Онлайн чтение книги Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. СТАРУХА ВАН ВЫДВИГАЕТ ДЕСЯТЬ УСЛОВИЙ ТАЙНОГО СВИДАНИЯ. СИМЭНЬ ЦИН РАЗВЛЕКАЕТСЯ В ЧАЙНОЙ С ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ

Так вот, поведал Симэнь Цин старухе Ван о своем страстном желании встретиться с пташкой и говорит:

– Если устроишь встречу, десять лянов не пожалею.

– Послушайте, что я вам скажу, – начала старуха. – Всего труднее улучить момент для изъявления благосклонности. Спросите, что это значит? А то, что теперь обыкновенно называют тайным свиданием. Чтобы его устроить наверное, необходимо: обладать внешностью Пань Аня, мощью ишака, богатством Дэн Туна,[114]Дэн Тун был любимым сановником ханьского государя Вэнь-ди (правил с 180 по 157 г. до н. э.). Император подарил ему Медную гору в провинции Сычуань и разрешил чеканить монеты, что и принесло Дэн Туну несметные богатства. Его имя стало нарицательным. быть молодым да покладистым, но в то же время и напористым, вроде иголки в вате, и, наконец, располагать досугом.

– Не скрою, мамаша, я обладаю всеми этими качествами. Пусть я не так красив, как Пань Ань, но и недурен собой. С молодых лет перебывал я во всех веселых домах города и готов похвастаться выносливостью. Мощь у того самого, что у громадной черепахи. Может, я и уступаю Дэн Туну, но состояния моего вполне хватит на жизнь. Я самый терпеливый человек. Ударь меня хоть четыре сотни раз, руки не подыму. Наконец, у кого столько досуга, как у меня? Будь я занят, я б не смог так часто тебя навещать. Устрой мне свиданье, щедро награжу. Когда Симэнь выложил все свои намерения, Ван продолжала:

– Да, дорогой мой, все это хорошо. Но потребуется еще одно условие. Оно-то и может оказаться главной помехой.

– Какое же?

– Не обижайтесь, если скажу прямо. В таком деле нельзя деньги жалеть. Бывает, до последнего медяка истратишься, но ничего не выйдет. А вы, сударь, знаю, скуповаты, не больно щедро раскошеливаетесь.

– Это пустяки. Я готов делать все, что ты скажешь.

– Если не пожалеете серебра, могу предложить вам такой искусный план, который наверняка приведет к встрече с пташкой. Так вы согласны во всем меня слушать, сударь?

– Что бы ни было, все буду по-твоему делать. Что ж это за план?

– Сейчас уж поздно. Вам пора домой. А вот через полгодика или, скажем, месяца так через три заходите, тогда и потолкуем, – засмеялась старуха.

– Ну, не смейся, мамаша, – упрашивал Симэнь. – Дашь с ней повидаться, хорошо заработаешь.

