Онлайн чтение книги Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ. ИН БОЦЗЮЭ ПРИНИМАЕТ ДРУЗЕЙ В ПРИГОРОДНОМ ПОМЕСТЬЕ. ДОКТОР ЖЭНЬ ОБСЛЕДУЕТ БОЛЬНУЮ В ДОМЕ ВЛИЯТЕЛЬНОГО ЛИЦА

Так вот. Встал Симэнь утром и, выйдя из спальни Цзиньлянь, велел Циньтуну с Дайанем отнести свиные ножки и баранину к Ин Боцзюэ.

Когда слуги пришли к Боцзюэ, тот только что вернулся домой после вручения приглашений гостям.

– Будьте так добры! Милости прошу! – то и дело повторял он, пока не скрылся за дверью, и принялся писать.

Ин Боцзюэ вышел из дому и передал приглашение Дайаню.

– Ничего не надо писать! – сказал Дайань. – Нас батюшка прислал помочь вам. Мы не можем отлучаться.

– Дорогие вы мои! – воскликнул, улыбнувшись, Боцзюэ. – Неловко мне, право слово, утруждать вас. Совесть не позволяет.

Боцзюэ убрал записку в рукав.

– А где пир будет? – спросил Дайань. – Мы столы бы пока приготовили, а то запылились, наверно.

– Дорогой мой! – говорил Боцзюэ. – Столы, верно, протереть надобно. Мы уж сначала дома закусим, а потом за город поедем веселиться.

– Неплохо придумано! – заметил Циньтун. – Чем коробы с закусками туда тащить, да еще вино, посуду… Куда удобнее дома попировать.

– То-то и оно! Смышленые вы ребята! – воскликнул Боцзюэ. – Вы мои мысли читаете! Работает, вижу, у вас смекалка!

– Ну, хватит болтать! – заключил Дайань. – Пора за дело браться.

– Да, да! – подхватил Боцзюэ. – Или пахать, или в дуду играть.

Не успели слуги управиться, как в воротах, покачиваясь, показался первый гость. Им оказался Бай Лайцян. Завидев Боцзюэ, он сложил в знак приветствия руки.

– Как, гляжу, для тебя, брат, стараются ребятки! – увидев слуг Симэня, заговорил Бай.

– Завидки берут? – спросил Боцзюэ и рассмеялся.

– Кого да кого зовешь? – спросил Бай.

– Никого новеньких! Братьев на чашку чаю и только.

– Вот и хорошо! Пировать в чужой компании терпеть не могу! Среди своих только и выпить да поразвлечься. Правда, без певиц не обойтись. И без Ли Мина с У Хуэем тоже.

– Кому ты доказываешь?! – воскликнул Боцзюэ. – Я и сам понимаю что к чему. Как это пить втихомолку?! Ты когда-нибудь видал, чтобы я пил под сухую?

– Точно! Сущая правда! – поддакивал Бай. – Не мне тебя учить, что к чему. Да, постой! Ты уж меня пожалей! От штрафных избавь. Я вчера вечером горькой обпился. Горло жжет, терпенья нет. Мне только бы чаю с супом пропустить.

– Вино, брат, вином и лечат, – говорил Боцзюэ. – Выпьешь, ничего с тобой не случится. У меня как-то тоже горло объело. И что же? Пропустил несколько чарок – все как рукой сняло. Отличное средство – поверь мне!

– Горло лечить ты, вижу, мастер, – продолжал Бай, – а как насчет желудка?

– Да ты что, не завтракал, что ли? – спросил Боцзюэ.

– Ты брат, близок к истине, – отвечал Бай.

– Так в чем же дело? – воскликнул Боцзюэ и бросился в дом.

Он вынес тарелку пирожных и тарелку ароматных лепешек с кипящим чайником и поставил перед Бай Лайцяном.

– Чудные лепешки! – приговаривал Бай, уплетая одну лепешку за другой, пока не съел все до единой.

– Пирожные тоже неплохи! – потчевал Боцзюэ.

Бай Лайцян, аппетитно чавкая, очистил и тарелку пирожных. Циньтун с Дайанем тотчас же собрали посуду и протерли стол, который заблистал как и прежде.

– Как чистоту блюдут! – заметил Бай. – Ну что ж братья не идут? Чем раньше бы начали, тем дольше пировали. Заберутся в свои углы, не вытащишь.

Боцзюэ заглянул в окно. В ворота входил Чан Шицзе. Циньтун подал чай. Чан Шицзе сложенными руками приветствовал присутствующих.

– И ты здесь? – заметив Циньтуна, сказал он.

Слуга только улыбнулся.

После чаю они встали из-за стола немного размяться. Внимание Бай Лайцяна привлекли лежавшие на буфете шашки.

– Давай сыграем, – предложил он Чан Шицзе.

– Я вспотел с дороги, дух никак не переведу, – отвечал тот. – Раздеться бы да веером обмахнуться, а ты играть. Ну да ладно. Давай партию сыграем.

Они расставили шашки и сели за игру.

– На угощение играть собираетесь? – спросил Боцзюэ.

– Прибавил я, брат, тебе заботы! – начал Бай. – Мне бы уж выиграть, что ли, и на душе полегчало бы. А то и живот пустой, и поесть всласть нельзя. А выиграю, по крайней мере благодетелем почтут.

