Онлайн чтение книги Бумажный театр
Ван де Кебус (ГОЛЛАНДИЯ)

Про этого писателя говорят, что он писал рассказы и драматические произведения исключительно по ночам. День он оставлял для других занятий. Защитил докторскую диссертацию на тему «Электронная книга — структура и маркетинг». Широко известен цикл его лекций в университете Осло «Стена З-d виртуальной комнаты». Сборники его рассказов «CD» и «Сжатые истории» изданы амстердамским «Берт Бакер». Сборник стихов «Женщина, которую я не любил», пьеса «Как возникла Вселенная» и др. В интервью газете «Дер гроене Амстердамер» он сказал, что у него нет биографии, одна лишь библиография. В любую поездку брал с собой собственную подушку. Умер в 2009 году, не дождавшись осуществления своей мечты об электронной книге, которая заменила бы ту, ради которой на планете вырублены леса.

КРЕСЛО, НЕСУЩЕЕ СМЕРТЬ

1

— Знаете, какой из второстепенных вопросов чаще всего задавали в двадцатом и продолжают задавать в двадцать первом столетии?

— Про конец истории?

— Нет. Это было актуально только для двадцатого века. Сейчас нет. История сорвалась с привязи и вышла из-под контроля.

— Тогда какой же?

— Пришел ли конец книге! Вот вопрос, который начал волновать умы в прошлом веке и продолжает волновать сегодня.

— О каком конце книги вы говорите? За всю историю люди еще никогда не печатали и не читали столько, как сейчас!

— Дело не в этом. Почему, например, крупные производители автомобилей ищут альтернативное топливо, способное заменить бензин?

— Новые законы?

— Да ни в коем случае. Просто бензин производят из нефти, а ее запасы в глубинах земли стремительно сокращаются. По тем же причинам обречена на смерть и книга. Исчезнут деревья, из которых делают бумагу.

— Значит, книга умрет?

— Она уже несколько раз умирала. Сначала умерла книга из камня, потом книга, написанная на глиняных табличках, потом на пергаменте, и в конце концов умрет бумажная книга. Книга умирает ежесекундно…

Этот диалог происходил в кабинете вице-директора Рейксмузеума в Амстердаме, господина профессора Атте Нардинга. Его вели два старых профессора и друга, причем один из них, гость, только что вошел и даже не успел получить приглашения сесть. Кабинет находился на высоком первом этаже (под ним был еще наземный этаж с холлом). Рядом с компьютерным столом, который на девятнадцатидюймовом мониторе мог принимать и телевизионные программы, в центре комнаты, под люстрой с восьмью голландскими подсвечниками, стояли круглый столик и три кресла. На столике коптская пепельница и стеклянные подставки для стаканов. Угол закрывал массивный письменный стол хозяина кабинета. У стены, противоположной той, на которой было четыре окна, стояли низкий шкаф старинной германской работы и два комода в стиле бидермайер. Над ними висели рукописи двух поэтов XIX века в красивых рамах. В углу, возле высокого, до потолка, и заполненного книгами стеллажа, расположилось удобное старинное кресло, обитое черным плюшем, из тех, которые в Утрехте называют «кресло с ушами». В нем было удобно дремать, откинув голову на спинку с двумя подголовниками в верхней части. Гость, который до этого дня всегда садился в одно из трех кресел вокруг столика, привлеченный в этот вторник уютным плюшем, хотел было расположиться в «кресле с ушами». Но хозяин остановил его вопросом:

— Надеюсь, ты не собираешься сесть в то кресло?

— Почему ты спрашиваешь? — смутился гость.

— Потому что это кресло, несущее смерть.

— В каком смысле?

— В самом прямом. Кто бы в него ни садился, тотчас умирал. Разумеется, это прекрасная смерть и прекрасное имя для кресла — «кресло, несущее смерть»… Вот, смотри!

Тут хозяин кабинета взял первую попавшуюся под руку книгу и швырнул ее в кресло.

