Онлайн чтение книги Cлавенские древности, или приключения славенских князей.
История Останова.

Начало печальной моей жизни ты довольно ведаешь, Государь, говорил он Светлосану; но сии господа может быть о том не знают, чего ради и начну ее с самого её происхождения. Я называюсь Остан, продолжал он, и происхожу из древнего поколения Древлянских Князей, которых Княжество находится в Червонной России между Днепром и Припятью, пространными водою реками, Я родился от последнего Князя нашего рода, именем Любослава; и едва я увидел свет, как смерть моей матери, приключавшаяся ей от моих родов, возвестила мне несчастную жизнь, на которую осужден я роком. Родитель мой любя свою супругу весьма несказанно, вскоре за нею последовал, препоруча меня в опеку ближнему своему боярину, от которого все несчастье моей жизни устроилось.

Обыкновенно неблагодарность неистовствует наиболее тогда, когда присовокупляется к ней любочестие и корысть. Сей вельможа именем и нравами Презол, пользовавшейся паче всех милостями моего родителя, и снискавший ласкательствами своими его доверенность, употребил ее во зло, приязнь по нем во власть правление Княжества, и позабыл вскоре чем он был должен сыну своего благодетеля и Государя. Сияние венца ослепило его очи; он решил не токмо лишить меня оного, но даже отнять у меня и жизнь мою, чтоб безопаснее потом воспользоваться плодом своего злодейства. Вследствие адского сего поедприятия начал он истреблять под разными подлогами приятелей нашего дома, а своих ласкателей и любимцев возвышать на их места, отдавая им всю власть в государстве. Напоследок укрепясь таким образом на престоле, повелел меня, еще младенца бывша, отравить тайно ядом. Но кормилица моя, узнав о сем варварском намерении, и будучи верна родителю моему и по смерти  его, возгнушалась неслыханным сим злодейством, презирая и обещанное ей за сие великое награждение, и отнесла меня тайно к Славомыслу, Чернобогову первосвященнику, который равномерно сохранял великое усердие к нашему дому.

Сей добродетельный муж скрыл меня и с кормилицею моею в тайнике Чернобогова храма, куда никто кроме его и старого его служителя не ходил, и где сей первосвященник получал вдохновения и пророчества от сего Божества. В сем жилище пробыл я до пятнадцати лет моего возраста, в который Славомысл старался научить меня всему тому, что может человека моего состояния просветить и наставить в добродетели. В должности сей мог он успеть тем наипаче, что сам был весьма учен, чем и снискал себе сан первосвященничества. По вступлении моем на шестнадцатый год, верная моя кормилица умерла, а за нею вскоре и первосвященник скончался. Тогда то прямо остался я несчастным человеком, о коем ни солнце ни земля не ведали.

Перед смертью своею первосвященник открыл мне род и сан мой, и все мои несчастья, надеясь сим возбудить во мне ревность к благочестию и добродетели. Сими одними средствами, говорил он мне, можешь ты возвратить себе погибший твой престол; благочестием твоим Боги, а добродетелью человеки подвигнутся к тебе на сожаление; старайся об них паче и жизни твоей, ибо ежели и жизнь твоя для них прекратится, то земные твои имения останутся долу, а душевные вознесутся с тобою горе. Но прежде нежели, продолжал он, отойду я к праотцам моим, хочу тебя наградить наследием отцов моих, так как сына и питомца моего, ибо кроме тебя нет по мне наследника. Желаю только того, чтоб сие наследие употреблял ты во благо, а не во зло. И во спасение твоей жизни, так как употребляли отцы мои, и тому же и меня научили. А тебе оно будет потребнее нас всех: ты имеешь себе врагом сидящего здесь на престоле, который не преминет искать твоей смерти, когда узнает тебя живого. Сего ради советую тебе по смерти моей удалиться из отечества твоего, и просвещать твой разум познаниями света, пока Боги, по усмотрении в тебе достойного Венценосца, соблаговолят возвратить тебе престол твоих предков. Сие вещаю я тебе, примолвил он, по повелению самих Богов,

Сказав сие, взял он меня за руку, и повел во святилище храма: оное было четвероугольно, сооружено из черного мрамора, на стенах оного изображены были всякого рода мучения и казни, коим подвергаются во аде беззаконники.

Посредине святилища стоял на медном подножии Чернобогов кумир, сотворенный из гебенового дерева, глава его была златая, украшена алмазным венцом: Он был препоясан змеею, и покровен черною епанчой с пламенными пятнами, лице имел свирепое, и грозящее казнью; в правой руке держал меч и скорпию, а в левой весы; десною ногою попирал увенчанную голову зияющую пламенем; а туею городскую стену, усыпанную деньгами.

Вошед во святилище Славомысл, простерся пред кумиром, чему и я последовал; потом прочтя потихоньку молитву, отпер он потаенную дверь у подножия Божеского истукана, и вынул оттуда Сандалии [1]Род старинной обуви, употреблявшейся на Востоке. и кошелек с деньгами. Вот наследие моих праотцов, сказал он обратясь ко мне, прими его, и употребляй в единых нуждах могущих тебе случиться; сии Сандалии имеют силу носить человека, по водам и воздуху, а кошелек сей хотя немного содержит в себе златниц, однако ж вовеки не будет истощим, ежели ты будет из него брать на единые твои нужды, и на вспомоществование неимущих и страждущих неповинно. Храни сии вещи и не вверяй их никому, ни же поведай. По сем обратясь к Чернобогу, простерся пред него снова, и встав на колени, что и мне также повелел учинить, возгласил к нему: Мстительное и защитительное Божество: призри на сего знаменитого сироту; споборствуй ему, ежели будет он добродетелен, и накажи его, если он порокам предастся, и наследие сие станет употреблять во зло.

Таким образом добродетельный сей муж, вручив мне летающее Сандалии, и неистощимый кошелек, отвел меня снова в прежнее мое жилище. Вскоре после сего он скончался: о сем уведомил меня старый его служитель, который, как я уже объявил, о тайне нашей ведал, и приносил мне пищу. Сие печальное известие ввергнуло меня в неизреченную горесть и недоумение: я не знал, что мне с собой начать, и каким образом явиться свету, коего я не знал. Сие мое недоумение открыл я сему усердному служителю, который, сообразуясь с увещаниями моего благодетеля, советовал мне удалиться поскорее в другие Славенские Области, и путешествовать по оным, сколько для наумения моего, столько и для сокрытия себя от изменника похитившего мой престол, пока милосердные Боги не возвратят мне оного. Я охотно последовал его мнению, и просил его сотовариществовать мне в сем моем странствовании, на что Добрыня, ибо так он назывался, охотно и согласился.

Таким образом положа на мере наше путешествие, определили мы выйти ночью из храма и Искореста [2]Сей город называется также Коростенем в летоп. преп. Нест., столицы нашего Княжества. Произведение сего предприятия благополучно было окончено: вышед в рощу, окружающую сей город, рассуждали мы, в которую сторону прежде всего нам отправиться. Разговаривая о сем пришли мы в средину сей рощи, освещаемой тогда сиянием луны; с помощью сего света увидел я несколько стоящих тут столпов, из дикого камня, весьма искусно сооруженных, и на оных поставленные сосуды из черного мрамора. Остановимся здесь, государь, сказал мне Добрыня;на сих столпах опочивают прахи твоих родителей, я нарочно привело тебя сюда, дабы ты, прежде отшествия твоего из сей страны, простился с ними, и воздал им поклонение, когда уже не можешь им отправить Тризны. Я пал на колени, и вместо воспоминовения принес им жалобы и слезы. По довольном моем пред ними сетовании, провожавший меня Добрыня, советовал мне оставить сие место, и искать убежища до восхождения Зимцерлы. Во время пути спутник мой старался меня развеселить, рассказывая мне о приключениях своей жизни, которые состояли в том, что он в молодости своей учился вместе с  покойным первосвященником, которому понравясь, и будучи бедным человеком и сиротою, согласился всю жизнь препроводить при нем: и по сей причине жил завсегда в его доме не так как служитель но как домашний. При сем также объявил мне он и о других обстоятельствах своей жизни, которые довольно означали грубость и зверство Древлян, и их соседей. Обычай сжигать усопших тела, и прах их полагая в сосуды, ставить на столпах при больших дорогах, и вместо порядочного бракосочетания хватать девице у вод, и иметь оных себе вместо жен, переняли Древляне, по сказкам его, от соседей своих Радимичей, Кривичей, Вятичей и Северян.

Таким образом повествуя мне о нравах Древлян, старался он уклоняться от Искореста в сторону, и при восходе зари он привел меня в небольшую деревню, в которой мы отдохнув, и купив себе коней пустились в путь. Добрыня советовал мне прежде всего ехать в Область Дулебов и Бужан, у коих в стране было славное пророчество, называемое Золотою Бабою. Сие прорицавшее Божество, говорил он мне, должно тебе вопросить о успехе нашего путешествия и о будущей твоей судьбе. Я охотно последовал сему его совету, желая узнать о себе пред будущее, к чему все почти пристрастны человеки.