– Опять вам не терпится, – захохотала Ван. – Быть может, мне храма, как победоносному князю Учэн-вану,[115]Учэн-ван («Победоносный князь») – титул, присвоенный легендарному стратегу древности Цзян Шану в VII в., когда был построен роскошный храм в его честь, где, кроме того, были помещены изображения и многих других великих полководцев. Тем самым старуха Ван намекает на то, что ее, может быть, и не зачислят в число великих стратегов. не воздвигнут, жертв приносить не станут, как знаменитым стратегам, но уж Сунь-цзы,[116]По преданию, великий теоретик военного искусства Сунь-цзы (VI в. до н. э.) собрал девиц из княжеского гарема и обучал их военному искусству в присутствии князя. я во всяком случае не уступлю. Он девиц воинами делал, я же девять девиц из каждого десятка могу захватить да в ваше распоряжение передать. Так послушайте, что я вам расскажу про красотку. Она из низов, но умна и сметлива. А как поет и играет, какая рукодельница! Чего она только не умеет – все лучшие песни поет, в двойную шестерку и шашки играет. Зовут ее Цзиньлянь, по фамилии Пань, дочь портного Паня, что за Южными воротами живет. Сперва ее богачу Чжану продали. Там музыке и пению обучали. Потом хозяин состарился, и выдали ее за У Старшего. С него ни медяка не взяли. Так с ним и живет. У Чжи – человек слабый, мелкой торговлей занят. Рано уходит, поздно возвращается. А пташка ждет его одна, скучает. Выпадет у меня время, иду к ней – досуг скоротать. Что бы у нее ни случилось, ко мне за советом спешит. Приемной матерью меня зовет. Эти дни муж у нее рано торговать выходит. Так что если хотите свое желание исполнить, купите голубого и белого шелка по куску, кусок белой тафты да на десять лянов лучшей парчи и принесите мне. Я пойду к ней и попрошу выбрать по календарю благоприятный день[117]В старом Китае люди обычно обращались к гадателям, и те выбирали по календарю счастливые дни для начала того или иного дела (для отправления в путь, свадьбы и т. п.) чтобы пригласить портного. Если она день выберет, а шить сама не пожелает, то все рухнет. Если же обрадуется и скажет: «Не надо никакого портного, я сама сошью», значит на одну десятую план удался. Тогда я попрошу ее шить у меня, и это будет следующий шаг. Когда она придет, я приготовлю к обеду вина, закусок и приглашу ее к столу. Если она откажется и пойдет домой, все пропало. Если ж останется, то и третий шаг пройден. Но вы пока не показывайтесь. А вот на следующий день к полудню являйтесь при полном параде. Встаньте у дверей, кашляните разок-другой – условный знак будет – и крикните: «Давно не видал мамашу. Дай-ка чашку чайку». Я выйду и приглашу зайти. Если, увидев вас, она встанет и удалится, – не буду ж я ее удерживать! – значит, расстроился весь план. Если ж она и не шевельнется, считайте, и четвертое препятствие миновали. Когда вы сядете за стол, я обращусь к пташке с такими словами: «А это и есть тот самый благодетель, большое ему спасибо, который одарил меня шелком». Тут я начну всячески превозносить ваши достоинства, а вы похвалите ее рукоделие. Если она не откликнется на вашу похвалу, рухнула, выходит, вся затея, а заговорит с вами, полдела сделано. «Затрудняю я тебя, дорогая, своим шитьем, – скажу я. – Как мне благодарить вас, доброхоты вы мои! Один деньгами помогает, другая усердным трудом своим. И надо же быть такому совпаденью – как раз и благодетельница моя тут оказалась. Так нельзя ль попросить вас, милостивый сударь, угостить госпожу за ее старание?» Тут вы выложите серебра и велите мне сходить за покупками. Если она тоже пойдет, – а я не посмею ее удерживать! – наш план провалился, а останется, значит, все идет как надо. Считайте, преодолено шесть преград. Я возьму серебро и скажу ей перед уходом: «Будь так добра, займи господина». Если она начнет собираться домой, – а препятствовать ей я не решусь, – все на этом и оборвется. Если ж останется, дело идет как по маслу – значит, обошли и седьмое препятствие. Я выложу покупки на стол и скажу: «Собирай-ка свою работу, дорогая, и давайте пропустим по чарочке. Ведь не зря ж мы господина в расходы ввели». Коли не пожелает с вами за стол сесть и уйдет, конец, стало быть, нашему плану. Может, скажет: «Мне пора домой», а сама останется, значит, волноваться нечего – взята и восьмая преграда. Когда она изрядно выпьет и заведет с вами доверительную и задушевную беседу, я сделаю вид, будто кончилось вино и попрошу у вас денег. Вы дадите серебра и опять велите купить вина и фруктов. Я запру вас вдвоем в комнате. Если она рассердится и убежит, выходит, все пропало. Если ж уходить и не подумает, значит, и девятый шаг позади. Останется последний рубеж, но он-то и самый трудный. Когда окажетесь наедине с ней, усладите ее проникновенными медовыми речами. К делу приступать не торопитесь – все расстроите. Тогда на себя пеняйте. Сначала палочки рукавом будто невзначай со стола смахните, потом нагнитесь поднять, а сами коснитесь ее ножки. Если запротестует, неприятность я улажу, но поправить дело будет поздно. А ни слова не скажет, выходит, покорены все десять преград. Значит, и она полна желания. Чем вы меня тогда отблагодарите, а?

– Да, с таким планом во дворец Линьянгэ,[118]Речь идет о портретах сановников, имевших заслуги перед государем, помещенных в павильоне Линъяньгэ в столице танского Китая городе Чанъань (VII в.). может, и не попадешь, но придумано ловко, – выслушав старуху, воскликнул обрадованный Симэнь.

– Только смотрите, про обещанные десять лянов не забудьте!

– Кто отведает хоть мандаринную корочку, тот не забудет озера Дунтин.[119]Окрестности озера Дунтин славятся своими мандаринами. Когда же сбудется этот план?

– За ответом нынче вечерком приходите, сударь. А я сейчас, пока ее муж торгует, пойду попрошу у нее календарь да потолкую как следует. А вы тоже не мешкайте! Быстрей несите шелк и парчу.

– Только устрой все, а я не подведу.

Симэнь Цин простился со старухой и вышел из чайной. По дороге он купил три куска шелка и на десять лянов лучшей парчи с серебристым отливом. Дома позвал доверенного слугу Дайаня, велел ему увязать покупки и отнести в чайную старухе. Ван с радостью приняла узел и отпустила слугу.

Да,

Получив шелк, тафту и парчу, Ван вышла черным ходом и направилась прямо к дому У Чжи. Ее встретила Цзиньлянь и провела наверх.

– Что это ты, милая, старуху совсем забыла, даже чайку не зайдешь выпить?

– Нездоровилось мне эти дни, мамаша, – отвечала Цзиньлянь. – Даже с места сдвинуться не было охоты.

– У тебя, наверно, найдется численник? Дай-ка мне, пожалуйста, взглянуть. Хочу день для шитья выбрать.

– А что вы шить собираетесь, мамаша? – поинтересовалась Цзиньлянь.

– Да вот, болезни и недуги одолевают. Как бы ненароком чего не случилось. И сына дома нет…

– Куда он исчез? Совсем его не видно.

– Уехал с торговым гостем в дальние края. Нет ни письмеца, ни весточки. Целыми днями себе места не нахожу.

– Сколько лет сыну?

– Семнадцать.

– А чего вы его не жените? И вам была бы в доме помощница.

– Вот и я говорю. И то и другое – все самой. Прямо забегалась. И то уж присматриваю. Женю, только бы приехал. