Онлайн чтение книги Арсен Люпен против Херлока Шолмса Arsène Lupin contre Herlock Sholmès
Глава третья. Херлок Шолмс начинает боевые действия

— Чего изволите?

— Все, что угодно, — отвечал Арсен Люпен, с видом человека, безразличного к еде, — все, что угодно, кроме мяса и спиртного.

Официант с неодобрительным видом отошел.

— Как, еще и вегетарианец! — воскликнул я.

— Более, чем когда-либо, — ответствовал Люпен.

— Из соображений вкуса? Или религиозных? А может быть, привычка?

— Из гигиенических принципов.

— И никогда не нарушаете?

— Бывает… Особенно когда выхожу в свет… чтобы не слишком выделяться.

Мы сидели в ресторанчике у Северного вокзала, куда меня пригласил Арсен Люпен. Он любил время от времени назначить по телефону встречу в каком-нибудь уголке Парижа. И потчевал меня неистощимым остроумием, своей простотой и детской жизнерадостностью. У него всегда был наготове неожиданный анекдот, забавное воспоминание, а то и рассказ об еще не известном мне приключении.

В тот вечер он казался особенно в ударе. Весело болтал и хохотал, что-то рассказывал в своей обычной, легкой и естественной, слегка ироничной манере. Приятно было видеть его таким, и я не удержался и сказал ему об этом.

— Да, да, — обрадованно подтвердил он, — бывают такие дни, когда мир мне кажется прекрасным, жизнь — как будто неисчерпаемое сокровище, которое никогда не кончится. И я живу и все, не считая дни, Бог знает почему.

— Слишком уж что-то легко.

— Сокровище неисчерпаемо, говорю вам! Можно тратить и расходовать, сколько угодно, разбрасывать по свету свои силы и молодость, от этого только освободится место для новых, еще более молодых сил… Правда же, жизнь моя так прекрасна! Стоит только захотеть, не так ли, и завтра можно стать кем угодно, оратором, заводчиком, политиком, наконец… Но нет, клянусь, никогда не соглашусь на это! Я Арсен Люпен, Арсеном Люпеном и останусь. Напрасно вы будете искать в истории личность с судьбой, подобной моей, жизнь более наполненную, более активную… Может быть, Наполеон? Да, но только в конце своего царствования, во время французской кампании, почти раздавленный ополчившейся на него Европой, он перед каждым боем задавал себе вопрос: не окажется ли это сражение последним?

Говорил ли он серьезно? Или просто шутил? Все более возбуждаясь, Люпен продолжил:

— Все дело в ощущении опасности! В постоянном ощущении опасности! Вдыхать ее, как воздух, чувствовать ее вокруг себя, этого тяжело дышащего, рычащего зверя. Он идет по следу, подходит все ближе… и посреди поднявшейся бури оставаться спокойным… не суетиться! Иначе погибнешь… Лишь одно чувство сходно с этим — то, что испытывает гонщик автомобиля. Но гонки продолжаются полдня, тогда как моя гонка длится всю жизнь!

— Ну и лирика! — улыбнулся я. — И вы хотите заставить меня поверить, что нет иной причины подобного подъема?

Он, в свою очередь, засмеялся.

— Сдаюсь, — сказал он, — вы тонкий психолог. Есть и другая причина.

Наполнив свой стакан холодной водой, он залпом опорожнил его и спросил:

— Вы сегодня читали «Тан»?

— Нет, не читал.

— Во второй половине дня Херлок Шолмс пересечет Ла-Манш и будет здесь уже около шести вечера.

— Ах, черт! Зачем?

— Совершить небольшое путешествие за счет Крозонов, Отрека и Жербуа. Они встретили его на Северном вокзале и поехали к Ганимару. А теперь вшестером совещаются.

Никогда еще, несмотря на снедавшее меня безумное любопытство, я не позволял себе расспрашивать Арсена Люпена о его личных делах до того, как он сам об этом заговорит. В этом вопросе я придерживаюсь определенных правил, которые ни за что не хотел бы нарушить. Кроме того, никогда еще его имя не упоминалось официально в связи с голубым бриллиантом. И я не спрашивал. Он продолжал:

— В «Тан» напечатали интервью с милейшим Ганимаром, в котором он утверждает, что некая белокурая дама, моя приятельница, убила барона д'Отрека и пыталась похитить у графини де Крозон то самое кольцо. Ну и конечно, подстрекателем во всех этих делах оказываюсь я.

По моему телу пробежала легкая дрожь. Неужели правда? Мог ли я поверить, что привычка к воровству, образ его жизни, само развитие событий толкнули этого человека на преступление? Я наблюдал за ним. Он казался таким спокойным, глядел открыто.

Я взглянул на его руки, такие тонкие, изящные, ну действительно безобидные руки, руки артиста…

— Ганимару почудилось, — прошептал я.

— Нет, что вы, — возразил Люпен, — Ганимар бывает тонок… и иногда даже умен.

— Умен!

— Конечно. Например, вот это интервью, оно задумано мастерски. Во-первых, объявить о прибытии своего английского соперника, насторожить меня, чтобы я всячески затруднил его работу. Во-вторых, точно указать результаты проведенного им расследования, чтобы Шолмс не смог присвоить чужие лавры. Война по всем правилам.

