Онлайн чтение книги Анжелика и ее любовь Angélique in Love
Глава IV

Вот уже миновала почти неделя, как «Голдсборо» покинул Ла-Рошель, взяв курс на запад. Анжелика только сейчас подсчитала это на пальцах. Почти неделя пробежала. А она еще так и не дала ответа мэтру Берну.

И ничего не случилось.

Впрочем, что могло случиться? У нее было ощущение, будто она с нетерпением ожидает чего-то, что изменит ее жизнь.

Неужели недостаточно того, что они должны заново начинать жизнь, когда вокруг все так шатко! Однако они шли к этому с готовностью… «Стенания госпожи Маниго, в конце концов, идут в счет не больше, чем молитвы папистов», – непочтительно заметил мэтр Мерсело. Детей же интересовало только море, а неудобства жизни их не трогали. Пастор регулярно проводил чтения Библии, и теперь в определенные часы эмигранты собирались все вместе.

Если позволяла погода, вечернее чтение проходило на верхней палубе, на виду у странной команды корабля.

– Мы должны продемонстрировать этим не признающим ни веры, ни закона людям тот идеал, который живет в нас и который мы не должны утратить, – говорил пастор Бокер.

Умеющий постичь человеческую душу, старик чувствовал, хотя и не говорил об этом вслух, что его немногочисленной пастве угрожает какая-то опасность изнутри и она, возможно, более серьезна, чем опасность попасть в тюрьму или умереть от рук папистов, которой этим буржуа и ремесленникам, в основном богатым, прочно обосновавшимся в стенах своего города, удалось избежать, покинув Ла-Рошель.

Жестокая судьба, оторвав ларошельцев от дома, обнажила их сердца. Даже взгляд у людей стал иным.

Когда вечерняя молитва закончилась, Анжелика, с Онориной на руках, присела в сторонке. Слова из Священного Писания пришли ей на ум: «Всему свое время, и время всякой вещи под небом… Время убивать, и время врачевать… Время любить, и время ненавидеть…»

Когда же придет оно – время любить?

Дни проходили один за другим, и ничего не случалось. А Анжелика чего-то ждала. С того первого вечера на корабле, когда она так долго размышляла под властью тех противоречивых чувств, которые вызвал у нее Рескатор, она больше не видела его. Поскольку она пришла к мысли, что должна с осторожностью относиться и к его словам и поступкам, и к своим собственным, его исчезновение, казалось бы, должно было обрадовать ее. А она, напротив, чувствовала, что это ее тревожит. Да и никто больше не видел его. Когда пассажиры выбирались на палубу, чтобы немного размяться, они, случалось, замечали на корме силуэт хозяина – он стоял там, кутаясь в трепещущий на ветру темный плащ.

Но он больше не вмешивался в их дела и, как казалось, почти не вмешивался в управление судном.

Этим занимался, с мостика выкрикивая в медный рупор приказы, помощник капитана, или, как его все называли, капитан Язон. Прекрасный моряк, но молчаливый, необщительный, он не проявлял к гугенотам ни малейшего интереса и наверняка не одобрял их появления на корабле. Лицо его всегда было сурово и холодно, что отбивало всякую охоту обращаться к нему. Но Анжелике, когда нужно было что-то выяснить, изредка приходилось по просьбе своих спутников вступать с ним в переговоры. Можно ли постирать? Какой водой? Запасы пресной воды предназначены для питья? Значит, придется довольствоваться морской? Первая непредвиденная драма для хозяек… потому что белье оставалось серым, да и пятна смолы не отстирывались. В какое время они могут выходить на палубу, не мешая матросам работать?.. и тому подобное.

А вот к Николя Перро, человеку в меховой шапке, она, напротив, обращалась часто. Похоже было, что у него на корабле нет определенных обязанностей. Чаще всего его видели бродящим по палубе с трубкой в зубах. А потом он подолгу пропадал у Рескатора. Если Анжелике нужно было обратиться к кому-нибудь с просьбой, она передавала ее через Николя Перро, он же брал на себя труд сообщить ответ, смягчая при передаче то, что могло огорчить или задеть ее, потому что сам был человеком мягким и добродушным.