– А какой из меня хозяин! – вставил Боцзюэ. – Вы тоже, братья, давайте! И свою лепту внесите!

Он засмеялся.

– Легко сказать! – продолжал Бай. – А за что ни возьмись, все серебра стоит.

– Я ни гроша не захватил, – заявил Чан Шицзе. – Вот разве что веер. В закладной цяня два иль три дадут. А со временем можно выкупить.

– А у меня с собой выигрыш, – подхватил Бай и вынул платок. – Дорого стоит! Давай разыграем!

Они передали вещи Боцзюэ. Тот рассмотрел сперва крапленный золотом веер из белого бамбука со стихами и рисунками. Планки у него, правда, оказались старые. Потом развернул новый шелковый платок с ярким узором.

– Ничего, пойдут! Начинайте! – заключил Боцзюэ и убрал вещи.

Игроки начали партию. Циньтун с Дайанем, пользуясь отсутствием хозяина, встали сзади них и следили за ходом игры.

– Расторопные вы мои! – кликнул слуг Боцзюэ. – Будьте добры, заварите чайку, а!

Циньтун скорчил Дайаню рожу и пошел кипятить чай.

Положение у Бай Лайцяна и Чан Шицзе было примерно одинаковое. Правда, Чан Шицзе играл немного лучше. Зато Бай Лайцян был мастак менять ходы и переставлять фигуры. Только его фигуры оказались под угрозой, Чан Шицзе стал ждать перетасовок. Так оно и вышло. Бай Лайцян отказался от своего хода и стал передвигать одну фигуру за другой.

– Ошибся я! Говорю ошибся! Не так пошел, понял? – говорил он скороговоркой, рукой загородив от Чана чуть ли не всю доску.

– Брат! – звал хозяина Чан Шицзе. – Иди скорей на помощь!

– Что за шум? – спрашивал опрометью подоспевший Боцзюэ.

– Гляди, только ход сделал, тут же фигуры четыре передвинул, – объяснял Чан. – А теперь опять перетасовывает. Нет, так дело не пойдет! Брат, будь судьей! Что это за самоуправство?!

Бай Лайцян весь побагровел. На висках выступили синие жилы,

– Я не успел ходу сделать, а он фигуру смахнул, – с пеной у рта кричал он. – Видел, хорошо видел, как ты рукой доску загораживал. Глаза мне отвести хотел, да? Да я только пройти собирался, я фигуру еще не поставил. Нет, говорю, передумал, а ты, знай, на своем настаиваешь. Меня винить нечего!

– Раз пошел, значит пошел, – говорил Боцзюэ. – Нечего ходы назад брать. Смотрите, чтоб этого больше не было!

– Ладно, так и быть! – согласился Чан Шицзе. – Меняй ход, но чтоб это было в последний раз. Слышишь, Бай Лайцян? Я тебя предупредил, сынок.

– Никудышный ты игрок, Чан Шицзе! – засмеялся Бай. – А на меня ты зря клепаешь.

Пока они спорили, прибыл Се Сида. Циньтун угостил его чаем.

– А вы, гляжу, в шашки сражаетесь? – начал Се Сида. – Давайте, давайте. Я погляжу.

Появился и У Дяньэнь. После взаимных приветствий и обычных реплик Дяньэнь спросил:

– На что ж играете?

Боцзюэ показал веер и платок.

– Все равно партию надо доиграть! – поддержали все собравшиеся.

– Братец! Давай кончать! – предложил Бай Лайцян. – Чего зря раздумывать?!

Чан Шицзе стал обдумывать ход, а У Дяньэнь и Се Сида решили заключить пари.

– Выиграет брат Чан! – заявил Се Сида.

– Нет, проиграет! – возразил У Дяньэнь.

Они ударили по рукам на чарку вина.

– Смотри, не выиграл бы твой никудышный, – приговаривал Чан.

– Неужели мне придется подарить тебе свой платок? – говорил Бай, краснея.

– Очень может быть! – заключил Чан.

Они сделали еще несколько важных ходов и начали подсчет фигур. Бай Лайцян насчитал их пять, тогда как Чан Шицзе обнаружил только две.

– Твой проигрыш вот в этих трех фигурах, – повторял Бай, желая всучить их Чану.

Когда же Бай обратился к своим фигурам, их недосчитывалось целых пять.

– А я верно решил исход! – воскликнул Се Сида и, указывая на У Дяньэня, продолжал: – Тебе пить штрафную. Погоди, полной меркой налью.

У Дяньэнь улыбался, но не возражал. Боцзюэ вручил Чан Шицзе веер с платком. Тот спрятал платок в рукав, потом не спеша раскрыл веер, горделиво помахался, почитал стихи и посмотрел рисунки. Все рассмеялись.

Вбежал Дайань и доложил о прибытии У Иньэр и Хань Цзиньчуань. Поддерживая друг дружку, вошли весело улыбающиеся певицы и, низко кланяясь, приветствовали собравшихся. Бай Лайцяну не терпелось продолжить игру, но его подняли на смех.

– Хватит! – говорил Боцзюэ. – Обождем старшего брата, поедим и в поместье гулять отправимся. Сколько можно играть! Будет уж тебе!

