайлы? Я выругал себя за гордыню. Надо было сперва испытать балантхаст в одиночку. А не так, чтобы неудача дала повод для насмешек или жалости.

– Ну? – повторила Пайла.

– Да, – ответил я. – Да. Сейчас начнем.

Но продолжал медлить.

Пайла взглянула на меня с отвращением и начала раскладывать треногу соколиного дерева. С годами, в течение которых уменьшалось ее жалованье и прирастали обязанности, она стала дерзкой. Совсем не та стеснительная девушка, какой она впервые появилась в нашем доме. Сейчас у нее слишком много власти и чересчур скептический взгляд. Иногда я подозреваю, что бросил бы эксперименты уже много лет назад, если бы не Пайла, глядящая на меня с молчаливым осуждением. Сам себе легко простишь, если сдашься, но очень неловко сдаваться на глазах у человека, который видел, сколько сил и средств вложено в неопределенное будущее. Это был бы невыносимый стыд.

– Ага, – буркнул я про себя. – Конечно.

Отвязал со спины балантхаст. Поставил его на треногу, закрепил. После первого шумного успеха я сумел смягчить большую часть взрывной реакции балантхаста, отведя ее рядами заново сработанных дымовых труб, пыхающих, как ноздри облачного дракона. Теперь он держался прочно, не переворачивался и не швырял человека через всю комнату, избитого и оглушенного. Пригнувшись, я проверил, что тренога на сырой земле установлена достаточно прочно.

Если честно, то треногу можно было бы сделать из чего угодно, и уж точно без подобного расточительства. Но мне нравится соколиное дерево. Древесина такая прочная, что огонь не берет. Северяне Кзандии делают из него мечи, легче стали, но столь же крепкие. Эта тренога будто говорила мне, что у нас все еще есть будущее, что мы еще вернем себе силу и чудеса прежних времен.

С точки зрения Пайлы, это были дорогостоящие причуды старого дурака. Хоть она и помогала мне сделать эту прочную основу.

Я выпрямился и достал остальные компоненты балантхаста. Пайла и Джайала помогли мне его собрать из множества деталей.

– Нет, – прошептал я, поймал себя на том, что говорю шепотом, прокашлялся. – Джайала, вакуумную камеру закрепи так, чтобы смотрела вперед, к раструбу. И будь внимательна, пожалуйста. У меня огня не хватит выдувать новую.

– Я всегда внимательна, папа.

Наконец мы закончили приготовления. Латунная брюшная камера и гнутые медные трубки, стеклянные пузыри – все это блестело в серебре луны, невиданное, неземное.

– Как будто его в Джандпаре сделали, – сказала Пайла. – Столько тонкого искусства вложено в один-единственный предмет.

Я зарядил камеру сгорания балантхаста. Мелия и лавр, мята и сумеречный цветок лоры, а еще – обрезки терновника. При свете факела мы вкопались в землю, ища корневую связку. Их было много. Рукой в кожаной печатке я зачерпнул горсть земли, сосуда терновника. Плодоносящего чрева Мары. Необходимый ингредиент, который укротит алхимическую реакцию и направит ее в глубоко ушедший под землю терн, – во многом так же, как волосы Джайалы направили реакцию в глубь ее тела. Селитра, сера и уголь направят варево в цель, прольют во внутреннюю камеру. Я задвинул заслонку камеры сгорания, повернул тугие латунные защелки.

Выбрав цель, я воткнул три новых сопла балантхаста в окружающую землю. Зажег спичку – Джайала ручками зажала себе рот. Я чуть не улыбнулся, поднес спичку к камере сгорания, и собранные ингредиенты занялись. Пламя засветилось, как светляк, в своей стеклянистой камере. И медленно погасло. Мы ждали, затаив дыхание.

И тогда, будто все Три Лица Мары одновременно сделали вдох, вся тщательно изготовленная начинка исчезла, втянутая во внутреннюю камеру. Работающий балантхаст дрожал от силы, и стихии соединялись в нем.

Реакция оказалась столь неожиданной, что подготовиться к ней не было ни малейшего шанса. Сама земля сбила нас с ног, сверху поплыли облака желтого едкого дыма. Воздух наполнился отчаянным животным визгом, будто свинарки ворвались в свинарник, полосуя и раня все стадо ножами, но никого не убивая. Мы поднялись на ноги и побежали, кашляя и плача, спотыкаясь в изрытой земле. Хуже всех пришлось Джайале. Кашель из глубины рвал ей легкие, вызывая у меня опасение, что еще до утра придется снова применить к ней магию.

Дым постепенно рассеялся, открыв результаты нашей работы. Балантхаст дрожал на треноге, неподвижны были лишь ушедшие в землю части, но вокруг него все превратилось в бурлящую массу усиков терна, вертящихся и дымящих. Шипя, сгорали плети, чешуйками дракона осыпался с них пепел. Еще раз содрогнулась земля – это глубокие корни в судорогах вылезали наружу – и сразу, одновременно поникли все плети, распадаясь, превращаясь в сажу, оставляя за собой чистую землю.

Мы осторожно подошли. Балантхаст не только убил выбранный мной корень, но уничтожил терновник во все стороны на длину многих корпусов лошади. У рабочих часы ушли бы на такую расчистку. Я поднял факел, разглядывая свою работу. Даже по периметру совершенных балантхастом разрушений побеги терновника повисли тряпками. Я осторожно шагнул вперед. Тронул рукой в перчатке поврежденное растение. Плети зашипели, испуская сок, и поникли.

Я медленно повернулся, разглядывая землю.

– Семена видите?

Мы стали водить факелами над землей, высматривая лопнувшие в этом огненном жаре стручки.

Джайала присела, поворошила землю рукой в перчатке, пропустила сквозь пальчики.

– Ну, есть?

Джайала подняла глаза.

– Нет, папа, – сказала она с радостным удивлением.

– Пайла? – шепотом спросил я. – Ты видишь хоть одно?

– Нет. – Служанка смотрела на меня широко распахнутыми глазами. – Ни одного. Нету совсем!

Мы стали искать все вместе. Ничего. Ни единого семечка ни из единого стручка. Плети терновника погибли, не оставив ничего, что могло бы когда-нибудь вступить в новую битву с людьми.

– Магия, – прошептала Пайла. – Настоящая магия.

– Лучше, чем магия! – засмеялся я. – Алхимия!