Так случилось и на пятый день пути, когда повара вместе с солониной принесли какое-то странное месиво с тошнотворным запахом, заявив, что все обязательно должны его съесть. Это вызвало возмущение пассажиров. Маниго счел блюдо подозрительным и отказался наотрез. До сих пор пища, сказал он, которую им приносили, была вполне сносной и в достаточном количестве. Но если сейчас их будут заставлять есть тухлятину, дети заболеют и их путешествие, едва начавшись, кончится всеобщим трауром. Лучше уж ограничиться солониной и жалким куском галеты, которые им давали до сих пор, – обычной пищей моряков.

Во время спора пришел старший матрос и закричал, что они должны есть все, что им дают, иначе им впихнут силой, держа за руки и за ноги.

Малорослый, похожий на гнома, непонятной национальности, боцман, должно быть, прошел жестокую моряцкую школу где-нибудь на севере Европы: в Шотландии, в Голландии или на Балтике. Он говорил на смеси английского, французского и голландского, и, хотя торговцы из Ла-Рошели владели этими языками, объясниться с ним было почти невозможно.

Анжелика снова поведала о своих затруднениях Николя Перро, пожалуй единственному существу на «Голдсборо», к которому можно было подступиться. Тот успокоил ее, но сказал, что приказы боцмана надо выполнить. Ведь это приказы самого Рескатора.

– Нас на корабле слишком много для того запаса продуктов, которые мы взяли на борт. Теперь надо строго рассчитывать рацион. На борту еще остались две свиньи, коза и корова. Но их берегут на случай болезней, всякое ведь может случиться. И капитан распорядился открыть бочки с квашеной капустой, он всегда возит ее с собой. Он уверяет, что капуста – превосходное средство от цинги, и это, черт побери, верно, ведь я уже дважды пересекал с ним океан и у нас в команде не было ни одного тяжелого случая болезни. Надо убедить ваших друзей, что все они должны есть ее каждый день понемногу. Таков приказ по кораблю. Те, кто бунтует, будут посажены за решетку в трюм. И там наверняка им впихнут их порции капусты силой, как гусям.

На следующий день, когда старший матрос пришел посмотреть своими голубыми глазками с ледяным блеском, которые странно бегали на его лице цвета вареного окорока, как они едят капусту, ему был оказан наилучший прием.

– Я все больше начинаю думать, что брошен судьбою в реку подземного царства, – заметил Мерсело, который относился ко всему с юмором образованного человека. – Взгляните-ка на это существо, извергнутое из преисподней… Конечно, в портах мы видели всяких типов, но чтобы такое подозрительное сборище оказалось на одном корабле… В любопытнейшее общество вы ввели нас, госпожа Анжелика…

Анжелика, сидя на пушечном лафете, пыталась заставить проглотить немного кислой капусты Онорину и других малышей, которые собрались около нее.

– Вы – птенчики в своем гнездышке. Ну-ка, откройте клювики! – уговаривала их она.

Когда ее спутники начинали возмущаться «Голдсборо», его хозяином и командой, она чувствовала себя и немного виноватой, и ответственной за все. Но видит бог, выбора у нее не было.

Она ответила:

– О! Вы думаете, Ноев ковчег представлял собою менее любопытное зрелище, чем наш корабль? Однако так было угодно Господу…

– И правда, сюжет для размышления, – сокрушенно заметил пастор Бокер, обхватив рукой подбородок. – Если бы нас всех, вместе с ними, унес океан, сумели ли бы мы возродить человечество?

– С живностью подобного рода, мне кажется, это было бы весьма сомнительно, – проворчал Маниго. – Вы только приглядитесь к ним повнимательней, и сразу заметите, что у каждого из них на ногах рубцы от кандалов.

Анжелика не стала возражать, потому что в глубине души была согласна с ним. Не приходилось сомневаться, что бывший средиземноморский пират набрал своих самых верных людей из бежавших с галер каторжников. Это просто читалось по глазам матросов различных рас, смех и непонятные песни которых доносились до них по вечерам из кубрика, по их, пожалуй лишь ей понятному, возбуждению. Возбуждению людей, которые еще недавно, закованные в цепи, влачили жалкое существование, а теперь вдруг мир стал для них недостаточно велик, а море – недостаточно просторно. Возбуждению людей, которые окунулись в этот так долго бывший для них недосягаемым мир с подспудной мыслью, что они не имеют на это права, со страхом снова потерять свое завоеванное сокровище: свободу.

– Скажите, боцман, зачем вы пичкаете нас этой немецкой капустой? – спросил Ле Галл. – Мы должны сейчас находиться где-то на широте Азорских островов, а там можно будет запастись апельсинами и другой свежей пищей!

Боцман искоса взглянул на него и молча пожал плечами.