Циньтун быстро собрал шашки, и все сели за чай.

– Пора бы уж и брату пожаловать, – говорил Боцзюэ. – Чего допоздна тянет? Некогда будет и повеселиться.

Только он договорил, прибыл Симэнь в сопровождении четверых слуг. Когда он явился в парадном облачении, все повставали с мест. После приветствий ему предложили сесть. К нему подошли певицы и отвесили земные поклоны, за ними последовали Ли Мин и У Хуэй.

Ин Боцзюэ торопил Циньтуна с Дайанем скорее подавать кушанья. На столе появились всевозможные специи: ароматный тыквенный соус, соя, пропитанный маслом перец с уксусом, сладкий чеснок, маринованные ростки бамбука, острая подливка, подливки из имбиря и душистых грибов. Когда Симэнь разместился за столом, Циньтун с Дайанем забегали пуще прежнего, выказывая все свое умение и прыть.

– Спасибо ребятам! – говорил, обращаясь к Симэню, Боцзюэ. – Горы своротили. И досталось же им нынче!

– Ленились, небось? – заметил Симэнь.

– Нет! Ловкие ребята, что и говорить! – хвалил Боцзюэ.

– Испокон веков ведется, – подхватил Се Сида, – у сильного полководца слабых солдат не бывает. Еще бы, с такими ребятами и заботы мало.

Слуги поставили огромный кувшин вина и начали выносить еду и закуски. В один миг на столе появилось не менее двух десятков блюд. Были тут жареное мясо с чесноком и плодами личжи, отварная телятина с жареным луком, перцем и можжевелом, рыба, курятина, маринованная утка и потроха. Нельзя описать всего разнообразия красочных яств! Ведь у кого только не обедал на своем веку Ин Боцзюэ, у кого только не пировал! Вот откуда он и приобрел блестящие познания в кулинарном деле, вот почему и пестрел его стол отменными деликатесами.

Гости вооружились палочками и аппетитно зачавкали, то и дело вздымались большие кубки.

Хань Цзиньчуань предпочитала постные закуски, а до мясного даже не дотронулась. Это не ускользнуло от зоркого взора Ин Боцзюэ.

– А ты чего из себя строишь? – обратился он к певице. – Теперь ведь не пост! Жил-был один постник. За всю жизнь скоромного в рот не взял, а когда умер, загробному владыке сказал: «Я только постным питался. Со мной и обращаться надо как с благочестивым». «А я почем знаю, что ты ел, – отвечает владыка. – Живот разрежем, видно будет». Разрезали постника, а у него одни слюни в животе. А все оттого, что другие ели, а он глядел да слюни глотал.

Все повалились от хохоту.

– За такие слова, гляди, язык бы тебе на том свете не вырвали, – сказала Цзиньчуань.

– Это блудницам языки вырывают, – говорил Боцзюэ. – Потому что они целуются, а сами языком шевелят, чтоб человека распалить.

Опять раздался хохот.

– Может, за город прогуляемся, а? – предложил хозяин.

– С великим удовольствием! – воскликнул Симэнь.

– С удовольствием! – поддержали остальные.

Боцзюэ велел Дайаню и своим слугам отнести два короба закусок и жбан вина к реке. Еду погрузили в небольшую лодку, а себе наняли лодку побольше и отчалили в сторону южных городских ворот.

– Причаливай! – крикнул, наконец, Боцзюэ, когда лодки приблизились к поместью придворного смотрителя Лю, в трех с лишним десятках ли от города.

Гости подхватили Хань Цзиньчуань и У Иньэр и сошли на берег.

– А куда мы теперь направимся? – спросил Симэнь.

– Да вот в поместье его сиятельства Лю, – отвечал Боцзюэ. – Чем плохо?!

– Ну что ж, пойдем туда! – отозвался Симэнь.

Гости заглянули в залу, прошли по длинному извилистому коридору, по глухим тропкам, углубились в густую рощу и в декоративные заросли бамбука. Не пересказать всех красот парка.

Только взгляните:

Густы зеленые кипарисы, строен высокий бамбук. Душистые травы зеленым с яркими узорами ковром покрыли сад. Как у танцовщицы бахрома плавно колышутся плакучей ивы нежные ветви. Рядами тянутся, причудливо кружась, перила, каменные балюстрады. Прекрасны цветники редких цветов, а их несметное число. Тихи оконца, сокрытые под сению дерев. Слышатся пташек дивные трели, то будто запели хором свирели. Да, великолепие здесь Императорского Сада, в Ясной Столице [804]Ясная столица – обиталище Небесного владыки Тянь-хуана. не лучше пейзаж! Со всех краев сюда стекаются ценители природы, прогуливаются дамы не спеша. Просторы необъятны, радуют, бодрят, усталость отгоняя прочь. Без преувеличения скажу: зрелище неповторимое в своем великолепье!

Рука об руку с Хань Цзиньчуань и У Иньэр Симэнь обошел чуть ли не все уголки сада. Досыта насмотревшись, они завернули в беседку Вьющихся роз, и сразу повеяло приятной прохладой. Стоял стол, а по обеим сторонам огромные каменные диваны так и располагали к отдыху. Все расселись, и Боцзюэ велел слугам во главе с Циньтуном принести с лодки вино, закуски, посуду и духовую печь. Расположившись под зеленой сенью, первым делом выпили чаю. В разговоре речь зашла о Суне Молчуне и Рябом Чжу.