И так направив путь наш в сию страну, через несколько дней прибыли мы в нее; и еще издалече увидели мы в оной стоящий великолепный храм Золотой Бабы, сооруженный из чистого белого мрамора, и обнесенный такою же оградою. Чем ближе подъезжали мы к сему храму, тем более увеличивалось его великолепие в наших глазах. Ограда оного содержала в себе покойные и приятно расположенные жилища для жрецов сего Божества: по обеим сторонам ворот построены были гостиницы для приезжающих, обилующие всем тем, что к пропитанию, одежде, и уврачеванию человеков потребно.

Как скоро объявили мы привратнику желание наше поклониться и жертвовать Богине, так скоро и отпер он нам железные ворота, которые непрестанно были заперты для опасности от разбойников;ибо в сем храме сохранялось великое сокровище, возраставшее от щедрых приношений молебщиков: потому что, из почтения к сему божеству, не дерзал ни един приходящий отойти от него без принесения ему какой-либо вещи; а ежели ничего не имел, то вырвав из платья своего волос, приносил оный в дар, кланяясь в землю.

По въезде нашем в монастырь, нижние служители храма с великою учтивостью помогли нам слезть с лошадей: одни из них повели их в конюшни, а другие препроводили нас самих в гостиницу, где мы угощаемы были по княжески. Через несколько часов объявили нам, что первосвященник сего храма желает нас видеть. Мы тотчас пошли к нему, и уговорились на дороге сказаться купцами из Коростеня. Первосвященник принял нас весьма ласково, и угощая вопрошал о вине нашего прибытия. Мы ему объявили,что желаем принести жертву, вопросить о нашей судьбе Великую Матерь Богов. Жрец с охотою обещался с своей стороны удовлетворить наше желание, спрашивая нас притом, какую мы хотим избрать жертву, чтоб почтить Богиню. Я вынув десять золотых просил его, чтоб он избрал за сии деньги такую, какую ему заблагорассудится. Предложением сим Жирослав, (так он назывался,) наипаче был доволен.

Тотчас после сего позвав своего служителя, и приказав ему привести для жертвоприношения непорочную юницу, овна, и двух агнцов, просил нас следовать с ним во храм. Оный был осажден кедрами и буками; украшен отовсюду мраморными багряными столпами, коих главицы вылиты были из меди, и позлащены весьма крепко; притвор храма, где приносили жертву, сооружен был также из мрамора, и украшен подобными ж столпами. Жертвенник, на коем сжигали жертву, и другой, на котором жарили некоторые оной части для пожрания, были стальные, и по местам украшены серебряными с золотом цветами. По сторонам их стояло на таганах несколько медных котлов, в которых варили также некоторую часть жертв. Секиры, ножи и другие жертвенные орудия состояли из блистательного и крепкого камня и серебра; также сосуды, умывальницы, и другие подобные сему вещи были все из драгоценного вещества, и преизбраннейшей работы.

Вскоре привели к нам жертву, украшенную венками из цветов. Первосвященник и вспомоществующие ему жрецы, облекшись в богослужительные ризы, начали службу пением и молитвами, по окончании коих Жирослав, возлагая на каждую жертву свою руку, приказывал их убивать, и приготовлять к жертвоприношению. По повелению его вскоре все было уготовано: лучшие части были оставлены для трапезы жрущих, а прочие сожжены в честь Богини.

По совершении таким образом жертвоприношения, Жирослав уверял нас, гадая по колебанию огня, и по течению дыма, что жертва благоприятна Богине, и можем мы ожидать благополучного события нашим желаниям. По сем повел он нас во внутренность храма, Стены его украшены были живописью, представляющею дела и приключения Богини. Посредине храма стоял её кумир из чистого золота: на руках у нее сидела маленькая девочка, которую почитали её внучкой. На Богине и внучке её были венцы из дорогих каменьев, самой высокой работы и цены. Подножие их состояло из чистого серебра, и украшено было вылитыми из золота цветами, и разноцветными каменьями. Стоящий пред ними жертвенник был подобно сооружен и украшен. Истукан сей окружен был отовсюду разнообразными музыкальными орудиями.

По вшествии нашем во храм, первосвященник приказал нам пасть пред жертвенником на колени, и предложить на нем то, чем мы обреклись Богине. Повеление его немедленно мы исполняли: я встав с Добрынею на колени, положил несколько горстей золотых на жертвенник, а Добрыня несколько пенязей. В тот миг все музыкальные орудия, окружающие Богиню, возгремели, и произвели во храме превеличайший шум: Богинин Истукан поколебался; а мы, быв устрашены сим действием, пали ниц на землю. После сего шум мало помалу начал утихать, и при конце оного услышали мы глас Богини, подобный трубному гласу.

Сие проречение жрецы тотчас записали, и подали мне оного список, за что ответствовал я им некоторым числом червонцев. После сего просил нас к себе первосвященник на вкушение жертвы, со всеми бывшими при том жрецами. Мы за ним последовали, а Жирослав обращая ко мне речь, говорил мне так: Богиня наша правосудна, приятный гость! Она невинных защищает, и поборает по них, а злодеям завсегда противится: и рано или поздно наказует их. Я тебе при трапезе нашей расскажу о происхождении и делах её. Я не испытую, продолжал он, о состоянии твоей жизни, но токмо вижу по изречению божества, что ты добродетелен и несчастлив; но как злодейство гнать тебя ни станет, не ослабляй своего терпения: Боги со удовольствием взирают на борющуюся добродетель с несчастьями; и напоследок увенчивают ее.

При продолжении им подобного сему нравоучения, прибыли мы в его обитель. Стол уже был уготован, Жирослав просил нас за него сесть; и когда несколько уже насытились, тогда он снова обращая ко мне речь, вещал мне следующее. Я обещал тебе рассказать о начале и происхождения нашего Божества, зовомого чернью Золотою Бабою, по причине златого её истукана. Вот каковое повествование о том нам предано: первоначальное существо Эфир, совокупясь с нестройностью стихий, произвели на свет великую нашу Богиню, Царицу земли, и Матерь всех Богов; а она сочетавшись с Световидом или Солнцем, подобным с нею древностью Божеством, породила миру Перуна, строителя громостреляний и всех воздушных явлений; потом Волоса, Бога скотов, по нем Купала, Бога плодов; и прочих Богов и Богинь, как то Ладу, Зимцерлу, Белбога, Чернобога, Нию, Похвиста, Догоду, Услада, Кикимору, и им подобных. Сын её Перун совокупясь с сестрою своею Ладою, Богинею любви, произвел Сиву, Богиню плодов древесных и садовых, и сию то любезную внучку, питательницу человеков, держит Богиня наша непрестанно в своих объятиях, и любит ее жарче всех своих детей и внучат. А наши праотцы, желая означить свойство и достоинства сих Богинь, изобразили их златыми украсив венцами из драгоценных камней; ибо от них проистекают нам и злато и серебро, и все блага нашей жизни. А окружение её музыкальными орудиями уставлено в знак того, что восставшую между детьми её распрю, одержав земли, она пресекла, восстановив меж ними согласие правосудным ее разделом и для того еще, что она многие из сих орудий изобрела сама, и любит ими услаждаться: и завсегда свои пророчества произносит во гласе трубном.

По сем Жирослав, продолжал Остан, расказывал мне о многих её чудесах, и о делах её чад, о чем однако ж я умалчиваю, как о таких вещах, о которых и ты, Государь, я чаю ведаешь; а приступлю теперь к повествованию других моих приключений.

Я пробыл несколько дней в Священном сем жилище, наслаждаясь собеседованиями первосвященника, которому подарил я пятьдесят червонных, и еще сто дал на содержание их гостиницы. По сем, совещавшись со спутником моим, поехал я в Державу Полян, у коих столицею был Киев, построенный сего же имени Князем. Полянами владел тогда Князь Ковар: у него вознамерился я просить себе помощи противу похитителя моего престола.

Путь наш даже до сего города был благополучен: мы нашли Кевара, не доезжая до города, в бору, окружающем Киев, забавляющегося с придворными своими звероловительством. По прошению моему я был ему представлен: ласковый его прием обнадежил меня открыться ему в моей нужде. На просьбу мою отозвался он благосклонно: да и столько еще явил мне благоприятства, что просил меня жить в своем дворце все то время, которое пробуду я в Киеве. Таковые ласки совсем поколебали мое легковерие: и я уже мнил себя сидящим на престоле моего родителя. Но как я мало знал политику Государей, внемлющую более своим прибыткам, нежели человеколюбию!

Несколько дней старались забавлять меня пустыми надеждами, как между тем пересылались с моим злодеем, коему дали знать о моем пребывании в Киеве, и просили от него себе уступки некоторых городов, если не желает он зреть себя воюемым в мою пользу. Похититель моего венца, желая отвратить от себя сию бурю, охотно на требование их согласился: с таким напротив варварским условием, чтоб меня ему выдали мертвым или живым, Судя по коварству Киевского Князя и его вельмож, может быть и был бы я несчастною жертвою властолюбия Презолова, ежели б некто из Коваровых бояр не продал мне сея тайны за некоторую сумму денег.

Как скоро я известился о сем проклятом ухищрении, так скоро и уехал из Киева. По совету Добрынину, слыша о добродетелях и благостыне твоего родителя, государь, говорил Древлянин Светлосану, вознамерился я ехать в Славенск, дабы пасть к ногам великодушного Богослава, для испрошения у него той милости, о коей тщетно умолял я Полянского Князя. Во время сего моего путешествия занемог я сильною огневицею, чего ради и остановился я в Столице Кривичей, где находился храм Знича, сего священного огня, подающего болящим исцеление, и советы на уврачевание болезней. Я послал Добрыню к первосвященнику сего Божества, дабы он вручив ему от меня сто златниц, попросил его принести жертву сему неугасимому Пламени, для испрошения от него мне уврачевания. Жрец, повелев ему прийти наутро, дал такой ответ Добрыне, который по словам его, само Божество изрекло ему ночью.