– Он не понял, – сказал Маниго.

– Он прекрасно понял, но не хочет отвечать, – уточнил Ле Галл, провожая взглядом приземистую фигуру боцмана, который выходил вслед за матросами, уносившими котлы.

Через несколько дней Анжелика, прогуливаясь по верхней палубе, заметила, что Ле Галл поглощен какими-то таинственными расчетами с помощью часов и буссоли.

При ее появлении он вздрогнул и спрятал их под своей рыбачьей накидкой из промасленной ткани.

– Вы не доверяете мне? – спросила она. – Но ведь я абсолютно не способна понять, что вы вычисляете здесь в одиночестве с вашими часами и буссолью.

– Нет, госпожа Анжелика, вам я доверяю. Но я подумал, что это подходит кто-нибудь из команды. У вас такая же бесшумная походка, как у них. И не подозреваешь, что вы подходите, а вы уже тут как тут. Даже немножко страшно. Ну а раз это вы, то все в порядке.

Он понизил голос:

– Там, на стеньге, матрос, он наблюдает за мной с высоты, но это ничего. С мачты он не разберет, что я делаю. А все остальные ужинают, кроме рулевого. Сегодня вечером море спокойно, и, будем надеяться, это надолго, но, насколько видит глаз, наш корабль в море совсем один. И я воспользовался этим, чтобы попытаться определить наше местоположение.

– Разве мы так далеко от Азорских островов?

Он бросил на нее насмешливый взгляд:

– Вот именно! Не знаю, обратили ли вы внимание на то, что боцман уклонился от ответа, когда я спросил его об Азорских островах? Ведь если мы идем к Американским островам, это как раз по пути. Меня не удивило бы даже, если бы нос корабля указывал прямо на юг. Но идти, как идем мы, держа курс строго на запад, – это весьма странный путь на Антилы или другие острова тропических морей!

Анжелика спросила его, как ему удалось определить это без таблиц долготы и поясного времени, без секстана, да и без точных часов.

– Я проверяю свои, когда в полдень на борту бьют склянки смены вахты. Значит, это точно астрономический полдень, потому что, проходя по корме, я мимоходом бросил взгляд на приборную доску. У капитана этого корабля отличные приборы! Все как надо! Если уж звонят, то звонят минута в минуту, я убежден… И в курсе его люди тоже не ошибутся! Я сверяю время со своими часами, на которых еще ла-рошельское время. Так вот, часы, буссоль, положение солнца в зените и при заходе – этого мне хватило, чтобы с уверенностью определить, что мы идем «северным путем» – путем ловцов трески и китобоев. Я никогда не ходил по нему, но знаю о нем. Вы только взгляните на море, оно уже совсем иное.

Анжелику его доводы не убедили. Эмпирические рассуждения этого бравого моряка не показались ей доказательными. Но вот, пожалуй, море и впрямь было не похоже на Средиземное, хотя, с другой стороны, ведь это океан, а она не раз слышала от матросов об ураганах, которые обрушивались на них вдали от Гасконского залива, и слышала, что в некоторые времена года в океане бывает очень холодно, даже на широте Азорских островов…

– Взгляните-ка вокруг, госпожа Анжелика, всё словно в молоке, – настаивал на своем бретонец. – А вы заметили утром, что небо совсем перламутровое? Это северное небо. Тут уж никаких сомнений, поверьте мне! Да еще туман! Он тяжелый, словно снег. Весьма опасный путь в дни равноденствия, ведь это время ураганов. Рыбаки никогда не ходят сюда на ловлю трески в такую пору. А вот мы – здесь! Храни нас Господь!..

Голос Ле Галла прозвучал совсем мрачно. Напрасно Анжелика таращила глаза: она не видела никакого тумана; только на северо-западе небо почти сливалось с морем, его отделяла от моря лишь узенькая розоватая полоска на горизонте.

– Ночью будет буря и туман… или завтра, – угрюмо добавил Ле Галл.

Право, он все хочет видеть в мрачных тонах! Он старый морской волк, но и на него произвело впечатление это пустынное водное пространство, где за все время пути они не встретили ни одного корабля. Насколько видит глаз – ни единого паруса! Пассажирам этот однообразный пейзаж казался унылым. А Анжелика радовалась. Наученная горьким опытом, она знала, что встреч на море лучше избегать.

Вид океана с его высокими и мощными, словно идущими из самой глубины, волнами не надоедал ей. К тому же она не страдала от морской болезни, как в начале плавания большинство ее спутников.

