Онлайн чтение книги Анж Питу Ange Pitou
Глава 40. ФУЛОН

Бийо был на седьмом небе.

Он взял Бастилию; он вернул свободу Жильберу; он был замечен Лафайетом, который обращался к нему по имени.

Наконец, он видел похороны Фулона.

Немногие в ту эпоху снискали такую ненависть, как Фулон; только один человек и мог с ним соперничать: его зять г-н Бертье де Савиньи.

После взятия Бастилии гнев народный обрушился на них.

Фулон был казнен, а Бертье сбежал.

Всеобщую неприязнь к Фулону довершило то, что после отставки Неккера он согласился занять место «добродетельного женевца», как называли Неккера, и три дня занимал пост министра финансов.

Поэтому на его похоронах так весело пели и плясали.

У кого-то даже появилась мысль вынуть труп и» Гроба и повесить; но Бийо, взобравшись на каменную тумбу, произнес речь об уважении к покойникам, и катафалк продолжал свой путь.

Что касается Питу, он перешел в разряд героев.

Питу стал другом г-на Эли и г-та Юллена, которые удостаивали его чести исполнять их поручения.

Кроме того, он был доверенным лицом Бийо, Бийо, который, как мы уже сказали, был отмечен Лафайетом и которому за его могучие плечи и геркулесовы кулаки Лафайет доверял иногда охрану своей безопасности.

После путешествия короля в Париж Жильбер, который благодаря Неккеру познакомился с главами Национального собрания и городской управы, неустанно пестовал юную революцию.

Теперь ему было решительно не до Бийо и Питу, и они, оставшись без призора, со всем пылом устремились на собрания, где третье сословие обсуждало вопросы высокой политики.

Наконец однажды, после того как Бийо битых три часа излагал выборщикам свои мнения о наилучших способах снабжения Парижа продовольствием и, устав от собственных речей, но в глубине души радуясь, что говорил как настоящий трибун, с наслаждением отдыхал под монотонный гул чужих выступлений, которые старался не слушать, прибежал Питу, ужом проскользнул в зал заседаний Ратуши и взволнованным голосом, обыкновенно ему вовсе не свойственным, воскликнул:

– О, господин Бийо! Дорогой господин Бийо!

– Ну что там еще?

– Важная новость!

– Хорошая новость?

– Потрясающая новость.

– Какая же?

– Вы ведь знаете, я пошел в клуб Добродетельных, что у заставы Фонтенбло.

– И что же?

– Так вот! Там говорили совершенно невероятные вещи.

– Какие?

– Оказывается, этот негодяи Фулон только притворился мертвецом и сделал вид, что его похоронили.

– Как притворился мертвецом? Как сделал вид, что его похоронили? Он, черт возьми, в самом деле мертв, я сам видел, как его хоронили.

– А вот и нет, господин Бийо, он живехонек.

– Живехонек?

– Как мы с вами.

– Ты сошел с ума!

– Дорогой господин Бийо, я не сошел с ума. Изменник Фулон, враг народа, пиявка, сосущая кровь Франции, грабитель, не умер.

– Но я же говорю тебе, что он умер от апоплексического удара, я повторяю тебе, что был на его похоронах и даже не дал вытащить его из гроба и повесить.

– А я его только что видел живым!

– Ты?

– Вот как вас вижу, господин Бийо. Похоже, умер кто-то из его слуг, и негодяй велел похоронить его как дворянина. О, все открылось; он это сделал, боясь мести народа.

– Расскажи все по порядку, Питу.

– Давайте-ка выйдем в коридор, господин Бийо, там нам будет вольготнее.

Они вышли из зала и дошли до вестибюля.

– Прежде всего, – сказал Питу, – надо узнать, здесь ли господин Байи?

– Будь спокоен, он здесь.

– Хорошо. Итак, я был в клубе Добродетельных людей, где слушал речь одного патриота. И знаете, он говорил по-французски с ошибками! Сразу видно, что он не был учеником аббата Фортье.