Сей глас Боговещалища возвратил мне память о забвенных мною Сандалиях, данных мне в наследство Славомыслом, первосвященником Чернобоговым, моим воспитателем. Я приказал Добрыне вынуть их из сумки,_в которой они мною были спрятаны, и обуть меня. Как скоро он на меня их надел, так скоро начал я чувствовать распространяющееся по всем моим жилам стремление крови, со окончанием коего жар начал во мне утухать, и силы мои чувствительно стали приходить в прежнее состояние, Одним словом, через час сделался я так здоров, как будто б не бывал никогда болен. В тогдашнем моем восхищении бросился я на землю, и принес священному Зничу благодарственное моление, сопровождаемое радостными слезами. После сего пошел я во храм оного, желая принести ему великолепную жертву.

Храм его стоял на высокой горе, сооружен изо дикого камня, и огражден высокою и крепкою стеною на подобие замка. Стены его состояли из двух ярусов небольших покойцев: в нижних содержались пленники и скоты, определенные на заклание в жертву сему священному Огню; а в верхних жили служители храма, и некоторые жрецы. По входе моем в сию ограду, слух мой поражен был стоном пленных, испрашивающих себе от Богов и мимоидущих свободы от напрасной смерти. Жалость объяла мое сердце, Я не мог понять причин сему зверскому обыкновенно, чтоб предавать огню неповинных человеков, в жертву такому Божеству, которое подает нам исцеление, и печется о нашем здравии. О Боже! вскричал я тогда: конечно не ты виною варварскому сему уставу, но жадность к корыстолюбию немилосердных твоих жрецов. Сия мысль заглушила во мне почтение, которое было возымел я к первосвященнику сего Божества. Я вознамерился с ним увидеться, и употребить всю мою возможность к освобождению невольников, и ко уничтожению адского сего обыкновения.

Жреца сего нашел я готовящегося ко приношению сей кровавой и бесчеловечной жертвы. Поблагодарив его за представительство о мне у Божества, просил я его принести от меня благодарственную жертву. Изрядно, ответствовал он, сие я охотно учиню по принесении законной жертвы. Я его вопросил о её роде, и услышал, что она состоит из сих несчастных пленников, возмутивших только мои чувства. Честный отец: сказал я ему: не ужель и Боги столько ж мстительны и жестокосерды, как и мы человеки? и какая причина побуждает их желать столь варварские жертвы? Нельзя статься, чтоб они услаждались человеческим мучением и кровью и разве не о всех людях равно они пекутся, и не равно их любят. Жрец ответствовал мне весьма смятно на сии вопросы, из коих ничего другого я не понял, кроме пустых его отговорок. Я употребил все силы моего смысла, чтоб доказать ему бесчеловечие и беззаконное заблуждение сей службы. Но он противополагал мне на то, что сие заведено издревле, и что сею жертвою Божество их конечно услаждается. О человеки! возопил я тогда: вы и зверей в ярости и невежестве своем превосходите. Отче честный, говорил я ему, будь ты первый исправителем сего варварского и адского злоупотребления: Боги конечно не требуют от нас толь проклятые жертвы; но отвращаются и мерзятся ею. Лютый Жрец не внимал моим рассмотрениям, и готовился исполнить сие варварское дело. Но я, отозвав его на сторону, обещал ему дать за всякого пленника по сто червонцев, ежели он их освободит от сей жертвы, и отпустит на волю.

При сем обещании корыстолюбивый жрец улыбнулся, и умягчил суровый свой вид и голос: чадо мое! Сказал он мне, я вижу, что великий Знич, подав тебе здравие, хочет тебя прославить щедротою: воле его я повинуюсь: исполняй его желание; а я сего же вечера освобожу пленников, когда ему сие угодно. Но не поведай сего народу, продолжал он, сему неумолимому чудовищу, которого единые чудеса к покорству преклоняют. Я обещал ему содержать сие тайно, и в тот же день принести ему цену на искупление неповинных.

По сему нашему условию, жрец пошел во храм, и по совершенении некоторых жертвенных обрядов, притворился ужаснувшимся, и дрожащим голосом, кривляя глазами и устами, возопил к народу: о неизреченного Божия к нам милосердия! При самой пропасти великий Знич защищает нас от падения. Народ, обладающей Кривическими землями! Священный Огнь освобождает тебя от истребления, которое соединено было со смертью сих плененных тобою врагов. Он мне открыл теперь, что коль скоро прольется кровь сих Печенегов, то чрез три дня по непременному определению всемогущей Судьбы падет наше Государство, и искоренится невозвратно нашими врагами. И для избежания сего бедствия нет другого способа, кроме освобождения сих пленников. По сих словах он умолк, а народ ввергнутый им в смятение и страх возопил, и требовал их освобождения немедленно. Хитрый жрец, радуясь успеху своего обмана, обещал народу освободить их в следующую ночь; ибо, присовокупил он, сего требует Божество, дабы они во тьме оставили нашу страну; ибо тьма сия послужит им омрачением во всех их предприятиях на нашу землю. Но сие значило, говорил Древлянин, что он хотел наперед увериться в деньгах, обещанных ему мною, прежде нежели освободит сих Печенегов. Народ на все согласился, чего ни желал от него первосвященник, который по принесении обыкновенных жертв возвратился в свою обитель; а я пошел к себе на постоялый двор, дабы приготовить ему деньги.

Дорогою встретился со мною Добрыня, который отлучился от меня для некоторые нужды, и ничего не ведал о переговорах моих со жрецом. Я ему рассказал сию историю, и не мог с ним надивиться жадности сего первосвященника, которая побуждает его не токмо народ обманывать, но и проливать человеческую кровь под предлогом благочестия и богопочитания. Ах, государь: сказал мне тогда Добрыня: так никак и ответ, данный им тебе от имени Знича, его же коварства есть вымысел, ибо я признаюсь тебе, что он ласкательством своим выведал от меня несколько о нашей тайне, и о Сандалиях врученных тебе Славомыслом. А что они помогли тебе освободиться от болезни, так сие конечно произошло от сокрытой в них для сего силы, а не от Знича, коему приписывает жрец исцеление болезней. Рассуждение сие почел я справедливым, соображая его со жреческим коварством. Я решил завсегда носить спасительные сии Сандалии, а Добрыне приказал не объявлять впредь никому о нашей тайне.

Между тем желая спасти неповинных пленников, вынул я из неистощимого моего кошелька деньги, по числу пленников, которых было около двадцати человек; и пошел под вечер к корыстолюбивому жрецу, которому вручив сей выкуп, просил его исполнить обещание, что он в тот же час и учинил, приказав их освободить. После чего ласкательства его доказали мне ясно, сколь подла его душа. Я оставил его скоро, возымев к нему презрение больше еще прежнего, и идучи на мое подворье рассуждал, как праведные Боги таких гнусных и беззаконных тварей оставляют без наказания; но вспомянув произречение Золотой Бабы, что Бессмертные медленно наказуют злодеев, оставил сие на промысел небесный, который на утро уже мне доказал, что он справедлив. Ибо на другой день Добрыня, ходивший за нуждою на рынок объявил мне пришед, что сего первосвященника зарезали воры, в числе которых был его келейник, и пограбили все его имение. Услыхав сие, воздал я хвалу Небу за избавление земли от сего чудовища, пожиравшего человечество, и просил прощения в моем роптании на его правосудие.

После сего приключения вскоре оставил я сей город, и продолжал мой путь в Славенск. На сем пути скончался добродетельный мой спутник. По обыкновению нашему тело его я сжег, и собрав в сосуд оного пепел, поставил во храме того села, в котором приключилась ему смерть. По совершении над ним тризны, отправился я снова в путь мой, который даже до Валдайских гор был довольно спокоен; но на оных разрушило его следующее приключение. Не доезжая несколько до сего урочища, наехал я на приказного человека, ехавшего также в Славенск с молодою своею женою, с коей ездил он для свидания к её родителям, и возвращался в столицу Славян, имея в оной свое жилище. Мы оба весьма были рады, что наехали в пути своем себе сотоварища: он со мной тотчас познакомился, и рассказал мне о себе, кто он таков; я также объявил ему о себе, что я Древлянине и желая видеть достойные примечания места путешествую. Таким образом разговаривая, уменьшали мы скуку соединенную с путешествием, даже до объявленных мною гор.