– И они бы теперь с нами пировали, – заметил Чан Шицзе. – Да на вот тебе!

– Чего хотели, то и получили, – сказал Симэнь.

– Значит, тут и остаемся? – спросил Боцзюэ.

– Можно и тут! – поддержал Бай Лайцян.

Они начали усаживаться. Симэнь занял почетное место. По обе стороны от него расположились певицы. Неподалеку у декоративного камня пристроились Ли Мин и У Хуэй. Один заиграл на лютне, другой ударил в кастаньеты. Послышалась песнь на мотив «Цветок нарцисса»:

Певцы умолкли. Пир продолжался на берегу пруда. Гости сидели на расстеленном ковре. Опять взметнулись кубки, пошла игра на пальцах и в краски. Царило неподдельное веселье.

– Почему ж Дун Цзяоэр, негодница, не пришла? – спросил Симэнь.

– Вчера сам ходил ее звать, – говорил Боцзюэ. – Гостя, говорит, провожу и к обеду приду. Если б знала, где мы, сейчас бы пожаловала.

– Ты, брат, выходит, сам виноват, – упрекнул хозяина Бай. – Что ж ты ей не сказал, где мы будем?

Симэнь наклонился к Бай Лайцяну и зашептал на ухо:

– Давай Попрошайку разыграем, а? Поспорим: если она в полдень не придет, каждый нальет ему по три больших чарки.

Бай объяснил Ину условия пари.

– Ну и что ж! Я согласен! – заявил Боцзюэ. – А если она придет, каждый из вас по три чары выпьет, идет?

Заключили пари. Дун Цзяоэр не показывалась. Боцзюэ только нервно посмеивался. Тогда Бай Лайцян, Се Сида и Симэнь с певицами пошептались и порешили так. Симэнь будто бы по нужде отойдет и велит Дайаню объявить: Дун Цзяоэр, мол, прибыла. Дайань сразу смекнул, в чем дело, и немного погодя, когда Боцзюэ впал в отчаяние, он влетел к пирующим и объявил:

– Барышня Дун пожаловала! Не знаю, как ей удалось разыскать!

– Моя почтенная прапрабабушка! – воскликнул Боцзюэ. – Не переживу этой радости! Говорил, она придет. Вина скорей! Каждому три чарки!

– А если мы выиграем, – вставил Симэнь, – ты пить будешь.

– Проиграю – буду! Иначе и за человека меня не считайте.

– Договорились! – послышались голоса. – А теперь ступай зови ее сюда. Тогда будем пить.

– Договорились! – подтвердил Боцзюэ. – Вот это уговор!

Боцзюэ бросился встречать певицу. Но в какую сторону он ни бежал, где он ни рыскал, все глаза проглядел, однако Дун Цзяоэр и следа не было видно.

– Вот проклятая потаскуха! – ругался он. – Ишь, потешается, из себя строит!

Когда он вернулся, все покатывались со смеху.

– Полдень проходит, – обступив Боцзюэ, говорили гости, – пей штрафные.

– Надула меня потаскушка, – ворчал Боцзюэ. – Раз поспорили – ничего не поделаешь, придется пить.

Симэнь без лишних слов наполнил до краев чару и протянул Боцзюэ.

– Сам говорил, чтоб тебя за человека не считали, если нарушишь уговор, – сказал Симэнь.

Боцзюэ взял чару. Вслед за Симэнем протянул кубок Се Сида. Не успел Боцзюэ осушить второй кубок, как к нему подошел У Дяньэнь.

– Да что вы делаете? – не выдержал Боцзюэ. – Меня ж мутит. Дайте хоть немного закусить.

Бай Лайцян подал сладкое.

– Чтоб тебе провалиться! – заругался Боцзюэ. – Мне чего поострее, а он сладкое сует.

– Да у тебя ж в чарке острое, – засмеялся Бай. – Не торопись, острое с кислым еще впереди.

– Вот болтун! – ругался Боцзюэ. – Языком доконает.

Тут Чан Шицзе протянул кубок, но Боцзюэ медлил. Ему хотелось сбежать, однако будучи в окружении Симэня и певиц, он был не в состоянии шевельнуть ногой.

– Чтоб тебе провалиться, проклятая Дун Цзяоэр! – завопил он. – На какие ж муки обрекла ты старика!

Гости захохотали.

Бай Лайцян велел Дайаню подать другой кувшин вина. Тот сунул горлышко в кубок, и снова, булькая, полилось вино.

– Когда глупые гости хозяина спаивают или потаскуха потешается – это одно, – говорил Боцзюэ, глядя на Дайаня. – Ну, а ты что делаешь?! Ты бы уж весь кувшин в кубок засунул. Нет, дядя Ин теперь тебе сватать не будет. Век бобылем проходишь.

Хань Цзиньчуань и У Иньэр поднесли Боцзюэ по чарке вина.

– Приканчивайте! – крикнул Боцзюэ. – Режьте как курицу! На колени встану.

