Онлайн чтение книги Большая охота
Глава третья. Волк у дверей

12 октября.

Замок Ренн-ле-Шато.

Встречающих было двое – хлопотливая челядь, завершающая последние приготовления к приему гостей, не в счет. Молодой мужчина, смуглолицый, скуластый и черноволосый, и девушка пятнадцати лет, брат и сестра, судя по внешнему сходству. Пока процессия неспешно втягивалась во внутренний двор Ренна, они стояли неподвижно на высоком замковом крыльце, кутаясь в плащи от пронизывающего осеннего ветра.

Караван, змеей вползающий под воротную арку, невелик и медлителен. Впереди – добротный возок, обитый красным сукном и запряженный четырьмя выносливыми конями местной породы, на дверцах – серебряный крест. Повозка окружена пешими копейщиками под командованием верхового на чалом коне: дороги Лангедока порой небезопасны даже для служителей Божьих, надежней полагаться на холодную сталь, чем на горячую молитву. Рядом тащится группка в черных рясах, кто пешком, кто на мулах: монахи, составляющие свиту прибывшей в возке особы. Позади всех трое пеших черноризцев под водительством молодого носатого монаха. Эти почему-то держатся наособицу.

– Монсеньор Олиба со своим ручным вороньем, – негромко, брезгливо проронил молодой человек. Ветер нещадно трепал его длинные волосы, иссиня-черные, схваченные на затылке в «конский хвост» тонким серебряным кольцом. – Как всякие падальщики, порой полезны, но неизъяснимо противны… И как всякие стервятники, верно чуют поживу. На редкость вовремя они явились – отец в отъезде, Рамон сражен недугом, обещанный волкодлак нашими трудами сбежал…

– В последнее время у нас вообще все наперекосяк, – передернула плечами девица. Просторный плащ от резкого движения распахнулся, явив на мгновение ладную, вполне оформившуюся фигурку. – Кстати, Тьерри, что с нашим возлюбленным братцем?

– Как утверждают многомудрый отец Ансельмо и мои собственные глаза, всё по-прежнему, – мрачно ответствовал Тьерри. – Лежит пластом, в сознание не приходит. Затолкать бы его в Санктуарий, за решетку и под охрану, от греха подальше, так святой отец возмущается – мол, это жестоко. Не приведи Господь нашим гостям узреть красу и гордость провинции в столь плачевном состоянии… Впрочем, во всем есть свои светлые стороны. Его преосвященство трижды перекрестится, узнав, что ему придется иметь дело не с Железным Бертраном и не с Безумным Рамоном, а со мной… Да вот, кстати, и он – собственной персоной. Добро пожаловать в замок Ренн…

Стоя плечом к плечу на высоком крыльце, брат и сестра наблюдали за тем, как из возка выбирается грузный, представительного вида человек в алом епископском облачении. Почтительно поддержанный слугами, священник ступил на булыжник двора, огляделся, заметив две неподвижные фигуры на верхней площадке лестницы. Помедлил, ожидая, что хозяева Ренн-ле-Шато первыми спустятся для приветствия.

– И не подумаю, – буркнул Тьерри, не двигаясь с места.

Епископ нахмурился. Подобрал полы расшитого золотом наряда и, стараясь сохранить достоинство, зашагал через двор к молодым господам Ренна. Свита потянулась следом.

Неудивительно, что после преодоления десятка крутых ступенек приветствие монсеньора Олибы отдавало изрядным холодком. Однако Тьерри не ошибся: узнав, что владелец замка и старший отпрыск встречаться с гостями не собираются, святой отец сразу воспрял духом и подобрел. Несмотря на высокий сан и стоящую за плечом Церковь, духовный пастырь провинции Редэ при визитах в Ренн-ле-Шато чувствовал себя весьма и весьма неуютно. Он возносил хвалу Господу всякий раз, когда благополучно выезжал за ворота. По неведомым причинам мессира Олибу снедало твердое убеждение: только что он вновь избежал безвременной кончины.