По въезде нашем на оные, и по продолжении некоторого по них пути, переломилась ось у его коляски, что принудило его и жену его из оной выйти. Я также сошел с моего коня, дабы им сотовариществовать, и меж тем, как люди его старались привести в прежнее состояние коляску, мы все трое пошли прогуливаться. Взошед на стоящую перед нами гору, превосходившую высотою все прочие, удивлялись мы природе, аки бы игравшей в сем месте собранием в совокупность такого числа гор, наметанных одна на другую. Во время сего нашего удивления, увидали мы летящее к нам облако от пределов Славенска: летение его было весьма быстро, и казалось нечто на нем сидящее. Позорище сие привлекло на себя наши взоры: по приближении его к нам, увидали мы на нем сидящего малорослого Эфиопа, в Китайском платье; Сие наипаче удвоило удивление и любопытство наше, которое нам всем троим причинило бы пагубу, ежели б не имел я при себе преудивительных моих Сандалий. Ибо, коль скоро сей карло, подобный лицом своим и злостью дьяволу, увидел нас, то и устремился к нам лететь. Сие его стремление столь испугало молодых супругов, что Милостана (так называлась сия женщина), упала в обморок в руки своего супруга, а Завид, её муж в такую пришел робость, что ни слова не мог выговорить, и стоял как изумленный.

Между тем Эфиоп спустившись к нам, выхватил ее из рук её мужа, который упав от страха, кричал изо всей силы: Ах, помилуй! помилуй, государь мой: пусти душу на покаяние. Но карло ему не внимал, и посадив женщину на облако, устремился с нею от нас лететь. Но я, будучи не столь робок как её муж, и подвигнувшись сожалением, вознамерился отнять у волшебника несчастную сию женщину, которая испуская стенание и вопль, призывала меня и мужа своего на помощь. Итак, имея на себе летающие Сандалии, погнался я за карлом, и достиг его вскоре, ибо Сандалии мои несли меня быстрее птицы. Мурянин увидев меня бегущего за собою, бросил в меня золотою стрелою, коей был он вооружен; но я от удара сего увернувшись, и поймав его стрелу, устремился снова за ним, дабы самого его поразить ею, уже вознес я руку мою на поражение его, как гнусный сей чародей, видно устрашившись сего удара, и почтя меня сильнейшим себя, бросил бедную Милостану долой с облака, а сам устремился от меня лететь.

Желание мстить ему не столь было во мне сильно, как стремление помочь сей бедной женщине, которая с окончанием своего падения ожидала себе смерти. Я бросился за нею, и едва успел предускорить её падение, схватив ее за одежду. Между тем проклятый её похититель от нас исчез. Завид, лежавший во все сие время полумертвым услышав подле себя шум, произошедший от нас, опять закричал: Ай. ай! помилуй. Но я его начал уверять, что враг его уже исчез, и супруга его благополучно от оного избавлена. Тогда он приподняв немного голову, и увидев нас одних, сказал: ах, проклятый чародей! как он меня испугал: Однако ж, продолжал он прибодрившись, ежели б у что в руках случилось, то я бы доказал ему себя.

В спокойнейшее время засмеялся бы я его храбрости, но тогда старался я помогать бедной его жене, которая не могла еще оправиться от ужаса, причиненного ей волшебником. Наконец по старание моему и её мужа, получила она снова спокойствие духа. После чего принялись и муж и жена осыпать меня благодарностями, и просили меня усердно не токмо сотовариществовать им в пути, но и по приезде ее Славенск жить в их доме во все то время, которое пробуду я в сем городе. Учтивостям их ответствовал я подобными ж учтивостями, и согласился охотно на их желание. Между тем прибежали к нам Завидовы служители, которые весьма довольно были от нас отдалены. Они усмотрели издали приключение случившееся с нами и бежали нам помочь по своей возможности; но уже дело окончено было до них. Любопытство побуждало их всех тогда просить меня, чтоб я им рассказал, каким средством смог я победить столь страшного врага, и летать подобно ему по воздуху. По неосторожности моей открыл я им, что это учинилось с помощью моих Сандалий, имеющих силу носить по воздуху и воде, и притом еще и от болезней излечивать.

Сие объявление возбудило во всех моих слушателях немалое удивление, которое напоследок произвело в одном из слуг Завидовых вредное для меня желание. Он вознамерился похитить у меня сей драгоценный залог моего воспитателя, что того же дня и произвел он в действо на ночлеге, обокрав со мною вместе и господ своих, во время нашего сна. По пробуждении нашем на другой день узнали мы о сем злодейском его поступке; и я еще благодарил Небо за сохранение неистощимого моего кошелька, о коем никто не ведал, и который и во время сна хранил я у себя в кармане, и по сей то причине грабитель наш не мог его у меня похитить. Бедные мои спутники тем более горевали о сем несчастье, что не имели больше чем доехать до Славенска, ибо вор похитил у них все деньги; но я их скоро вывел из сей грусти, обещав им помогать во всех их нуждах. Сие наипаче умножило ко мне усердие их и приязнь: они осыпали меня тьмою благодарений, и даже привели меня в стыд своими учтитостями.

О сем странном с нами приключении, продолжал Остан обращая слово к Светлосану, не имел я случая ни тебе объявить, государь, и твоему ридителю, ниже кому другому, во время пребывания моего в Славенске; не знаю и теперь, забвению ль сие приписать я должен, или волшебным хитростям сего же чародея, которого с посрамлением обратил я в бегство. Я скорее это припишу ему ответствовал на то Светлосан, ибо по стреле познаю я в нем Карачуна, сего лютого волшебника, который по всему свету причиняет великие бедствия многим людям, в числе которых находятся сестра моя и зять, что я тебе по окончания твоей повести подробнее объявлю. Итак я, думаю, что сей волхв,страшась может быть самому себе скорой пагубы, старается все свои злодейства скрыть от человеков; но только от всемогущих Богов сего утаить он не в силах, которые непременно казнят его когда-нибудь за несчетные его беззакония, Сказав сие просил он снова Остана продолжать его повествование, что Древлянин и учинил следующим порядком.

После сего случая, продолжал Остан, путь наш был уже покоен до самого Славенска, коего великолепие превышало все города виденные мною; красота храмов его и башен издалече поразила мои очи; и удостоверила меня о подлинности славы, носящейся о нем по отдаленным странам. По въезде в оный, глаза мои не знали куда обратиться, всюду встречались здания достойные особого рассматривания; удивление мое продолжалось по пространству всего города, простирающегося на несколько верст; и не прежде успокоилось мое внимание, как по приезде в Завидов дом, стоящий почти по конце города.

По некотором отдохновении в сем доме, пошел я во дворец, чтоб исходатайствовать себе счастье предстать пред твоего родителя, коего человеколюбие прославлялось по всем Славенским странам. По благости его вскоре получил я к нему доступ я ему объявил мои несчастья, прося его о покровительстве и помощи себе. Добродетельный сей Князь, умилясь на мое злополучие, но ненавидя брани, проливающие без всякого сожаления человеческую кровь, и расторгающие спокойствие цветущих областей, обещал исходатайствовать мне то миротворством, чего другие доискиваются кровопролитием. В исполнение своего обещания, послал он вскоре посольство в Искорест с таким приказанием, чтоб оное старалось преклонить хищника моего престола уступить мне без расторжения мира принадлежащий мне венец, и ежели не успеет в сем, то хотя б преклоняло его уступить мне половину Древлянской земли, с таким условием, чтоб другую оставил он мне по своей кончине. Но сей злодей не токмо не склонился на сие миролюбное и выгодное для него требование, но решил еще отнять у меня и жизнь, каким бы то способом ни было. Для сего варварского исполнения, избрал он самых наипозорнейших людей из своих прислужников, от которых едва нечаянный случай возмог спасти мой живот.

Известно тебе, государь, продолжал Древлянин, что по милости твоего родителя перешел я жить из Завидова дома во дворец, где ни в содержании ни в удовольствиях не имел я никогда недостатка; но оскорбленное мое сердце гонением рока не воспринимало иногда от них ни малые сладости, и погружало меня в глубокую задумчивость: в сии печальные для меня часы, любил я прогуливаться по прекрасным долинам Славенска, или по берегам реки Мутной, Прозванной Волховым в память Славенова сына Волхва или Волховца, который по сей реке разбойничал, превращаясь в, лютого крокодила. Некогда в вечернее время прохаживался по берегам сей реки, довольно далеко от города, увидел я на реке сидящего в лодочке престарелого человека, упражняющегося в ловле рыбы, упражнение его привлекло на себя мои очи: я впал приятную задумчивость, представлявшую мне состояние рыболова, и стоящего человека на высокой степени, гоняющегося за счастьем: единого из них беспечную и сладкую свободу, и другого обманчивый блеск, совокупленный с беспрестанными заботами, и изнуряющею тягостью его звания. По сред сих дум происшедший вопль исторг меня из моих размышлений: я обратил мои глаза туда, откуда оный происходил, и увидел бедного старика утопающим. Не медля нимало бросился я в реку, и с великим хотя для меня трудом, однако ж освободил его напоследок от утопления, воспоследовавшего ему от неосторожности и легкости его лодки; и он бы непременно погиб без моей помощи, ибо по несчастью его ни одного человека кроме меня не случилось тогда на берегу.

Бедный сей старик лишился при сем случае лодки своей, и снастей принадлежащих к его промыслу: но он об них тогда не сожалел освободившись от неминуемый себе смерти, и бросившись ко мне в ноги, приносил мне наичувствительнейшую благодарность. Состояние его показалось мне жалостно: я подал ему десять червонцев на исправу его надобностей, которых он при потоплении лишился. Сия малая щедрота привела его в неописанное восхищение: он опять хотел повергнуться к моим ногам, но я его до сего не допустил, советуя ему притом возвратиться в свое жилище для успокоения; а чтоб более не возмущать его моим присутствием, то пошел от него в ту же минуту.