Книга упала на сиденье, и тут же ее не стало.

— Видел? Книга умерла!

— Ужасно! Но скажи, а если в кресло, несущее смерть, сядешь ты, ты тоже умрешь?

— Нет, это не распространяется на владельца кресла.

Ошарашенный гость сел в одно из кресел у круглого столика и засчитал младшему коллеге одно очко. «Теперь, — решил он, — моя очередь придумать что-нибудь, чтобы его изумить».

— Чем ты сейчас занимаешься? — спросил он, чтобы потянуть время. Но ответ младшего коллеги удивил его еще больше, чем история с креслом:

— Теряю запонки. Как ты знаешь, я ношу не галстук, который на мне норовит принять горизонтальное положение, а красивую запонку вместо верхней пуговицы рубашки. Так вот на сегодняшний день я потерял их уже три. Первой пропала самая простая, металлическая. Моя жена говорит, что я так хорошо их теряю, что потом невозможно найти. И это действительно так.

— Нет, не так! — ответил гость. Теперь пришел его черед изумить хозяина.

— ?

— Все это знают. Запонки ты найдешь, но после смерти. После смерти находятся все потерянные вещи.

2

В антикварном магазине, специализирующемся на редкостях, который держал на припортовой площади Роттердама один еврей, внимание секретаря амстердамского Рейксмузеума молодого господина Роела Йонгстры привлекло кресло. Он нередко заходил сюда, и владелец магазина знал, что господин Роел Йонгстра для нужд учреждения, в котором работает, время от времени приобретает у него редкостные и красивые вещи. На этот раз покупатель хотел найти что-нибудь для пополнения интерьера кабинета вице-директора Рейксмузеума. За этим он сюда и пришел.

— Когда оно сделано? — спросил молодой господин и получил ответ, на который и рассчитывал:

— В конце восемнадцатого или в начале девятнадцатого века.

Кресло выглядело заманчиво, но господин Роел Йонгстра заметил, что его ножки незначительно повреждены. Казалось, в них вворачивали шурупы, и древесина немного расщепилась. Он спросил об этом продавца, но тот сказал, что если кресло будет куплено, то специлист-столяр подпилит все четыре ножки и дефект будет устранен. Речь шла об одном сантиметре. Нужно было также заменить кожаную обивку, потому что на подлокотниках она стала такой блестящей, что в нее можно было смотреться, как в зеркало. Да и вообще, кожа на таком кресле совершенно неуместна. Скорее сюда подошел бы бордовый бархат. Когда покупатель уже был готов заключить сделку, он заметил, что продавец как будто бы колеблется.

— Не собираетесь же вы и в самом деле купить это кресло? — спросил он наконец.

— Я вас не понимаю. Разве мы уже не договорились о цене?

— Дело не в этом! Вы знаете, что оно собой представляет?

— Что?

— Это кресло, несущее смерть.

— Глупости, — сказал господин Роел Йонгстра и, расплатившись, попросил доставить покупку в музей. И шагнул к креслу, чтобы опробовать его…

— Нет! — крикнул продавец, но было уже поздно.

Господин секретарь Роел Йонгстра лежал мертвый в кресле, несущем смерть.

3

Хромой капитан с судна «Андалузия», готовившегося отплыть из местного порта, незадолго до этого купил за два гульдена обшарпанное кресло, а еще полгульдена отдал за то, чтобы кресло приспособили к условиям его капитанской каюты. Судовой плотник снял колесики с ножек кресла и прикрепил ножки шурупами к полу, а засаленную флорентийскую обивку заменил устойчивой к влаге кожей дикого поросенка.

Когда жена капитана пришла проститься с мужем перед отплытием судна, она привлекла к себе внимание всех, кто был на палубе. Под ее роскошным платьем все видели больше того, что оно скрывало. Пока капитан отдавал последние распоряжения, она, ненадолго оставшись в его каюте одна, немедленно открыла корабельный ящик для письменных принадлежностей, прикрепленный к столу на случай сильной качки. Нажав на секретную пружину, открыла потайное отделение и обнаружила в нем два перстня с драгоценными камнями и несколько золотых и серебряных гульденов. Все это она торопливо спрятала на груди под платьем и, чтобы входивший в этот момент в каюту капитан ничего не заподозрил, раскинулась в кресле «с ушами», зная, что так будет выглядеть просто великолепно, что соответствовало истине. Больше она не встала. Капитан нашел свою жену мертвой в кресле, несущем смерть. На другой день он приказал спустить кресло из каюты на причал и продать первому попавшемуся старьевщику.

4

— Опять ты беременна! — воскликнул мастер Жан Топен однажды утром, увидев румяный живот своей жены, который не мог стать таким от одного только кальвадоса.

Когда-то, в конце восемнадцатого века, в Нормандии, на скалистом берегу Атлантического океана, в одной деревне рядом с каменной церковкой Святой Анны, построенной в XIV веке, жило семейство Топен. Они давно забыли, что некогда перебрались сюда из Сабль д'Олонн, в Вандее. Здесь уже два века все, и мужчины и женщины, были пьяны от кальвадоса. Так, пьяными, они рожали и умирали, сами того не замечая. Сначала они ухаживали за садами, но так как больше любили пить, чем собирать яблоки, то постарались найти себе другое занятие, которое можно делать «под рюмочку» и которое не требует много движения. Сначала они изготовляли деревянную кухонную утварь, потом перешли на несложную мебель — стулья, табуретки, полки. Дело пошло хорошо, и они стали еще больше пить и еще лучше работать. Тогда настоятель церкви Святого Вульфрана из Абвиля, с которым они были в далеком родстве, заказал для себя кресло. А так как и он был уже три века пьян, да простит его Господь, то все детали оставил на усмотрение мастерской Топен, которая к тому времени уже была широко известна и имела хорошую репутацию. Жан, который вел все дела и в мастерской, и в доме, несмотря на то что между предыдущей и следующей рюмкой кальвадоса воспринимал реальность как через мутное стекло, сумел изготовить из старого сухого ореха великолепный деревянный скелет будущего кресла. С подлокотниками и удобной спинкой «с ушами» наверху, к которым утомленный священник сможет прислонить голову, отдыхая после мессы. Ножки кресла по тогдашней моде были снабжены колесиками. В деревянную раму мастер вставил металлическую решетку, на которой его сын укрепил стальные пружины, а затем обложил конструкцию толстым слоем конского волоса, запакованного в холстину. Сверху кресло обили расшитой узорами тканью из Флоренции. Кресло было готово и, как самое роскошное изделие, когда-либо изготовленное семейством Топен, поставлено в мастерской на почетное место дожидаться отправки к заказчику.

Вот тут-то все и случилось. У мадам Топен неожиданно начались сильнейшие схватки, нельзя было ждать ни секунды, а поскольку в этот миг она стояла как раз возле кресла преподобного, то и опустилась в него, родила и тотчас умерла, прямо в кресле. Но ребенок остался жив.

Жан Топен пришел в ужас. Жены у него больше не было, зато прибавился рот, который надо было кормить. Кроме того, окровавленное кресло он не мог теперь продать священнику и, попытавшись, насколько это было возможно, отмыть его, ведь новая обивка стоила бы слишком дорого, за бесценок отдал его портовым торговцам, надеявшимся, что его купит какой-нибудь мореплаватель, что и произошло. Кто-то поменял испачканную кровью обивку и, поставив кресло в своей каюте, взял его в плавание.

4

— Опять ты беременна! — воскликнул мастер Жан Топен однажды утром, увидев румяный живот своей жены, который не мог стать таким от одного только кальвадоса…

На этом месте между писателем и читателем начинается словесная перепалка.

ЧИТАТЕЛЬ: Да ты совсем спятил! Забыл, что писал, повторяешь одно и то же!

