Онлайн чтение книги Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы
X. ЛЮДОВИК XIV

О кардинале Мазарини говорят, что он нарочно пренебрегал воспитанием молодого короля, чтобы иметь над ним власть.

Он жаждал могущества и богатства и добился того и другого. Этот человек составил себе громадное состояние.

Скоро Людовик стал проявлять все больший интерес к хорошеньким женщинам, пирам, в то же время он пренебрегал всем, что касалось образования.

Мазарини утвердил в нем мысль, что он, как король и как человек, существо почти божественное и один может решать все.

Подобные взгляды привели Людовика к неслыханному поступку, ярко продемонстрировав его нрав. По наставлению Мазарини, он семнадцатилетним юношей, вошел в заседание парламента — в кавалерийских сапогах, с хлыстом в руке, чтобы явно продемонстрировать, что он — все в государстве.

В подобных случаях ему очень помогала величественная наружность, красивая осанка и твердость характера.

Большое влияние Мазарини на короля можно объяснить не одной только привязанностью и уважением к нему Анны Австрийской, но и тем, что главной целью жизни Людовика в то время были развлечения и удовольствия и что он почти все время проводил в обществе прекрасных племянниц кардинала.

Гортензия и Олимпия, вернувшись с дядей ко двору, справедливо заняли одно из первых мест при дворе благодаря красоте и воспитанию.

Король очень часто проводил время в их обществе. Особенно ему нравилась Олимпия Манчини, которая сумела привязать его к себе.

Ей льстило ухаживание короля, хотя многие принцы и герцоги почитали за честь, когда племянницы всемогущего кардинала позволяли им ухаживать за собой.

Людовик с каждым днем все больше и больше сближался с Олимпией, не встречая никакого сопротивления с ее стороны.

В один прекрасный вечер, когда племянницы кардинала были с королем в Сен-Жермене, случилось то, что проницательные люди давно уже предвидели.

Чудесная аллея, тенистые аллеи парка, аромат цветов — все располагало к прогулке.

Людовик вышел из мрачных высоких комнат замка подышать воздухом.

Уже вечерело, последние лучи заходящего солнца слегка золотили верхушки деревьев, тихий ветерок о чем-то шептался с молодыми деревцами, точно передавая им какую—то важную тайну или нашептывая им слова о божественной любви. Во всем огромном парке не было слышно ни звука. Вокруг было царство тишины.

Король, удалив свиту, стал бродить по прекрасному парку.

Подойдя к опушке леса, он вдруг увидел что-то светлое на скамейке, полузакрытой кустарниками.

Людовику захотелось узнать, кто или что это.

Парк и лес тонули в мягком, бледном полусвете заходящего солнца, луна только начинала всходить.

Людовик подошел, крадучись, и, разведя тихонько ветви, с изумлением отскочил назад.

Перед ним сидела прекрасная Олимпия, откинувшись на спинку скамейки, с книгой в руках.

Она была одна. Вокруг — ни души.

Прелестная девушка уединилась в этом уголке, чтобы никто ей не мешал, и, зачитавшись, не заметила, когда наступил вечер.

Людовик на цыпочках подошел и вдруг поцеловал полуоткрытую шею Олимпии.

Она вскочила, тихо вскрикнув.

Король громко засмеялся.

— Ай-ай-ай, мой прекрасный друг! Как же вы это так долго здесь засиделись? — сказал он. — Посмотрите, уже луна взошла!

— Как вы меня испугали, ваше величество!

— Не сердитесь, милая Олимпия, лучше возьмите меня под руку и пойдемте! Действительно, вечер чудесный! Мне самому хотелось бы подольше наслаждаться им. Можно вас попросить украсить его вашим присутствием, Олимпия?

— Вы оказываете мне большую честь, ваше величество.

— Оставьте же, наконец, эти избитые фразы, говорите со мной, как с человеком, не льстите, я прошу, я требую, впрочем, нет! Как я могу требовать чего-нибудь! Я смею только надеяться и желать!

— Разве вы никогда не замечали, ваше величество, — ответила Олимпия, положив руку на руку короля, — что я вполне принадлежу вам и только тогда наслаждаюсь жизнью, когда бываю рядом с вами?

— Ваши слова доставляют мне огромную радость, Олимпия. Я не могу описать того волнения, которое охватило меня, когда я увидел вас, сидящей здесь одиноко! Я готов отказаться от всех пиров, от всех радостей за один час, проведенный с вами наедине, здесь, под деревьями, где никто не видит, никто не слышит нас… Да, не сомневайтесь, Олимпия, не смотрите на меня с такой вопросительной улыбкой. Я только говорю то, что чувствует мое сердце.

