Онлайн чтение книги Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы
IV. МИЛОН СПАСАЕТ РЕБЕНКА

После бегства королевы-матери из замка в Блоа, графу Люиню был пожалован титул герцога и поручено руководство войсками, высланными против недовольных. Получив это назначение, он тотчас же отправился в лагерь под Ангулемом.

Уже после битвы бездарный любимец короля убедился в том, что противник далеко превосходит его силой и военным искусством. Но вместо того, чтобы честно сознаться в недостатке своих личных способностей, он послал в Париж известие, что неприятель значительно превышает его численностью. Вследствие этого в Париже и к северу от него был объявлен набор в ополчение.

Со всех деревень и городов по направлению к Бове, в котором был назначен сборный пункт, потянулись целые шайки искателей приключений и людей, не любивших постоянных занятий. Количество их было так велико, что через несколько дней из них можно было образовать уже несколько дивизий.

Когда об этом доложили новому маршалу, он тотчас же воспользовался удобным случаем ретироваться в Бове под тем предлогом, что желает лично сделать осмотр вновь составленным полкам и отвести их в Ангулем. Люинь решительно терялся в чаду своего всемогущества и не упускал ни одного случая изобразить из себя полновластного владыку Франции.

Короля уже не раз предупреждали о бездарности его любимца — и епископ Люсонский и королева-мать, и, наконец, сами известия с театра войны, — но он продолжал смотреть на его действия с беззаботностью безграничного доверия.

В тот день, когда Магдалена пришла к Бове, большая часть вновь сформированных войск уже выступила на юг. Но маршал все еще оставался в городе.

Люинь решил отправиться в Ангулем лишь через несколько дней. Он чрезвычайно любил устраивать роскошнейшие пиры, на которых, обыкновенно, выступал в роли хозяина и с наслаждением прислушивался к льстивым похвалам, в которых, разумеется, не чувствовал недостатка. Точно так проводил он время и в Бове.

Его окружало множество офицеров, которые не считали для себя постыдным провозглашать льстивые и лживые тосты в честь своего военачальника, вместо того, чтобы с оружием в руках вести солдат туда, куда призывали их честь и присяга.

В тот вечер, когда Магдалена вошла в город и добралась, наконец, до постоялого двора, Люинь и его офицеры пировали на верхнем этаже городских казарм. Вино уже сильно шумело в их головах, было произнесено множество тостов за здравие главнокомандующего и лакеи едва успевали доливать стаканы. Люинь был тоже в сильном возбуждении и, как и всякий человек, высказывался на этот раз искреннее обыкновенного. Он вообразил себя действительным властителем Франции, произносил самые неуместные речи и, видя, что окружающие продолжают поддерживать его, все более тешил свое тщеславие.

Вдруг в открытые окна зала ворвался смутный гул пожара, который ежеминутно усиливался. Несколько офицеров вскочили из-за стола. Люиню тоже вздумалось полюбопытствовать, и, недолго раздумывая, он выбежал на улицу с несколькими своими собутыльниками.

Они уже приближались к месту пожара, когда услышали перекрывающий шум толпы ужасный крик Магдалены, увидевшей в окне горевшего дома своего Нарцисса.

— Спасите! Спасите ребенка! — кричали мужчины, и несколько смельчаков действительно бросились внутрь пылающего дома, но отступили, увидев, что лестница уже охвачена пламенем.

Для мальчика не оставалось более шансов на спасение. Он должен был погибнуть. Вероятно, он и сам это понял, когда выглянул на улицу, потому что сквозь треск и грохот падающих балок, свист и вой пламени прорвался отчаянный крик ребенка.

Ужасен был вид несчастного мальчика, осужденного на мучительную смерть и беспомощно протягивавшего ручонки с надеждой на спасение, но еще ужаснее была его обезумевшая мать. Ее крик потряс окружающих до мозга костей.

Казалось, Магдалена действительно помешалась. Она ломала свои прекрасные руки, рвала на себе волосы и вдруг с каким-то неясным восклицанием бросилась в пламя, как бы желая разделить с сыном все муки ужасной смерти.

— Держи ее! Назад! Она помешалась! Она хочет броситься в огонь! — раздалось вокруг.

— В чем дело? — осведомились подошедшие офицеры Люиня.

— Да вот женщина хотела броситься в огонь, потому что там в доме остался ее сын, — отвечали солдаты.

— Держите ее покрепче, а еще лучше унесите совсем отсюда, ребенка все равно уже не спасти.

В эту минуту подошел и Люинь и увидел Магдалену, которую все еще продолжали удерживать солдаты.

— Эге! — вскричал он весело. — Да это, если не ошибаюсь, хорошенькая Магдалена Гриффон!

При появлении герцога и при этих словах несчастная дико расхохоталась.

— Добро пожаловать, благородные господа! — вскричала она. — Что за славные свечки вы зажгли для своего праздника! Вон как они чудесно пылают! Неправда ли, хорошо?

