Онлайн чтение книги Барчестерские башни
ГЛАВА LII. Новый настоятель вступает во владение своей резиденцией, а новый смотритель — богадельней

Мистер Хардинг и архидьякон прибыли в Оксфорд и там с помощью хитроумных рассуждений понудили декана колледжа Лазаря также задать себе знаменательный вопрос: “А почему бы мистеру Эйрбину не стать настоятелем Барчестерского собора?” Разумеется, доктор Гвинн сначала, в свою очередь, попытался доказать мистеру Хардингу, что он, мистер Хардинг, глуп, нелепо щепетилен, упрям и слабодушен — и также потерпел неудачу. Уж если мистер Хардинг не уступил доктору Грантли, то уговоры доктора Гвинна не могли не оказаться бессильными, особенно после того, как возник восхитительный план сделать настоятелем мистера Эйрбина. Когда декан убедился, что его красноречие пропадает втуне, и услышал, что мистер Эйрбин должен стать зятем мистера Хардинга, то и он признался, что будет рад, если его старый друг и протеже, профессор его колледжа, займет эту почетную должность.

— К тому же, декан,— заметил архидьякон проникновенно,— тогда мистер Слоуп уж никак не сможет занять ее.

— Ну, у него всегда было не больше шансов, чем у капеллана нашего колледжа! Это мне известно совершенно точно.

Миссис Грантли не ошиблась: именно доктор Гвинн напомнил в высших сферах о том, что правительство в долгу перед мистером Хардингом, и теперь он согласился пустить в ход свое влияние для того, чтобы вместо мистера Хардинга был назван мистер Эйрбин. Они поехали в Лондон все трое и пробыли там неделю к большому неудовольствию миссис Грантли, а может быть, и миссис Гвинн. Министр еще не вернулся в столицу из одного места, а его личный секретарь — из другого. Чиновники же, столицы не покидавшие, ничего не могли предпринять в подобном вопросе, и все было запутано и неясно. Оба доктора, казалось, трудились, не покладая рук. Они хлопотали там, они хлопотали тут и по вечерам жаловались у себя в клубе, что изнемогают от усталости. Но мистеру Хардингу заняться было нечем. Раза два он робко высказывал предположение, что ему следует вернуться в Барчестер, но получил суровый отказ и вынужден был коротать время в Вестминстерском аббатстве.

В конце концов министр изъявил свою волю. Доктор Гвинн сделал свое представление через епископа Белгрейвии, который, хотя лишь недавно носил этот сан, пользовался в клерикально-политических кругах немалым влиянием. Быть может, не такой же набожный, но, во всяком случае, такой же мудрый, как святой Павел, он был настолько всем для всех, что, несмотря на его популярность у оксфордских светил, премьер-министр правительства вигов отдал ему самую завидную епархию страны. Вот ему-то доктор Гвинн и сообщил свои пожелания и доводы, а он сообщил их маркизу Кенсингтон-Гору. Маркиз, который был лордом верховным хранителем королевской кладовой и, по мнению большинства, занимал самую высокую должность в стране вне кабинета, очень часто служил посредником в делах такого рода. И он не только сообщил об этом плане министру, когда стоял с чашкой кофе в гостиной Виндзорского замка, но и с похвалой упомянул имя мистера Эйрбина в присутствии очень высокой особы.

Так все и устроилось. Министр изъявил свою волю, и мистер Эйрбин был сделан настоятелем Барчестерского собора. Трое священников, прибывшие в столицу по этому важному делу, весело пообедали вместе, празднуя получение ответа от министра. В чинном клерикальном безмолвии они торжественно подняли за здоровье мистера Эйрбина полные бокалы кларета. Все трое были чрезвычайно довольны. Доктор Гвинн преуспел в своем ходатайстве, а успех всегда бывает нам приятен. Архидьякон попрал мистера Слоупа и вознес на почетную высоту молодого священника, который по его настоянию покинул уютное спокойствие университета. Так, во всяком случае, дело представлялось самому архидьякону, хотя, по правде говоря, мистера Слоупа попрал не он, а обстоятельства. Однако больше всех был, пожалуй, доволен мистер Хардинг. От его обычной тихой грусти не осталось и следа, и радость, переполнявшая его сердце, находила выход в незлобивой шутливости: он поддразнивал архидьякона, напоминая, как он чуть было не женил мистера Слоупа, и выговаривал ему за его тайную любовь к миссис Прауди. На другой день они все трое отправились в Барчестер.