Теперь из-за холода они все теснились на нижней палубе. Уже два дня матросы приносили им расписанные рисунками варваров глиняные горшочки с отверстиями сверху и сбоку, наполненные горячими углями. Эти своеобразные жаровни или, скорее, примитивные печки давали им достаточно тепла и уменьшали сырость. К тому же по вечерам к горшочкам добавлялись два фонаря с большими сальными свечами. Они не были бы ларошельцами, если бы не поинтересовались странной системой обогрева на борту корабля, и каждый из мужчин высказал по этому поводу свое мнение.

– В конце концов, это куда менее опасно, чем открытая жаровня. Но откуда у них такие забавные глиняные горшочки? – поинтересовался кто-то.

Анжелика вдруг вспомнила слова Николя Перро:

«Когда мы войдем в зону льдов, вам принесут горшки с углями, чтобы было тепло».

– Но постойте, – вскричала она, – разве льды могут быть на широте Азорских островов?

Чей-то голос за ее спиной спросил насмешливо:

– А где вы видите здесь льды, госпожа Анжелика?

Маниго в сопровождении Габриэля Берна и владелец бумажной фабрики Мерсело подошли к ней. Все три гугенота плотно закутались в плащи, надвинули на глаза шляпы. В таком виде их трудно было отличить друг от друга.

– Прохладно, я с вами согласен, но ведь и зима не за горами, к тому же бури равноденствия приносят холод и в эти края.

Ле Галл пробурчал:

– И тем не менее «эти края», как вы изволили выразиться, господин Маниго, имеют странный вид.

– Ты боишься бури?

– Я боюсь всего! – И он добавил со страхом: – Посмотрите… Посмотрите же… Разве все вокруг не напоминает вам конец света?

И действительно, вся внешне спокойная поверхность океана была покрыта мелкими пузырьками, словно закипающая вода в котле. Дневное светило, неожиданно просветлив совсем белое небо, разлило по нему отблеск света потемневшей меди. Красное солнце стало вдруг огромным. Оно нависло над океаном. Потом почти тотчас же исчезло, и все вокруг стало зеленым, а еще минуту спустя – черным.

– Море Тьмы, – вздохнул Ле Галл. – Море древних викингов…

– Просто сейчас мы видели великолепный заход солнца, – сказал Мерсело. – Что в этом особенного?

Но Анжелика догадалась, что он тоже понял необычность явления. Темень, которая поначалу была настолько плотной, что они уже не видели друг друга, начала рассеиваться и уступила место сумеркам. Все вдруг снова стало различимым, даже горизонт, и все-таки они были погружены в безжизненный мир, где не могли возродиться ни цвета, ни тепло.

– Вот это и называется полярной ночью, – сказал Ле Галл.

– Полярной! Ты шутишь! – воскликнул Маниго.

Он расхохотался, и его громкий смех прозвучал в тишине как святотатство. Он почувствовал это и резко оборвал его. Чтобы обрести самообладание, он отвернулся и посмотрел на вдруг поникшие паруса:

– Ну и канальи же матросы на этом корабле-призраке!

И, словно они только и ждали этого возгласа, из всех щелей вдруг повылезали матросы.

Марсовые быстро вскарабкались по вантам и распластались на реях. Как всегда, они делали все бесшумно, и их движущиеся темные фигуры создавали атмосферу какой-то таинственности.

«Сегодня вечером, сегодня ночью что-то произойдет», – подумала Анжелика.

И она приложила руку к сердцу, словно ей не хватало воздуха. Мэтр Берн стоял рядом с нею. Однако у нее не было уверенности, что он сможет прийти ей на помощь.

С мостика капитан Язон по-английски выкрикивал команды.

Маниго облегченно фыркнул:

– Кстати, вы сейчас толковали об Азорских островах. Ты, Ле Галл, плавал больше, чем я, так вот можешь ты сказать, когда мы придем туда? Мне не терпится поскорее узнать, получили ли мои португальские представители посланные мною поручения относительно фондовых бумаг Берега Пряностей?

Он похлопал по карманам своего сюртука:

– Когда я буду уверен, что мои денежки при мне, я смогу наконец дать отпор этому заносчивому пирату. А сейчас он обращается с нами как с несчастными горемыками. Мы должны чуть ли не целовать ему руки! Но ничего, скоро мы придем в Карибское море. Не думаю, что там он будет самым сильным.

– В Карибском море хозяева – флибустьеры, – тихо сказал Берн.