Что Небо воздает нам сторицей за щедроты наши к бедным, сие я познал тогда же опытом; ибо по нескольких днях после сего приключения, когда я по обыкновению моему прогуливался по берегу Волхова, то сей самый старик, увидев меня, просил отойти с ним от людей в сторону, обещая возвестить мне важную тайность; я его желание удовольствовал. Скажи мне, государь, спросил он отведши меня, не ты ли сей Древлянский Князь, за которого вступясь добродетельный Обладатель Славян, послал в Искорест посольство? Так, ответствовал я ему, это я. Милости твои, оказанные мне с толикою щедротою, сказал мне на то престарелый рыболов, побуждали меня завсегда воздать тебе за них какою ни на есть услугою, и благодарю Богов, что они услышали о сем мою молитву. Жизнь твоя находится в опасности, государь, продолжал он: хищник твоего Княжества хочет тебя лишить оной; видишь ли ты сих людей, присовокупил он указывая мне на трех прохаживающихся: они Древляне, и присланы сюда твоим злодеем, чтоб отнять у тебя жизнь тайным образом. Мне удалось сию тайну у них самих подслушать; ибо они пристали в моей хижине, опасаясь явиться в городе, чтоб предприятие их как не открылось. Во время ночи, когда не мог я уснуть по причине моей хворости, перешептывались они о сем: и притом еще говорили, что пославший их решил развратить деньгами послов и вельмож здешнего двора, чтоб как-нибудь устроить здесь твою погибель. Так я, продолжал старик, памятуя к себе твои милости, и видя твое доброе сердце, советую тебе государь, как наивозможно скорее удалиться из сей страны, и ожидать себе помощи от единых Небес. Не мни избыть здесь пагубы от твоего злодея и хотя ты объявишь о смертоубийцах твоих добродетельному Богославу, и казнью их отвратишь на несколько от себя удар, но враг твой другие составит на тебя ковы; и напоследок непременно потребить тебя. Злые в желаниях своих упорствуют, и пронырствами своими достигают скорее успехов, нежели добродетельные. Хотя здешний Государь окружен почтенными и добродетельными людьми, но в великой толпе придворных и народа довольно сыщется бездельников, которые не ужаснутся пролить неповинную кровь за мздовоздаяние. Не возгнушайся моего совета, государь, примолвил он, хотя я теперь ничто иное как бедный рыболов, но был некогда знаменитый вельможа между Болгарами; но будучи весьма долго игралищем судьбы, и изнурен превратностями лживого счастья, удалился я в сию страну, отрекшись от суетных пышностей сего мира, страшась предаться снова его треволнению; и веду теперь жизнь хотя убогую, но зато спокойную и безопасную от нападок льстивого счастья, которому нечего больше у меня теперь похитить кроме моей жизни.

Сие не ожидаемое бедствие поразило меня как громом, говорил Остан, и возмутило наипаче тревожные мои мысли; но добродетельный сей старик, увидев мое смущение и страх старался меня утешить, подавая мне полезные советы и наставления. Он то присоветовал мне оставить тайно Славенск, представляя, что ежели я открою твоему родителю причину моего отъезда, то непременно буду им воспрепятствован, и не смогу без грубости отказать его желанию, чтоб пребыть под его защитою, а между тем, враге мой сыщет средство устроить неминуемую мне погибель. При сем случае уведомил он меня, чего восходя на Восток, между Азией и Европою есть страна, называемая великою Болгарией, лежащая при великой реке Волге, от коей и имя свое получила. Сей страны народы, говорил он, единоплеменны Славянам; они пришли от краев Варяжского моря, расположили свои жилища при плодоносных реках Каме, Волге и Яике, построив многие и крепкие города, и из которых главнейший называется Боогорд. Жители сей земли славны сколько оружием своим, столько же купечеством и хитростными своими рукоделиями. Они ведут беспрестанные войны с вышедшими из Китайских стран народами; и от сего упражнения приобвыкли они столько к воеванию, что почитаются между Славянами храбрейшими воителями.

К сим то народам советовал он мне ехать, и искать их помощи против моего злодея. Они охотно предпринимают дальние походы, говорил он мне, когда только надеются получить от них себе славу и прибыток. На совет его охотно я преклонился, и тем наипаче, что таковыми путешествиями уповал научиться, рассматривая нравы, законы, обыкновения и достопамятности разных народов. За спасительное его объявление и благой совет, хотел было я опять возблагодарить ему деньгами; но он от подаяния моего отвратился, и ответствовал мне, что он никогда еще не продавал за мзду ни советов своих, ни остережений от смертоносной погибели; и что и так уже одолжен мною ни за что. Только его бескорыстие восхитило мою душу так, что ежели бы не предстояла мне грозящая смертью опасность, то я тогда же бы согласился водвориться с ним, дабы научиться его терпению и добродетели.

Итак, следуя спасительному его совету, выехал я в последующую же ночь из Славенска. оставив письмо Государю твоему родителю, прося его в оном простить меня в скоропоспешном моем отъезде из его столицы, к чему меня побудили, прилагал я, тайные и важные причины. Таким образом, извинившись сколько возможно лучше, выехал я из города, и направил путь мой к великой Болгарии. Я умалчиваю небольшая приключения случившаяся мне в дороге. По нескольких трудностях, прибыл я напоследок в Боогорд, столицу Болгарских Князей. Город сей пространством своим и зданиями, едва уступает Славенску. По всем местам видимо в нем достойное похвал искусство Болгарских художников; наипаче сияет оно в украшении храмов и Княжеских чертогов. Сей город стоит верстах в тридцати ниже устья реки Камы: а от Волги отделен лугами верст на семь.

Приезд мой и в сей город был бесполезен, ибо я желанной мною помощи не мог и в нем получить, понеже Болгарский Князь, именем Тривеллий, находился тогда на войне против неприятелей Государства, из коей не уповали возвратиться ему скоро. Обманут будучи повсюду надеждою, рассудил я, вспомнив последние слова моего воспитателя, что никак сами Боги препятствуют мне получить человеческою силою то, что долженствую я приобрести единою добродетелью и достоинством. Размышляя так, отложил я попечение о получении моего престола по тех пор, пока сами Боги не соблаговолят мне возвратить оного, усмотрев меня того достойным, В ожидании того определил я, странствуя по свету, наслаждаться рассматриванием вселенной и её обитателей. Расположась таким образом, старался я разогнать смущение моих мыслей, колебавшее меня повсюду, и вдался в рассматривание всего, что очам моим ни представлялось достойным любопытства и примечания. Наипаче всего старался я научиться, и вспомоществовать несчастным и бедным людям, поставляя себе то главнейшим правилом, и должностью честного человека.

Приняв сие начертание моим поступкам, и обозрев достопримечаемые места, города и вещи Славенских Волгар, поехал я к Хвалиссам, народу происхождением Славенскому же, живущему близ Хвалынского моря, около славного и богатого города Тмутаракани. Пробыв у оных несколько времени, отправился я морем в Персию, а оттуда в сию страну, в которой по не ожидаемому мною счастью, обрел тебя,государь, избавителем себе от неизбежной мне погибели, которая следующим образом мне приключилась.

Я ехал в столицу здешнего Государства, по восприятому мною намерению, чтоб осмотреть везде достойное примечания. По обыкновению моему сего дня, во время самого жарчайшего сияния солнца, склонился я c дороги в лес, дабы под тенью деревьев пребыть по тех пор, пока умерится солнечный жар. Во время сего моего отдохновения напала на меня шайка разбойников: они меня совсем ограбили, и не доволясь тем, привязали меня к дереву, по своему обыкновению, опасаясь, чтоб я по отбытии их не собрал за ними погони. Один из сих злодеев, будучи недоверчивее и лютее прочих, хотел меня умертвить испущением на меня Стрелы, но в самое то время вскричав преужасно пал мертв. Я и товарищи erо весьма сему удивились, и обозревшись увидели мы скорпию, которая его в самой тот миг ужалила, когда он устремился было меня умертвить. Сие пресмыкающееся, отползши потом несколько от нас шагов, вдруг встрепенулось, и превратясь в ворона от нас улетела. Устрашась сего чудного приключения, и услышав едущих шум, разбойники меня оставили, и ту же минуту от меня скрылись; но при всем том я бы остался тут жертвою либо зверей, либо глада, когда б сей самый ворон, избавившей меня под видом скорпии от смертоубийцы, не привел тебя ко мне на избавление, великодушный Князь; ибо я приметил, что он непрестанным своим летанием туда и сюда привлек вас всех в пагубное сие для меня место. Вот вся моя история, сказал он по сем Богославову сыну, о которой тебе угодно было от меня уведать.

После сего Остан сновапринялся благодарить Светлосана, и объятиями своими доказывать ему усердие свое и приязнь; напротив чего и другой равномерным образом старался ему ответствовать. По оказании друг другу равных учтивостей, просил Древлянин Славенского Князя рассказать ему подобно и о своих приключениях, которые были ему виною путешествия его в Индию, в чем Светлосан немедленно его и удовольствовал. По окончании его истории, рассуждали они все совокупно, куда им надлежит наперед ехать, и по нескольких словопрениях усоветовались они побывать у всех славных прорицалищ, дабы от них уведать, где сыскать, и как победить Карачуна. По низложении ж сего страшного врага, обещал Славенский Князь Остану возвратить ему Древлянский престол вооруженною рукою, но правосудные Боги инако случай сей расположили.