ПИСАТЕЛЬ: Вовсе нет! Если хочешь, чтобы тебя услышали, любую вещь надо сказать дважды. Кроме того, ты забываешь, что как ни посмотри, а я умнее тебя.

ЧИТАТЕЛЬ:?

ПИСАТЕЛЬ: Тот, кто знает конец, всегда умнее того, кто его не знает! Я знаю конец этой истории, а ты — нет! Поэтому, братец, прикройся ушами и помалкивай, пока не дочитаешь, что здесь написано!

Итак, когда-то, в конце восемнадцатого века, в Нормандии, на скалистом берегу Атлантического океана, в одной деревне рядом с каменной церковкой Святой Анны, построенной в XIV веке, жило семейство Топен. Они давно забыли, что некогда перебрались сюда из Сабль д'Олонн, в Вандее. Здесь уже два века все, и мужчины и женщины, были пьяны от кальвадоса. Так, пьяными, они рожали и умирали, сами того не замечая. Сначала они ухаживали за садами, но так как больше любили пить, чем собирать яблоки, то постарались найти себе другое занятие, которое можно делать «под рюмочку» и которое не требует много движения. Сначала они изготовляли деревянную кухонную утварь, потом перешли и на несложную мебель — стулья, сундуки, табуретки и полки. Дело пошло хорошо, и они стали еще больше пить и еще лучше работать. Тогда настоятель церкви Святого Вульфрана из Абвиля, с которым они были в далеком родстве, заказал им для себя кресло. А так как и он был уже три века пьян, да простит его Господь, то все детали оставил на усмотрение мастерской Топена, которая к тому времени уже была широко известна и имела хорошую репутацию. Жан, который в то время вел все дела и в мастерской, и по дому, несмотря на то что между предыдущей и следующей рюмкой кальвадоса воспринимал реальность как через мутное стекло, сумел изготовить из старого сухого ореха великолепный деревянный скелет будущего кресла. С подлокотниками и удобной спинкой «с ушами» наверху, к которым утомленный священник сможет прислонить голову, отдыхая после мессы. Ножки кресла по тогдашней моде были снабжены колесиками. В деревянную раму мастер вставил металлическую решетку, на которой его сын укрепил стальные пружины, а затем обложил конструкцию толстым слоем конского волоса, запакованного в холстину. Сверху кресло обили расшитой узорами тканью из Флоренции. Кресло было готово и, как самое роскошное изделие, когда-либо изготовленное семейством Топен, поставлено в мастерской на почетное место дожидаться отправки к заказчику.

Вот тут-то все и произошло. У мадам Топен неожиданно начались сильнейшие схватки, нельзя было ждать ни секунды, и так как в этот миг она стояла как раз возле кресла преподобного, то и опустилась в него, родила, и ребенок тотчас умер, прямо в кресле.

Жан Топен пришел в ужас. Окровавленное кресло он не мог теперь продать священнику и, попытавшись, насколько это было возможно, отмыть его, ведь новая обивка стоила бы слишком дорого, за бесценок отдал портовым торговцам, надеявшимся, что его купит какой-нибудь мореплаватель, что и произошло. Кто-то поменял испачканную кровью обивку и, поставив кресло в своей каюте, взял его в плавание.

3

Хромой капитан с судна «Андалузия», готовившегося отплыть из местного порта, незадолго до этого купил за два гульдена обшарпанное кресло, а еще полгульдена отдал за то, чтобы кресло приспособили к условиям его капитанской каюты. Судовой плотник снял колесики с ножек кресла и прикрепил ножки шурупами к полу, а засаленную флорентийскую обивку заменил устойчивой к влаге кожей дикого поросенка.