— Как бы то ни было, перед вами теперь целых два противника. И каких!

— О, один из них не в счет.

— А другой?

— Шолмс? Да, не скрою, он неплох. Но именно поэтому я так и радуюсь, именно поэтому вы видите меня в столь приподнятом настроении. Во-первых, здесь затронут вопрос самолюбия: Люпен оказывается достоин усилий знаменитого англичанина! Кроме того, подумайте, какое удовольствие я получу, сражаясь с самим Херлоком Шолмсом! И наконец, мне придется выложиться полностью, ведь я знаю его, голубчика, ни на шаг не отступит!

— Он силен.

— Очень силен. Среди полицейских, думаю, никогда не было и не будет ему равных. Да только у меня перед ним есть преимущество: он нападает, а я защищаюсь. Моя задача легче. К тому же…

Он чуть заметно улыбнулся, заканчивая фразу:

— К тому же мне известны его методы ведения боя, а он ничего не знает о моих. Вот и припасу ему несколько подарочков, они-то заставят его задуматься…

Постукивая пальцем по столу, он с восторгом заговорил:

— Арсен Люпен против Херлока Шолмса… Франция против Англии. Наконец-то Трафальгар будет отомщен! Ах, несчастный… он и не подозревает, что я ко всему готов… а предупрежденный Люпен…

И вдруг осекся, сотрясаясь в приступе кашля, прикрыв лицо салфеткой, как будто поперхнулся.

— Попала в горло хлебная крошка? — забеспокоился я. — Выпейте воды.

— Нет, не надо, — приглушенно бросил он.

— Тогда… в чем дело?

— Воздуха не хватает.

— Может быть, открыть окно?

— Нет, я выйду, дайте пальто и шляпу, мне надо скорее выйти.

— Но что такое?..

— Те два господина, что сейчас вошли… видите, высокий… постарайтесь идти слева от меня, чтобы он меня не заметил.

— Тот, что усаживается за столик сзади?

— Да… По личным соображениям я не хотел бы… Все объясню на улице.

— Да кто это?

— Херлок Шолмс.

Неимоверным усилием воли, как будто стыдился происшедшего с ним, Люпен отложил салфетку, выпил стакан воды и, уже полностью овладев собой, улыбнулся:

— Забавно, а? Ведь меня нелегко взволновать, но тут… так неожиданно…

— Чего вы боитесь, никто вас не узнает после всех ваших превращений. Мне самому каждый раз, когда мы встречаемся, кажется, будто передо мной новый человек.

— ОН меня узнает, — сказал Арсен Люпен. — Он видел меня лишь только один раз [1]«Арсен Люпен. Джентльмен-взломщик». Глава 9. «Херлок Шолмс опоздал». — Примеч. авт., но я почувствовал, что теперь запомнит на всю жизнь, он смотрел не на внешность, которую легко можно изменить, а в в глубь моего существа. И потом… потом… я совсем не ожидал… Ну и встреча! В этом ресторанчике…

— Так что же, выйдем?

— Нет… нет…

— Что вы собираетесь делать?

— Лучше всего действовать открыто… подойти к нему…

— Не думаете же вы…

— Думаю, как раз об этом думаю… Мало того, что удастся расспросить его, понять, что он знает… Ага, смотрите, у меня такое впечатление, что его взгляд сверлит мой затылок… плечи… он вспоминает… вспомнил…

Люпен задумался. Я заметил хитрую улыбку в уголках губ, затем, повинуясь, как мне показалось, скорее, инстинкту своей импульсивной натуры, чем обстоятельствам, он резко встал и, обернувшись, с улыбкой поклонился:

— Какими судьбами? Надо же, как повезло! Разрешите представить вам одного из моих друзей…

На какую-то секунду англичанин растерялся, потом вдруг инстинктивно вскинулся, готовый наброситься на Арсена Люпена. Тот покачал головой.

— Нехорошо… некрасиво получится… и ничего не даст…

Англичанин, словно прося о помощи, стал озираться по сторонам.

— Тоже не выйдет, — сказал Люпен. — К тому же вы уверены, что сможете со мной справиться? Полноте, давайте сыграем партию по всем правилам.

Такая идея в подобных обстоятельствах как-то не вдохновляла. И все-таки англичанин, по-видимому, счел за лучшее принять участие в игре, поскольку он, привстав, холодно представил:

— Господин Вильсон, мой друг и помощник — господин Арсен Люпен.

Забавно было видеть, как удивился Вильсон. Вытаращенные глаза и широко раскрытый рот как бы делили надвое расплывшееся лицо, похожее на яблоко с лоснящейся, туго натянутой кожей, а вокруг — заросли взъерошенных волос и жесткие, торчащие, как трава, пучки бороды.

— Что это вы так оторопели, Вильсон, дело-то обычное, — усмехнулся издевательски Херлок Шолмс.

Вильсон забормотал:

— Почему вы его не схватите?

— А разве вы не заметили, Вильсон, этот джентльмен встал как раз в двух шагах от двери. Не успею я и пальцем пошевелить, как его и след простынет.

— Ну, разве в этом дело? — заметил Люпен и, обойдя вокруг стола, уселся с другой стороны, так что теперь между дверью и им оказался англичанин. Таким образом, он отдавал себя на милость Шолмса.

