Онлайн чтение книги Возвращение Айши Ayesha: The Return of She
Глава IX. При дворе Калуна

С тяжелым сердцем, в страхе и негодовании продолжали мы наше плавание. Не удивительно, что Хания ненавидит этого безумного деспота. Но эта женщина любит Лео, а ее муж дико ревнует, и мы только что видели, как он мстит тем, кто имеет несчастье возбудить его ревность. Приятная перспектива для нас всех! Однако наглядный урок, который мы получили, наблюдая за страшной расправой, впоследствии нам пригодился.

Достигнув оконечности острова, где река раздваивалась, мы высадились. На пристани нас ожидал отряд воинов под командованием начальника придворной стражи. Сопровождаемые ими, мы прошли через ворота в высокой крепостной стене, которая окружала город, и стали подниматься по узкой, вымощенной булыжником улице, между двумя рядами типичных центрально-азиатских домов, не очень больших и, насколько мы могли судить при лунном свете, без особых архитектурных притязаний.

Нашего прибытия, очевидно, ждали с большим любопытством; по всей улице стояли группы людей; наблюдали за нами и в окна и с крыш. Длинная улица заканчивалась базарной площадью; мы перешли через эту площадь вместе со следовавшей за нами толпой зевак, которые отпускали по нашему адресу какие-то непонятные замечания, и приблизилась к воротам во внутренней городской стене. Нас окликнули часовые, по слову Симбри они открыли ворота, и мы оказались среди садов. Дорога – или подъездная дорожка – привела нас к большому каменному дому или дворцу с высокими башнями, построенному беспорядочно, но прочно; тяжелое, убогое подражание египетскому стилю.

Мы прошли во внутренний двор, окруженный одной сплошной верандой, откуда короткие коридорчики вели в разные комнаты. Начальник стражи показал нам наши апартаменты, состоящие из гостиной и двух спален, отделанных панелями, обставленных с варварской роскошью и хорошо освещенных масляными плошками.

Здесь Симбри оставил нас, сказав, что начальник стражи будет ждать снаружи и, как только мы будем готовы, препроводит нас в трапезную. Мы с Лео разошлись по своим спальням, где нас встретили слуги и рабы, предупредительные и услужливые. Они поменяли нашу обувь на более легкую, сняли с нас тяжелые дорожные одежды и надели на нас что-то вроде европейских сюртуков, но из белой ткани и отороченных горностаевым мехом.

Облачив нас во все это, они показали поклонами, что наш туалет закончен, и отвели нас в большую прихожую, где нас ждал начальник стражи. Пройдя через несколько комнат, просторных и, очевидно, никем не занятых, мы очутились в большой зале, озаренной множеством светильников; ночи были все еще холодные, и воздух здесь подогревался торфяными печами. Потолок залы был плоский и опирался на толстые каменные колонны с резными капителями; стены были увешаны гобеленами, что создавало впечатление приятного уюта.

В самом начале залы, на помосте, стоял длинный узкий стол, застланный скатертью и уставленный серебряными блюдами и кубками. Здесь мы ждали, пока откуда-то из-за занавесок не появились распорядители с жезлами в руках, за неимением лучшего слова назову их дворецкими. За ними вышел человек, который бил в серебряный гонг, а затем около дюжины придворных, все, как и мы, в белых сюртуках, и примерно столько же дам, среди них немало молодых и красивых, по большей части белокожих, с точеными, чертами лица, хотя попадались среди них и желтокожие. Мы обменялись приветственными поклонами.

Последовала недолгая тишина, пока мы изучали друг друга взглядами, затем зазвучала труба, и, предшествуемые лакеями в желтых ливреях, из-за штор появились Хан и Хания Калуна. Впереди них шел Симбри, позади следовало много придворных.

Глядя сейчас на Хана в его праздничном белом наряде, трудно было даже вообразить, что это тот самый безумный зверь, который совсем недавно подстрекал своих адских псов, чтобы они разорвали на куски и пожрали всадника и беспомощную лошадь. Перед нами был крупный, неуклюжий человек, крепко сложенный и отнюдь не безобразный, но с бегающими глазами, туповатый на вид и, судя по всему, неспособный на утонченные чувства.