Пока капитан отдавал последние распоряжения, на борт проститься с ним поднялся его дядя. Он ненадолго оказался один в капитанской каюте и воспользовался этим, чтобы быстро опрокинуть стаканчик рома. Потом он налил второй и огляделся. Дядя капитана был человеком, которому ноги служили хуже, чем руки, а его короткая двухцветная борода торчала, как иголки ежа. Каждый день после обеда он ложился поспать, а проснувшись, некоторое время лежал, думая, что он на самом деле не он, а его покойная мать. Он просто чувствовал, что в этот момент настолько похож на нее, что смотрит на мир ее глазами. Так оно, в сущности, и было. Пропустив еще один стаканчик рома, он подошел к столу, к которому был привинчен принадлежавший капитану ящик для письменных принадлежностей. Без колебаний, глядя глазами своей покойной матери, он открыл ящик. Оглянулся и, нажав на секретную пружину, открыл потайное отделение и обнаружил в нем два перстня с драгоценными камнями и несколько золотых и серебряных гульденов. Все это он торопливо сунул в карман, но как раз в этот момент капитан вернулся в каюту и застал его за этим. Зная по опыту, с кем имеет дело, он грубо вытащил из кармана у дяди украденные ценности, а когда тот под парами рома хотел оказать сопротивление, капитан толкнул его прямо в кресло «с ушами». Дядя из него больше не встал. Тщетно тряс его изумленный капитан. Дядя лежал мертвый в кресле мастера Топена. На другой день капитан приказал спустить кресло из каюты на причал и продать первому попавшемуся старьевщику.

2

В антикварном магазине, специализирующемся на редкостях, который держал на припортовой площади Роттердама один еврей, внимание секретаря амстердамского Рейксмузеума молодого господина Роела Йонгстры привлекло кресло. Он нередко заходил сюда, и владелец магазина знал, что господин Роел Йонгстры для нужд учреждения, в котором работает, время от времени приобретает у него редкостные и красивые вещи. На этот раз покупатель хотел найти что-нибудь для пополнения интерьера кабинета вице-директора Рейксмузеума. За этим он сюда и пришел.

— Когда оно сделано? — спросил молодой господин и получил ответ, на который и рассчитывал:

— В конце восемнадцатого или в начале девятнадцатого века.

Кресло выглядело заманчиво, но господин Роел Йонгстра заметил, что его ножки незначительно повреждены. Казалось, в них вворачивали шурупы, и древесина немного расщепилась. Он спросил об этом продавца, но тот сказал, что если кресло будет куплено, то специлист-столяр подпилит все четыре ножки и дефект будет устранен. Речь шла об одном сантиметре. Нужно было также привести в порядок и конский волос, которым были набиты сиденье, спинка и подлокотники. Да и кожаная обивка требовала замены, потому что на подлокотниках она стала такой блестящей, что в нее можно было смотреться, как в зеркало.

Прервав их диалог, в магазин вошла старушонка.

— Меня зовут Элодия, — сказала она, хотя никто не задавал ей никаких вопросов.

На голове у нее была шляпка с множеством пчел, сделанных из шелка. Говорила она медленно, и ее интересовало, нет ли у хозяина магазина какого-нибудь венецианского зеркала. Ее нисколько не смущало, что она прервала и разговор, и сделку между продавцом и покупателем кресла господином Роелом Йонгстром. Когда оставшийся в высшей степени учтивым продавец показал ей одно из висящих на стене зеркал, старушонке, увидевшей в нем свое лицо, вдруг стало плохо.

— Присядьте, прошу вас, сейчас я принесу вам воды.

С этими словами продавец поспешил куда-то в заднюю часть магазина, а старушонка повалилась прямо в кресло, обитое старой кожей.

— Нет! — вскрикнул господин Роел Йонгстра, но было поздно.

Старушонка лежала мертвой в кресле, несущем смерть.

1

— И еще один, последний вопрос, — сказал гость. — Ответьте, господин профессор, вы действительно родились под знаком змеи?

— Да, по календарю ацтеков. Такой календарь в виде диска, сделанный из перемолотого камня, вы, должно быть, когда-нибудь видели.