Вильсон взглянул на своего друга, как бы спрашивая разрешения оценить по достоинству подобную храбрость. Но тот оставался невозмутимым. А спустя мгновение крикнул:

— Официант!

Тот подбежал.

— Два стакана содовой, пива и виски, — заказал Шолмс.

Итак, перемирие… пока. И вскоре мы уже все четверо спокойно беседовали, сидя за столом.

Херлок Шолмс казался одним из тех людей, которых встречаешь на улицах каждый день. На вид ему было лет пятьдесят, и он ничем не отличался от обычных обывателей, проводящих свои дни за конторками, листая бухгалтерские книги. Шолмс был бы точно таким, как все честные лондонцы, с такими же рыжеватыми бакенбардами, бритым подбородком, тяжеловатой наружностью, если бы не необыкновенно острый, живой и проницательный взгляд.

Ведь недаром он звался Херлок Шолмс, это имя означало для нас некий феномен интуиции, наблюдательности, проницательности и изобретательности. Как будто природа шутки ради объединила два самых необыкновенных типа полицейского, которые когда-либо создавало человеческое воображение: Дюпена Эдгара По и Лекока Габорио и создала по своему вкусу третий, еще более необычный, ну просто нереальный. Когда слышишь о подвигах, принесших ему мировую известность, невольно задаешься вопросом, есть ли он на самом деле, этот Херлок Шолмс, не легендарный ли это персонаж, во плоти и крови сошедший со страниц книги какого-нибудь знаменитого романиста, ну, например, такого, как Конан Дойл.

Сразу же, как только Люпен задал вопрос о том, сколько он собирается здесь пробыть, Шолмс повернул беседу в нужное ему русло.

— Срок моего пребывания здесь зависит от вас, господин Люпен.

— О, — рассмеялся тот, — если бы это зависело от меня, я попросил бы вас сегодня же вечером сесть на пароход.

— Сегодня вечером — еще рановато, но, надеюсь, через восемь — десять дней…

— Вы спешите?

— У меня ведь так много дел: ограбление англокитайского банка, похищение леди Эклестон… А что, господин Люпен, вам кажется, что недели будет недостаточно?

— Вполне достаточно, если вы намерены заниматься двойным делом о голубом бриллианте. К тому же именно такой срок мне и нужен для того, чтобы принять необходимые предосторожности в случае, если в ходе расследования этого двойного дела вы получите серьезные преимущества, могущие угрожать моей безопасности.

— Но, — заметил англичанин, — я как раз и собираюсь получить эти преимущества за восемь — десять дней.

— И, возможно, арестовать меня на одиннадцатый?

— Нет, последний срок — десятый.

Люпен подумал и покачал головой:

— Трудновато… трудновато…

— Трудно, согласен, однако возможно, а значит, так будет наверняка.

— Наверняка, — подтвердил Вильсон, словно это именно он наметил все необходимые шаги, способные привести его друга к ожидаемой развязке.

Херлок Шолмс не удержался от улыбки:

— Вильсон знает, что говорит, он сам был свидетелем…

И пустился в объяснения:

— Конечно, на руках у меня далеко не все козыри, ведь речь идет о событиях, происшедших уже несколько месяцев тому назад. Не хватает данных, признаков, на которых я обычно строю расследование.

— Как, например, комья грязи и сигаретный пепел, — важно изрек Вильсон.

— Однако, даже если не считать чрезвычайно интересных выводов, которые сделал господин Ганимар, в моем распоряжении все газетные статьи на эту тему, все, что подметили журналисты, а значит, и вытекающие отсюда мои собственные суждения о деле.

— Различные версии, появившиеся в результате анализа или гипотетическим путем, — наставительно добавил Вильсон.

— Не будет ли с моей стороны нескромным, — непринужденно, как обычно говорил с Шолмсом, поинтересовался Арсен Люпен, — не будет ли нескромным узнать, каково сложившееся у вас общее впечатление об этом деле?

Как интересно было понаблюдать вместе этих двоих людей. Оба сидели, уперев локти в стол, и спокойно, неторопливо обменивались мнениями, будто обсуждали серьезную проблему или пытались прийти к согласию по спорному вопросу. Они буквально упивались всей ироничностью создавшегося положения, впервые в жизни попав в подобную ситуацию, действовали артистически. Даже Вильсон млел от восторга.

Херлок, неторопливо набив трубку, прикурил и пустился в рассуждения:

— Я считаю, что дело это гораздо менее сложно, чем может показаться на первый взгляд.

— Конечно, оно менее сложно, — вторил верный Вильсон.

— Я сказал «дело», так как убежден, речь идет лишь об одном деле. Смерть барона д'Отрека, вся эта история с кольцом и, конечно, тайна лотерейного билета номер 514, серия 23, — не более чем различные стороны одного и того же дела, которое можно назвать загадкой Белокурой дамы. На мой взгляд, достаточно лишь выявить связь между всеми тремя эпизодами дела, обнаружить какой-нибудь факт, доказывающий, что везде использовались одни и те же методы. Ганимар, чьи суждения я нахожу весьма поверхностными, видит эту связь в способности исчезать, перемещаться в пространстве, оставаясь невидимым. Для него речь идет о чуде. Меня, конечно, подобное объяснение не может удовлетворить. Итак, по-моему, — уточнил Шолмс, — все три происшествия характеризует одна вещь: это ваше явное, хотя и незаметное для окружающих, желание, чтобы действие разворачивалось именно в том месте, которое вы выбрали заранее. Здесь с вашей стороны не только замысел, но необходимость, условие, без которого не удастся добиться успеха.