Не то, чтобы хозяева были невежливы… или опускались до угроз… Просто находиться в обществе двух старших Транкавелей – все равно что стоять со соседству с клеткой с дикими пардусами, у которой дверь еле-еле держится на хлипком засове. Никогда не знаешь, что им взбредет в голову в следующий миг: сломать дверь одним ударом лапы или сидеть спокойно, облизываясь и щурясь на солнце… Хотя Тьерри, конечно, тоже не образец доброго католика или паладина без страха и упрека. Чего только стоит эта его кривая ухмылочка и привычка смотреть куда-то сквозь собеседника.

– Где подозреваемый? – трое странных монахов упорно тащились за его высокопреосвященством. Спутники и охранители епископа послушной толпой свернули к помещениям для слуг, а эти остались. Задавал тон младший, примеченный Тьерри еще в замковом дворе – с крючковатым носом, неприятным металлически-четким голосом и акцентом человека, родившегося к югу от Пиренеев, в каком-то из королевств Иберии. Он влез со своим вопросом, даже не дожидаясь, пока хозяева и гость рассядутся за накрытым столом. – В послании господина Бертрана утверждалось, якобы в вашем доме пребывает некто, мнящий себя либо же на самом деле являющийся волком-оборотнем…

– Это брат Доминик, – мессир Олиба с мученическим видом возвел очи к небу – точнее, к заменяющим его массивным стропилам, – а также братья Себастьян и Никол.

Черные капюшоны чуть склонились вперед. Кто из них кто – так и осталось загадкой.

– Святые братья как раз находились в обители Алье, когда явился гонец от вашего батюшки, – монсеньор Олиба всем видом давал понять: он тут ни при чем, сами заварили кашу, сами и расхлебывайте. – Они обладают разрешением от его святейшества Ангильбера, архиепископа Тулузского, на проведение процессов inquisitio во всех лангедокских провинциях. Летом они побывали в окрестностях Фуа, зиму же намерены провести в Редэ, искореняя плевелы ереси…

– Как интере-есно, – пропела Бланка. Епископ замялся, скомкав пламенную речь. Брат Доминик удостоил девицу весьма неодобрительного взгляда – и неугомонная Бланка немедля прикинулась смиренной овечкой, только из-под длинных ресниц поблескивали проказливые искорки.

– Нету у нас подозреваемого, – честно признался Тьерри. – Он коварным и злонамеренным образом сбежал.

Если брат Доминик и был разочарован, то ничем не выдал своих чувств, быстро спросив:

– А сообщники?

– Какие сообщники?

– Раз подозреваемый бежал, значит, у него имелись сообщники, – невозмутимо изрек монах. – В дороге нам неоднократно рассказывали о неприступности вашей цитадели и о том, сколь тяжко покинуть ее против воли хозяев. Кроме того, в письме говорилось о людях сомнительной репутации, сопровождающих подозреваемого.

«А монашек-то сообразительный попался… Знал, куда и к кому едет, и подготовился заранее», – мысленно одобрил Тьерри.

– Знаете, вероятные пособники тоже бежали, – вымолвил он под сдавленное хихиканье любимой сестрицы. – Мессир Бертран отправился за ними в погоню, может, сегодня к вечеру или завтра утром изловит. Они, похоже, подались в Безье – больше тут спрятаться и разжиться припасами негде. В деревнях все друг друга знают, любой новый человек на виду, а Безье какой-никакой, но город.

Брат Доминик укрылся за собственным внушительным носом, обдумывая полученные сведения. Ближайшие четверть часа он помалкивал, молчал и за столом, когда Тьерри на правах хозяина пригласил святых отцов разделить с ним скромную трапезу. Лишь с видом величайшего одолжения поклевывал из стоявшей перед ним тарелки да внимательнейшим образом прислушивался к застольной беседе. Тьерри готов был голову дать на отсечение, что въедливый монашек запоминает и сопоставляет каждое слово. Откуда только он взялся, такой дотошный, в безликой свите монсеньора Олибы?

