Онлайн чтение книги Барнеби Радж
Глава двадцать первая

В первый момент Долли почувствовала невыразимое облегчение, узнав в человеке, который так внезапно выскочил из кустов и загородил ей дорогу, Хью, конюха из «Майского Древа». Она окликнула его с искренней радостью. — Ах, это вы? — сказала она. — Слава богу! Зачем вам вздумалось так меня пугать?

Хью ничего не ответил — стоял неподвижно и смотрел на нее.

— Вы вышли ко мне навстречу? — спросила Долли.

Хью утвердительно кивнул и буркнул что-то невнятное — вроде того, что он ее дожидается давно, а она почему-то долго не шла.

— Я так и думала, что кого-нибудь пошлют меня встречать, — продолжала Долли, уже совсем успокоенная.

— Никто меня не посылал, — угрюмо отрезал Хью, я пришел сам от себя.

Грубость этого парня, его неряшливый и дикий вид часто внушали Долли смутное беспокойство даже и тогда, когда вокруг были люди. А встреча с этим непрошенным провожатым в таком уединенном месте и в быстро сгущавшейся темноте еще усилила ее тревогу.

Если бы физиономия Хью выражала сейчас, как обычно, только упрямство и угрюмую свирепость, он казался бы Долли не более антипатичным, чем всегда, и она, пожалуй, даже была бы довольна, что пойдет дальше не одна. Но в его глазах сейчас заметно было что-то вроде дерзкого восхищения, и это сильно пугало девушку. Она боязливо покосилась на него, не зная, как быть, — идти дальше или отступить, а Хью все стоял, похожий на красивого сатира, и в упор смотрел на нее. Так дрошло несколько минут, и никто из них не шевельнулся, не прервал молчания. Наконец Долли, собравшись с духом, стрелой прошмыгнула мимо Хью и побежала вперед.

— Зачем это вы так бежите от меня? — сказал Хью, догнав ее, и пошел рядом, соразмеряя свой шаг с шагом Долли.

— Мне надо вернуться как можно скорее. А вы мне мешаете. Вы идете слишком близко, — сказала Долли.

— Слишком близко? — Хью наклонился к ней, и она ощутила на лбу его дыхание. — Почему слишком? Вы всегда задираете нос, когда разговариваете со мной, мисс гордячка. — Вы ошибаетесь, я не гордячка, — возразила Долли. — Отодвиньтесь, пожалуйста, или ступайте вперед.

— Нет, мисс, — Хью, изловчившись, взял Долли под руку. — Я пойду рядом с вами.

Она вырвалась и, сжав маленькую ручку в кулак, изо всей силы ударила его. В ответ Хью разразился громким хохотом и, обхватив ее одной рукой, сжал в своих могучих объятиях с такой же легкостью, как мальчик сжимает в кулаке птичку.

— Ха-ха-ха! Здорово, мисс! Ну-ка, ударьте еще раз! Можете бить меня по щекам, и вцепиться в волосы, и вырвать с корнем мою бороду, я все стерплю ради ваших прекрасных глазок. Бейте, мисс! Ха-ха-ха! Мне это приятно.

— Пустите! — крикнула Долли, обеими руками пытаясь оттолкнуть его. — Сию минуту пустите!

— Вам следовало бы быть ко мне добрее, милашка, сказал Хью. — Право, следовало бы! Скажите на милость, чем это вы так гордитесь? Впрочем, я на вас не в обиде. Мне нравится, что вы такая гордячка. Ха-ха-ха! Красы своей вы все равно не спрячете, ею может любоваться даже такой бедняк, как я. И это хорошо.

Долли, не отвечая, продолжала идти, благо Хью пока не пытался остановить ее. Но быстрая ходьба, страх и крепкие объятия Хью, наконец, так ее обессилили, что она не могла больше и шагу сделать.

— Хью, — взмолилась она, задыхаясь. — Хью, голубчик, пусти меня, я тебе заплачу. Отдам все, что у меня есть, и не расскажу про тебя ничего ни одной живой душе.

— Да, рассказывать не советую, — отозвался Хью. Слышишь, моя кошечка, не советую. Здесь все кругом меня знают и знают, что я способен натворить, если захочу. Так что, когда тебе вздумается болтать, удержись, вспомни, какую беду ты накличешь на ни в чем не повинных людей, — а ведь ты не хочешь, чтобы хоть один волос упал с их голов? Насолишь мне, так я насолю тем, кто тебе дорог, и не только насолю, а еще что похуже сделаю. Мне люди не дороже собак — за что мне их любить? Я скорее человека убью, чем собаку. Я ни разу в жизни не жалел, когда умирали люди, а по издохшим собакам горевал.

В тоне этих слов, во взгляде и жестах, которыми они сопровождались, было что-то настолько дикое и жестокое, что ужас перед этим человеком придал Долли сил, и она, неожиданным движением вырвавшись от него, помчалась вперед. Тщетное усилие! Во всей Англии не найти было такого ловкого, сильного и быстрого парня, как Хью, и он догнал и обнял ее раньше, чем она успела пробежать сотню ярдов.

— Потише, моя красотка, потише! Неужто ты хочешь убежать от меня? Право, неотесанный Хью любит тебя не меньше, чем какой-нибудь знатный щеголь!

— Все равно убегу! — крикнула Долли, вырываясь. Помогите!

— За крики — штраф! — объявил Хью. — Ха-ха-ха! Приятный штраф с твоих губок. Я его сам возьму, ха-ха-ха!

— Спасите! Спасите! — завопила Долли из последних сил — и вдруг издали донесся ответный крик, потом другой, третий.

— Слава богу! — радостно воскликнула Долли. Джо, милый Джо, сюда! Помогите! Хью на миг растерялся и стоял в нерешимости, но крики слышались все ближе и вынудили его действовать быстро. Он отпустил Долли, шепнул угрожающе: «Только пикни ему — так увидишь, что будет!» — и, прыгнув в кусты, исчез. А Долли побежала вперед и попала прямо в раскрытые объятия Джо Уиллета.

— Что случилось?! На вас напали? Кто? Где он? Каков из себя? — были первые слова Джо. Затем на Долли посыпалось множество других вопросов и ободряющих, успокоительных заверений, что теперь ей нечего бояться. Но бедняжка Долли была так напугана и так запыхалась, что некоторое время не могла выговорить ни слова в ответ, и только цеплялась за своего спасителя, плача так, словно сердце у нее разрывалось на части.

Джо решительно ничего не имел против того, что Долли припала к его плечу, хотя вишневые ленты от этого сильно смялись и шляпка утратила свой нарядный вид. Но на слезы Долли он не мог смотреть спокойно, они камнем ложились ему на душу. Он старался утешить ее, шептал ей что-то, наклонясь, и, говорят, даже целовал, но это басни. Во всяком случае, он говорил все нежные и ласковые слова, какие мог придумать, а Долли их слушала, ни разу не оттолкнув его, и прошло добрых десять минут, прежде чем она подняла голову с его плеча и поблагодарила его.

— Что вас так испугало? — спросил Джо.

Она сказала, что за ней гнался какой-то неизвестный, что он сперва попросил милостыню, потом перешел к угрозам, хотел ее ограбить и сделал бы это, если бы не подоспел Джо. Объясняла она все довольно бессвязно, в явном смущении, но Джо приписал это пережитому ею испугу и ни на минуту не заподозрил правды.

«Только пикни, и увидишь, что будет!» Сто раз в этот вечер, да и позднее очень часто, когда у Долли уже была на языке изобличающая Хью правда, она вспоминала эту угрозу и подавляла желание рассказать все. Глубоко укоренившийся страх перед этим человеком, уверенность, что он, разозлившись, ни перед чем не остановится, и боязнь, что, если она его изобличит, гнев его и месть обрушатся на Джо, который спас ее, — вот что заставляло ее молчать.

А Джо был слишком счастлив, чтобы интересоваться подробностями и расспрашивать ее о случившемся. Так как Долли все еще не оправилась от потрясения и не могла идти без чужой помощи, они, к удовольствию Джо, брели очень медленно. Вдруг, когда огни «Майского Древа» были уже совсем близко и приветливо мигали им, Долли остановилась и вскрикнула:

— А письмо?

— Какое письмо? — спросил Джо.

— То, что я несла… Я его держала в руке… И мой браслет! — Она сжала свою руку у кисти. — Я потеряла их.

— Вы думаете, что потеряли только сейчас, на дороге?

— Да, я их обронила. Или у меня их украли, — сказала Долли, тщетно обследовав свой карман. — Нет их нигде… пропали! Боже, какая я несчастная!

И бедняжка Долли — к чести ее надо сказать, что потеря письма огорчила ее не меньше, чем потеря браслета, — снова разразилась слезами и жалобами на свою судьбу, глубоко трогавшими Джо.

Он пытался утешить ее, говоря, что как только доставит ее благополучно в «Майское Древо», вернется сюда с фонарем (было уже совсем темно) и будет везде искать пропавшие вещи, и они, наверное, найдутся, так как вряд ли кто еще проходил сегодня вечером по этой дороге, а если бы их насильно отняли у Долли, она бы это помнила.