Солдаты не знали, что и подумать. У офицеров невольная дрожь пробежала по телу при виде этого дошедшего до исступления горя. Один лишь Люинь не испытывал сострадания. Он снова увидел хорошенькую Магдалену Гриффон, которую разыскивал так долго.

— Отведите ее в казармы, — приказал он солдатам, — там она скорее успокоится. Да и нам, господа, нечего здесь делать, отправимся заканчивать наш ужин.

Офицеры не отказались от приглашения герцога и пошли за ним. Туда же повели несчастную Магдалену, которая не переставала хохотать и нести какую-то бессмыслицу.

В это время к месту событий сквозь толпу пробирались трое мушкетеров. Впереди без малейшего усилия прокладывал себе путь Милон Арасский, за ним шел маркиз, позади — Каноник. Друзья прибыли в Бове в тот же вечер. Внезапный шум пожара разбудил их и они, наскоро одевшись, побежали узнать в чем дело. Из несвязных криков толпы они поняли, что в доме остался ребенок, которому грозит смертельная опасность. Удвоив энергию, они стали проталкиваться вперед.

— Клянусь, он еще там! — вскричал Милон, указывая на окно, в котором все еще виднелась фигурка ребенка с протянутыми ручонками. Но вдруг он, вероятно, задохнувшись от дыма, зашатался и исчез.

— Лестницу сюда! Подайте лестницу! — кричал Милон.

— Живей веды сюда! — командовал маркиз. — Мы во что бы то ни стало спасем ребенка!

— И что это только затевают мушкетеры! — слышалось в толпе. — Ведь они идут на верную смерть. Внутри-то все уже в огне, бревна так и сыплются. Смотрите-ка! Ведь они приставляют лестницу!

Все с затаенным дыханием следили за удальцами.

Милон и маркиз принесли лестницу. Маркиз и несколько человек горожан усердно поливали ее водой, а затем приставили к окну, у которого был прежде виден мальчик.

Милон приказал облить и себя водой, быстро взобрался по лестнице и исчез среди черных клубов дыма и языков пламени. Маркиз и Каноник стояли внизу и крепко держали лестницу. Толпа замерла в томительном ожидании. В этой оцепенелой тишине раздавался лишь треск дерева, да рев и свист огня.

— Пропал человек! Не вернуться ему! — проговорил глухой голос, тяжело переводя дыхание.

Маркиз решил пуститься на помощь товарищу и уже взобрался на половину лестницы, верхний конец которой занялся огнем, как в окне показалась темная закопченная фигура Милона. Сквозь дым еще нельзя было рассмотреть, был ли с ним ребенок. Мушкетер лишь сильно шатался, очевидно, задыхаясь от дыма.

— Ради всех святых, скорее, Милон! Скорей! — крикнул ему маркиз.

— А ведь он спас мальчугана! Смотрите-ка, вон он держит его на руках! Только, кажись, ребеночек-то задохся! — послышалось в толпе, и у всех отлегло от сердца.

Милон действительно держал Нарцисса на руках и спускался с ним по лестнице, которую уже охватило пламя. Его было невозможно узнать! Он весь почернел от дыма и копоти, лицо и руки были обожжены, мундир тлел во многих местах. Друзья тотчас же взяли у него ребенка и облили его водой, чтобы потушить платье.

— Он умер! — вскричал маркиз, — у него обгорело все лицо, руки, ноги.

— Он действительно не шевелится, — заметил Каноник, — но, может быть, он только задохнулся от дыма.

— Я нашел его на полу, который уже пылал. Через несколько минут он обратился бы в кусок жареного мяса.

— Он и не многим лучше. Посмотрите-ка, лицо — один сплошной ожог! — сказал маркиз. — Да и один глаз, кажется, пострадал.

— Чей это мальчик? — громко спросил Каноник.

— Одной женщины! Да где же она? — послышались голоса. — Она только что была здесь! Ее увели солдаты! Она была точно помешанная.

— Нечего терять время на разговоры! — вскричал Милон, который и сам жестоко пострадал от ожогов. — Надо сейчас же помочь ему. Где тут у вас живет доктор? Ведите меня к доктору} — обратился он к горожанам, — а то будет уже поздно, и его тогда ничем не спасешь.

— А вы, господа, ступайте на наш постоялый двор и ждите меня там, — обратился он к своим друзьям, — я скоро вернусь.

Маркиз и Каноник последовали его совету, а он, держа на руках все еще бесчувственного мальчика, пошел за несколькими горожанами, которые вызвались проводить его.

Когда доктор внимательно осмотрел покрытого страшными ожогами мальчика, он только пожал плечами.

— Ему нельзя помочь, господин мушкетер, — проговорил он после долгого раздумья. — Не подлежит сомнению, что вы совершили героический поступок, но, боюсь, что вы несколько опоздали. Ведь обгорело не только лицо, но и большая часть тела обезображена ранами. Мне кажется, что этот глаз навсегда потерял способность видеть.

— Да вы прежде всего посмотрите, жив ли он?