Настороженно косясь на носатого брата Доминика, Тьерри вяло отбивался от нудных расспросов епископа – какая хворь могла сразить Рамона, когда начнутся похороны безвременно усопшего Хайме, да кто будет проводить поминальную службу?..

– Не сходится, – внезапно обрел голос брат Доминик. – Жертвы волкодлака обнаруживались в окрестностях вашего замка в течение почти двух минувших лет. Подозреваемый, как заявил сам мессир Бертран, объявился в ваших краях не более седмицы тому, вдобавок открыто прибыв из дальних краев.

«Простейший и незамысловатый вывод, до которого только он пока что и додумался, – с невольным уважением отметил Тьерри. Впрочем, уважение тут же сменилось неприязнью: – Сидишь под моей крышей, жрешь мой хлеб и выгадываешь, как бы подловить хозяина на слове? Ну, я ж тебя…»

– Говорят, подобные существа способны менять образы и даже прикидываться убитыми ими людьми, – с чрезвычайно напыщенным видом предположил епископ Олиба. Тут же последовал резкий ответ монашка:

– Если речь об одержимых бесами, то допрежь такого не обнаруживалось, и в записях проведенных ранее процессов inquisitio такодже не отмечено. У человека есть единственный образ – данный Господом при рождении и остающийся с ним до смерти. Порождения Преисподней, возможно, и способны на такое, но предположить, что в окрестностях Ренна вот уж два года бесчинствует демон… – святая братия дружно, как по команде, перекрестилась: монсеньор Олиба – сдержанно и с большим достоинством, братья Доминик, Себастьян и Никол – размашисто, истово. – Нет, это было бы чересчур.

– Хотите сказать, мой отец оклеветал невинного? – мягко поинтересовался Тьерри.

– Хочу сказать, было бы весьма поучительно и полезно побеседовать с тем человеком, коего объявили волкодлаком, – брат Доминик поднялся из-за стола, его примеру последовали двое безмолвных соратников. – Но, поскольку он отсутствует, мы будем говорить с обитателями вашего владения. Там, где живет такое количество людей, наверняка найдется хоть один, кто что-то видел, знает, слышал, догадывается.

– Что ж, не буду вам мешать, святой брат, – пожал плечами Транкавель-средний. – Беседуйте с кем угодно. Не сомневаюсь, что ваше расследование производится с ведома и одобрения его преосвященства.

– Да-да, конечно, – поспешно закивал монсеньор Олиба.

Тьерри посмотрел на епископа с отвращением. «Ого! А ведь он, пожалуй, побаивается этого носатого! Фи, ваше преосвященство… пресмыкаться перед Железным Бертраном – еще куда ни шло, но собрат по Ордену-то чем вас запугал?»

– Возблагодарим Господа нашего за ниспосланную нам трапезу, – с чувством произнес брат Доминик. Двое его собратьев откликнулись нестройным эхом. – Также и вам благодарствую, мессир Тьерри. Ваше преосвященство, позволите ли вы…

– Разумеется, разумеется, – вновь с готовностью отозвался епископ, точь-в-точь старая толстая нянька, позволяющая своим непоседливым подопечным любые шалости – лишь бы дали спокойно посидеть на солнышке. – Ступайте, брат мой.

Брат Доминик на прощание мазнул коротким, колючим взглядом по непроницаемому лицу Тьерри и вместе со своими спутниками был таков – только край потрепанной рясы мелькнул за закрывающейся дверью.

– Ретив, однако. С подобными служителями святая мать наша Церковь может не тревожиться относительно своего будущего, – вынесла приговор Бланка. – Ваше преосвященство, и много у вас таких… подчиненных?