Вряд ли есть необходимость описывать Ханию. Выглядела она точно так же, как в доме над воротами, только вид у нее был еще более утомленный, да и выражение глаз сильно встревоженное: чувствовалось, что события предыдущей ночи не прошли для нее бесследно. Увидев нас, она слегка покраснела, показала жестом, чтобы мы подошли, и сказала мужу:

– Мой господин, вот те самые чужестранцы, о которых я вам говорила.

Его тусклые глаза остановились сперва на мне; моя наружность, видимо, его позабавила, потому что он грубо рассмеялся и сказал на варварском греческом языке с примесью слов из местного наречия:

– Какой смешной старый козел!.. Я никогда еще тебя не видел?

– Нет, великий Хан, – ответил я. – Но я видел ночью, как ты охотился. Удачная была охота?

Он как-то весь встрепенулся и сказал, потирая руки:

– Отменная. Наездник он был неплохой, но в конце концов мои собачки поймали его и… гам! – Он щелкнул своими мощными челюстями.

– Прекрати этот грубый разговор, – с яростью перебила его жена, и, отпрянув от нее, он натолкнулся на Лео, который ждал, когда его представят.

Увидев этого большого, с золотой бородой человека, Хан ошарашенно уставился на него, потом сказал:

– Не тот ли ты самый друг Хании, которого она ездила встречать к воротам? Тогда я не мог понять, почему она так хлопочет, теперь понимаю. Берегись – или я затравлю и тебя!

Лео, взбешенный, хотел что-то ответить, но я положил ладонь на его руку и сказал по-английски:

– Не отвечай. Ведь он безумец.

– Не знаю, безумец ли он, но что негодяй – это точно, – пробурчал Лео. – И если он попробует напустить своих проклятых псов на меня, я сверну ему шею.

Хания пригласила Лео сесть рядом с ней, а меня – по другую руку, между собой и ее дядей, Хранителем, тогда как Хан сел на стул чуть поодаль и позвал двух самых хорошеньких дам составить ему компанию.

Так нас представили ко двору Калуна. Что до самой трапезы, то она была очень обильна, хотя и не слишком изысканна, и состояла по большей части из рыбы, баранины и сластей – все это подавалось на больших серебряных блюдах. Было много забористого вина, что-то вроде пшеничной водки, и почти все пили чересчур много. Задав мне несколько вопросов о нашем плавании, Хания повернулась к Лео и разговаривала с ним весь вечер, тогда как я посвящал все свое время старому Шаману Симбри.

Вот вкратце то, что мне удалось выяснить от него тогда и впоследствии.

Торговля как таковая незнакома обитателям Калуна по той причине, что всякое сообщение с югом прервано в течение многих веков; все мосты через пропасть постепенно сгнили и обрушились. Страна очень велика и плотно населена, со всех сторон, кроме севера, где возвышается Огненная Гора, ее окружают непроходимые горы. На склонах Горы и в прилегающих к пустыне местах живут свирепые горные племена, которые убивают всех пришельцев. Хотя в стране в некоторых количествах добываются простые и драгоценные металлы, изготавливаются различные орудия и украшения, ни горцы, ни жители Равнины не знают, что такое деньги, все сделки основываются на натуральном обмене, и даже налог взимается натурой.

Среди десятков тысяч исконных жителей Калуна правящий класс составляет лишь небольшую прослойку людей, которые считаются и, возможно на самом деле, являются потомками завоевателей, вторгшихся во времена Александра. Однако их кровь в значительной мере перемешались с кровью древних жителей Калуна, которые, судя по их внешности и желтой коже их потомков, принадлежат к какому-то ответвлению великой монгольской расы. Правление огромной страной, довольно мягкое, хотя и весьма деспотичного характера, осуществляется Ханом или Ханией, в зависимости от того, кто является первым потомком.