— О, если бы я могла верить этому, ваше величество!

— Можете, должны, Олимпия! — страстно воскликнул король, остановившись перед слегка дрожавшей девушкой и притягивая ее к себе, — я люблю вас, вы должны быть моей!

— Боже мой!.. Что это?..

— То, чего я не могу преодолеть! Будь моей!.. Скажи, что и ты меня любишь, и ты хочешь вечно принадлежать мне… Одно твое слово и — Людовик твой!

Олимпия не сопротивлялась. Король прижал ее к груди и поцеловал в губы. Она тихо ответила на поцелуй.

— И ты меня любишь!.. Теперь я вижу это, — страстно шептал Людовик, — ты моя.

— Если только судьба не разрушит этого блаженства… — прошептала Олимпия.

— Но кто же осмелится разрушить его, кто может разлучить нас? Ведь я король, разве не в моей власти приблизить к себе того, кого я захочу? Ты моя вполне… я тебя люблю и хочу обладать тобой!

— Быть с вами мое единственное счастье, ваше величество!

— Сегодня же я позову кардинала и сообщу ему о своем решении, с ее величеством тоже поговорю, — сказал Людовик.

— Я буду молиться за исполнение нашего желания, ваше величество!

Король обнял Олимпию одной рукой за талию и пошел с ней по полутемной аллее, кое-где освещенной ясным светом луны.

Она нежно прижалась к нему. Мысль, что король принадлежит ей, наполняла ее гордостью и блаженством.

Она позволила ему еще раз поцеловать себя, пока они шли к террасе, и проводить до своих комнат.

Нежно простившись с ней и пообещав вскоре дать о себе знать, Людовик сейчас же отправился в ту часть замка, где Мазарини обыкновенно жил во время пребывания короля в Сен-Жермене.

Кардинал, видимо, удивился такому позднему приходу короля.

Он был занят заключением мирного договора с Испанией и, казалось, обрадовался, увидев Людовика.

Кто знал Мазарини, тот заметил бы, что кардинал явно преследовал какую-то цель.

Он с какой-то особенной дипломатической миной, почтительно и радостно улыбаясь, подвел короля к креслу, сам остался стоять у стола, покрытого разными бумагами.

— Так поздно и еще за работой, ваша эминенция, — сказал Людовик, — у вас слабое здоровье, оно может и пострадать от этого.

— Я день и ночь стараюсь для вашего будущего, ваше величество, — ответил Мазарини. — Это единственная цель моей жизни, ради которой я готов пожертвовать всем.

Не надо делать больше, чем нужно, ваша эминенция!

— Это похоже на жестокий упрек, ваше величество, но у меня другое правило. Я всегда говорил, что надо сделать столько, чтобы быть довольным собой… А делать приходится тем больше, чем больше задач ставишь перед собой! Но я не жалуюсь, я один заплачу за это, только в настоящую минуту мне хотелось бы с честью завершить свой труд, ваше величество!

— А!.. Так этим вы и были заняты?

— Да, ваше величество.

— Могу ли я узнать, в чем дело?

— Я составляю важный договор с Испанией, ваше величество.

— И он будет заключен, ваша эминенция?

— Надеюсь, ваше величество, если мои расчеты окажутся верными.

— До сих пор они всегда были точны, ваша эминенция.

— Благодарю вас за похвалу… Но теперь это зависит не от одного меня.

— Как это понимать, ваша эминенция?

— Сейчас успех моего последнего, очень важного плана во многом зависит от вашего величества. Осуществление его поможет укрепить ваш трон и лично для вас будет большой поддержкой.

— Вы совершенно справедливо придаете такую огромную роль этому договору, ваша эминенция, я согласен с вами, чувствуя заранее, что он будет очень много значить для Франции в будущем.

— Я рад слышать это от вас, ваше величество. Мне кажется уже сейчас можно рассчитывать на успех, так как вы благосклонно отнеслись к моим планам.

— Но каким же образом именно я могу способствовать их осуществлению?

— Вы играете здесь главную роль, ваше величество. Без вашего участия договор в том виде, в каком я его задумал, невыполним, — ответил Мазарини.

— Как это понять?.. Вы считаете необходимым путешествие в Мадрид?

— Мои планы идут дальше, ваше величество… Повторяю, без вашего согласия договор нельзя привести в исполнение.