Во время сих их размышлений и предприятий, солнце начало спутаться в Океан, а небо покрываться мрачными и пространными облаками, которые угрожали путешественниками престрашною бурей. Чего ради, желая отвратить от себя её нападки, понудили они коней своих поскорее бежать, дабы заблаговременно сыскав ночлег укрыться от сей непогоды. Но однако ж намерения своего совершить они не ускорили: буря предупредила оное, и ужасными ветрами и мраком, соединенными с престрашным громом, беспрестанными молниями, пресильным дождем и градом, скрыла от очей их дорогу. Напуганные их кони сим безмерным волнением природы, весьма рассвирепели, и помчали всадников своих туда, куда влекло их стремление и страх. Сколько Славяне сил своих ни прилагали, дабы удержать устрашенных сих животных, но они закусив удила разбежались с седоками своими в разные стороны. Наипаче Светлосанов конь, будучи прочих сильнее и упрямее, умчал его тотчас у прочих из вида; и блуждая с ним в темноте, носил его по долинам, горам и лесам, будучи непрестанно подстрекаем ударами грома и блистаниями молний.

Напоследок, по прошествии уже целой ночи, когда буря стала утихать, и солнечные лучи оснащать и согревать землю, конь его остановился в пространной долине, будучи весьма утомлен. Светлосан, лишась подобно сил своих слез с коня, и пустил его, стреножа, пастись по полю; а сам бросился на траву, чтоб получить себе между тем некое отдохновение. Однако же весьма долго не мог заснуть, будучи тревожим мыслью о своих спутниках, я страшась потерять их в такое время, когда они были ему весьма нужны. Напоследок восшедшее солнце, начав испускать жарчайшие лучи, и ослабив утомленные его члены, склонило нечувствительно ко сну, который был ему весьма нужен при толиком его изнеможении.

На сем пустом месте, окруженном отовсюду лесами, проспал бы он может быть до вечера, ежели бы не прервало его покоя следующее сновидение: представилось ему будто он шел по пространному полю, украшенному цветами и тернием, во храм славы, который стоял на конце сего поля; и когда уже он оканчивал к нему свой путь, как вылетевшее вдруг из оного чудовище, наподобие изображающейся смерти, преградило ему в оный вход, и бросилось на него с остервенением; но в самое то время Вельдюз, зять сего Князя, отдернув его в сторону, поразил сие чудовище своим мечем. От сего тревожного видения Светлосан проснулся, и увидел около себя бегающего зайца, который, посмотрев на него несколько, побежал от него прочь, и в ту ж минуту превратясь в соловья, улетел у него из глаз. Светлосан посмотрев в другую сторону, по причине происходившего оттуда рева, увидел коня своего терзаемого, двумя львами, из которых один усмотрев Славенского Князя, бросился на него стремительно, чтоб его растерзать; но Светлосан, вооружась Левсиловым мечом, укротил вскоре его стремление, пресекши его наполы. Другой лев, усмотрев сражение своего товарища, кинулся ему на помощь, но Князь умертвил и оного по недолгом его сопротивлении.

Избавившись таким образом от предстоявшей себе опасности, размышлял он долго о сем приключение, и не мог надивиться, каким образом заяц, будучи столь робок и дик, осмелился ему помочь; но вспомнив о вороне, превратившемся в сего рода зверька, начал он думать, не человек ли уже какой в столь странных видах помогает людям, будучи сам гоним, может быть лютостью какого-нибудь чародея. Сие paзмышление привело ему на мысль бедного Вельдюзя, Видостана, и прочих бедствующих от злобного Карачуна. При воспоминании их горесть объяла его сердце: он простерся по земле, принося молитвы отечественным своим Богам; а наипаче Чернобогу, покровителю своему. Во время сей его молитвы, услышал он следующий к себе глас: Мужайся и дерз ай! Сей Божественный голос вселил в него снова ослабшую его бодрость: он снова простерся, и принес благодарение ниспославшему сии слова.

По окончании сей молитвы пошел он в ту сторону, и которую полетал соловей, превратившийся в зайца. Целый день Он не ел ничего, кроме нескольких, попавшихся ему на пути древесных плодов. Ночь провел он в лесу, тревожим будучи непрестанно лютыми зверями. И так проведя ее весьма худо, шел он другой и третей день без всякой почти пищи. Наконец на четвертый уже день, будучи весьма утомлен и обессилен, усмотрел он вдали замок, и весьма был тому рад, уповая в нем найти себе спокойное отдохновение от претерпенных им трудов.

Подойдя поближе к оному, увидел он на воротах сего замка того же сама го светозарного Духа, который его избавил от Карачуна. При виде оного Светлосан пред ним пал ниц на землю, а дух изрек к нему следующее.

Проговорив сие Дух стал невидим, а Светлосан остался рассуждать о его проречении. Он был в недоумении о словах его, которые грозили ему смертью в том замке, ежели не будет он бодр: он заключил из сего, что должно тут скрываться важной тайности, которую весьма желалось любопытству его уведать. Приходило ему на мысль, что могут тут быть заключены родственники его либо друзья; воспомнилось ему и проречение Чернобогово, что он не инако достигнет до окончания бедств, как по пути напастей, и предводительством неустрашимости. И так вообразив все сие, и вооружась всею своею храбростью, решил вступить в замок, и познать его таинства, во чтоб то ему ни стало.

По приходе его в замок, медные оного ворота затворились за ним сами с превеликим скрипом и стуком, после чего увидел он по всему двору премножество людей, разного народа, в разнообразных положениях: иные из них были удивленны, другие испуганы, третьи и той и другой страсти имели на лице своем знаки; а некоторые казались прязывающими Небо к себе на помощь. Светлосан подойдя к первому из них, хотел от него уведать причину странного сего зрелища, но нашел его окаменевшим. Он обратился к другому, но и того нашел в таком же состоянии; и напоследок увидел, что они все были камни, сохранившие человеческий вид. Сие его удивило, однако ж не привело в робость. Но когда он прошел несколько по двору, то все сии окаменевшие люди учинили за ним превеликий шум и гарк: иные из них плакали, другие смеялись над ним, а третьи кричали: Постой; постой: остановись! ах! погиб бедный! Другие вопили: у! у! е! а! и ругали его всякими бранями, осмехая и устрашая. Однако ж все сии вопли не могли его совершенно устрашить, хотя и дали ему видеть, что он находится в ужасном месте. Он остановился ненадолго, и принеся молитву Богам, обнажил свой меч, и продолжал свой путь в предстоящие палаты, вознамерившись на все отважиться, ежели потребует нужда. K сему его побуждало наиболее то, что он надеялся сыскать в сем замке сестру свою, или зятя, либо кого-нибудь из своих приятелей.

По приближении его ко крыльцу, услышал он исходящее из покоев стенание и вой, и вскоре за ними свист и вопль преужасный; когда же вступил он на крыльцо, то в двери, ведущие с оного в покои, повалил на него густой и смрадный дым. Светлосан, призывая непрестанно имя Чернобогово, простер свой меч, и вступил в первую комнату: оная вся наполнена была премножеством разнообразных уродов с прегнусными харями. Как скоро они его увидели, то и завыли все престрашными; и скаредными голосами, крича ему со всех сторон: Куда ты, несмышленый идешь? Возвратись назад: здесь преддверие ада. Ежели ты осмелишься пойти еще далее, то ниспадешь в пылающую Геенну. Беги скорее отсюда. Выговорив сие, бросились они на него со всех сторон, и начали его теребить и уязвлять отовсюду; сначала пришел было Светлосан в робость, но уязвления их возвратили ему сердце и смелость: он начал поражать своим мечом окружающих его уродов, которые мало помалу от него рассыпаясь, вдруг все исчезли.

Сие возвратило ему прежнюю его бодрость; он увидел, что меч его может всему сопротивляться; чего ради принеся снова молитву Чернобогу, пошел далее. По растворении второй комнаты, увидел он, что все её стены и потолок увешаны были; змеями и чудовищами, а пол усыпан пеплом, и полусгоревшими человеческими костями. Как скоро чудовища его усмотрели, то и начали на него все зиять пламенем, подняв преужасный скрежет, рев и свист, наподобие клокоту и журчанию огнедышащей горы. Славенский Князь, имея в руках обнаженный Левсилов меч надеясь и их разогнать подобно, вошел безбоязненно и в сию комнату;но едва не лишился он тут своей жизни. Пламя, которое испустили на него змеи и чудовища, обхватило его со всех сторон, и он отовсюду начал гореть: и ежели бы, в сем опасном приключении, храбрость его хотя на минуту совсем его оставила, то погиб бы он тут от пламени их мгновенно. Но по счастью его, и помощью Чернобога, сохранил он и в сем ужасном случае колеблющуюся свою бодрость: и будучи терзаем отовсюду огнями, не переставал поражать мечом нападавших на него чудовищ, и превеликую силу наконец их разогнал. Тогда то он познал, что если б не одарен был от Чернобога силою и храбростью, и не вооружен Левсиловым мечом, то погиб бы тут конечно.