– Нет, мой дорогой. Работорговцы! И лично я уже занимаю среди них прочное положение. Как только я по-настоящему войду в дело, я рассчитываю получить там монопольное право на рабов. Чего стоит судно, которое везет из Африки в Европу только табак и сахар и не наполнило свои трюмы рабами? Нет, корабль, на котором мы плывем, не невольничье судно. Он бы выглядел совсем иначе. И потом, посмотрите, что я нашел, когда, сделав вид, что заплутал, спустился в трюмы.

Он раскрыл ладонь и показал две золотые монеты с изображением солнца.

– Это следы сокровищ инков! Такие же монеты иногда привозят испанцы. И главное, я заметил, что другие трюмы забиты любопытными приборами для измерения глубины, специальными абордажными крючьями, лесенками и еще бог знает чем. Напротив, место, предназначенное для фрахтового груза, слишком невелико для такого приличного по размерам торгового судна.

– И к какому же выводу вы пришли?

– Ни к какому, и пока могу сказать лишь одно: этот пират живет разбоем. Как он это делает? Это уж его забота. Но по мне, для нас лучше он, чем какой-нибудь другой пират. О‑хо‑хо! Пираты, конечно, люди смелые, но они почти ничего не смыслят в коммерции. И они не могут всерьез господствовать на морях. Мы, торговцы, понемногу идем им на смену. Вот поэтому мне было бы весьма приятно побеседовать с ним. Во всяком случае, он мог бы пригласить меня на ужин.

– Говорят, его апартаменты на полуюте роскошны, там много дорогих вещей, – добавил Мерсело.

Они ждали, что скажет Анжелика, но она, как каждый раз, когда речь заходила о Рескаторе, чувствовала какую-то тревогу и потому не проронила ни слова. Мэтр Берн смотрел на нее, ища ее взгляда.

Почему темнота, вместо того чтобы сгущаться, напротив, рассеивается? Словно приближается новая заря.

Цвет моря снова начал меняться. Иссиня-черное, оно вдали казалось разрезанным надвое какой-то бело-зеленой, как полынная водка, полосой. Когда «Голдсборо» оказался в этой полосе, его борта задрожали, словно бока лошади, почуявшей опасность.

С капитанского мостика одна за другой летели команды.

Берн вдруг понял, что прокричал сверху, с марса, по-английски матрос-наблюдатель.

– Айсберг по правому борту, – повторил он.

Они все как по команде повернулись.

Огромная глыба льда, словно призрак, надвигалась на корабль. Матросы с баграми и связками канатов, быстро распределившись вдоль леерного ограждения со стороны айсберга, приготовились отразить смертельное столкновение с этой горой, от которой исходило ледяное дыхание.

К счастью, ведомое опытной рукой хозяина, судно уверенно миновало опасное препятствие. Сзади айсберга небо было еще светлое, но теперь серый туман казался розовым.

Онемевшие от страха пассажиры, боясь верить своим глазам, отчетливо различили на айсберге три темные точки, которые вдруг тяжело отделились от него, стали большими и, по мере того как они приближались к судну, превращались в какие-то странные белые создания в перьях.

– Ангелы! – выдохнул Ле Галл. – Это смерть.

Габриэль Берн хранил невозмутимое спокойствие. Обняв Анжелику за плечи, чего она даже не заметила, он сухо поправил:

– Альбатросы, Ле Галл… просто полярные альбатросы.

Три огромные птицы продолжали приближаться к судну, то описывая огромные круги, то опускаясь на темную воду.

– Это знак беды, – сказал Ле Галл. – Неминуема буря, и мы все погибнем.

Внезапно Маниго разразился проклятиями:

– Я что, схожу с ума? Брежу? Сейчас день? Или ночь? Кто сказал, что мы на широте Азорских островов? Проклятье! Братья мои, теперь мы знаем, что идем вовсе не на Острова…

– Именно это я и говорю, господин Маниго.

– А ты не мог сказать этого раньше, болван?

Ле Галл вскипел:

– А что бы это изменило? Ведь хозяин на корабле не вы, господин Маниго.

– Это мы еще посмотрим!

Они все замолчали, потому что вновь неожиданно наступила темнота и они уже не видели друг друга. Странная заря растаяла.

И тотчас же на палубе засветились фонари. Один из них приблизился к Анжелике и четырем мужчинам. В круге света вырисовывалось худощавое лицо старого арабского врача Абд эль-Мешрата. От холода оно совсем пожелтело, хотя было укутано по самые очки.