– Продолжай, – сказал Бийо, – ты прекрасно знаешь, что можно быть патриотом и не уметь ни читать, ни писать.

– Это верно, – согласился Питу. – И тут вдруг вбежал запыхавшийся человек с криком: «Победа, победа! Фулон не умер, Фулон жив: я его видел, я его нашел». Все отнеслись к этому, как вы, папаша Бийо, никто не хотел верить. Одни говорили: «Как, Фулон?» Другие говорили: «Полноте! – Помилуйте». Третьи говорили: «Ну, раз уж ты такой прыткий, нашел бы заодно и его зятя Бертье».

– Бертье! – вскричал Бийо.

– Да, Бертье де Савиньи, вы ведь его знаете, это наш Компьенский интендант, друг господина Изидора де Шарни.

– Конечно, тот, который всегда так груб со всеми и так любезен с Катрин.

– Он самый, – ответил Питу, – ужасный обирала, еще одна пиявка, сосущая кровь французского народа, изверг рода человеческого, «позор цивилизованного мира», как говорит добродетельный Лустало.

– Дальше, дальше! – требовал Бийо.

– Ваша правда, – сказал Питу, – ad eventum festina, что означает, дорогой господин Бийо: торопись к развязке. Так вот, я продолжаю: этот человек вбегает в клуб Добродетельных и кричит: «Я нашел Фулона, я его нашел!» Поднялся страшный шум.

– Он ошибся! – прервал твердолобый Бийо.

– – Он не ошибся, я сам видел Фулона.

– – Ты сам видел, своими глазами?

– Своими глазами. Имейте терпение.

– Я терплю, но во мне все так и кипит.

– Да я и сам тут аж взмок… Я же вам толкую, что он только притворился мертвым, а вместо него похоронили слугу. По счастью, вмешалось Провидение.

– Так уж и Провидение! – презрительно произнес вольтерьянец Бийо.

– Я хотел сказать, народ, – покорно уточнил Питу. – Этот достойный гражданин, этот запыхавшийся патриот, сообщивший новость, видел негодяя в Вири, где он скрывался, и узнал его.

– Неужели!

– Узнав Фулона, он его выдал, и мерзавца сразу арестовали.

– А как имя храброго патриота, у которого достало смелости совершить этот поступок?

– Выдать Фулона?

– Да.

– Его зовут Сен-Жан.

– Сен-Жан; но ведь это имя лакея?

– Да, он тоже лакей этого негодяя Фулона. Так ему и надо, этому аристократу! Незачем было заводить лакеев!

– Ты, я смотрю, нынче в ударе! – удивился Бийо и придвинулся к Питу поближе.

– Вы очень добры, господин Бийо. Итак, Фулона выдали и арестовали: его отправили в Париж, доносчик бежал впереди, чтобы сообщить новость и получить награду, так что Фулон добрался до заставы позже него.

– Там ты его и видел?

– Да, ну и вид у него был! Вместо галстука ему надели на шею ожерелье из крапивы.

– Послушай, а почему из крапивы?

– Потому что, по слухам, этот негодяй сказал, что хлеб для порядочных людей, сено для лошадей, а для народа хороша и крапива.

– Он так сказал, несчастный?

– Да, тысяча чертей, он именно так и сказал, господин Бийо.

– Вон как ты нынче ругаешься!

– Да чего уж там! – бросил Питу небрежно. – Ведь мы солдаты! Одним словом, Фулон остаток пути шел пешком, и его всю дорогу колотили по спине и по голове.

– Так-так! – сказал Бийо уже с меньшим воодушевлением.

– Это было очень забавно, – продолжал Питу, – правда, не всем удавалось его ударить, потому что за ним шло тысяч десять человек, не меньше.

– А что было потом? – спросил Бийо в раздумье.

– Потом его отвели к президенту Сен-Марсельского округа, хорошему человеку, знаете его?