— Но это нужно! Не скрывайте, в чем состоит моя роль?

— В браке вашего величества с инфантой Испанской! Людовик вскочил… этого он никак не ожидал! Мазарини

мягко улыбался успокаивающей улыбкой.

— Мой брак с инфантой, — вскричал Людовик, — ни за что, ваша эминенция!

— Позвольте узнать, ваше величество, почему этот союз так неприятен вам?

— Да, я скажу вам, господин кардинал! Я никогда не женюсь на инфанте, потому что… ну, потому что люблю другую!

Мазарини должен был сделать над собой большое усилие, чтобы не рассмеяться, — это вывело бы из себя молодого короля.

— Потому что любите, — повторил он, — неприятная помеха! Но я утешаюсь надеждой, ваше величество, что вы выбрали такую принцессу, союз с которой может иметь большее значение, чем брак с инфантой. В таком случае мой труд был напрасен, потому что если вы нашли державу, союз с которой может быть для вас важнее союза с Испанией, то я готов беспрекословно согласиться с выбором вашего величества.

Людовик смутился на минуту.

— Я сделал такой выбор, на который потребуется непременно согласие вашей эминенции, — сказал он, — но я надеюсь, что он польстит вам и заставит стать на мою сторону.

— Вы очень заинтересовали меня, ваше величество.

— Я прошу у вашей эминенции руки вашей племянницы Олимпии.

Наступила очередь кардинала испугаться.

— Ваше величество, вы это серьезно говорите?

— Я не привык шутить такими вещами, ваша эминенция.

— Этому не бывать! — вскричал Мазарини таким тоном и так горячо, что король рассердился.

— Как вы смеете! — гордо начал Людовик.

— Простите, ваше величество, я слишком погорячился, я не смогу, я никогда не осмелюсь дать свое согласие на брак моей племянницы с вашим величеством.

— Вы должны объяснить мне, на каком основании вы говорите это!

— Непременно, ваше величество, — ответил Мазарини, снова овладевший собой, — не обижайтесь на мои слова. Я говорю с вами, не как кардинал Мазарини, а как верный министр, не имеющий права ни на минуту терять из виду благополучие государства!

— Вы отделываетесь фразами, ваша эминенция, а я прошу ясных объяснений.

— Извольте, ваше величество. Брак с Олимпией Манчини, которую вы любите, не только возбудит недоверие народа и натолкнет его на мысль, что это дело моих рук и касается моего честолюбия, но и для нас самих впоследствии будет иметь самые дурные результаты. Предложив руку инфанте Марии Терезии Испанской, вы приобретете союзника, заключите договор, который, как вы сами сейчас признали, представляет для вас дело большой важности. Без этого союза мой план пошатнется, без этого брака договор, который так необходим Франции, не будет принят. Судите сами, ваше величество, не обязан ли я подчинить свои семейные интересы вашему благу, даже рискуя заслужить вашу немилость!

— Так придумайте более мягкий договор! Я сумею придать ему большее значение с помощью своих солдат, ваша эминенция.

— Ваше величество, позвольте мне еще сказать. Признаваемая всеми красота моей племянницы Олимпии увлекла ваше молодое сердце, но это проходит, ваше величество, и постепенно появляется более рассудочный взгляд, — это не раскаяние, а скорее, взгляд со стороны.

— Вы неправильно воспринимаете мою любовь к Олимпии, ваша эминенция.

— Я основываюсь на взглядах, которые ваше величество сами выразили сегодня… но ведь из жизненного опыта известно, что любовь с годами проходит! Тогда вам придется раскаяться, что вы не предложили руки инфанте Испанской. От этого позднего раскаяния я и хотел бы уберечь ваше величество и родную мне Олимпию. Предоставьте мне объясниться с племянницей, — вам, я знаю, это будет тяжело… Не сердитесь, что я своими холодными рассуждениями заставляю вас страдать в настоящую минуту… Я должен это сделать, ваше величество! Это мой святой долг по отношению к вам и к вашему государству! Людовик нервно ходил взад и вперед по комнате.

— Почему вы требуете от меня невозможного, — закричал Людовик, — почему я должен приносить в жертву государству все, что мне дорого?

— Все, ваше величество! Склонность к Олимпии Манчини, волнение вашего молодого сердца, вы называете всем? И чем же вам приходится жертвовать? Только браком с Олимпией! Но разве непременно надо обладать тем, что любишь? А мне случалось слышать, что любовь без обладания составляет высочайшее наслаждение души.