Сия два побоища, присовокупясь к трехдневному его гладу, весьма ослабили его силы, и уменьшил и его бодрость; он уже начал сомневаться преодолеть сии адские стражи, и хотел возвратиться назад; но в самое то время услышал глас, ободряющий его на довершение предпринятого им дела. Сей небесный голос оживотворил унылое его сердце: бодрость его укрепилась, и полученные им раны не стали ему чувствительны. Он воздал благодарение подкрепляющему его Божеству, и обещал безропотно ему повиноваться.

Вследствие чего, приняв снова твердое намерение до конца наследовать сию тайну, отворил он безбоязненно двери третьей комнаты: стены ее и пол были железные, раскалены наподобие горящего угля. Как только Светлосан, отворив ее, и не рассмотрев еще совершенно, занес ногу, что б в нее вступить, то в самое то мгновение пол обрушился, и на место оного выступило зияющее пламя, подобно исходящему из огнедышащей горы; и в тот же миг вылетевший из глубины сей пропасти пламенный крокодил, разинув широкие свои челюсти, устремился на Светлосана, и хотел его проглотить одним зевом. Но ободренный сей Князь небесным гласом, в самой тот миг вонзил ему в пасть свой меч: страшилище застенало и исчезло, а комната из самой страшной учинилась весьма великолепно украшенною. При сем прииятном виде Светлосан наиболее еще ободрился, и отдохнув в ней несколько, без всякой уже робости пошел в четвертую палату. Сия была всех прочих несказанно пространнее и преужаснее: она заключала в себе несметное множество страшилищ, на которых взирание навлекало смотрящему неизбежную смерть; но всех их ужаснее был прегрозный Исполин, вооруженный претяжкою железною дубиною c шипами. Как скоро сей изверг естества увидел идущего в палату Славенского Князя, то возопив преужасно, и приподняв ужасную свою палицу, хотел ею сразить Светлосана; но юный Князь предускорив сей удар, вонзил самому ему в сердце свой волшебный меч.

Страшилище упало и исчезло, и все с ним вместе окружавшие его чудовища: ужасная палата в ту ж минуту превратилась в великолепную залу, а на место прегнусного Исполина предстала прекрасная женщина в белом одеянии.

Она постояв несколько в молчании, и как будто б собирала рассеянный свой рассудок, бросилась потом пред Светлосана на колени, и проливая радостные слезы, возопила к нему: великодушный и неустрашимый Герой! чем мне воздать за великое твое благодеяние? Ты освободил меня от такого очарования, над которым целый ад я чаю трудился. Государыня моя, ответствовал ей Князь подымая ее, не мне, но Богам должна ты благодарить за сие избавление, ибо, ежели бы не их рука и меня в сем деле предводила, то и я бы погиб здесь невозвратно. Но скажи мне, государыня, продолжал он, кто тебя заключил в ужасное сие жилище? Карачун, ответствовала она. Карачун! возопил удивленный Князь. Праведные Боги! доколе попустите вы сему чудовищу тиранствовать над бедными человеками? Сей же самый злодей, государыня, продолжал он к ней, и меня лишил сестры и зятя, которых я ищу весьма уже давно. А как называется сей зять, спросила его поспешно женщина? Вельдюз, Полоцкий Князь, ответствовал ей Светлосан. Ах, государь! вскричала она: он то и приключил мне сию напасть, от коей ты меня избавил; но я на него не жалуюсь: он сам в этом не виноват, и пострадал может быть жесточее еще и меня от нашего злодея. Так ты супруга Левсилова, перехватил речь её Князь? Так, ответствовала Преврата, но ты почему знаешь, государь, несчастного моего мужа? Тогда Светлосан рассказал ей вкратце историю Руса, и свои приключения соединенные с оным. Ах, государь! сказала тогда Преврата, по словам твоим хотя Рус не столь виноват, как я мнила, но только он всем нашим напастям причина; однако ж я ему проступок его прощаю; может статься был он только орудием Божеского на вас гнева,

В сем месте их разговора, прервала их беседу толпа оживленных людей, вошедших в комнату: они все пали на землю пред Светлосаном, принося ему свою благодарность за избавление их от очарования. Они были все разного состояния, и разных земель люди, и по случаю путешествия их зашли они в сей замок, надеясь сыскать в нем гостиницу; но вместо оной обрели было смерть. По объявлению их, как только кто из них входил на двор замка, и будучи устрашен шумом, происходившим от очарования хотел бежать назад со двора, то в самое то время становился окаменевшим. По сказкам их, весьма немногие из них доходили до второй комнаты; а которые были столь дерзки, те погибали бедственно от зияющих пламенем чудовищ. Мы все часто претерпевали мучение, говорили они, хотя были и окамененные ибо мы сохраняли все чувства, хотя и не могли ими действовать. Лютые страшилища сего замка повсеночно мучили нас жесточайшим образом и мы всечастно молили Богов послать нам либо смерть, либо избавителя. Теперь они молитву нашу исполнили, послав тебя к нам на избавление, неустрашимый незнакомец. Сей милости твоей, продолжали они, во веки мы не забудем. После сего бросились они опять к ногам Светлосановым, который с своей стороны, обласкав их сколько возможно наилучше, просил госпожу замка, чтоб она за участие их в её злоключении угостила их, и поправила, сколько возможно ей, понесенные ими убытки. Преврата с великою охотою на предложение его согласилась, и приказала своим служителяме которые подобно были очарованы, и предстали пред ней совокупно с прочими людьми, приготовить для всех изобильный стол.

Между тем просила она своих гостей, чтоб они во ожидании обеда успокоились, где кому угодно будет; а Светлосану предложила удалиться с нею во особливую комнату, обещая рассказать ему приключение своего очарования, а от него узнать об его повести; Славенский Князь охотно на желание ее согласился и последовал за ней в ее кабинет, где  и начала она сперва рассказывать ему свои приключения от начала их, упоминая кратко объявленное уже об ней Русом и Веледюзем. После чего продолжала она следующим порядком.

По свершении лютого своего мщения, говорила она Светлосану, над несчастным твоим зятем, Карачун, сей гнусный изверг приводы, сказал обратясь ко мне: а ты, неблагодарная! претерпишь от меня стократ лютейшее сего наказание; но не за вспоможение твое сему бедному Полочанину, а за презрение любви моей к тебе. Недостойного твоего мужа наказал уже я так, как должно за его гордость и дерзость против меня, а тебя оставлял в покое до сих пор для того только, что не имел еще руках у себя способа прикоснуться и проклятому твоему ожерелью,а теперь отомстив творцам оного, вымучил из них способ прикасаться к нему безвредно. Проговорив сие схватил он меня с остервенением за ожерелье, и приподняв ударил о пол, сказав сии слова: превратись во образ ужаснейший сего, какой теперь я имею, и пребудь в нем по тех пор, пока не умертвит тебя лютое оружие твоего мужа. Имей неистовое желание убивать всех, приходящих на избавление к тебе; а чтоб мучение твое сравнялось моему, какое я от тебя чувствовал, то да превратится веселое твое жилище во образ адских пещер, коего жителям препоручаю я сие дело. Вот как люто, примолвил он, отомщает себя раздраженная любовь.

Окончив свою речь, топнул он в пол ногою, и засвистав преужасно, провалился сквозь со всеми своими прислужниками. После чего из отверстия учиненного им поднялся густой дым, смешанный с пламенем, и несчетным множеством чудовищ, каких я от рождения моего не видывала. Сие смешение адских страшилищ, измучив меня наилютейшим образом, помешало весь мой разум. В превращенной Карачуном в прегнусного Исполина, дали мне в руки палицу, вселив в меня бешенство убивать всех попадающихся мне. По сем адском действии наполнили они весь мой дом преужаснейшими привидениями я страшилищами, заграждая таким образом ко мне путь смертных. Но моя комната наполнена была ими столько, сколько, я чаю, и в самой бездне их не скоплялось. Они меня терзали всякий день наимучительнейшим образом, и жизнь мою сделали мне лютее самой смерти.

Вот, неустрашимый Князь, продолжала Преврата, от каких напастей избавила меня твоя храбрость. Одолжение твое почитаю я больше всякого благодеяния, ты меня освободил от свирепостей целого ада, который я чаю над первой надо мною совершил такие лютости.

Светлосан по оказании своего удивления о стольких чудесностях, и по возблагодарении Богам за её, избавление, рассказал ей потом, по её просьбе, и свои приключения, по окончании коих присовокупил он свое сожаление о спутниках своих, прося Преврату послать нескольких людей по разным дорогам, для сыскания их. Она весьма охотно обещалась ему в том услужить, и того ж часа позвав некоторых из своих служителей, приказала им ехать по разным путям, и искать Славян. Я уже теперь, подобно прочим людям, говорила Преврата Князю, принуждена естественно и помощью человеков исправлять все мои дела и нужды; ибо лютый Карачун, по очаровании моем, отнял у меня все способы к произведению чего-нибудь чрезъестественного. Но я о сем не сокрушаюсь, примолвила она: знание мое в Кабалистике употребляла я к единому только моему удовольствию, и к вспомоществованию несчастным, что и ныне могу я делать, имея к тому довольно  естественных способов. Желания твои весьма похвальны, государыня, сказал на то ей Князь: а кто имея и сильное могущество, но употребляет его во зло человекам, тот не токмо оного, но и жизни не достоин; и непременно наконец пострадает лютою казнью, готовимой ему Небесами.