Он несколько раз поклонился Анжелике:

– Хозяин корабля просит вас пожаловать к нему. Он желает, чтобы ночь вы провели у него.

Произнесенные самым любезным тоном по-французски, эти слова были вполне ясны. Ошеломленная, Анжелика вскипела. Она уже хотела отклонить предложение, которое сочла оскорбительным, но ее опередил Габриэль.

– Вонючий клоп! – вскричал он дрожащим от ярости голосом. – Как посмели вы передать даме такое оскорбительное предложение?! Уж не думаете ли вы, что находитесь на алжирском рынке?

Он поднял кулак. От резкого движения его снова пронзила боль, и он, с трудом сдерживаясь, чтобы не застонать, вынужден был опустить руку. Анжелика стала между ними:

– Вы сошли с ума! Так не говорят с эфенди.

– Эфенди или нет, но он вас оскорбляет. Подумайте только, госпожа Анжелика, он принимает вас за женщину… за женщину, которая…

– Этот бандит считает, что имеет права на всех нас, на наших жен и дочерей, – вмешался Мерсело. – Это неслыханно!

– Успокойтесь! – взмолилась Анжелика. – В конце концов не из-за чего ломать копья, дело касается только меня. Его превосходительство великий врач Абд эль-Мешрат всего лишь передал мне… приглашение, которое под иными небесами, ну, к примеру, на Средиземном море, можно было бы почитать за честь.

– Опасную честь, – сказал Маниго, затравленно оглядываясь. – И правда, мы попали в руки берберов, ни больше ни меньше. Половина команды состоит из этого сброда, и я побился бы об заклад, что в жилах самого хозяина тоже есть басурманская кровь, хотя он и выглядит испанцем, он или андалузский мавр, или незаконный сын мавра, вот кто он такой…

– Нет-нет, – горячо запротестовала Анжелика, – я абсолютно убеждена, что он исповедует не ислам. Мы на христианском корабле.

– Христианском!

– Ха-ха! Вот уж сказали! Христианский корабль! Госпожа Анжелика, вы теряете разум. Впрочем, есть из-за чего.

Арабский врач с бесстрастным и презрительным видом ждал, кутаясь в свой бурнус. Его исполненная достоинства осанка и удивительно умный взгляд напоминали Анжелике Османа Ферраджи, и она испытывала сострадание, видя, как он дрожит в этой холодной ночи.

– Эфенди, простите мне, что я позволила себе заколебаться, и примите мою искреннюю благодарность за то, что вы взяли на себя труд прийти сюда. Я отвергаю требование, которое вы передали мне, – оно неприемлемо для женщины моей религии, но готова последовать за вами, чтобы самой дать ответ вашему господину.

– Хозяин этого корабля не господин мне, – мягко ответил старик, – он мой друг. Я спас его от смерти, он спас меня от смерти, и мы заключили с ним союз двух разумов.

– Я надеюсь, вы не собираетесь принять предложение этого пирата? – вмешался Габриэль Берн.

Анжелика нежно положила руку на плечо торговца:

– Предоставьте мне право самой объясниться с ним. Уж коли он выбрал такой час, пусть будет так. По правде сказать, я не знаю ни его желаний, ни его намерений.

– Зато я слишком хорошо знаю это, – отозвался Берн.

– Не уверена. Он настолько необычный человек…

– Вы говорите о нем с такой снисходительной фамильярностью, будто знакомы с ним уже невесть сколько времени…

– Я и правда знаю его достаточно давно для того, чтобы не бояться с его стороны… того, чего боитесь вы. – И с едва заметной улыбкой, немного провоцируя его, она добавила: – Поверьте мне, мэтр Берн, я умею защитить себя. Я сумела противостоять бо́льшим опасностям, чем он.

– Но ведь я опасаюсь не насилия, – сказал Берн вполголоса, – а слабости вашего сердца.

Анжелика не ответила. Они говорили, почти не видя друг друга, потому что матрос с фонарем уже удалялся, за ним следовал арабский врач, а чуть поодаль – Маниго и Мерсело. Все они уже были у трапа, ведущего на нижнюю палубу.

Берн наконец решился.

– Если вы отправитесь к нему, я пойду с вами, – громко сказал он.

– Это было бы величайшей ошибкой, – сказала Анжелика нервно. – Вы только напрасно вызовете его гнев.