– Пока всего один, – вздохнул монсеньор Олиба, – но и одного более чем достаточно. Ретив не по годам, что верно, то верно, но ведь и способностей немалых, упорен, умен, а главное – непоколебимо крепок в истинной вере. При нем inquisitios станут настоящей силой, они уже и сейчас многое могут… И поделать с ним ничего нельзя – он знатного рода. Младший сынок да Гусманов, живет в Кастилии такое старинное семейство. Учини я ему хоть малую неприятность, и за него тут же вступятся высокие покровители – что в Тулузе, что в Наварре, что дома, в Леоне. Воистину, тяжел крест сей, однако ж подобает нести его со всем смирением…

Духовный отец провинции Редэ испустил еще один тяжкий вздох, со вкусом отхлебнул кисловатого, с неповторимой легкой горчинкой, молодого вина и потянулся за ломтем жареной оленины.

* * *

Заточение в Старой башне, как и предсказал Тьерри, продлилось от силы три или четыре часа. Бланка, изображавшая безвинную мученицу, резвилась вовсю – со скорбным ликом созерцала из окна суету в замковых дворах, бродила туда-сюда по комнатам, выразительно заламывая руки, и под конец принялась распевать трогательным дрожащим голоском, причем выбирала наиболее душещипательные лэ о погибших в сражениях рыцарях и безутешных красавицах.

Устроившийся в дальнем темному углу и погруженный в размышления Тьерри не выдержал, попросив сестру или замолчать, или петь потише. Бланка незамедлительно сменила репертуар, затянув подслушанную неведомо где разухабистую сервенту с весьма пикантными рифмами. Тьерри беззвучно рассмеялся – жизнелюбие и неугомонность его сестрицы били ключом, заражая всех окружающих. Даже грозный отец никогда не мог всерьез на нее рассердиться. Бланке сходили с рук любые проказы – начиная от похищения с накрытого стола арабских сладостей, предназначенных для важных гостей, и заканчивая визитом в сокровищницу. Пронырливое дитя стянуло у отца ключ, отперло дверь и утащило целый ворох драгоценностей. Как объяснила Бланка, она просто хотела поиграть со сверкающими камешками.

Странное дело, Тьерри никак не мог в точности припомнить ни облика матери Бланки, ни даже ее имени. Загадочная женщина появилась в замке вскоре после смерти донны Хименес. Матушка Хайме, испанка из Арагонской провинции, скончалась в середине января, не вынеся тягот долгой и холодной зимы. Ему самому тогда исполнилось десять лет, Рамону – двенадцать, осиротевшему Хайме – всего три года. Незнакомка редко покидала покои отца, не выходила к гостям, не пыталась стать хозяйкой Ренна, избегала встреч и разговоров с детьми… Слуги болтали разное. Мол, господин Бертран купил себе в утешение похищенную в Гранаде мавританскую принцессу. Да нет, ему привезли прекрасную сарацинку из самой Святой Земли. Или византийку из Константинополя, придворную даму не то родственницу тамошних императоров.

Летом 1174 года родилась девочка, окрещенная в присутствии близких друзей семьи Терезией-Маргаритой-Бланкой-Катрин. Таинственная мавританка, сарацинка (или кто она там была на самом деле?) оставалась в замке до осени. Незадолго до Рождества она исчезла – столь же тихо и внезапно, как и появилась. Бланка росла под присмотром мамок и нянек, оставаясь для сводных братьев непонятным созданием, обитающим на женской половине. Когда прижитой на стороне дочурке исполнилось шесть лет, мессир Бертран официально признал ее своим отпрыском, дал имя, назначил содержание и размер приданого к будущему браку. Младшая из Транкавелей наконец-то поближе раззнакомилась с троицей своих братьев, и вскоре уже никто не представлял, как они раньше жили без нее – неугомонной, любопытной, не в меру языкатой и весьма сметливой для подростка.

Порой Тьерри приходила в голову мысль, что, если уж брак неизбежен, он предпочел бы видеть своей супругой девицу наподобие сводной сестры. Второй Бланки ему отыскать пока не удалось, хотя Тьерри не терял надежды.