Было условлено, что мистер Эйрбин узнает о происходящем только из письма министра, которое вручит ему будущий тесть. Дабы не терять времени, ему накануне было отправлено письмо с просьбой приехать в резиденцию настоятеля в час прибытия лондонского поезда. Мистер Эйрбин не удивился: к этому времени весь Барчестер уже откуда-то узнал, что новым настоятелем будет мистер Хардинг, и весь Барчестер готов был встретить его колокольным звоном и общим ликованием. У мистера Слоупа, безусловно, была своя партия, и кое-кто из барчестерцев, безусловно, искренне поздравил бы его с новым назначением, но даже его партия не слишком огорчалась из-за его неудачи. Обитатели города — даже возвышенные душой восторженные юные девицы тридцати пяти лет — начали понимать, что их благополучие и благоденствие города каким-то таинственным образом связаны с ежедневными песнопениями и еженедельными литаниями. Дворцовые расходы не поддержали энтузиазма сторонников точки зрения епископа, и в городе наблюдалось общее возвращение к прежним мнениям. Когда всему свету стало известно, что новым настоятелем будет мистер Хардинг, весь свет от души обрадовался.

Мистер Эйрбин, как мы уже говорили, не удивился тому, что его вызвали в резиденцию настоятеля. Он еще не видел мистера Хардинга с того времени, как Элинор дала ему согласие и он узнал о перемене в судьбе своего будущего тестя, И, конечно, им следовало увидеться как можно скорее. Когда мистер Хардинг и доктор Грантли приехали со станции, мистер Эйрбин уже ждал их в доме настоятеля.

Они поздоровались и пожали друг другу руки с волнением, которое помешало им тотчас и спокойно обсудить все события. Мистер Хардинг вообще на несколько минут онемел, а мистер Эйрбин был способен лишь что-то отрывисто бормотать о своей любви и незаслуженном счастье. Кое-как поздравив нового настоятеля, он продолжал излагать свои надежды и страхи: он надеялся, что его примут, как сына, и страшился, что недостоин такого счастья. Затем он вернулся к поздравлениям: более достойного выбора, сказал он, министр сделать не мог.

— Но... но... но...— начал мистер Хардинг и умоляюще поглядел на архидьякона.

— Дело в том, Эйрбин,— объяснил доктор Грантли,— что вам все-таки не суждено стать зятем настоятеля. Да и мне тоже, как ни жаль!

— Но разве не мистер Хардинг будет новым настоятелем? — с недоумением спросил мистер Эйрбин.

— Оказывается, нет,— сказал архидьякон.

Лицо мистера Эйрбина слегка омрачилось, он посмотрел на своих собеседников и обнаружил, что они как будто вовсе не огорчены таким оборотом дела. Недоумение его возросло еще больше.

— Вспомните, как я стар! — умоляюще сказал мистер Хардинг.

— Вздор! — сказал архидьякон.

— Пусть так,— ответил мистер Хардинг.— Но моложе я от этого не стану.

— Но кто же будет настоятелем? — спросил мистер Эйрбин.

— В том-то и вопрос,— сказал архидьякон.— Ну-ка, господин регент, раз уж вы решили так регентом и остаться, скажите нам, кто им будет. Назначение у него в кармане.

С глазами, полными слез, мистер Хардинг вынул письмо министра и отдал его своему будущему зятю. Он попытался что-то сказать, но не смог, отвернулся к стене, притворился, будто сморкается, а потом сел на старенький, набитый конским волосом диван прежнего настоятеля. Но тут нам следует оборвать рассказ об этой беседе.