– Госпожа Анжелика права, – вмешался издали Маниго. – Она уже не раз доказала, что умеет постоять за себя. Я вполне согласен с нею: она должна объясняться с этим типом. Он взял нас на свое судно, прекрасно. Но сам вдруг куда-то исчез, а мы оказались в полярных водах. Что все это означает?

– Слова, которыми арабский врач передал просьбу монсеньора Рескатора, дают основания предполагать, что он желает разговаривать с сударыней Анжеликой не о широте и долготе, – пробурчал Берн.

– Она может принудить его поговорить и об этом, – доверительно сказал Маниго. – Какого черта, Берн! Ты что, боишься этого величественного верзилы, которому нечем обольщать, кроме как кожаной маской? Я не думаю, что это так уж волнующе для дам, разве я заблуждаюсь?

– Я боюсь того, что у него под маской, – еле слышно прошептал Берн.

Он готов был на все, лишь бы помешать Анжелике повиноваться Рескатору. Его глубоко задело ее согласие принять предложение, сформулированное так оскорбительно. Но, вспомнив, как она ответила ему, когда он просил ее руки, что боится не выдержать принуждения, боится потерять свободу поступать по своему усмотрению, счел за благо проявить лояльность и заставил себя смириться.

– Ну ладно, идите! Но если через час вы не вернетесь, тут уж вмешаюсь я.

Когда Анжелика поднималась по ступенькам трапа на полуют, мысли ее были так же неспокойны, как и море. Как неистово и беспорядочно вздыбились вдруг волны, так и всколыхнувшиеся в ней чувства, которые она не способна была даже определить, что это – гнев, тревога, радость или надежда, сменились вдруг страхом, и он свинцовой тяжестью опустился на ее плечи.

Да, сейчас что-то произойдет! Что-то ужасное, сокрушающее, от чего она не оправится.

Она подумала, что ее впустили в апартаменты Рескатора, но, когда дверь за нею закрылась, увидела, что находится в тесной каюте, освещенной свисающим с потолка фонарем в двойной раме, чтобы он не раскачивался.

В каюте никого не было. Оглядев ее повнимательней, Анжелика решила, что эта узкая и низкая каюта, наверное, соединена с апартаментами Рескатора, потому что в глубине ее находилось такое же высокое окно, как на полуюте. За портьерой, закрывавшей стену, Анжелика обнаружила дверь. Это подтвердило ее предположение о том, что каюта соединена с салоном, в котором она однажды уже была. Она повернула дверную ручку, чтобы убедиться в своей догадке, но дверь не поддалась. Она была заперта на ключ.

Со смешанным чувством раздражения и покорности судьбе Анжелика села на тахту, которая занимала почти всю каюту. После раздумий она пришла к выводу, что эта каюта, скорее всего, служит Рескатору для отдыха. Наверное, здесь он и находился в вечер их отплытия. Когда она, придя в себя на персидской тахте, почувствовала, что за ней исподтишка наблюдают.

Привести ее в тот вечер в свои апартаменты – уже одно это было с его стороны дерзостью.

Но она все поставит на свои места! Она ждала, постепенно начиная терять терпение. Наконец, решив, что это становится невыносимым и он просто издевается над нею, поднялась, чтобы уйти.

И была неприятно удивлена, обнаружив, что дверь, через которую ее впустили сюда, тоже заперта на ключ. Она с криком начала колотить по ней. Но ее голос тонул в свисте ветра и шуме моря. И в этот вечер с наступлением ночи волны сильно разбушевались.

Неужели началась буря, которую предсказывал Ле Галл?

Она подумала о том, что они могут столкнуться с айсбергами, и ей вдруг стало страшно. Держась за переборки, она добралась до окна, которое снаружи слабо освещал задний сигнальный фонарь. Волны то и дело заливали толстое стекло потоками воды, оставляя на нем похожую на снег пену, которая медленно сползала вниз.

И все же в просвете Анжелика увидела за стеклом на гребне волны, совсем близко, белую птицу, которая злобно смотрела на нее.

Она в ужасе отпрянула назад.

«Может быть, это душа какого-нибудь утопленника? Должно быть, в этих краях потонуло немало кораблей… Но почему меня держат здесь взаперти, одну?»

Судно резко накренилось, она отлетела от переборки и после тщетных усилий удержаться на ногах снова невольно оказалась на тахте.

Тахта была покрыта белым мехом, очень густым и, наверное, дорогим. Анжелика машинально погрузила в него заледеневшие руки. Она слышала, что на Севере бывают медведи такие же белые, как снег. Верно, покрывало сделано из меха такого медведя.