Религии здесь две: одна – поклонников Духа Огненной Горы, другая – правителей, – эти верят в магию, гадания и привидения. Но и это слабое, если можно так сказать, подобие религии умирает, как и ее последователи, из поколения в поколение число белых правителей сокращается, они растворяются в общей массе народа.

Однако их не свергают. Я спросил Симбри почему, ведь их всего горсточка, но он только вздернул плечами и ответил, что местные жители лишены честолюбия. К тому же наша хозяйка Хания – последняя из прямой линии правителей, у ее мужа, двоюродного брата, меньше царской крови в жилах, поэтому народ привязан больше всего к ней.

Как это часто бывает со смелыми красивыми женщинами, она пользуется особой популярностью, тем более что справедлива и очень щедра по отношению к беднякам. А бедняков много, потому что страна перенаселена, чем и объясняется необыкновенно тщательная обработка земли. Помимо всего прочего, они верят, что она достаточно умна и смела, чтобы защитить их от постоянных нападений горных племен, разоряющих их поля и похищающих стада. Единственная причина их недовольства – что у нее нет детей, которые могли бы стать правителями, и в случае ее смерти, как уже было после кончины ее отца, разгорится борьба за престол.

– Да, – многозначительно добавил Симбри, краешком глаза поглядывая на Лео, – люди открыто выражают надежду на смерть притесняющего их Хана, которого они ненавидят; в этом случае Хания, пока она еще молода, могла бы взять себе другого мужа. Хотя он и безумен, Хан это знает, потому-то он так ревнует ее ко всем, кто смеет на нее смотреть; да и вы сами сегодня видели, как он расправляется с ними. Рассен считает, что, если кому-нибудь удастся добиться ее милости, он обречен на смерть.

– Может быть, он сильно привязан к жене? – предположил я шепотом.

– Может быть, – ответил Симбри, – но она не любит его и никого другого из них. – И он обвел взглядом трапезную.

Сидевшие за столом мужчины и впрямь не отличались привлекательностью, почти все они захмелели, и даже женщины были не слишком трезвы. Особенно неприятно было смотреть на самого Хана: откинувшись на спинку стула, он что-то зычно выкрикивал о своей охоте. Одна из хорошеньких подруг обнимала его рукой за шею, другая подносила вино в золотом кубке; он уже успел забрызгать свою белую одежду.

Как раз в эту минуту Атене оглянулась, увидела его, и на ее прекрасном лице появилось выражение ненависти и презрения.

– Посмотри, – сказала она Лео, – посмотри на спутника моей жизни и узнай, что это такое – быть Ханией Калуна.

– Почему бы тебе не очистить двор? – спросил он.

– Потому что тогда, господин, двора не останется. Свинья любит грязь, а эти мужчины и женщины, живущие трудом простого народа, любят вино и убогую роскошь. Ну что ж, конец близок, такая жизнь убивает их, у них мало детей, дети слабые и болезненные, ибо их древняя кровь разжижилась, все больше застаивается. Но вы устали, пора отдыхать. Завтра мы поедем все вместе. – И, позвав начальника стражи, она приказала ему отвести нас в наши спальни.

Мы вместе с Симбри поднялись, поклонились ей и направились к двери. Она стояла, глядя нам вслед, величественная, трагическая фигура среди этого всеобщего беспутства. Хан поднялся тоже, он был достаточно хитер, чтобы догадаться о происходящем.

– Вам не нравится наше веселье? – крикнул он. – А почему бы нам не веселиться, если мы даже не знаем, долго ли нам осталось жить? Ты, Желтая Борода, не позволяй Атене глядеть на тебя такими глазами. Говорю тебе, она моя жена, и, если ты будешь ее поощрять, мне придется натравить на тебя своих псов.

При этой пьяной выходке придворные громко загоготали; Симбри схватил Лео за руку и быстро вывел из трапезной.

– Друг, – сказал Лео, – этот ваш Хан угрожает мне смертью.