— Не могли бы вы сказать поподробнее?

— Пожалуйста. В самом начале вашего конфликта с господином Жербуа разве не бросается в глаза, что именно дом мэтра Детинана был избран вами в качестве места, где все обязательно должны были бы встретиться? Вам этот дом показался настолько надежным, что вы даже почти публично назначили там встречу Белокурой даме и мадемуазель Жербуа.

— Дочке учителя, — пояснил Вильсон.

— Теперь перейдем к голубому бриллианту. Пытались ли вы его присвоить, пока он находился у барона д'Отрека? Нет. Затем барон получает в наследство от брата особняк: шесть месяцев спустя появляется Антуанетта Бреа и организуется первая попытка. Однако тогда бриллиант вам не достался. В зале Дрюо устроили его продажу при большом стечении людей. Станет ли продажа свободной? Может ли надеяться на покупку богатый любитель драгоценностей? Нисколько. В тот момент, когда банкир Эршман собирается назвать окончательную цену, какая-то дама приносит ему письмо с угрозами. В результате бриллиант покупает заранее подготовленная, находящаяся под влиянием этой же самой дамы графиня де Крозон. Будет ли он сразу же похищен? Нет, у вас для этого недостаточно средств. Значит, передышка. Графиня обосновывается в своем замке. Вы как раз этого ждали. И кольцо исчезает.

— А потом вновь появляется в зубном порошке консула Блейхена. Странно, не правда ли? — заметил Люпен.

— Помилуйте! — вскричал Шолмс, стукнув по столу кулаком. — Расскажите свои байки кому-нибудь другому! Пусть дураки верят, меня, старого лиса, не проведешь!

— Значит, по-вашему…

— Значит, по-моему…

Шолмс помолчал, будто хотел придать особый вес тому, что скажет. И наконец изрек:

— Бриллиант, который нашли в зубном порошке, фальшивый. А настоящий у вас.

Арсен Люпен не отвечал. Потом, подняв глаза на англичанина, сказал просто:

— А вы хитрец, месье.

— Хитрец! — в восторге поддакнул Вильсон.

— Да, — подтвердил Люпен, — все проясняется, все приобретает свой истинный смысл. Ни один из следователей, ни один из специальных коррреспондентов, буквально набросившихся на это дело, не зашел так далеко в поисках истины. Какая интуиция! Какая логика! Просто чудо!

— А! — отмахнулся англичанин, польщенный признанием его заслуг подобным знатоком. — Стоило лишь поразмышлять.

— Надо еще уметь размышлять! Немногие это умеют! Теперь, когда круг поисков сузился, расчистилось поле деятельности…

— Да, теперь остается лишь выяснить, почему развязка всех трех происшествий случилась на улице Клапейрон, 25, на авеню Анри-Мартен, 134, и в стенах замка Крозон. В этом все дело. Прочее лишь пустяки и детские загадки. А вы как думаете?

— Точно так же.

— В таком случае, господин Люпен, согласитесь, я прав, когда говорю, что через десять дней закончу работу.

— Через десять дней вам будет известна вся правда.

— А вас возьмут под стражу.

— Нет.

— Нет?

— Чтобы арестовать меня, нужно такое невероятное стечение обстоятельств, целый ряд настолько поразительных неудач, что я просто отказываюсь поверить в подобную возможность.

— Что неподвластно обстоятельствам и неудачам, может довершить воля и упорство одного человека, господин Люпен.

— Если только воля и упорство другого человека не возведут на его пути неодолимые преграды, господин Шолмс.

— Неодолимых преград не существует, господин Люпен.

Они обменялись пронизывающим, но в то же время открытым, спокойным и смелым взглядом. Лязгнули скрещенные мечи. Как будто раздался ясный звон.

— В добрый час, — воскликнул Люпен, — наконец-то! Достойный противник, редкая птица, сам Херлок Шолмс! Вот будет потеха!

— А вы не боитесь? — поинтересовался Вильсон.

— Почти боюсь, господин Вильсон, — ответил, поднимаясь, Люпен, — и в доказательство тому поспешу отдать приказ об отходе, а то как бы не оказаться в западне. Значит, десять дней, господин Шолмс?

— Десять. Сегодня воскресенье. Восьмого в среду все будет кончено.

— А я окажусь за решеткой?

— Вне всякого сомнения.

— Вот черт! А я так радовался спокойной жизни. Никаких неприятностей, дела идут на лад, к черту полицию… Так приятно было чувствовать вокруг себя всеобщую симпатию… Придется от всего этого отказаться. Что поделаешь, такова обратная сторона медали… После солнечной погоды — дождь… Прощайте, забавы! Привет!

— Поторопитесь, — посоветовал Вильсон, проявляя заботу о человеке, столь явно восхищавшемся Шолмсом, — не теряйте ни минуты.

— Ни минуты, господин Вильсон, вот только скажу, как я счастлив, что мы встретились. Как я завидую мэтру, у которого такой драгоценный помощник, как вы.