…Возвращать свободу узникам граф Бертран пришел лично. Скрипнул ключ в замке, ударилась о камень распахнутая дверь. Сидевшая на окне девушка спрыгнула с подоконника, Тьерри нехотя поднялся с накрытого облысевшей медвежьей шкурой сундука. Отец смотрел на них по-прежнему неприязненно, однако без полыхавшего утром в его глазах желания приготовить из среднего сына и младшей дочери двух поросят на вертеле. Доказательств, уличающих отпрысков в неблаговидных поступках или пособничестве беглецам, не обнаружилось. Или детки научились ловко прятать концы в воду, или действительно не имели никакого отношения к побегу. В последнее Железному Бертрану верилось с трудом.

– Ничего, – хмуро буркнул он, отвечая на невысказанный вопрос Тьерри. – Стража на обеих воротах клянется, что мимо них мышь не проскакивала, ключи от потерны висят нетронутыми – да и кто бы до них добрался, они ведь хранятся в моей комнате… Никто ничего не видел, никто ничего не знает. Сейчас бездельники Гвиго обыскивают замок заново, но проку с того… Их здесь нет.

– Перекинулись летучими мышами и выпорхнули через каминную трубу, – предположила Бланка. Отец свирепо покосился на нее, и девица прикусила не в меру бойкий язычок.

– В конце концов, не так уж важно, как именно они покинули Ренн, – Железный Бертран прошелся через комнату, от дверей к стрельчатому окну и обратно. – Дознаемся после. Или расспросим самих мерзавцев, когда схватим. Ох и поговорим мы тогда! Так поговорим!..

– Сперва надобно схватить, – резонно заметил Тьерри.

– Я затем и пришел. Вот их вещи. Ну-ка, сын, покажи, на что ты способен!

С этими словами Бертран швырнул сыну небольшой матерчатый мешок, который Транкавель-средний поймал на лету. Еще не распустив завязки на мешочной горловине, Тьерри знал, что будет внутри. Скарб из оставшегося имущества беглецов – женская гребенка, узкий кожаный пояс с тиснением, сильно истрепанная перчатка… Что ж, этого следовало ожидать, и даже странно, что отец так долго медлил с просьбой.

Судьба вручила детям Бертрана Транкавеля диковинные таланты – каждому свой, разной мерой, разного предназначения. Рамон, наиболее одаренный от рождения, развивал свой Дар последовательно и рьяно – правда, отдавая предпочтение самым мрачным его сторонам. То, что оказалось ему доступно в результате, вполне заслуживало наименования «черная магия». Тьерри, чей Дар пока оставался нейтральным, не склоняя хозяина ни к темной, ни к светлой стороне Силы, лишь немногим ему уступал. Лучше всего он умел провидеть нужную дорогу или отыскать утраченное: человека, вещь, не имело значения. Впрочем, средний сын Бертрана де Транкавеля мог и многое другое, более того – чувствовал, что, стоит ему только захотеть, и по своим умениям он легко превзойдет Рамона. Тайная сила Ренн-ле-Шато сама шла ему в руки. Именно поэтому Тьерри старался прибегать к ней как можно реже – помня расхожую пословицу об увязшем коготке и имея перед глазами постоянный наглядный пример в виде старшего братца.

На что способна и к чему склонна Бланка – оставалось покуда тайной за семью печатями. То ли вздорная девица еще не вошла в надлежащий возраст, то ли предпочитала скрывать свои умения от чужих глаз.

Сам Железный Бертран тоже кое-что умел – заставить человека говорить правду или подчинить его волю, отвести глаза, внушить необъяснимый ужас или, напротив, полное доверие. Но по сравнению со способностями детей его собственные таланты выглядели весьма скромно. По натуре скорее правитель и воин, нежели книжник, Бертран де Транкавель никогда не уделял достаточно времени постижению тайного знания. И вот теперь, как раз когда это самое знание вдруг оказалось позарез необходимым, глава семейства был вынужден скрепя сердце обратиться за помощью к находящемуся на подозрении потомку.

Высыпав кучку вещей прямо на пол, Тьерри какое-то время задумчиво созерцал получившуюся композицию. Ответ он получил почти сразу, ясный, четкий и недвусмысленный, однако План требовал сугубой осторожности в высказываниях. Нельзя соврать – отец увидит ложь. Но и выдать всю правду нельзя, иначе судьба беглецов предрешена – а с ними и судьба самого Тьерри. Железный Бертран не простит ему соучастия.