– Да, господин Аклок.

– Аклок? Он самый, и он приказал отвести его в Ратушу, потому что не знал, что с ним делать; так что вы его скоро увидите.

– Но почему об этом сообщаешь ты, а не достославный Сен-Жан?

– Да потому что у меня ноги гораздо длиннее, чем у него. Он вышел раньше меня, но я его догнал и перегнал. Я хотел вас предупредить, чтобы вы предупредили господина Байи.

– Тебе везет, Питу.

– – Завтра мне повезет еще больше.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что тот же самый Сен-Жан, который выдал господина Фулона, обещал поймать и сбежавшего господина Бертье.

– Так он знает, где тот скрывается?

– Да, похоже, этот Сен-Жан был их доверенным лицом и получил от тестя и зятя, которые хотели его подкупить, немало денег.

– И он взял эти деньги?

– Конечно: от денег аристократа никогда не стоит отказываться; но он сказал: «Настоящий патриот не продает нацию за деньги!»

– Да, – пробормотал Бийо, – он предает своих хозяев, только и всего, Знаешь, Питу, мне кажется, он большая каналья, этот твой Сен-Жан.

– Может статься, но какая разница? Господина Бертье поймают, как и мэтра Фулона, и обоих повесят нос к носу. Хорошенькие они скорчат рожи друг другу, когда повиснут рядышком, верно?

– А за что их вешать? – спросил Бийо.

– Да за то, что они мерзавцы и я их ненавижу.

– Господин Бертье приходил ко мне на ферму! Господин Бертье, путешествуя по Иль-де-Франсу, пил у нас молоко, он прислал из Парижа золотые сережки для Катрин! О, нет, нет, его не повесят.

– Да что там говорить! – произнес Питу свирепо. – Он аристократ, соблазнитель.

Бийо посмотрел на Питу с изумлением. Под взглядом Бийо Питу невольно покраснел до корней волос.

Вдруг достойный фермер заметил г-на Байи, который после обсуждения шел из зала заседаний в свой кабинет; он бросился к нему и сообщил новость.

Теперь пришла очередь Бийо столкнулся с недоверием.

– Фулон! Фулон! – воскликнул мер. – Не может быть!

– Послушайте, господин Байи, – сказал фермер, – вот перед вами Питу, он сам его видел.

– Я видел его, господин мэр, – подтвердил Питу, прижимая руку к сердцу и кланяясь.

И он рассказал Байи то же, что прежде рассказал Бийо.

Бедный Вайи заметно побледнел; он понимал, как велико обрушившееся на них несчастье.

– И господин Аклок отправил его сюда? – прошептал он.

– Да, господин мэр.

– Но как он его отправил?

– О, не беспокойтесь, – сказал Питу, неверно истолковавший тревогу Байи, – преступника охраняет много людей; его не украдут по дороге.

– Дай Бог, чтобы его украли! – пробормотал Байи. Потом обернулся к Питу:

– Много людей.., что вы имеете в виду, мой друг?

– Я имею в виду народ.

– Народ?

– Собралось больше двадцати тысяч, не считая женщин, – торжественно сказал Питу.

– Несчастный! – воскликнул Байи. – Господа! Господа избиратели!

И пронзительным, отчаянным голосом он призвал к себе всех выборщиков.

Рассказ его прерывался лишь восклицаниями да горестными вздохами.

Воцарилось молчание, и в этой зловещей тишине до Ратуши стал долетать далекий невнятный гул, похожий на шум в ушах, когда кровь приливает к голове.

– Что это? – спросил один из избирателей.

– Черт побери, толпа, – ответил другой.

Вдруг на площадь выехала карета; два вооруженных человека высадили из нее третьего, бледного и дрожащего.

За каретой под предводительством Сен-Жана, совершенно выбившегося из сил, бежала сотня юнцов от двенадцати до восемнадцати лет с болезненно бледными лицами и горящими глазами.