– Нечего кланяться! – заявила Цзиньчуань. – Пей, раз подносят!

– Что ж ты перед сестрицей Дун на колени не падал? – спрашивает Иньэр. – Надо было ее как следует попросить.

– Не смейтесь! – говорил Боцзюэ. – В глотку больше не идет.

Певицы хотели было насильно влить ему в рот вино, но он взял у них кубки и, поспешно их осушив, стал скорее закусывать.

– Довели вы меня! – приговаривал он, густо багровея. – Пить полагается не спеша, а вы передышки не дадите.

Гости не унимались и продолжали наполнять кубки.

– Брат, еще раз прошу тебя! – встав на колени перед Симэнем, взмолился Боцзюэ. – Сжалься! Прости несчастного! Не губи! Кто вас угощать будет? Свалюсь, тогда весь интерес пропадет.

– Ладно уж! – смилостивился Симэнь. – Сбавим тебе! По две чарки с брата, и достаточно. А пока дадим ему передышку.

– Благодарю тебя, милостивый батюшка! – говорил, вставая, Боцзюэ. – Враз от тяжкого бремени избавил.

– Ладно! Прощаю тебя на сей раз! – заявил Симэнь. – Но помни, как уговаривались. Выходит, человеком в полной мере тебя считать не приходится.

– Я пьян! – бормотал Боцзюэ. – И куда занесло эту потаскуху!

– Гм! В гостях солидное лицо, почтенный господин, а хозяин вздумал шутки шутить. Где это видано? – подсмеивалась Иньэр. – И Дун Цзяоэр почему-то не пришла.

– Она же самая известная среди здешних певиц, – тоже не без издевки отвечал Боцзюэ. – Ее ведь не так-то легко и заполучить.

– Чем же это она известная? – вставила Цзиньчуань. – Может, тем, что в именитые дома норовит попасть?

– А ты ей давно завидуешь, знаю, – заметил Боцзюэ.

Симэнь вспомнил историю, которая приключилась как-то ночью с баричем Цаем, и посмотрел на Цзиньчуань.

Но не о том пойдет речь.

Боцзюэ был слишком пьян. А шутки шумных певиц, продолжавших перебрасываться остротами, скоро приелись, и гости заскучали.

– Хоть бы спели, – обратился Бай Лайцян к Цзиньчуань.

– Можно спеть! – поддержала Иньэр. – Пусть Цзиньчуань начинает.

– Я у брата Бая веер выиграл, планки крепкие, – говорил Чан Шицзе. – Можно такт отбивать.

– А ну, дай попробую! – попросила Цзиньчуань и стала рассматривать веер. – У меня такого нет. Надо бы мне выиграть. Подари, а?

– Верно, подари! – поддакнул Симэнь.

Все начали упрашивать Шицзе, и ему, наконец, пришлось уступить веер певице.

– Неловко мне брать, ведь со мной сестрица Иньэр, – сказала Цзиньчуань. – Ты цвет загадай. Кто отгадает, той и веер поднесешь.

– Вот верно! – согласился Шицзе.

Выиграла Иньэр, и Цзиньчуань передала ей веер.

– Но как же так! – воскликнул Шицзе, и на лице его изобразилось деланное огорчение. – Тогда барышне Хань я поднесу платок, хорошо?

– Сколько щедрости! – принимая подарок, проговорила Цзиньчуань.

– Жаль, я не захватил с собой прекрасный сычуаньский веер, – заметил Симэнь. – А то бы тоже мог похвастаться.

– Тогда б ты меня перещеголял, – сказал Шицзе.

– Ой, совсем было запамятовал, – вдруг вскочил как бешеный Се Сида. – Хорошо, про веер заговорили.

Он велел Дайаню наполнить большой кубок и поднес его У Дяньэню.

– Ты же пари проиграл, пей! – сказал он.

– Опоздал, брат, опоздал! – отвечал У Дяньэнь. – Ишь, когда спохватился! Тут вон сколько выпили, а ты чарку помнишь.

Но Се Сида настоял на своем, и У Дяньэню пришлось осушить кубок.

Цзиньчуань запела арию на мотив «Чайной розы аромат»:

Запела У Иньэр на мотив «Зелен абрикос»:

Когда она кончила петь, вышли Ли Мин и У Хуэй.

– Да здесь оказывается и певцы! – воскликнул Се Сида. – А ну-ка, покажите свое мастерство!

Зазвучали аккорды лютни, запела свирель и послышался романс на мотив «Островок прохлады»:

Пир близился к концу. Бай Лайцян, заметив на стене барабанчик с узорной отделкой, спрятал его за камень и сорвал ветку цветов, чтобы передавать ее под барабанный бой. Симэнь сразу смекнул, что за игру затевает Бай, и подмигнул Ли Мину с У Хуэем. Те проникли за камень и стали наблюдать через отверстие в нем. Как только цветок переходил к тому, кого они хотели напоить, барабан умолкал.

– Вот негодники, – ворчал Бай. – Я буду барабанить, и мне не мешайте!

Бай Лайцяну все же удалось заставить и Симэня выпить не одну чарку. Игра была в самом разгаре, когда к пирующим ворвался Шутун, и, нагнувшись к Симэню, зашептал на ухо:

– Матушке Шестой плохо! Вас просят скорее домой. Конь у нас с собой.