– Не бойся, мой господин, – ответил Хранитель, – пока тебе не угрожает Хания, твоя жизнь в безопасности. Истинная повелительница этой страны – она, а я здесь второй по старшинству.

– Тогда прошу тебя, – сказал Лео, – сделай так, чтобы я был подальше от этого пропойцы; имей в виду: если на меня нападут, я буду защищаться.

– Кто осудит тебя за это? – ответил Симбри с одной из своих медленных, таинственных улыбок.

Расставшись с Симбри, мы составили обе наши кровати в одну спальню, и сразу же крепко уснули, ибо очень устали; проснулись мы уже утром от лая этих отвратительных псов-палачей: псарня была рядом и в это время их как раз кормили.

В городе Калун нам было суждено провести три мучительно долгих месяца; это было едва ли не самое неприятное время в нашей жизни. По сравнению с пребыванием здесь наши бесконечные скитания по снегам и пескам Центральной Азии были просто увеселительными прогулками, а наша жизнь в монастыре за горами – райским блаженством. Подробно описывать это время – и нудно и бесполезно; поэтому я расскажу лишь о наиболее важных событиях.

На другое утро после нашего прибытия Хания Атене прислала двух прекрасных белых скакунов чистой древней породы. Сначала она показала нам псарню, где держали псов-палачей: конуры, большие мощеные дворы, обнесенные решетчатыми оградами, с запираемыми на замок калитками. Никогда еще не видел я таких огромных яростных собак; по сравнению с ними тибетские мастифы – просто болонки. Они были черно-рыжие, гладкошерстные и с мордами ищеек и, едва завидев нас, начинали бросаться на железные прутья с тем же неистовством, с каким штормовые волны накатывают на скалы.

Выращивали и натаскивали их потомственные псари. Псы охотно повиновались им и Хану, но не подпускали к себе ни одного незнакомого человека. Они действительно были палачами, им отдавали на растерзание убийц и других преступников, с ними Хан охотился на всех, кто имел несчастье навлечь на себя его немилость. Использовались они и для менее жестокой цели – охоты на антилоп и козлов, которые сохранились в лесах и тростниковых болотах. Понятно, что они наводили ужас на всю страну, каждый мог стать их добычей. «Проваливай к псам!» – выражение не слишком приятное, но в Калуне оно имело особенное, зловещее значение.

После того как мы – не без недоброго предчувствия – осмотрели псарню, мы проехали по городским стенам, настолько широким, что горожане пользовались ими для вечерних прогулок. Однако с них не было видно ничего, кроме реки и Равнины; более того, несмотря на всю их ширину и высоту, при езде приходилось соблюдать осторожность, потому что местами они были разрушены – наглядное свидетельство неспособности правящего класса поддержать необходимый порядок.

Сам город не представлял особого интереса, потому что здесь жила преимущественно придворная челядь. Поэтому мы с радостью пересекли высокий мост, где в последующие времена мне было суждено увидеть одно из самых необыкновенных зрелищ, какие доводилось видеть смертным, и сразу же оказались в сельской местности. Здесь все было другим, ибо мы были среди селян, потомков старинных обитателей страны, которые жили плодами своего труда. Удивительная система орошения позволяла использовать каждый клочок земли. Для полива применялись водяные колеса, приводимые в движение мулами, а кое-где женщины носили воду в ведрах, на коромыслах.

Лео спросил Ханию, что бывает в неурожайные годы. Она мрачно ответила, что начинается голод, уносящий тысячи человеческих жизней, и за голодом следует мор. Если бы не этот периодический голод, добавила она, люди давно бы перебили друг друга, как злые крысы, ибо страна отрезана от внешнего мира и, как она ни велика, не смогла бы прокормить их всех.

– А какие виды на урожай в этом году? – спросил я.

– Не очень хорошие, – ответила она, – паводок был не очень большой, и прошло мало дождей. Свет, который горел вчера ночью над Огненной Горой, считается недобрым предзнаменованием: Дух Горы разгневан и может наслать засуху. Будем надеяться, что они не возложат всю вину на чужеземцев, не скажут, что те принесли им несчастье.