«Куда нас везут?»

Ее раздражало, что над головой у нее раскачивается странное устройство, в которое был заключен фонарь, отчего находящийся в центре его сосуд с маслом, где плавал фитиль, непостижимым образом оставался неподвижным.

Сам же фонарь, сделанный из золота, был весьма забавен. Никогда – ни во Франции, ни в странах ислама – Анжелика не видела ничего подобного: резной шар или чаша с переплетающимся орнаментом, через который просачивался желтоватый свет.

К счастью, буря, кажется, не становилась сильнее. В секунды тишины до Анжелики доносились голоса. Ей никак не удавалось определить, откуда они идут. Один голос был глухой, другой громкий и низкий, временами можно было уловить отдельные слова команды:

– Отдать паруса… Поднять фок и бизань… штурвал до отказа!

Это был голос капитана Язона, – наверное, он передавал приказы Рескатора.

Решив, что они в салоне, Анжелика снова забарабанила в дверь. И вдруг поняла, что они находятся над ней, на капитанском мостике.

Непогода потребовала там присутствия двух капитанов. Должно быть, объявили аврал, вся команда поднята. Но зачем тогда Рескатор заставил ее прийти сюда для – галантного или нет – свидания с ним? Ведь не мог же он не знать, когда посылал за нею, что потребуется его присутствие на капитанском мостике.

«Надеюсь, Абигель или Северина позаботится об Онорине… Впрочем, мэтр Габриэль сказал, что придет и устроит скандал, если через час я не вернусь к ним», – успокаивала она себя.

Однако прошло уже куда больше часа. Время идет, и никто не появляется, чтобы освободить ее. Выбившись из сил, она наконец прилегла на тахту, потом свернулась калачиком на белом меху и в его тепле задремала. Сон был тревожный, она то и дело внезапно просыпалась, и волны, бьющие в окно, создавали ощущение, будто она поглощена морем и находится в каком-то подводном замке, где неясные звуки голосов двух мужчин, борющихся с бурей, смешивались в ее сознании с мыслями о печальных фантомах, блуждающих между льдами в краю, напоминающем чистилище.

Когда она проснулась, свет фонаря показался ей еще более тусклым. Наступал день. Она села на своем ложе.

«Что я здесь делаю? Это недопустимо!..»

Никто так и не появился.

У нее болела голова. Волосы растрепались. Она отыскала свой чепчик, который сняла, перед тем как лечь. Ни за что на свете она не хотела бы предстать перед Рескатором в таком виде – небрежно одетой, растерянной. А может, именно этого он и хотел добиться? Его коварство непредсказуемо, его ловушки, а также и его цели, в особенности в отношении ее, трудно разгадать.

Анжелика поспешно встала, чтобы привести себя в порядок, и по женской привычке поискала глазами зеркало.

Оно было прикреплено к переборке. Это бесценное сокровище в массивной золотой оправе сияло каким-то дьявольским светом. Она с облегчением подумала, что, слава богу, не заметила его ночью.

В ее тогдашнем состоянии оно привело бы ее в ужас. Этот круглый, неизмеримо глубокий глаз, уставившись на нее, сразил бы ее наповал. Оправа представляла собой гирлянду солнц, переплетенных с радугами.

Вглядевшись в свое отражение в зеркале, Анжелика увидела существо с зелеными глазами, с бледными губами и светлыми волосами, возраст которого невозможно определить, – ни дать ни взять сирена, которые, впрочем, сохраняют вечную молодость.

Она попыталась разрушить этот образ, заплела распущенные волосы в косы и плотно спрятала их под чепчик. Потом покусала губы, чтобы хоть немного вернуть им краску, и постаралась принять как можно более непринужденный вид. И все же она продолжала недоверчиво рассматривать себя. Это зеркало было какое-то диковинное.

Необыкновенно прозрачное, с красно-коричневым золотистым отливом, оно создавало вокруг лица мягкие тени, таинственный ореол. Даже в своем скромном чепчике прислуги из Ла-Рошели Анжелика выглядела каким-то загадочным идолом.

«Неужели я такая и есть или это волшебное, магическое зеркало?»

Когда дверь открылась, она еще держала зеркало в руке.

Она спрятала его в складках юбки, сокрушаясь в душе, что непринужденным жестом не повесила на место. В конце концов, неужели женщина не имеет права посмотреться в зеркало!