Не беремся мы описать и восторг, с каким мистера Хардинга встретила его дочь. Она плакала от огорчения и плакала от радости, огорчаясь потому, что ее отец на склоне лет по-прежнему лишен того сапа и положения, каких, по ее убеждению, он более чем заслуживал, и радуясь, что ее любимый отец передал другому любимому ею человеку то, чего не пожелал взять сам. И тут мистер Хардинг вновь доказал свое слабоволие. Среди этого вихря изъявлений взаимной любви и нежности он не сумел противостоять всеобщим просьбам и обещал отказаться от своей квартирки на Хай-стрит. Элинор объявила, что переедет в дом возле собора, только если там поселится и ее отец. Мистер Эйрбин объявил, что согласится стать настоятелем, только если мистер Хардинг будет его сонастоятелем. Архидьякон объявил, что его тесть должен хоть в чем-то уступить и другим, а миссис Грантли увезла его в Пламстед, чтобы он погостил там, пока мистер и миссис Эйрбин не приведут свой дом в порядок.

Мог ли слабый старик не сдаться на все эти доводы?

Однако мистер Хардинг, прежде чем наконец обрести желанный покой, считал себя обязанным исполнить еще один долг. В этой книге мы почти не упоминали про обитателей богадельни, столь долго находившихся под его опекой. Но это вовсе не означает, что он забыл о них и не навещал их. Нет, все эти годы безвластия и анархии, воцарившихся в богадельне, он часто бывал там, а в последнее время не раз намекал, что скоро они поступят под надзор нового смотрителя. Теперь их осталось лишь пятеро — совсем недавно еще один упокоился с миром. Лишь пятеро из прежних двенадцати, но теперь это число должно было быть доведено до двадцати четырех, включая двенадцать женщин. Старый Банс, любимец бывшего смотрителя, был еще жив, как и Эйбл Хэнди, послуживший в свое время смиренным орудием изгнания мистера Хардинга из богадельни.

Мистер Хардинг решил сам познакомить нового смотрителя с богадельней. Он чувствовал, что при сложившихся обстоятельствах, ее старые обитатели могут оказать мистеру Куиверфулу грубый и злобный прием; кроме того, он опасался, что мистеру Куиверфулу будет неприятно, если он вступит в управление богадельней, как бы обездолив своего предшественника. Вот почему мистер Хардинг полагал, что ему следует самому познакомить мистера Куиверфула с обитателями богадельни и просить их слушаться и почитать своего нового смотрителя.

Вернувшись в Барчестер, он узнал, что мистер Куиверфул еще не переехал в богадельню окончательно и не приступил к выполнению своих новых обязанностей. Поэтому он сообщил ему о своих намерениях и получил согласие.

И вот в солнечное, хотя и ноябрьское утро мистер Хардинг и мистер Куиверфул рука об руку вошли в ворота богадельни. Главной чертой характера нашего друга была безыскусственная простота. Даже самые важные события своей жизни он избегал обставлять так, как мы все считаем нужным их обставлять. Мы устраиваем новоселья, крестины, всяческие торжества; мы празднуем дни рождения — если не свои, то наших детей; мы пребываем в чрезвычайном волнении, когда нам приходится переезжать из одного дома в другой, и почти у всех нас есть наши собственные маленькие официальные праздники. У мистера Хардинга не было никаких собственных официальных праздников. Он покинул свой старый дом так спокойно, словно вышел погулять, а теперь вступил в него рядом с новым смотрителем тем же спокойным шагом, и лицо его не выражало никакого волнения. Правда, горбился он чуть больше, чем пять — нет, уже почти шесть — лет назад, походка его, пожалуй, стала чуть медленнее и неувереннее, но во всем остальном могло бы показаться, что он просто возвращается к себе домой под руку с хорошим знакомым.