Симэнь стал поспешно откланиваться. Остальные гости были тоже порядком пьяны и поднялись за ним вслед.

– Брат, я ведь не поднес тебе ни чарки! – уговаривал Симэня хозяин. – Нехорошо так! – что это еще за шептанья!

Боцзюэ продолжал держать Симэня, и тому пришлось объяснять в чем дело. Симэнь простился и помчался верхом на коне. Боцзюэ принялся уговаривать остальных. Вдруг он заметил исчезновение Хань Цзиньчуань и пошел ее разыскивать. Оказалось, она присела по малой нужде у камня. Выпросталась красная полоска, из которой вылетали мириады светлых жемчужин. Боцзюэ притаился рядом за изгородью и пощекотал былинкой устье ее лона. Вспугнутая Цзиньчуань поспешно вскочила и поправила одежду.

– Чтоб ты сгинул, проклятый! – заругалась она. – Вон чего надумал, непутевый!

Покрасневшая Цзиньчуань, пересыпая шутки руганью, вышла. Боцзюэ поведал обо всем гостям, и те дружно посмеялись. Симэнь оставил Циньтуна убрать посуду. Слуга перенес все на лодку. Гости отчалили в город и разошлись. Боцзюэ расплатился с лодочниками. Циньтун доставил посуду к Боцзюэ, и тот угостил слугу вином, но не об этом пойдет речь.

Симэнь спешился у ворот и бегом направился прямо к Пинъэр.

– Матушка тяжело заболела, – говорила Инчунь. – Посмотрите скорей.

Симэнь приблизился к постели. Пинъэр стонала от боли в желудке.

– Я сейчас же велю пригласить врача Жэня, – сказал он страдающей Пинъэр и велел Инчунь позвать Шутуна. – Скажи, чтобы написал визитную карточку и вызвал доктора Жэня.

Горничная передала Шутуну распоряжение хозяина, и слуга направился к доктору.

Симэнь подсел на кровать к Пинъэр.

– Как от тебя вином несет! – сказала Пинъэр.

– Плохо поел, вот и пахнет, – отвечал Симэнь и, обернувшись к Инчунь, спросил: – Рисового отвару давала?

– Матушка с утра крошки в рот не брала, – отвечала горничная. – Только супу немножко пропустила. Боль у матушки в груди, в животе и в пояснице.

Симэнь нахмурился и тяжело вздыхал.

– А как Гуаньгэ, поправился? – спросил он Жуи.

– Ночью был жар, плакал он, – отвечала кормилица.

– Вот беда! – говорил Симэнь. – И сын и мать – оба разболелись. Была бы здорова мать, и за ребенком ходила бы.

Пинъэр опять застонала.

– Потерпи! – уговаривал ее Симэнь. – Сейчас доктор пульс проверит, лекарство даст – и все пройдет.

Инчунь убралась в спальне, протерла стол, воскурила благовония и заварила чай, а потом помогла Жуи уложить ребенка.

Начали отбивать ночные стражи. С улицы доносился звонкий лай собак. Вернулся Циньтун. А вскоре, освещая фонарем путь, вошел Шутун с доктором Жэнем. Прибывший верхом на коне Жэнь был в четырехугольной шапке и халате с длинными рукавами. Он сел на террасе, а Шутун пошел к хозяину.

– Доктор ждет на террасе, – доложил слуга.

– Хорошо! – ответил Симэнь. – Скорее подайте чай!

Симэнь вышел на террасу. За ним с чаем следовал Дайань.

– Простите, не знал, что у вас больная, – проговорил Жэнь.

– Недуг так серьезен, что мы побоялись медлить, – говорил Симэнь. – Извините, пожалуйста, что побеспокоили в такой поздний час.

– Что вы! – заверил его доктор Жэнь, отвешивая поклон.

После чашки чаю со жжеными бобами он спросил:

– А кто у вас недомогает, позвольте узнать?

– Моя шестая жена, – ответил Симэнь и подал доктору чай, заваренный с соленой вишней. Они обменялись несколькими репликами, и Дайань стал собирать чашки.

– Ступай узнай, все ли готово, и захвати фонарь, – распорядился Симэнь.

Дайань зашел в спальню и вернулся с фонарем.

Симэнь поднялся и, раскланиваясь, пригласил доктора. Вплоть до самой спальни Жэнь останавливался у всех дверей, уступал дорогу хозяину и, раскланиваясь, рассыпался в любезностях.

В золотом треножнике тлел дорогой аромат, из серебряной курильницы струилось благоуханье орхидей. На нефритовых крючках висел тяжелый парчовый полог.

И в самом деле,

Симэнь предложил доктору кресло.

– Благодарю вас! – говорил Жэнь и, упросив хозяина сесть, сам опустился в кресло.

Инчунь принесла расшитый тюфячок и положила на него нежную, как нефрит, руку Пинъэр, потом перевязала ее повыше локтя парчовым платком и, загораживая рукавом тонкие пальцы хозяйки, дала доктору Жэню проверить пульс.

Доктор, внутренне настроившись и сосредоточив дух, приступил к изучению пульса Пинъэр.