— Для него было бы гораздо лучше никогда не возвращаться к жизни, — грустно проговорил доктор. — Ему предстоят бесконечные страдания! Он будет болеть многие годы и даже после этого я не могу обещать вам, что он станет здоровым человеком.

— И все-таки, доктор, употребите все ваши средства, чтобы он очнулся, — сказал Милон.

— Да вы и сами весь в ожогах! — вскричал доктор, внимательно всматриваясь в молодого человека.

— Ничего, я подожду! Ведь не умру же я от этих пустяков. Позаботьтесь прежде всего о ребенке и придумайте, как уменьшить его страдания.

Доктор добросовестно принялся за дело.

— Да что он вам, родственник или?.. — спросил он, невольно удивляясь стоицизму и нежности мушкетера.

— Я его совсем не знаю. Даже не знаю, чей он, — простодушно отвечал Милон. — Да не в этом теперь дело! Главное — спасти его от смерти.

После целого часа усилий доктору удалось наконец-то привести мальчика в сознание. Он мучительно вскрикнул, но от нестерпимой боли опять впал в забытье.

— Вы сами видите, что он жив, — сказал доктор, — но муки его просто невыразимы. За ним придется ухаживать целые годы, прежде чем он выздоровеет.

— Утром мы разыщем его родных и передадим его на их попечение, — ответил Милон и попросил доктора обстоятельно и подробно рассказать, чем можно будет облегчить страдания ребенка.

После объяснений доктора, этот великан с истинно трогательной заботой снова взял мальчика на руки и пошел к своим друзьям.

Уже светало, когда он добрался до них со своей ношей, и все трое принялись добросовестнейшим образом исполнять предписания врача, чтобы смягчить страдания несчастного малыша.

Когда окончательно рассвело, им следовало выехать в Париж, так как в этот день необходимо было явиться к своему командиру. Но они сочли своей обязанностью сначала разыскать родных ребенка, которые не переставал жалобно стонать. Они не сомневались в том, что в таком маленьком городке, как Бове, это будет нетрудно. Тем большим было удивление мушкетеров, когда их старания и хлопоты в этом направлении остались безуспешными.

Наступил вечер, а они еще ничего не выяснили. Милон Арасский, стоя возле несчастного ребенка, как-то вопросительно и печально смотрел на товарищей.

— Мне кажется, — проговорил он нерешительно, — что судьба самым странным образом посылает нам ребенка, у которого теперь окажется целых три отца и ни одной матери! Что вы на это скажете?

— Неужели ты думал, что я способен бросить такого несчастного младенца? — вскричал маркиз. — Я считаю, что так как мы не смогли разыскать его родных, нам следует взять его с собой!

— И я с вами согласен, — проговорил Каноник, — пусть это будет сын мушкетеров.

— Хоть бы узнать как его зовут? — сказал Милон, — но он все еще в бессознательном состоянии. По лицу тоже ничего не узнаешь. Оно совсем обезображено! И мне кажется, что даже если нам удастся спасти его от смерти, он навсегда останется с этими пятнами и шрамами.

— Мы обязаны все-таки еще раз попытаться разыскать его родных, — заметил Каноник, — а уж потом возьмем его с собой в Париж. Ведь нам невозможно оставаться здесь дольше.

Он вместе с маркизом пошел по городу, надеясь в эти последние часы разыскать семью ребенка, но и эта попытка оказалась безуспешной. Милон снова посетил доктора и объявил ему, что не намерен оставлять ребенка, попросил рассказать, как следует устроить, чтобы дорога для него была не столь мучительной, и в чем должен состоять дальнейший уход за малышом. Внимательно выслушав советы, он отдал доктору свой последний розенобль и возвратился к друзьям, которые поджидали его с великим нетерпением, так как откладывать отъезд было уже решительно невозможно.

Маленького найденыша или, как его прозвал Милон, сына мушкетеров укутали в несколько одеял, и молодые люди по очереди брали его к себе на лошадь.

Ребенок, не приходя в себя, всю дорогу стонал. Милон останавливался в каждой деревне и смачивал ему повязки.

На следующий день лихорадочное состояние больного усилилось. Каждый из друзей в глубине души был уверен, что им не довезти его до Парижа живым, но никто ни слова не говорил об этом, боясь огорчить других. Но когда поздно вечером мушкетеры подъехали к заставе, мальчик еще дышал.

При въезде в город друзья остановились, чтобы посоветоваться, как быть с ребенком. Маркиз нашел, что было бы лучше всего отдать его какому-нибудь доктору до полного излечения, а о дальнейшем можно будет позаботиться позднее. Милон и Каноник с ним вполне согласились.

Каноник вспомнил, что среди его знакомых есть один весьма искусный врач, и мушкетеры тотчас же отправились к нему.

Доктор Вильмайзант сказал, что за определенную плату согласен выхаживать этого безнадежного ребенка. Маркиз, который был весьма состоятельным человеком в отличие от д'Альби и д'Арасса, немедленно внес первую часть платы за маленького страдальца. После этого трое друзей отправились рапортовать капитану Бонплану о своем возвращении из отпуска.