Они бежали, почти не отставая от лошадей, с криками «Фулон! Фулон!»

Однако два вооруженных человека сумели обогнать их на несколько шагов и успели втолкнуть Фулона в Ратушу, двери которой захлопнулись перед носом у этих охрипших крикунов.

– Ну вот, доставили, – сказали они избирателям, ждавшим на верху лестницы. – Черт возьми, это было нелегко.

– Господа! Господа! – воскликнул трепещущий Фулон. – Вы меня спасете?

– Ах, сударь, – со вздохом ответил Вайи, – вы совершили много черных дел.

– Однако, я надеюсь, сударь, – сказал Фулон с мольбой и тревогой в голосе, – правосудие защитит меня. В это мгновение шум на улице стал громче.

– Быстро спрячьте его, – велел Вайи людям, которые стояли вокруг, – иначе… Он обернулся к Фулону.

– Послушайте, – сказал он, – положение столь серьезно, что я хочу вас спросить: хотите попытаться бежать через черный ход? Быть может, вы еще успеете.

– О нет! – воскликнул Фулон. – Меня узнают и убьют на месте!

– Вы хотите остаться с нами? И я и эти господа, мы сделаем все, что в человеческих силах, чтобы вас защитить: не правда ли, господа?

– Клянемся! – крикнули избиратели в один голос.

– О, уж лучше я останусь с вами, господа. Господа, не бросайте меня.

– Я обещал вам, сударь, – ответил Байи с достоинством, – что мы сделаем все, что в человеческих силах, чтобы спасти вашу жизнь.

В это мгновение по площади разнесся громкий рев и через раскрытые окна проник в Ратушу.

– Вы слышите? Вы слышите? – прошептал Фулон, покрываясь бледностью.

И правда, со всех улиц, ведущих к Ратуше, особенно с набережной Пеллетье и с улицы Корзинщиков надвигалась грозная, орущая толпа.

Байи подошел к окну.

Ножи, пики, косы и мушкеты блестели на солнце. Не прошло и десяти минут, как народ запрудил всю площадь. К тем, кто сопровождал Фулона и о ком говорил Питу, прибавились также любопытные, которые сбежались к Гревской площади, привлеченные шумом.

Двадцать тысяч глоток изрыгнули крик:

– Фулон! Фулон!

Тут стало видно, что не менее сотни человек, бегущих впереди разъяренной толпы, указывают этой орущей массе на дверь, за которой скрылся Фулон; преследователи тотчас принялись вышибать эту дверь пинками, прикладами ружей, рычагами, и вскоре она распахнулась.

Из двери вышла стража и двинулась навстречу наступающим, которые поначалу отпрянули, испугавшись штыков, и перед Ратушей образовалось большое пустое пространство.

Стража, не теряя самообладания, разместилась на ступенях.

Впрочем офицеры отнюдь не угрожали, но ласково увещевали толпу и пытались ее успокоить.

Байи едва не потерял голову. Бедный астроном впервые столкнулся со взрывом народного гнева.

– Что делать? – спрашивал он у выборщиков, – что делать?

– Судить его! – отозвалось несколько голосов.

– Невозможно судить под напором толпы.

– Проклятье! – вскричал Бийо. – У нас достанет солдат, чтобы защищаться?

– У нас нет и двухсот человек.

– Значит, необходимо подкрепление.

– О, если бы господин де Лафайет знал, что здесь происходит! – воскликнул Байи.

– Так сообщите ему.

– Как это сделать? Кто решится переплыть это людское море?

– Я! – ответил Бийо и шагнул к двери. Байи остановил его.

– Безумец, – сказал он, – взгляните в окно. Первая же волна поглотит вас. Если вы вправду хотите пробраться к господину Лафайету, спуститесь через черный ход, да и то я не поручусь, что это вам удастся. Впрочем, попытайтесь!

– Попробую, – просто ответил Бийо.

И он стремглав помчался искать Лафайета.