– Она страдает желудочной недостаточностью и слабостью пневмы.[806]См. примеч. к гл. XLIX. При малокровии меридиан печени.[807]Меридиан печени (гань-цзин) – располагающааяся на ногах линия акупунктурных точек категории Цзюэ-инь, связанная с деятельностью печени. Последняя в китайской медицине считается хранящей кровь и управляющей нормальным течением пневмы. являет признаки избыточности. В области сердца нечисто. В трех обогревателях[808]Три обогревателя (сань-цзяо) – относяшаяся к категории шести внутренних полых органов (лю-фу, см. примеч. к гл. XXIX), специфическая система, которая отвечает за прохождение пневмы и жидкостей и координирует функции трех комбинаций внутренних органов: 1. сердца и легких, 2. селезенки и желудка, 3. печени, почек, мочевого пузыря, тонкого и толстого кишечника. Местами локализации трех обогревателей считаются: 1. проход в желудок, 2. желудочный тракт, 3. проход в мочевой пузырь. присутствует огонь[809]Огонь – как один из пяти первоэлементов считается в китайской медицине движущей силой жизнедеятельности организма и, в то же время, в качестве жара – одним из патогенных факторов. Необходимо его опустить и восстановить влажность, – так по-книжному и с резонами объяснил Симэню доктор Жэнь.

– Совершенно верно, доктор! – воскликнул Симэнь. – Вы увидали именно то, что есть. Моя жена отличается крайней выносливостью.

– Вот потому-то ее печень и являет признаки избыточности, – говорил Жэнь. – Однако другим это непонятно. Поскольку дерево преодолело землю,[810]Дерево преодолело землю – в китайской медицине, исходящей из теории пяти первоэлементов, это выражение означает, что гиперфункция печени (дерева) отрицательно сказывается на деятельности селезенки и желудка (земли-почвы). желудочная пневма ослабилась. Во всем организме теряется полнота пневмы и иссякает кровь. Воде не под силу справиться с огнем,[811]Воде не под силу справиться с огнем – означает такое соотношение первоэлементов в организме, при котором или вода почек в недостатке и не способна ограничить избытичный огонь сердца, или же внутри почек янско-мужская сила огня преодолевает иньско-женскую силу воды, одним из результатов чего является ненормально повышенное половое влечение. и он поднялся в верхнюю часть тела, вызывая в грудобрюшной преграде ощущения переполненности и боли. Часто болит и живот. Малокровие приводит к ломоте в пояснице, в костях и суставах всего тела, а равно и к потере аппетита, насколько можно судить.

– Истинная правда! – поддержала Инчунь.

– Вы настоящий кудесник, доктор! – восхищался Симэнь. – Сколь глубоки ваши суждения! До какой же степени постигли вы тайны пульса! Больная должна быть осчастливлена одним тем, что вы ей открыли, доктор.

– Что я такое постиг?! – говорил, кланяясь, Жэнь. – Больше догадки.

– Не скромничайте, прошу вас! – заверил его Симэнь и спросил:

– Какое лекарство вы прописали бы больной?

– Для выздоровления необходимо опустить огонь, – говорил доктор. – С опусканием огня грудобрюшная преграда сама собою расправится и обретет освобождение. Кровь пребудет в достатке. Боль в пояснице и ребрах утихнет тоже. Не думайте, будто недуг развился под внешним воздействием, никак нет. Источник болезни – внутренняя недостаточность. А как месячные?

– Нарушены, – отвечала Инчунь.

– Как велики перерывы? – спросил Жэнь.

– После рождения сына, можно сказать, совсем приостановились.

– Ослабление изначальной пневмы, – говорил доктор, – после родов обыкновенно ведет к расстройству месячных, а как следствие наступает малокровие. Непроходимости нет. Необходимо принимать средство, помогающее восстановлению кровообращения. Постепенно потребуются и пилюли. Обихаживайте жену – и все наладится. Иначе болезнь может укорениться.

– Как же вы во всем отлично разбираетесь, доктор! – восхищался Симэнь. – Я бы попросил вас прежде составить такое средство, какое утолит все эти боли, а кроме того, конечно, и пилюли.

– Хорошо! Не волнуйтесь! – заключил Жэнь. – Я пришлю все необходимое тотчас же, как вернусь домой. Коль скоро известно, что недуг от внутренней недостаточности, а боль от избытка огня, стало быть, причина внутри. Ломота в пояснице и костях от малокровия, а не от застоя крови. Лекарства сами собою приведут к выздоровлению. Только не надо суетиться.

Симэнь беспрестанно благодарил доктора. Не успели они выйти из спальни, как послышался плач Гуаньгэ.

– Какой прелестный голосок у вашего наследника! – заметил доктор.

– Тоже вот болезни покою не дают, – отвечал Симэнь. – И матери с ним одна забота.

Симэнь пошел проводить доктора.

Между тем Шутун с Циньтуном вели разговор.

– Прихожу я к этому доктору, – говорил Шутун, – а он давно почивает, оказывается. Стучал я, стучал. Наконец-то ворота открыли. Старик все глаза тер, а на лошадь влез и задремал. Насилу потом слез.

– Да, тебе досталось, – посочувствовал Циньтун. – А я нагулялся досыта. И напился по горло.