Долли от всего сердца поблагодарила его, однако она не очень-то надеялась, что поиски его будут успешны. Они двинулись в путь. Долли жалобно причитала, а Джо ободрял и утешал ее и, так как она очень ослабела, нежно ее поддерживал, пока они, наконец, не дошли до гостиницы, где слесарь с женой и старый Джон все еще пировали.

Мистер Уиллет выслушал рассказ о злоключениях Долли с той удивительной невозмутимостью, которая выгодно отличала его от других людей. Сочувствие миссис Варден горю дочери выразилось в том, что она энергично выбранила ее за позднее возвращение. А славный Гейбриэл то утешал и целовал Долли, то сердечно жал руку Джо, не зная, как и выразить свою благодарность, и превознося его до небес за храбрость и великодушие. В этом последнем пункте почтенный Джон был решительно несогласен со своим приятелем. Во-первых, он вообще не одобрял излишнюю смелость и предприимчивость, во-вторых, у него мелькнула мысль, что, если бы сын его и наследник серьезно пострадал в стычке, это несомненно повлекло бы за собой большие расходы и неприятности и даже могло бы нанести немалый ущерб его гостинице. Эти соображения, да еще неодобрительное отношение к молодым девицам, существование которых в мире, как и вообще существование всего женского пола, было, по его мнению, просто какой-то нелепой ошибкой природы, побудили Джона под благовидным предлогом удалиться от общества. Он посидел в одиночестве перед котлом, качал головой, и, вдохновленный этим немым оракулом, потом украдкой несколько раз подтолкнул локтем Джо — в виде родительского упрека и деликатного внушения впредь не соваться не в свое дело и не валять дурака.

Тем не менее Джо принес сверху фонарь, зажег его и, вооружившись толстой палкой, осведомился, в конюшне ли Хью.

— Спит у огня на кухне; — сказал мистер Уиллет. А на что он тебе?

— Хочу, чтобы он пошел со мной поискать браслет и письмо, — ответил Джо. — Эй, Хью!

Долли побледнела, как смерть, и чуть не лишилась чувств. Через минуту-другую вошел Хью, потягиваясь и зевая, как человек, только что разбуженный от слад кого сна.

— На, держи, соня ты этакий! — сказал Джо, передавая ему фонарь. — Кликни собаку да захвати свою дубинку. И горе тому разбойнику, если он попадется нам.

— Какому разбойнику? — пробурчал Хью, не переставая протирать глаза и потягиваться.

— Какому? — отозвался Джо, полный кипучей энергии и сознания важности предстоящей экспедиции. Тебе это следовало бы знать и побольше этим интересоваться. Вот оттого, что такие здоровенные лентяи, как ты, храпят все вечера напролет у печки, девушка из порядочной семьи не может в сумерки пройтись спокойно по нашим тихим местам без того, чтобы на нее не напали грабители и не напугали ее до смерти.

— Меня никто не грабит, — сказал Хью со смехом. Потому что с меня взять нечего. Но я тоже не прочь задать перцу этим бродягам. Сколько их там?

— Только один, — слабым голосом отозвалась Долли, потому что все посмотрели на нее.

— А каков он на вид, мисс? — спросил Хью, бросив на молодого Уиллета взгляд, такой беглый, что скрытую в нем угрозу уловила только Долли. — Ростом будет с меня, нет?

— Нн-нет, пониже, — ответила Долли, едва сознавая, что говорит.

— А одет как? — продолжал Хью, пристально глядя на нее. — Я знаю всех здешних жителей и мог бы догадаться, кто это, если вы его опишете.

Долли еще больше побледнела и с трудом, запинаясь, объяснила, что напавший на нее человек был в широком плаще, а лицо закрывал платком, так что она не могла разглядеть его.

— Значит, вы не узнали бы его, если бы встретили опять? — спросил Хью с злорадной усмешкой.

— Нет, — Долли снова расплакалась. — И не хотела бы его встретить. Мне и вспомнить о нем противно, и не буду я больше говорить о нем. Не ходите искать мою пропажу, мистер Джо! Умоляю вас, не ходите вы с этим человеком!

— Не ходить со мной! — воскликнул Хью. — Что, видно, я слишком неотесанный парень для такой компании? И чего это все меня боятся? А у меня, видит бог, мисс, сердце мягкое, как воск. Я люблю всех женщин, миссис, добавил он, обращаясь на этот раз к жене слесаря.

