Онлайн чтение книги Казанова Casanova
Глава 3

Хотя в свое время шевалье провел девяносто семь дней в одиночной камере тюрьмы венецианского дожа, он так и не сумел постигнуть искусство одиночества. Когда он расхаживал по уютным комнатам своего нового дома, его постоянно преследовали приглушенные настойчивые голоса, как будто в его голове спряталась дюжина мужчин в капюшонах висельников. Они стояли на эшафоте и то исповедовались, то обвиняли… А как тяжело было ему видеть этот огромный, раскинувшийся вокруг город, похожий на неразвернутый подарок. Кто эти люди, что снуют у него под дверью и выезжают в своих каретах из величественных зданий напротив? Соблазну попасть в хорошее общество, да и в любое общество, трудно было противостоять. Казанова продержался неделю, а после сдался, его решимость разлетелась вдребезги, как бутафорское стекло. Корнелюс на первых порах восприняла его просьбу о рекомендательных письмах без особого энтузиазма, словно он мог украсть у нее этих людей, а драгоценный список был ее истинным вторым «я», но наконец, моргая и вздыхая, настрочила необходимые рекомендации. И он не без чувства досадного самообмана стал знакомиться с высшим светом.

В гостиных, казино и ложах опер замужние дамы разглядывали его, будто моль, вившуюся вокруг ламп. Их нарумяненные и спесивые дочери смотрели на него, как кошки на паука. Старики говорили о законах, предках и о том, во сколько им обходятся любовницы. Эксцентричные и порочные молодые люди шли с ним в рестораны, чтобы отведать устриц и шампанского. Казалось, лишь жестокость успокаивала их, этих высокородных юнцов, и они находили утешение в насилии и игре. Все они писали стихи, успели объездить Европу, повидали Колизей в Риме, а многие посетили и Серениссиму, однако Казанова никак не мог считать их цивилизованными.

Но невзирая на эту душевную грубость, он по достоинству оценил их неугомонную энергию, бесстрашие и резкую смену настроений. Очевидно, эти черты передались юным аристократам по наследству. Один из них, лорд Пемброк, сблизился с Казановой, и между ними завязалась некая дружба. Лорд был богат, хорош собой и щегольски одевался. Он собственноручно брился три раза в день, чтобы многочисленные любовницы – по словам его светлости, он не мог видеть одну и ту же женщину два дня подряд – никогда не прикасались к его колючему подбородку.

Однажды душным вечером в конце июня Казанова пригласил лорда полюбоваться своим особняком. Шевалье сидел и читал при свете заката, скрестив длинные ноги и согнувшись в кресле. На коленях у него лежала открытая книга – «Метаморфозы» Овидия, напоминавшая таинственный фрукт в плотной кожуре и с нежной мякотью. Как часто ему хотелось съесть книги буквально, а не метафорически проглотить их! За минуту до звонка лорда он прочел о том, как Пелей преследовал морскую нимфу Фетиду и поранил о нее свои руки в заливе Гемония, вцепился в добычу, но она превратилась сначала в птицу, потом в дерево и наконец в пятнистую тигрицу. В этот момент герой вырвался и помчался вдоль берега с искусанными и разодранными в клочья губами, а его рот был набит мехом и перьями…

– Сейнгальт, – проговорил молодой лорд, обойдя комнату по кругу с бокалом в руке. Он выглядел бы столь же хладнокровно, если бы явился в костюме из мокрых листьев. – Вы здесь очень уютно устроились.

– Надеюсь, ваша светлость, вы окажете мне честь и отдадите должное талантам моего повара.

– С огромным удовольствием. Но скажите, вы не страдаете от одиночества?

– От одиночества, милорд? С какой стати я должен страдать от одиночества?

Он открыл было рот, словно желая посмеяться над заданным вопросом, но это ему не помогло. Несмотря на встречи с разными людьми – а они никогда не исцеляли, – он почувствовал себя в этот момент бесконечно одиноким. Да, в сущности, он всю жизнь и был одинок. Но неужели он начал производить впечатление одинокого и никому не нужного человека? Это его ужаснуло. Он не мог смириться с мыслью, что Пемброк так легко увидел его неприкаянность с высоты своей социальной лестницы. Шевалье собрался с духом и, надеясь, что особая интонация намекнет на загадочную широту души и глубокое безразличие к нуждам обычных людей, произнес:

– Я собираюсь проводить дни в прогулках по городу, а вечера посвящать чтению.

Лорд скорчил гримасу:

– Не думал, что вы такой заядлый читатель, Сейнгальт. Чтение – занятие для тех, кому не хватает ни ума, ни денег для других развлечений. Как у вас с девушками?