Они любезно распрощались, как противники, не испытывающие друг к другу никакой ненависти, но которым, однако, предназначено судьбой сражаться насмерть. И Люпен, схватив меня под руку, поволок из ресторана.

— Ну, что скажете, дорогой мой? Вот вам обед, все перипетии которого займут достойное место в ваших, посвященных мне, мемуарах.

Он прикрыл дверь ресторана и, сделав несколько шагов по улице, вновь остановился.

— Курить будете?

— Я не курю, да и вы тоже, если не ошибаюсь.

— Да, я тоже.

Прикурив, он помахал спичкой, гася огонь. Но тут же отшвырнул сигарету и побежал через дорогу навстречу двоим, как по сигналу появившимся из темноты. Все трое о чем-то посовещались, стоя на тротуаре, затем Люпен вернулся ко мне.

— Прошу прощения, этот чертов Шолмс задал мне задачу. Но клянусь, Люпен еще себя покажет! Увидит, плут, из какого я теста! До свидания. Замечательный Вильсон был прав, я не должен терять ни минуты.

И он быстро удалился.

Так закончился этот странный вечер, или, вернее, та его часть, в которой я принял участие. Потому что в последующие часы произошло еще много событий, которые мне впоследствии с помощью тех же самых участников обеда счастливо удалось восстановить во всех подробностях.

В тот момент, когда Люпен со мной прощался, Херлок Шолмс вынул свои часы и встал из-за стола.

— Без двадцати девять. В девять мне нужно встретиться на вокзале с графом и графиней де Крозон.

— В дорогу! — вскричал Вильсон, опрокинув один за другим два добрых стакана виски.

Они вышли на улицу.

— Вильсон, не вертите головой, возможно, за нами следят, будем вести себя так, будто нас это не касается. А скажите-ка, Вильсон, как ваше мнение: почему Люпен оказался тоже в ресторане?

Вильсон не колебался:

— Пришел поесть.

— Вильсон, чем дольше мы работаем вместе, тем я все больше убеждаюсь, что вы делаете успехи. Честное слово, удивительное наблюдение!

В темноте Вильсон даже покраснел от удовольствия. Шолмс продолжал:

— Конечно, чтобы поесть, но, вероятно, еще и для того, чтобы проверить, действительно ли я собираюсь в Крозон, как заявил в своем интервью Ганимар. Вот и поеду, пусть успокоится. Но, чтобы выиграть время, не поеду.

— А-а, — ничего не понимая, протянул Вильсон.

— Вы, мой друг, идите по этой улице, наймите экипаж, а лучше два или три. Потом возвращайтесь на вокзал за нашими чемоданами и оттуда галопом к «Елисейскому дворцу».

— А в «Елисейском дворце»?

— Спросите комнату и ляжете там спать. Будете крепко спать и ожидать моих указаний.

Вильсон, чрезвычайно гордый предназначенной ему важной ролью, отправился восвояси. Херлок Шолмс же взял билет и поехал к амьенскому экспрессу — там его уже ждали граф и графиня де Крозон.

Он ограничился лишь приветствием, раскурил вторую трубку и мирно устроился в коридоре.

Поезд тронулся. Минут через десять он подсел к графине и поинтересовался:

— Кольцо с вами, мадам?

— Да.

— Будьте добры, покажите мне его.

Он взял кольцо в руки и стал его рассматривать.

— Так я и думал, искусственно выращенный бриллиант.

— Искусственно выращенный?

— Это новый принцип, алмазную пыль подвергают воздействию огромных температур, происходит слияние, и вот вам готовый камень.

— Как! У меня же настоящий бриллиант!

— Ваш настоящий, но это не ваш.

— А где же мой?

— У Арсена Люпена.

— А этот?

— Этим заменили ваш и подсунули его во флакон господина Блейхена, где он и был обнаружен.

— Значит, это подделка?

— Именно подделка.

В смятении изумленная графиня не могла вымолвить ни слова, а тем временем ее муж недоверчиво разглядывал кольцо, поворачивая его во все стороны. Наконец она пролепетала:

— Как это возможно? Почему бы просто не украсть? И каким образом его все-таки взяли?

— Именно это я и постараюсь прояснить.

— В замке Крозон?

— Нет, сойду в Крейе и вернусь в Париж. Там-то и развернется борьба между Арсеном Люпеном и мной! Место, из которого я буду наносить удары, конечно, не имеет никакого значения, однако лучше пусть Люпен думает, что я уехал.

— И все же…

— Какая вам разница, мадам? Главное ваш бриллиант, не так ли?

— Да.

— Так будьте спокойны. Я только что принял на себя гораздо более трудное обязательство. Слово Херлока Шолмса, скоро к вам вернется настоящий бриллиант.

Поезд замедлил ход. Шолмс опустил в карман фальшивый бриллиант и взялся за дверцу.

— Осторожнее, вы же попадете на встречные пути!

— Если есть хвост, они тогда потеряют мой след. Прощайте!

Зря служащий вокзала пытался его урезонить. Англичанин отправился прямо в кабинет начальника вокзала и спустя пятьдесят минут уже вскочил в поезд, прибывший в Париж еще до полуночи.

Он бегом пробежал по вокзалу, заскочил в буфет, вылетел через другую дверь и прыгнул в фиакр.