– В таком случае, – со смешком сказал Лео, – нам придется бежать и укрыться на Горе.

– Вы хотите найти убежище в смерти? – хмуро спросила она. – Можете не сомневаться, мои гости: пока я жива, я не разрешу вам пересечь реку, отделяющую Гору от Равнины.

– Почему, Хания?

– Потому что, мой господин Лео, – ведь тебя зовут Лео? – такова моя воля, а моя воля здесь закон. Поехали домой.

В ту ночь мы ужинали не в большой зале, а в комнате рядом с нашими спальнями. Мы были не одни: трапезу разделяли с нами Хания и неразлучный с ней Шаман. В ответ на наше удивленное приветствие Хания коротко сказала, что стол накрыли здесь по ее распоряжению: она не желает, чтобы мы подвергались оскорблениям. Она добавила, что начался праздник, который будет длиться неделю, и она также не желает, чтобы мы видели низменные обычаи здешних людей.

Этот вечер, как и многие последующие, – мы больше ни разу не ужинали в большой зале, – мы провели достаточно приятно, ибо, по просьбе Хании, Лео рассказывал ей о родной Англии, о странах, где он побывал, их народах и обычаях. Я рассказывал историю Александра Великого, один из чьих военачальников – Рассен, ее отдаленный предок, завоевал страну Калун, и о родине Рассена – Египте; это продолжалось до полуночи; Атене жадно слушала, ни на миг не сводя глаз с Лео.

Много подобных вечеров провели мы во дворце, где фактически были пленниками. Но коротать дни было мучительно трудно. Если мы выходили из своих комнат, нас тут же окружали придворные и их челядинцы и засыпали нас вопросами, ибо, как все люди ленивые и праздные, они были очень любопытны.

Под тем или иным предлогом с нами заговаривали женщины, среди которых было немало хорошеньких, они так и льнули к Лео: широкогрудый, золотоволосый незнакомец, столь непохожий на их тонких, хрупкого сложения мужчин, явно пришелся им по вкусу. Через своих слуг или воинов они присылали букеты цветов и послания, назначая Лео встречи, на которые он, разумеется, не ходил.

Оставались только конные прогулки с Ханией, но и они через три – четыре раза прекратились, так как ревнивый Хан пригрозил, что натравит на нас своих псов, если мы еще раз выедем все вместе. Поэтому если мы и выезжали, то только одни, без Хании, в сопровождении большого отряда воинов, чтобы мы не смогли бежать, а очень часто и целой толпы селян, которые с мольбами и угрозами требовали, чтобы мы вернули якобы похищенный нами дождь. Ибо наступила уже сильная засуха.

В конце концов у нас осталось одно-единственное спасение: притворяться, будто мы ходим ловить рыбу, хотя река была такая мелкая и прозрачная, что мы не могли поймать ни одной рыбешки и только наблюдали за Огненной Горой, которая маячила вдалеке, таинственная и недостижимая, тщетно ломая голову, как нам бежать туда или, по крайней мере, снестись с верховной жрицей: за все это время мы не узнали о ней ничего нового.

Два чувства раздирали наши души. Желание продолжать поиски и обрести наконец заветную награду, которая, по нашему убеждению, ждала нас на снежной вершине, лишь бы как-нибудь туда добраться; и предчувствие неминуемого столкновения с Ханией Атене. После той ночи в доме над воротами она больше не домогалась любви Лео, да это было бы и трудно сделать, так как я не оставлял его одного ни на час. Ни одна дуэнья не присматривала за испанской принцессой более бдительно, чем я за Лео.

Но я хорошо видел, что ее страсть не угасает, напротив, с каждым днем разгорается все сильнее, как огонь в сердце вулкана, и вот-вот начнется губительное извержение. Знаки надвигающейся беды можно было прочесть в ее словах, жестах и полных трагизма глазах.