– С девушками, милорд?

– Интересно, вы пользовались успехом? Я дам вам билеты, и вы можете их отправить.

– И девушки придут ко мне домой?

– Конечно.

– Это было бы очень удобно.

Почему бы и нет? Ничто не ослабляет мужчину больше воздержания. А с помощью билетов он смог бы удовлетворить свое любопытство и узнать, что прячут под юбками здешние женщины. При этом он избежит презрения какой-нибудь надменной дочери баронета, косящейся на него из-за развернутой газеты, словно на семейного живописца. Отправить билет и вызвать женщину – несомненно, так он и поступит в будущем. Это его modus operandi. Казанову вполне устраивал подобный метод.

Лорд Пемброк, которого Казанова снабдил писчебумажными принадлежностями, выписал билеты. На каждом значилось имя девушки, место, где ее можно найти, и ее цена. Некоторые стоили четыре гинеи, другие – шесть, а одна целых двенадцать.

– Кто она такая, милорд?

– Любовница владельца шелкопрядильной фабрики. Но он спит с ней лишь раз в месяц.

– Понимаю, – рассеянно откликнулся Казанова, глядя на большую топазовую муху, сидевшую на рукаве молодого человека. Пока она не вздрогнула, он думал, что это украшение.

– В Лондоне для богатого человека, не боящегося тратить деньги, никаких сложностей нет, – сказал лорд Пемброк. – Все легко и доступно. Запомните это, Сейнгальт.

Шевалье поклонился в знак благодарности.

Следующим же вечером, когда в особняке пробили часы с молоточками, Казанова швырнул книгу на пол, взял один из билетов лорда Пемброка и отправил Жарбу за девушкой. Он ждал, стоя у окна, и думал о том, как мог бы быть счастлив, если вместо этой каменной северной улицы с ее чужестранцами увидел бы по ту сторону окна лунный свет, струящийся по поверхности Большого канала, и нос гондолы, поднимающийся и опускающийся, будто отбивает молитвы, и разрезающий лоскутное одеяло воды, сворачивая к ступеням родного дома…

Пришедшая девушка на поверку оказалась вовсе не девушкой, а женщиной несколькими годами старше самого шевалье. Он понял это, заметив складки на ее шее и жесткую, чуть дряблую кожу рук. Она сносно поддерживала свой внешний вид, пользуясь белилами, краской для век, румянами и сурьмой для бровей (совсем как Казанова, по-женски любивший приукрашивать себя). Она не говорила ни по-французски, ни по-итальянски. Он очистил для нее грушу и накормил гостью. Она заплакала. Она ела грушу, плакала и что-то говорила.

– Что она сейчас сказала? – спросил Казанова.

– Она сказала, – пояснил Жарба, – что джентльмен напоминает ей ее мать.

Потом привели вторую. Она поужинала с шевалье. Она знала несколько французских слов. Некогда у нее был друг из Франции.

– А откуда именно из Франции, моя дорогая?

– Да, мсье. Из Франции.

Он поцеловал ее запястья. Она спросила:

– Чем вы угостите меня на сладкое, мсье?

Когда они кончили ужинать, она уселась к нему на колени, пощекотала его нос и заворковала с ним на детском, лепечущем, бессмысленном языке. Профессия убила в ней природную сексуальность. От нее пахло убогими домами и гнетущими снами. Казанова кивнул Жарбе, и слуга вывел ее на улицу.

Девушка, стоившая двенадцать гиней, понравилась ему еще меньше прежних. Похоже, она привыкла к разврату с детских лет. Достаточно было взглянуть ей в глаза. Она чарующе смеялась, но пройдет год, другой, пятый, и жучки порока сделают свое черное дело, подточат основу, и от нее ничего не останется. Он поиграл с ней, хотя не смог скрыть страха. И лишь занявшись с девушкой любовью, догадался о причине своей боязни – эта связь граничила с инцестом. Он, не считая, дал ей денег. Она поправила серьги и сунула деньги в кошелек.

– Не желает ли мсье познакомиться с мальчиками? – осведомилась она и добавила, что охотно назовет их имена.

– Я пользуюсь услугами мальчиков в определенный сезон, – отозвался Казанова.

Какое-то время они молча глядели друг на друга. Потом она сказала:

– Bonne chance, monsieur [10]Желаю удачи, мсье (фр.). .

–  Vous aussi, mam’zel [11]И вам тоже, мадемуазель (фр.). . – Хотя оба знали, что одной удачи недостаточно.