— Кучер, улица Клапейрон.

Убедившись, что хвоста нет, он остановил экипаж в начале улицы и приступил к тщательному осмотру дома мэтра Детинана и двух соседних домов. Шагами мерил расстояния и делал пометки в блокноте.

— Кучер, авеню Анри-Мартен.

Отпустив экипаж на углу авеню и улицы Помп, он пошел пешком к дому 134, стал обследовать особняк барона д'Отрека и два дома, между которыми он находился, измерял ширину фасадов, длину палисадников от калитки до входной двери.

Авеню казалась пустынной и очень темной из-за четырех рядов деревьев, среди которых то тут, то там газовые фонари безуспешно боролись с густыми сумерками. От одного из фонарей тянулся бледный луч прямо к особняку, и при свете его Шолмсу удалось различить прикрепленную к решетке табличку «Сдается в наем», чуть поодаль виднелись две заросшие аллеи, огибавшие небольшую лужайку, а за ними темнели широкие пустые окна нежилого дома.

«Верно, — подумал он, — после смерти барона никто особняк так и не снял. Ах, если б можно было войти и хотя бы немного все осмотреть!»

Лишь только родилась эта идея, как он тут же взялся за ее воплощение. Но как приступить к делу? Ограда настолько высока, что любая попытка перелезть через нее была обречена на неуспех. Он вынул из кармана электрический фонарик и универсальный ключ, который всегда носил с собой. К его великому удивлению, оказалось, что одна из створок приоткрыта. Шолмс проскользнул в сад, предусмотрительно оставив калитку открытой. Однако не успев сделать и трех шагов, остановился как вкопанный: в одном из окон второго этажа промелькнула полоска света.

Лучик перекочевал в другую комнату, затем в третью, но невозможно было различить ничего, кроме неясного силуэта, крадущегося вдоль стен. Со второго этажа луч спустился на первый и долго блуждал там из комнаты в комнату.

— Кого это в час ночи носит по дому, где убили барона д'Отрека? — заинтересовался Херлок Шолмс.

Узнать это можно было, лишь самому пробравшись в дом. Он ни минуты не колебался. Однако, пока сыщик проходил к крыльцу по освещенному газовым фонарем месту, из дома его, по-видимому, заметили, так как свет внезапно погас, и больше Херлок Шолмс его не видел.

Он тихонько надавил на входную дверь. Та тоже оказалась не закрыта. Не услышав ни звука, он отважился шагнуть в темноту, нащупал перила и поднялся на второй этаж. И здесь тихо и темно.

Дойдя до лестничной площадки, он прошел дальше, в комнату и подошел к окну, чуть белевшему в темноте ночи. И тогда заметил снаружи человека. Видимо, тот спустился по другой лестнице, вышел через другую дверь и теперь пробирался влево, вдоль кустов, росших у стены, за которой начинался соседний сад.

«Дьявол, — подумал Шолмс, — он может ускользнуть!»

Сбежав вниз по лестнице, англичанин выскочил на крыльцо, чтобы отрезать тому путь к отступлению. Но никого не увидел и лишь спустя несколько секунд смог различить в зарослях какую-то движущуюся тень.

Он задумался. Почему этот тип не попытался сбежать, когда представился такой удобный случай? Может быть, решил остаться понаблюдать за незваным гостем, помешавшим ему выполнить задуманное?

— Во всяком случае, — решил Шолмс, — это не Люпен. Люпен стал бы действовать более ловко. Это кто-то из его банды.

Потянулись долгие минуты. Херлок не двигался, устремив взгляд на наблюдавшего за ним противника. Однако, поскольку и тот не двигался с места, а англичанин был не из тех, кто может долго находиться в бездействии, он, проверив, как работает барабан револьвера и вытащив кинжал, пошел прямо на врага с той холодной отвагой и презрением к опасности, из-за которых его все и боялись.

Раздался сухой щелчок: тот заряжал револьвер. Херлок внезапно кинулся в кусты. Не успел противник оглянуться, как англичанин насел на него. Последовала яростная, отчаянная борьба, и Херлок понял, что тот пытается достать нож. Но Шолмс, подогреваемый надеждой на близкую победу, одержимый безумным желанием с первого же часа захватить одного из сообщников Арсена Люпена, почувствовал в себе необыкновенную силу. Он опрокинул противника, надавил на него всем своим весом и, впившись пальцами, как ястреб когтями, в горло несчастного, другой, свободной рукой нащупал фонарик, нажал на кнопку и осветил лицо своего пленника.

— Вильсон!! — ошарашенно завопил он в тот же миг.

— Херлок Шолмс! — сдавленно, глухо простонал тот.

Долго просидели они бок о бок, не говоря ни слова, опустошенные, подавленные случившимся. Тишину прорезал автомобильный рожок. От легкого ветерка зашевелились на деревьях листья. А Шолмс все сидел неподвижно, продолжая сжимать пятерней горло Вильсона, чей стон становился все слабее.

Но вдруг Херлок, охваченный гневом, разжал хватку и, вцепившись другу в плечи, стал его судорожно трясти.

— Что вы тут делаете? Отвечайте… Что? Разве я велел вам лезть в кусты и шпионить за мной?

— Шпионить за вами, — промямлил Вильсон, — да я и не знал, что это вы.