— Ну, ваша эминенция, такая любовь присуща только холодным скептикам.

— Ваше величество, позвольте мне лучше объяснить вам мои слова, тогда они, вероятно, не покажутся такими неприятными! Когда человек беспрепятственно достигает своих целей и желаний, когда любовь его находит удовлетворение, он вскоре начинает чувствовать пустоту вокруг себя. Теперь Олимпия для вас идеал, цель ваших стремлений… Сохраните к моей племяннице эти нежные чувства, окружайте ее вниманием, но не возводите в звание своей супруги! Таким образом, брак ваш с инфантой будет не жертвой для вас, а совершенно добровольным поступком, который вы должны сделать для вашего блага и благополучия Франции.

— Если бы вы могли знать, как это будет для меня тяжело, ваша эминенция!

— Очень могу понять, ваше величество, но обещаю, что вы раскаиваться не будете.

Людовик замолчал.

— Так заключать договор, ваше величество? — спросил, помолчав немного, Мазарини.

— Если так надо, ваша эминенция… Первый раз я приношу жертву моему государству, — ответил Людовик.

— Эта жертва принесет вам богатые плоды, ваше величество. Вы молоды, едва вступаете в жизнь, которую я скоро вам покажу! Вы все видите в радужных красках, я же старик и смотрю на жизнь спокойнее. С годами учишься сознавать, что не все наши желания привели бы к нашему счастью, если бы судьба дала им возможность сразу же исполниться. Мы часто браним судьбу, а впоследствии оказывается, что она распорядилась к лучшему для вас. Сохраните вашу королевскую благосклонность к моей племяннице и ко мне, ваше величество, и вы этим многого добьетесь.

— Я готов подчиниться советам вашей опытности, ваша эминенция, хотя мне это очень, очень тяжело сделать.

— Примите мою благодарность за такое решение, ваше величество! Я сейчас сообщу об этом ее величеству! Вместе с тем, попрошу вашего согласия на брак моих племянниц.

— Как? Вы уже выбрали им женихов?

— Гортензия и Олимпия подчинятся моей воле и моему совету, потому что я могу дать им возможность составить блестящие партии.

— Мне интересно знать, какие же, ваша эминенция!

— Руки Олимпии просит принц, ваше величество, и после свадьбы желает только заслужить вашу благосклонность. Другая моя племянница делает менее блестящую партию. Гортензию любит маркиз де ла Мальери и, по-моему, сделает ее счастливой, если вы дадите свое согласие на осуществление моего плана.

— В чем дело, ваша эминенция?

— Я стар, ваше величество, мне недолго осталось жить! Так как маркиз беден, я хочу ему и моей племяннице Гортензии оставить большую часть моего состояния, если вам угодно будет признать мое право на него.

— Непременно, ваша эминенция, только мне кажется, что если одна сестра будет принцессой, то для другой титул маркизы будет слишком незначителен. В знак моей привязанности к вам, в благодарность за вашу преданность и услуги, оказанные государству, я распоряжусь, чтобы маркиз на свадьбе получил титул герцога.

— Я не знаю, как вас благодарить, ваше величество, — ответил Мазарини.

— Могу я надеяться и на ваше согласие относительно моего состояния и капиталов, которые я себе составил?

— Ваше право на них будет узаконено, чтобы после вашей смерти никто не мог посягать на него! Но я хотел бы знать, кому вы отдаете руку Олимпии?

— Принцу Конти.

— Я так и думал… Принц особенно отличал Олимпию на последнем балу.

— Вы даете свое согласие, ваше величество?

— Так как сам не могу обладать прелестной Олимпией, я скорее согласен отдать ее принцу, чем кому-нибудь другому, — ответил король, — только не торопитесь со свадьбой, у меня еще не хватит сил видеть Олимпию женой другого! Прощайте, ваша эминенция!

Людовик поклонился кардиналу и вышел.

Мазарини с торжествующей улыбкой посмотрел ему вслед

Он был блестяще отомщен за все, что ему делали прежде… Король подчинялся его воле, первые вельможи и гранды Франции искали руки его племянниц; а Пиренейский мир — один из самых смелых его проектов, будет заключен!

Он сейчас же отправился к Анне Австрийской, чтобы сообщить ей об одержанной победе и услышать от нее слово благодарности.

Ведь Анна Австрийская всегда была согласна со всеми планами Мазарини! Уже пожилой женщиной, она наслаждалась тихим счастьем, какого никогда в жизни не испытывала.