– Дорога, – наконец изрек он. Бертран и Бланка молча смотрели на него, отец – нетерпеливо притоптывая носком сапога, сестра – с сочувствием. – Они едут по дороге. К большому городу. Вдалеке видны башни. Это… – он сделал паузу, – это Минерв… Нет, Безье!..

– Так Безье или Минерв? – не выдержал Бертран. Тьерри поднял на отца укоризненный взгляд и принялся массировать указательными пальцами виски.

– Ты не позволил мне рассмотреть толком, – после долгого молчания ответил он. – Надвратные башни похоже на те, что при въезде в Безье, но я не уверен…

– Плевать я хотел на твою уверенность! – рыкнул Бертран. – Впрочем, так я и думал. Ясно как день, они намерены укрыться в большом городе! Думают затеряться там! Ну, пусть попробуют. Поглядим, как это у них получится. На всякий случай разошлем гонцов и в остальные города провинции, с описаниями и приказом схватить этих ублюдков. Я уже посадил писарей за работу… Никуда они теперь не денутся.

Он машинально потер ладони.

– Что ж, мои дорогие, можете ликовать. Я отправляюсь в Безье, возглавлю охоту лично. В мое отсутствие хозяйничать в Ренне будете вы. Продолжайте поиски, вдруг все-таки обнаружится, каким способом треклятая шайка просочилась у нас сквозь пальцы. Ах да, сегодня вечером или завтра утром пожалует его дутое преосвященство монсеньор Олиба. Позаботьтесь, чтобы он или его прихвостни не узнали больше необходимого. Пусть сидит смирно и ждет моего возвращения. Привезу ему обещанного оборотня, да не одного, а со всей компанией.

В том, что он не сегодня – завтра приволочет чудовище в замок на цепи, Бертран де Транкавель не сомневался. Как и во всех своих поступках. Он уже выбрал, кому именно предстоит плачевная участь зверя, и никакая сила в мире не могла свернуть его с избранного пути. Бертран намеревался справить по своему погибшему сыну кровавую тризну.

– Идем, – распорядился граф Редэ и прочие приказания отдавал уже на ходу: – Тьерри, начинай приготовления к похоронам. Приглашения и все, что требуется. Зовите ближайших соседей, но не более десятка – не желаю, чтобы здесь топтались унылые рожи с выражениями никчемного соболезнования. Кстати, Олиба заодно сможет провести заупокойную мессу.

– А как быть с Рамоном? – сунулась Бланка. Бертран на краткое мгновение сбился с шага:

– С Рамоном?.. Да что с ним сделается, отлежится дня три-четыре и выкарабкается… Приглядывай за ним в оба, Тьерри, чтобы он опять не учинил какую-нибудь глупость. Сейчас нам совершенно ни к чему лишние хлопоты. Главное, ни в коем случае не подпускай к нему приезжих монахов! Обойдемся своими силами, а они пусть не мешаются под ногами.

– Я все понял, отец, – кивнул Тьерри, чьи планы на ближайшие дни разительно отличались от помыслов его родителя. Сложившаяся в Ренн-ле-Шато ситуация как нельзя лучше подходила для того, чтобы оборвать некоторые мешающие нити и положить конец кое-каким досадным препятствиям. Тьерри огорчало только одно: на сей раз осуществление его планов будет оплачено чьей-то кровью. Но уж лучше малая кровь сейчас, чем ее реки и озера потом.

Провожая отцовский отряд, Тьерри искренне желал, чтобы четверо беглецов оказались той стеной, о которую Бешеный Транкавель изрядно разобьет себе голову.

О чем размышляла Бланка-Терезия-Маргарита-Катрин, осталось неведомым.