— Почему вы об этом написали?

— В знак уважения к своему деду. Он жил в Мексике десять лет, там он и умер.

— В вашей биографии говорится, что вы обладаете исключительными дипломатическими и сексуальными способностями. Почему вы так написали? Как можно говорить такое о себе самом?

— Во-первых, это не я написал, так написано в ацтекском гороскопе, где каждому дню года дано толкование, в том числе и дню моего рождения, 15 октября. Там сказано именно это.

— Не важно, все равно это в высшей степени бестактно!

— Но вы не слышали моего второго объяснения.

— Интересно услышать, — проворчал журналист. — И неплохо, если оно будет более убедительным, чем первое!

— Я всегда считал, что все люди обладают исключительными сексуальными способностями. Судя по вам, это не так, поэтому вас это и возмутило!

Услышав такое, журналист оторопело поднялся с места.

Этот диалог происходил в кабинете вице-директора Рейксмузеума в Амстердаме, господина профессора Атте Нардинга. В сущности, это было интервью для газеты «Хет парол», которое брал у господина вице-директора журналист Бастиан Фогелар.

Кабинет находился на высоком первом этаже (под ним был еще один наземный этаж с холлом). Рядом с компьютерным столом, который на девятнадцатидюймовом мониторе мог принимать и телевизионные программы, в центре комнаты, под люстрой с восемью голландскими подсвечниками, стояли круглый столик и три кресла. На столике коптская пепельница и стеклянные подставки для стаканов. Угол закрывал массивный письменный стол хозяина кабинета. У стены, противоположной той, на которой было четыре окна, стояли низкий шкаф старинной германской работы и два комода в стиле бидермайер. Над ними висели в красивых рамах рукописи двух поэтов XIX века. В углу, возле высокого, до потолка, и заполненного книгами стеллажа, расположилось удобное старинное кресло, обитое черным плюшем, из тех, которые в Утрехте называют «кресло с ушами». В нем было удобно дремать, откинув голову на спинку с двумя подголовниками в верхней части.

Пока собеседники стояли у двери, ведь гость, прервав интервью, собирался демонстративно покинуть помещение, профессор спокойно спросил, указывая на кресло:

— Надеюсь, вы не собираетесь сесть в то кресло?

— Почему вы спрашиваете? — смутился гость.

— Потому что это кресло, несущее смерть.

— В каком смысле?

— В самом прямом. Кто бы в него ни садился, тотчас умирал. Разумеется, это прекрасная смерть и прекрасное имя для кресла — «кресло, несущее смерть»… Вот, смотрите! — И вице-директор «Рийксмузеума» швырнул в кресло книгу. Книга исчезла в тот же миг, как упала на сиденье. — Видели? Книга умерла!

Взбешенный и глубоко оскорбленный журналист Бастиан Фогелар резко развернулся и наконец-то покинул кабинет.

Господин вице-директор Рейксмузеума профессор Атте Нардинг проговорил:

— Наконец-то! Слава богу! — И устало развалился в своем кресле, чтобы немного прийти в себя.

Что-то на сиденье ему мешало. Он посмотрел и в кресле, несущем смерть, увидел запонку. Красивую металлическую запонку, потерянную год назад. Наконец-то он ее нашел.

И в тот же миг он окаменел от ужаса.

— Так я же нашел потерянную запонку! Как давно я мертв? — спросил он самого себя. — Надеюсь, что все те смерти произошли не при моем нынешнем положении? Когда же я перешел из одного агрегатного состояния в другое? Может быть, все смерти знакомы друг с другом? А может быть, и нет этого бесконечного множества отдельных смертей, а существует одна, общая смерть? И все зарубленные одной саблей становятся братьями по крови?

Как бы то ни было, профессор взял запонку и машинально хотел вернуть ее на место, в петлю под воротником. Тут он заметил, что петли нет, нет и рубашки на нем. А потом увидел, что нет и его шеи, и его руки.