Миссис Варден высказала мнение, что, если это правда, ему должно быть стыдно за себя, ибо такое любвеобилие присуще нечестивому мусульманину или дикарю-островитянину, но никак не приличествует ревностному протестанту. Заключив из слов Хью, что нравственность его далеко не на высоте, она предположила, что он никогда не изучал «Наставлений протестантам». Хью признался, что не читал их и что он вообще не умеет читать, после чего миссис Варден, еще строже пристыдив его, горячо посоветовала ему откладывать свои карманные деньги на покупку этой книги, а когда купит, прилежно изучать ее содержание. В самый разгар ее проповеди Хью довольно бесцеремонно и непочтительно вышел из комнаты вслед за молодым хозяином, предоставив ей поучать остальное общество. Продолжая разглагольствовать, она заметила, что глаза мистера Уиллета устремлены на нее, по-видимому, с глубоким вниманием, и стала обращаться к нему одному. Она прочла ему весьма длинную лекцию на темы религиозно-нравственные, уверенная, что в душе ее слушателя происходят великие сдвиги. Между тем истина заключалась в том, что, хотя глаза мистера Уиллета были широко открыты и не отрывались от сидевшей перед ним гостьи, голова ее казалась ему все больше и больше, заполнила, наконец, всю комнату и мистер Уиллет, надо прямо сказать, крепко уснул. Откинувшись на спинку стула и засунув руки в карманы, он преспокойно спал, пока его не разбудил приход сына — тогда он проснулся с глубоким вздохом, смутно припоминая, что ему снилась ветчина с горошком. Это сонное видение объяснялось, без сомнения, тем обстоятельством, что миссис Варден часто произносила слово «грешник», усиленно подчеркивая его: слово это, похожее на слово «горошек», проникая в незащищенные преддверия мозга мистера Уиллета, и создало представление о ветчине с таким именно гарниром.

Поиски пропажи успехом не увенчались. Джо двадцать раз обшарил тропку, искал в траве, в сухой канаве, в кустах — все напрасно. Долли была в отчаянии. Она написала мисс Хардейл записку, объяснив все так же, как объяснила в «Майском Древе», и Джо обещал доставить записку в Уоррен завтра рано утром, как только там проснутся слуги.

После этого все уселись пить чай, и к чаю была подана целая гора гренков с маслом, а еще (для того, чтобы гости не обессилели от недостатка пищи и подкрепились между обедом и ужином) всякие аппетитные закуски, например, нарезанная тонкими ломтиками превосходная ветчина, как раз в меру поджаренная и с пылу горячая, распространявшая чудесный соблазнительный аромат.

Обычно миссис Варден за едой редко вспоминала, что она ревностная протестантка, если кушанья не были пережарены или недоварены, или что-нибудь другое не выводило ее из себя. При виде такого обильного угощения она заметно повеселела и от рассуждений о несущественности добрых дел без веры перешла с большим удовольствием к таким существенным вещам, как ветчина и гренки. Под влиянием этих живительных средств она даже стала сурово журить дочь за то, что та легко падает духом (такое малодушие миссис Варден считала совершенно недопустимым), и, протягивая свою тарелку за добавочной порцией, объявила, что Долли, которая горюет из-за потери какой-то побрякушки и листка бумаги, не мешало бы вспомнить о добровольном самоотречении миссионеров в чужих странах, где они питаются почти одним только салатом.

События этого дня могли вызвать сильные колебания «душевной температуры» (если можно так выразиться) у кого угодно, а тем более у такой чувствительной и утонченной натуры, как миссис Варден. 3я обедом термометр показывал летний зной: миссис Варден была весела, мила, улыбалась. После обеда солнечный жар выпитого вина поднял температуру по меньшей мере на пять-шесть градусов, и почтенная дама была уже просто очаровательна. Когда действие вина стало ослабевать, температура начала быстро падать: миссис Варден поспала час-другой при умеренной, а проснулась с температурой ниже нуля. Зато сейчас термометр снова показывал летнюю температуру в тени, и после чая, когда старый Джон, достав из дубового шкафа бутылку с «укрепляющим средством», заставил ее выпить подряд два стакана, температура в течение часа с четвертью держалась устойчиво на девяноста градусах. Умудренный опытом супруг воспользовался этой прекрасной погодой, чтобы выкурить трубочку на крыльце, и благодаря такой предусмотрительности был готов двинуться в обратный путь, как только термометр снова начал падать.

Запрягли лошадь, подали к крыльцу коляску. Джо, не слушая уговоров, решил сопровождать гостей, пока они не проедут самую пустынную и опасную часть пути. Он вывел из конюшни серую кобылу и, подсадив Долли в экипаж (снова минута счастья!), весело вскочил в седло. Затем после многократного прощанья, советов укутаться потеплее, после того как были зажжены факелы и принесены все плащи и шали, коляска тронулась. Джо трусил рядом с ней — разумеется, с той стороны, где сидела Долли, и даже весьма близко к колесу.