Для мистера Куиверфула эта дружелюбность была целительным бальзамом. Как ни был он беден, его угнетала мысль, что он занял место собрата-священника, да еще такого доброго и благожелательного, как мистер Хардинг. В его положении он не мог отказаться от этой нежданной удачи, не мог отвергнуть хлеб, предложенный его детям, не мог не облегчить тяжкий жребий своей бедной жены, и все же ему было горько думать, что этим он навлекает на себя осуждение других священников епархии. Все это мистер Хардинг прекрасно понимал. Его ум и сердце были словно созданы для того, чтобы разбираться в подобных чувствах и побуждениях. Во всем, Что касалось дел житейских, архидьякон считал своего тестя почти дураком. И, возможно, не ошибался. Но в делах иного рода, не менее важных, если бы о них судили верно, мистер Хардинг, приди это ему в голову, имел бы не меньшее право счесть дураком своего зятя. Такие натуры, как мистер Хардинг,— редкость среди мужчин. Ему было свойственно то деликатное умение считаться с чужими чувствами, которым обычно обладают лишь женщины.

Мистер Хардинг и мистер Куиверфул рука об руку вошли во внутренний двор богадельни, где их встретили пять ее престарелых обитателей. Мистер Хардинг пожал им всем руки, что затем проделал и мистер Куиверфул. Потом мистер Хардинг еще раз пожал руку Бансу, и мистер Куиверфул сделал бы то же, если бы Банс от этого не уклонился.

— Я очень рад, что у вас наконец-то есть новый смотритель,— весело сказал мистер Хардинг.

— Стары уж мы для перемен-то,— ответил один из стариков.— Ну, да, может, так оно будет и лучше,

— Ну, конечно, конечно,— сказал мистер Хардинг.— Снова рядом с вами будет служитель вашей церкви — превосходнейший священник и человек. Я очень доволен, что именно он будет теперь заботиться о вас — не кто-нибудь чужой, а мой друг, который разрешит мне время от времени навещать вас.

— Вот и спасибо, ваше преподобие,— сказал другой старик.

— Нужно ли говорить вам, друзья мои,— сказал мистер Куиверфул,— как я благодарен мистеру Хардингу за его доброту ко мне — доброту, ничем не заслуженную.

— Да он-то всегда был добер,— сказал третий.

— Все, что я в силах сделать, чтобы заменить его вам, я сделаю. И ради вас, и ради себя, и, главное, ради него. Но, конечно, для вас, тех, кто его знал, я никогда не стану столь же любимым другом и отцом, как он.

— Да, сэр, да,— ответил Банс, впервые прервав молчание.— Это никому не по силам. Даже если б новый епископ прислал нам ангела небесного. Мы знаем, сэр, что вы постараетесь, да только мистера Хардинга вам не заменить, то есть для нас, для прежних.

— Банс, Банс, как вам не стыдно! — сказал мистер Хардинг, но, и выговаривая старику, он продолжал ласково сжимать его локоть.

Так никакого ликования и не получилось. Да и с какой стати должны были ликовать эти стоявшие у края могилы старики, знакомясь с новым смотрителем? Что был им мистер Куиверфул и что они были мистеру Куиверфулу? Если бы к ним вернулся мистер Хардинг, возможно, слабая искра радости и осветила бы их морщинистые лица, но тщетно было бы просить их возрадоваться тому, что мистер Куиверфул получил право перевезти своих четырнадцать детей из Пуддингдейла в дом смотрителя. Несомненно, появление нового смотрителя обещало им кое-какие блага, и духовные и телесные, но ни предвидеть, ни признать этого они не могли.

Итак, первое знакомство мистера Куиверфула с его подопечными прошло не слишком удачно, и все же добрые намерения мистера Хардинга увенчались успехом: весь Барчестер, включая и пятерых стариков, проникся к мистеру Куиверфулу некоторым уважением, потому что он впервые официально переступил порог богадельни рука об руку с мистером Хардингом,

И там, в их новом жилище, мы и оставим мистера Куиверфула, миссис Куиверфул и их четырнадцать детей наслаждаться милостью провидения, выпавшей наконец и на их долю.