По окончании их разговора, пришли им объявить, что стол уже готов. Преврата встав просила Светлосана следовать с нею в столовую комнату, чтоб с прочими избавленными им, окончить пированием претерпенные ими бедствия. Князь ей последовал, и по приходе их в столовую, нашли они всех гостей готовых уже к празднованию своего воскрешения. По первой просьбе сели они все за стол, за которым всякий из них старался доказать, что он весьма долгое время не ел и не пил. Стол продолжался весьма долго, и окончился веселым пением сопиршествующих. При окончании стола, Преврата предложила своим гостям отужинать и ночевать у нее, и ехать уже на другой день куда кому потребно. Все они с охотою на сие согласились; и ужин их был веселее еще и обеда. На другой день Преврата, одарив их всех весьма щедро, отпустила их от себя чрезвычайно довольными.

Славенский Князь остался у нее в замке, ожидая своих спутников, которые через несколько дней с посланными за ними и возвратились. Светлосан весьма был обрадован их возвращением: он их всех представил Преврате, препоручая их в её дружбу, а наипаче прося ее простить Руса в погрешении его пред нею и Левсилом. Тогда Варяг пал ей в ноги, присовокупляя и свои просьбы и извинения к Светлосановым. Я уже сказала тебе, говорила Преврата Светлосану, что я ему все прощаю, потому что он не от злодейства к нам это учинил, но от ослепления; и еще более хитростью коварного обмана мрачного чародея.

По примирения её таким образом с Варягом, начали они потом все совокупно веселиться; так как наилучшие приятели, Веселье их продолжалось несколько дней, по окончании коих Светлосан предложил своим спутникам, что время уже им отправиться в предлежащий путь, что они все и подтвердили. Напротив того Преврата намерением сим весьма была опечалена: она видела в них, а наипаче в Светлосане, искренних себе друзей; но впрочем не могла она справедливо противиться законной причине, побуждавшей их к тому. С великим сожалением наконец согласилась она на их отъезд, прося Славенского Князя вспомнить об ней, и её муже, когда он будет в состоянии им помочь. Светлосан с своей стороны обещал ей приложить все свои старания подать помощь Левсилу, ежели он в живых еще находится; прося притом не поставить ему в худо, что он не возвратил ей волшебного меча её мужа, который в предприятии его весьма ему нужен. Преврата напротив того выговаривала ему с ласкою, что он возвратил ей жизнь, драгоценнейшую тысячу крат требуемой им вещи, извиняется ей в такой малости, которая ей ни к чему уже более не нужна. По сем дружеском словопрении они расстались, обещав друг другу вечную дружбу.

Выехав из её замка, направили они путь свой к Индийскому морю, по которому вознамерились они ехать в Африку и Египет, и в прочие оттуда места, в коих находились славные Боговещалища. Во время своего путешествия рассуждали они о всех тех приключениях, которые с ними случились: и не могли надивиться, как Боги, будучи столь правосудны, и наказавшие добродетельного Богослава за единое позволение поединка, а Вельдюзя за показание бесчеловечной своей храбрости, опускают без наказания гнусного Карачуна, мучающего всех попадающихся ему в глаза. Долго бы они о сем рассуждали, если б Светлосанов конь споткнувшись, не сронил его с себя, и не пресек тем их размышлений. Все спутники сего Князя бросились ему помогать, и все вместе увидели камень, о который запнулся конь, и на коем следующее начертано было наставление.

Прочитав сие Славяне, пали ниц на землю, прося прощения у Небес в преступных своих размышлениях, после чего облобызали они камень почитая его священным и мня, что небесная рука нарочно для них начертала сие наставление, чтоб научить их безропотно повиноваться своему пределу.

По сем снова сев на коней, продолжали свои путь, говоря уже о таких вещах, которые не касались до промысла судеб. Напоследок, по нескольких днях своей езды, приехали к небольшому городку, стоявшему подле моря. По приближении их к оному, увидали они мятущуюся толпу людей на берегу морском, из коей несколько человек приготовляли судно. Когда Индияне увидели приехавших к себе Славян, то и начали их просить усиленно подать им помощь в погоне, которую собирались они учинить за морским разбойником, похитившим у главного судьи сего города дочь, которая вышла со своими подругами и служительницами на берег прогуляться.

Славяне, а наипаче Светлосан, охотно склонились на их просьбу, и сев в приготовленный стружок, погнались за похитителем. Через несколько часов настигли они разбойническое судно, и учинили на него нападение. Разбойники сделали храбрый отпор, а особливо их атаман, который превышал всех их своею дерзостью: он бросался с остервенением на Славян, старавшихся поймать его живого, чтоб учинить над ним достойную казнь в пример прочим подобным ему злодеям. Как скоро Остан на него взглянул, то и узнал в нем того самого вора, который похитил у него Сандалии. А! злодей! вскричал он к нему: наконец я тебя нашел, чтоб воздать тебе достойную казнь за бездельнический твой с нами поступок. Разбойник обращенный сими словами на Остана, и сам узнал его; и будучи угрызен совестью и страхом при его зраке, пришел в пущее остервенение, (обыкновенное следствие движений беззаконных душ) и напустил на Древлявина, мня успокоить угрызения своей совести умершвлением свидетеля своего преступления. Но присовокупившиеся к Остану, прочие Славяне, учинили бешенство его тщетным; и один только бедный Рус от него пострадал, будучи поражен саблею, и свержен в море от сего злодея.

Наконец сей варвар, видя изнеможение своих сотоварищей, и не надеясь успеха в своей обороне, бросился в каюту, где заключена была похищенная им девица, и схватив ее в беремя, поднялся с нею на воздух, будучи вспомоществуем украденными у Остана Сандалиями и в весьма короткое время убежал у всех из вида. Оставишиеся разбойники, видя побег своего начальника, и лишась надежды отбиться, сдались нападающим, прося помилования своей жизни. Но раздраженные Индейцы злодейством их атамана, унесшего девицу, перерубили без милосердия их всех, и покидали в воду.

Учинив таким образом кровавое отмщение злодеям, и причалив их стружок к своему, возвратились они с Славянами в городок. Отец похищенной девицы, который по причине глубокой своей старости не мог за разбойниками гнаться, ожидал их на берегу со всеми своими родственниками, волнуясь между страхом и надеждою. При виде привязанного разбойнического стружка все они закричали радостным гласом, который, по привалении судна к берегу, переменился в плачь и рыдание, когда объявлено было следствие  погони: Светлосан старался сколько возможно утешить бедного старика, который паче всех терзался о похищении своей дочери; но такое несчастье единое токмо время приводит в забвение. 

По сем печальном приключении, недолго пробыл Светлосан в сем месте, но наняв порядочное судно для мореплавания, пустился в море с последователями своими. Плавание их; даже до равноденственной черты довольно благополучно было; но при подъезде к оной тихая погода переменилась, и ветры начали возмущать гладкие воды. Вскоре Похвист, Божество бурливых ветров, явился на воздухе, гоня стадами мрачные и густые облака, которые распростиpaясь по горизонту, затмили сияние блестящего Световида, преобразили день в ночь ужасный гром и беспрестанные молнии приумножали свирепость бури и страх пловцов, а разъяренные волны, вздымая: их к небесам, низвергали до жилища Нии, подземного Царя. Седая пена вияся клубами, окружала корабль со всех сторон, и ввергаясь в него с валами, устрашала плывущих неизбежным утоплением. К довершению напасти, неукротимые сыновья ветра сломив щеглы, и оторвав кормило, понесли корабль по пространству моря крутя и порывая его по глубоким и высокомерным валам. Ужас и темнота отняли из присутствие разума, бодрость и силы у кормщика и мореходцев: все кричали и повелевали, но никто не исполнял повеленного. Один Светлосан и спутники его сохраняли бодрость, вспомоществуя повсюду, и ободряя мореплавателей. Но наконец последний и свирепейший всех вал отнял последнюю у всех надежду, повергнув корабль на подводным камень, и раздробив его на части об оный.

В сию ужасную минуту несчастливейшие погрязли тотчас в глубине морской, а прочие, ухватясь за разломанные части корабля предались волнам, полагался на волю Богов. В сем числе спасшихся находился и Светлосан: при расторжении корабля попался ему в руки большой оного обломок, за который он ухватясь, предался свирепости моря. Разъяренные волны понесли его с великим стремлением по пространству вод, и напоследок, утомив его несказанно, привели в бестамятство, и почти окаменение. В сем жалостном состоянии, выбросили его воды на пустой и каменистый остров, в самую глухую полночь. От причиненного удара сим извержением Светлосан несколько опамятовался; но избавясь от страшного зрелища свирепствующего моря, не на приятнейшее попал он место. Посредством блистающей молнии, увидел он престрашные высотою и положением горы, покрытые дремучими лесами; пологую землю, усыпанную всю каменьями; причем реве и вой свирепых зверей совокупясь с пресильным визжанием ветров, ломавших и исторгавших с кореньями деревья, представил ему сию страну ужаснее и самого моря. Дрожание и хлад, объявшие его тело, ужас от беспрестанных сверканий и грома, и лишение отовсюду помощи, поколебали весьма его бодрость: он бросился на колени, что бы принести молитву Богам, на коих ему тогда последняя осталась, надежда; но в самое то время оторванный вихрем камень, с висевшей над ним стремнины, поразил его столь сильно, что они упал без памяти.

Конец второй части.