Тем временем подошел с фонарем Дайань, сопровождавший Симэня и доктора Жэня. Жэнь поравнялся с террасой и продолжал шагать дальше.

– Присели бы, отдохнули! – предложил Симэнь. – Сейчас чаю подадут, перекусите.

Доктор покачал головой.

– Премного вам благодарен, сударь! Не могу! – проговорил он и направился к воротам.

Симэнь довел его до коня и велел Шутуну проводить до дому с фонарем, а сам поспешно распорядился, чтобы Дайань тотчас же с ляном серебра отправился к Жэню за лекарствами.

У ворот доктор спешился.

– Присаживайтесь, друзья, выпейте чайку! – пригласил он слуг.

Дайань вынул коробку с подношениями и, вручая ее доктору, сказал:

– Примите, пожалуйста, вознаграждение за лекарство!

– Мы с вашим господином друзья, – говорил Жэнь. – Я не смею принимать от него никаких даров.

– Но я прошу вас, примите! – говорил Шутун. – А то нам будет неудобно и лекарство взять. Да и нас заставят приезжать к вам еще раз. Примите, чтобы не беспокоить вас лишний раз.

– Говорят, даровое гаданье и впрок не идет, – поддержал Дайань.

Доктор взял, наконец, вознаграждение. Поскольку оно оказалось весьма щедрым, Жэнь сразу же удалился составлять лекарство. Одних пилюль он отсыпал добрых полкувшина. Слуги после чаю получили ответную карточку, и за ними заперли ворота.

Вернувшись домой, Дайань с Шутуном передали хозяину солидный пакет.

– Так много! – изумился Симэнь и, вскрыв пакет, в котором лежали пилюли, пошутил: – Да, с деньгами и нечисть заставишь жернова вертеть. Только пообещал – и уж все готово. Хорошо! Прекрасно!

На пакете значилось: «Отвар для опускания огня и восстановления влажности. Растворить в двух чашках воды. Имбирь не примешивать. Выпарить по восьми фэней. Применять натощак. Осадок повторно выпарить. Запрещается употреблять в пищу пшеничные отруби, лапшу, жирное, жареное и т. п.». Ниже следовала печать «Из лекарственных запасов потомственного врача, господина Жэня» и ярлык с ярко-красной личной печатью и надписью «Пилюли из корневища наперстянки с добавками».[812]Пилюли из корневища наперстянки с добавками (Цзя-вэй ди-хуан вань) – по всей вероятности имеется в виду рецепт из гл. 90 трактата Сюй Чуньфу «Полное собрание дравнего и современного медицинского наследия» («Гу-цзинь и-тун да-цюань»), изданого в 1556 г. Применяется для восполнения (бу) печени и почек, для питания семени и крови. Согласно данному трактату, одна доза составляет: примерно 120 г. прокаленного корнвища наперстянки (различные вариации Ремании клейкой – Rehmania glutinosa, Scophulariaceae); 60 г. семян лекарственного кизила (Cornus officinalis, Sieb. et Zucc., Cornaceae); 60 г. сушеных очищенных клубней ямса (Dioscorea batatas, Dche., Dioscoreaceae, ср. примеч. к гл. LIII); 30 г. сушеного корневища частухи восточной (Alisma orientale Juze P.); 15 г. сухой коры корня древовидного пиона (Paeonia suffruticosa, Andr.); 15 г. сушеного белого гриба-трутовика (Poria cocos Wolf.); 6 г. поджаренных оленьих пантов; 6 г. сухого корня соломоцвета двузубого (Acharanthes bidentata, Bl.) или лекарственной циатулы (Cyathula officinalis, Kua'n). Большинство составляющих данного лекарства являются сильнодействующими биостимуляторами.

Симэнь передал лекарства Инчунь и велел выпарить на первый случай одну дозу. Сам Симэнь наблюдал за всеми приготовлениями и процеживанием состава. Когда Пинъэр поела немного отвару, к ее постели подошла Инчунь.

– Вот и лекарство готово, матушка, – сказала она.

Пинъэр повернулась. Она слегка дрожала. Симэнь в одной руке держал лекарство, а другой приподнял Пинъэр голову.

– Какая горечь! – проговорила она.

Инчунь подала ей воды прополоскать рот.

Симэнь после ужина вымыл ноги и лег рядом с Пинъэр. Инчунь вскипятила на всякий случай немного воды и легла, не раздеваясь.

Симэнь крепко спал. После лекарства заснула и Пинъэр. Вдруг послышался плач Гуаньгэ. Жуи, опасаясь как бы он не разбудил Пинъэр, стала кормить его грудью. Потом все утихло.

На другой день утром Симэнь стал расспрашивать Пинъэр:

– Ну как тебе, получше?

– Представь себе, я хорошо спала, – сказала Пинъэр. – Боль успокоилась. А ведь под вечер так схватило, думала, не выживу.

– Слава духам Неба и Земли! – говорил Симэнь. – Вот примешь еще чарку, и совсем пройдет.

Инчунь тем временем выпарила вторую чарку и подала Пинъэр. У Симэня все опасения сразу как рукой сняло.

Тому подтверждением и стихи:

Хотите знать, что было потом, приходите в другой раз.