— Так в чем дело? Что вам тут надо? Вы должны были лечь спать!

— Я и лег.

— Надо было уснуть!

— Я и уснул.

— Не надо было просыпаться!

— А ваше письмо?

— Мое письмо?

— Да, посыльный принес от вас в гостиницу письмо.

— От меня? Вы что, с ума сошли?

— Клянусь.

— Где это письмо?

Друг протянул ему листок бумаги. При свете фонаря Шолмс с удивлением прочел:

— Я как раз замерял комнаты, — добавил Вильсон, — когда заметил в саду тень. И сразу подумал…

— Подумал: надо бы схватить эту тень… Прекрасная мысль… Только, видите ли, — заметил Шолмс, помогая товарищу подняться и увлекая его за собой, — в другой раз, Вильсон, если получите от меня письмо, сначала убедитесь, что почерк не подделали.

— Значит, — сказал Вильсон, начиная понимать, в чем дело, — это письмо не от вас?

— Увы, нет!

— А от кого же?

— От Арсена Люпена.

— Зачем же он его написал?

— Вот об этом-то я ничего не знаю, и именно это меня тревожит. Почему, черт возьми, он взял на себя труд побеспокоить вас? Если бы еще речь шла обо мне, тогда можно было бы понять, но тут дело касается всего-навсего вас. Не пойму, какой ему смысл.

— Лучше скорее вернуться в отель.

— Я тоже так думаю, Вильсон.

Они подошли к ограде. Вильсон шагал впереди, он взялся за калитку и потянул на себя.

— Что такое, это вы закрыли?

— Конечно, нет, я оставил ее приоткрытой.

— Но ведь…

Шолмс сам дернул калитку, потом в тревоге нагнулся к замку. И выругался:

— Разрази меня гром! Она закрыта! Закрыта на ключ!

Он стал со всей силы дергать калитку, но, осознав всю бесполезность своих усилий, вскоре в отчаянии отступился и, задыхаясь, проговорил:

— Теперь мне все понятно, это он! Он догадался, что я сойду в Крейе, и приготовил здесь хорошенькую западню на случай, если я решу сегодня же начать расследование. К тому же был настолько любезен, что отправил ко мне товарища — пленника. И все это для того, чтобы я потерял день, а заодно и сообразил, что лучше бы не совать нос в чужие дела.

— Значит, мы — его пленники?

— Правильно подметили. Херлок Шолмс и Вильсон — пленники Арсена Люпена. Чудесное начало… Нет, невозможно, нельзя с этим смириться…

На плечо его вдруг опустилась рука Вильсона.

— Там, наверху, посмотрите… наверху свет…

И правда, одно из окон второго этажа было освещено.

Оба одновременно бросились вверх каждый по своей лестнице и в одно и то же время оказались на пороге освещенной комнаты. В самом центре стояла свеча. Рядом с ней — корзинка, а оттуда торчало горлышко бутылки, куриные ножки и хлеб.

— Отлично, — расхохотался Шолмс, — нам предлагают поужинать. Какой-то двор чудес! Настоящая феерия! Ну же, Вильсон, что вы стоите с похоронным видом. Все это весьма забавно.

— Вы уверены, что это забавно? — мрачно вопросил Вильсон.

— Еще как уверен, — вскричал Шолмс, слишком громко, неестественно захохотав, — никогда не видел ничего смешнее. Ну и комедия. Настоящий мастер иронии, ваш Арсен Люпен! Водит вас за нос, но как тонко! Ни на что на свете не променяю его пиршество! Вильсон, старый друг, вы меня огорчаете. Неужели я в вас ошибался, неужели недостанет у вас душевного благородства, помогающего переносить невзгоды? На что вы жалуетесь? В этот час вы вполне могли бы валяться с моим кинжалом в горле… а я — с вашим… ведь вы все время лезли за ножом, дрянной друг.

Так, юмором и шутками ему удалось оживить немного беднягу Вильсона и заставить его проглотить куриную ножку, запив ее стаканом вина. Но когда догорела свеча и пришлось укладываться спать прямо на полу, где подушкой служила стена, неприятная, унизительная сторона приключения возникла перед ними вновь. И, загрустив, оба наконец уснули.

Утром Вильсон проснулся от пронизывающего холода. Все тело онемело. Вдруг внимание его привлек какой-то шум: оказалось, это Херлок Шолмс, стоя на коленях и согнувшись в три погибели, разглядывал в лупу пылинки и изучал чуть заметные следы мела на полу, какие-то цифры, которые он немедленно заносил в свой блокнот.

В сопровождении Вильсона, чрезвычайно заинтересовавшегося этой работой, он обследовал каждую комнату, везде находя меловые записи. На дубовых панелях были нарисованы два круга, на лепном украшении стояла стрелка, а на всех четырех лестничных пролетах были написаны числа.

После часа работы Вильсон поинтересовался:

— Не правда ли, все точно?

— Точно? Понятия не имею, — отвечал повеселевший от новых открытий Херлок Шолмс, — во всяком случае, эти числа что-то обозначают.

— Что-то вполне определенное, — сказал вдруг Вильсон, — здесь обозначено точное количество паркетин.

— Ах, так?