* * *

Ближе к середине дня, отделавшись от въедливого монашка и его патрона, Тьерри отправился проведать старшего братца. По дороге ему пришлось выдержать нешуточную схватку с толкавшим под локоть искушением: избавиться от Рамона прямо сейчас. Никто не удивится и не станет задавать вопросов, а многие украдкой вздохнут с облегчением. Да, еще совсем недавно братья Транкавель были по гроб жизни преданы друг другу… Но с тех детских лет многое переменилось. Бешеную собаку необходимо прикончить – хотя память еще хранит воспоминания о том, каким милым щеночком она была.

Право, очень жаль, что задумка девицы Изабель не увенчалась успехом…

Беспорядок в покоях наследника уже прибрали, изгаженный ковер унесли, а пол вытерли и засыпали соломой. Мадам Идуанна де Бланшфор, супруга Рамона, отсутствовала – как немедля выяснилось, госпожа заперлась в своих комнатах и не желала никого видеть. Женщина поступила совершенно правильно, ибо Тьерри частенько ловил себя на настойчивом желании схватить Идуанну за плечи и проорать прямо в бледное, подурневшее личико: «Видишь, чего ты добилась? Вот они, плоды твоих нашептываний, твоих уверений, твоих советов! Любуйся на дело рук своих! Нравится?». Попадись Идуанна ему сейчас под горячую руку, шумная семейная сцена не заставила бы себя ждать.

Братец Идуанны, злополучный красавчик Гиллем, скорбевший над прозвищем «Одноухого», после отъезда Железного Бертрана сидел тише воды, ниже травы. Тьерри никак не ожидал от душки Гиллема столь решительного поступка – явиться к графу Редэ с рассказом о событиях, в коих ты сам сыграл довольно незавидную роль. Должно быть, Бланшфор-младший рассчитывал на некоторое вознаграждение или хотя бы на то, что Бертран изменит свое отношение к нему, но просчитался. Владыка Ренна забыл о Гиллеме, едва тот скрылся за дверью.

«Охвостье», как Тьерри презрительно именовал блистательно-порочное окружение Рамона, разбежалось по дальним углам замка, испуганно притихнув. Кое-кто, послабее духом или поумнее, торопился сменить покровителя – с утра уже двое или трое человек скреблись под дверями Тьерри, разливаясь о глубине своих заблуждений, а также о своей верности и преданности.

Человек, заправлявший нынче во владениях Рамона, изрядно смахивал на престарелого подслеповатого филина. Взъерошенный, тощий, в потрепанной рясе бенедектинца. С усохшей морщинистой физиономии на мир взирали не по возрасту молодо поблескивающие глазки, вылинявшие до блекло-сероватого цвета. Отец Ансельмо, хранитель замковой библиотеки, наставник нынешнего поколения молодых Транкавелей – и хранитель тайн, которым не следовало покидать стены Ренна.

Бесцеремонный старикан очистил огромный дубовый стол Рамона от скопившихся книг и пергаментов с небрежно начертанными заметками, разместив собственное имущество – высушенные травки, корешки, бутыли с настоями и даже маленькую жаровню. Над ней висел укрепленный в хитроумном зажиме небольшой медный сосуд, внутри булькала густая темно-вишневая жидкость. Клубившийся над варевом запах, к коему принюхался Тьерри, был приятным – словно от скошенной травы после дождя. На специальной замшевой подстилке матово посверкивали три тонких и узких, как птичьи перья, маленьких ножа с костяными рукоятками. Клинки мавританской работы за кругленькую сумму приобрел Бертран де Транкавель после долгих просьб многоученого книжника. Отец Ансельмо надышаться не мог на свое сокровище, уверяя, что для нет ничего лучше, если необходимо отворить кровь, сделать тончайший надрез или вскрыть нарыв.

Сам владелец покоев недвижно вытянулся на краю огромной постели, установленной на возвышении в три ступеньки и с нависающим балдахином. На одной из ступенек примостился серебряный тазик, на четверть полный густой, почти черной крови.

Заметив вошедшего, старый книжник, он же лекарь, открыл было рот для изложения последних новостей. Тьерри вежливо отмахнулся: «Позже!». Угрызения совести, которых ему доселе удавалось избежать, загомонили вовсю, перебивая друг друга.

«Я знаю, у меня нет другого выхода, – средний из братьев Транкавель исподлобья глядел на старшего, на изменившееся лицо с болезненно заострившимся чертами. – Ты слишком далеко ушел по избранной тобой дороге. Теперь поздно что-либо менять, поздно посыпать голову пеплом. Партия заканчивается, лишние фигуры покидают доску. От одной я уже избавился, теперь настает твоя очередь. Прости».

– Как он? – полушепотом, чтобы не потревожить спящего, осведомился Тьерри. Монах выразительно развел руками:

– Ни хуже, ни лучше. Я постарался избавить его от той заразы, которую он проглотил, и выпустил дурную кровь. Сердце бьется, он дышит – так что остается только ждать да… – он хотел добавить «да надеяться на милость Господню», но предпочел промолчать. Ухватив Тьерри за рукав иссохшими пальцами, пожелтевшими от возни с травами, библиотекарь оттащил его подальше от ложа и горячо зашептал:

– Послушайте, мессир Тьерри, ее нет на месте. Я все обыскал сверху донизу, но ее нет. Мадам Идуанна ее взять не могла. Гвиго и его гвардейцы тоже, да и зачем она им? Она пропала. Я уж не рискнул соваться с эдакой новостью к вашему отцу…

– Кто пропал? – не сразу понял Транкавель-средний.

– Она, – пожевав губами, терпеливо повторил отец Ансельмо. – Наша… ваша реликвия. Видите ли, накануне днем ваш брат заглянул в библиотеку и пожелал забрать ее. Не мог же я ему отказать, верно? В комнатах ее нигде нет, и, если он не уволок ее вниз или не оставил в каком-нибудь другом месте…

Взгляд Тьерри привычно переместился к четырем полкам из массивных дубовых досок, где Рамон расставил принадлежавшие ему книги. Изрядная часть личной коллекции наследника Ренна хранилась в подвалах, в Санктуарии, но и здесь, в покоях, фолиантов было немало – около двух десятков трактатов по алхимии и истории, рассказы путешественников о дальних краях и рукописи неверных касательно исчисления путей звезд, проведения магических обрядов или вызову духов стихий. Знакомой с детства синей обложки Реннского Апокрифа среди них не было.

Транкавель-средний тихо, замысловато выругался, пытаясь сообразить, какова может быть судьба похищенной вещи. Скорее всего, ее прибрала рыжая девица – она ведь побывала здесь незадолго до того, как Рамону сделалось худо. Может быть, его взбалмошный старший братец сам и похвастался перед сметливой англичанкой фамильным сокровищем. Однако что было – уже несущественно, важно, что будет дальше. Покинувшие Ренн незваные гости должны по выходу из подземелий угодить в цепкие руки конфидента Элеоноры Аквитанской. Он наверняка обшарит невеликий скарб пленников, наткнется на Книгу… и решит, что во всем мире не сыщется наилучшего подарка для его госпожи.

Как поступит Элеонора? Если верить ходящим о ней слухам, вдовствующая королева Альбиона весьма умна и расчетлива. Вряд ли она покажет угодивший к ней раритет святым отцам или представителям Римской курии. Конечно же, не уничтожит. Но вот вернет ли? Неизвестно. Элеонора Пуату – не то что ее сынок, по широте душевной транжирящий направо и налево любые ценности. Престарелая леди своего не упустит, и удивительная книга имеет все шансы никогда более не вернуться к хозяевам Ренн-ле-Шато. А это скверно. Очень скверно. Книга должна быть в Ренне, иначе возможность семейства де Транкавель менять мир по своему усмотрению постепенно начнет сходить на нет. Могущество просочится сквозь пальцы, как вода или песок.

Проклятье! Еще одно совершенно непредвиденное осложнение! И, как назло, именно тогда, когда все силы брошены на осуществление Плана, когда любая мелочь может разрушить долгие, тщательные приготовления. Трижды проклятье! Какой бес занес в Редэ эту сумасшедшую четверку?!