— Да. Круги показывают, что панели эти, как вы сами можете убедиться, съемные, а стрелка указывает направление, в котором они движутся.

Херлок Шолмс как зачарованный глядел на него.

— Что вы говорите! Мой дорогой друг, каким образом вы об этом узнали? Вы стали так проницательны, что мне даже совестно.

— О, нет ничего проще, — ответил Вильсон, надувшись от удовольствия, — я сам вчера по вашему указанию оставил здесь эти знаки… вернее, по указанию Люпена, поскольку ваше письмо на самом деле было от него.

Наверное, в эту минуту Вильсон подвергался гораздо более страшной опасности, чем тогда, во время сражения с Шолмсом в кустах. У Херлока появилось вдруг огромное желание наброситься на него и удавить. Однако, сдержавшись, он скривился в гримасе, весьма отдаленно напоминавшей улыбку, и произнес:

— Отлично, отлично, прекрасная работа, все это нам очень поможет. Обратили ли вы свой замечательный аналитический ум и наблюдательность на что-нибудь еще? Интересно было бы узнать о результатах.

— Нет, я как раз на этом остановился.

— Жаль! Многообещающее начало. Однако, если дело обстоит таким образом, нам остается лишь только ретироваться.

— Ретироваться? Но как?

— Как поступают, уходя, все честные люди: через дверь.

— Она закрыта.

— Ее откроют.

— Кто?

— Будьте добры кликнуть вон тех двоих полицейских с авеню.

— Но…

— Но что?

— Ведь это так унизительно… Что скажут люди, когда узнают, что вы, Херлок Шолмс, и я, Вильсон, оказались пленниками Арсена Люпена?

— Ничего не поделаешь, мой дорогой, все будут помирать со смеху, — сухо, скривившись, ответил Шолмс. — Однако не можем же мы оставаться жить в этом доме.

— И вы не хотите ничего предпринять?

— Ничего.

— А ведь тот, кто принес сюда корзинку с припасами, даже не появлялся в саду. Значит, имеется другой выход. Давайте поищем его, и не нужно будет обращаться за помощью к полицейским.

— Чрезвычайно разумное предложение. Только вы забываете, что этот второй выход безуспешно вот уже полгода разыскивает вся парижская полиция, да и я сам, пока вы спали, облазил весь особняк сверху донизу. Ах, милый Вильсон, Арсен Люпен — совсем непривычная для нас дичь. Не оставляет никаких следов…

К одиннадцати часам Херлока Шолмса и Вильсона наконец освободили и отправили в ближайший полицейский участок, где комиссар, сурово допросив обоих, сказал на прощание довольно-таки обидные слова:

— Мне очень жаль, господа, что с вами так все получилось. Как бы у вас не сложилось неблагоприятного мнения о гостеприимстве французов. Боже, какую ночь вам пришлось провести! Решительно, этому Люпену не хватает обходительности.

Экипаж привез их к «Елисейскому дворцу». Вильсон попросил у портье ключ от номера.

Поискав, тот удивленно ответил:

— Но, месье, вы же съехали утром.

— Я? Как это так?

— Ваш друг передал нам письмо от вас.

— Какой еще друг?

— Тот господин, что принес ваше письмо… Смотрите, здесь как раз вложена ваша карточка. Прошу…

Вильсон взял письмо в руки. Действительно, это была его карточка и его почерк.

— Господи, боже мой, — прошептал он, — еще один гадкий трюк.

И, встревожившись, спросил:

— А багаж?

— Ваш друг забрал и чемоданы.

— И… вы ему их отдали?

— Конечно, ведь в письме вы как раз об этом и просили.

— Правда, правда…

Они молча побрели наугад по Елисейским полям. Приятное осеннее солнце освещало проспект. Стояла теплая погода, веял легкий ветерок.

На Рон-Пуан Херлок остановился раскурить трубку, затем пошел дальше. Вильсон не выдержал:

— Не понимаю вас, Шолмс, откуда такое спокойствие? Над вами потешаются, играют, как кошка с мышкой… А вы не можете ни слова сказать в ответ!

Шолмс остановился и сказал:

— Вильсон, я все думаю о вашей визитной карточке.

— А что?

— А то, что вы только представьте себе, этот человек, готовясь к войне с нами, заранее запасся образцами моего и вашего почерков, а в бумажнике его лежит наготове ваша визитная карточка. Подумайте, какие меры предосторожности, какая прозорливость и воля, какие методы и какая организация!

— То есть…

— То есть, Вильсон, для того, чтобы сражаться с так хорошо подготовленным, столь прекрасно вооруженным врагом, чтобы его победить, нужно… нужно быть мною. И еще, видите ли, Вильсон, ничто никогда не получается с первого раза.

В шесть часов в вечернем выпуске «Эко де Франс» появилась такая заметка:

— Ба! — заявил Херлок Шолмс, комкая газету, — какое ребячество! Единственный мой упрек Арсену Люпену — он слишком увлекается детскими выходками. Восторг толпы для него все! Ну просто какой-то уличный мальчишка!

— Значит, Херлок, будете продолжать сохранять спокойствие?

— Спокойствие, всегда спокойствие, — ответил Шолмс тоном, в котором так и клокотала страшная ярость. — К чему раздражаться? Ведь я уверен, ЧТО ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО БУДЕТ ЗА МНОЙ!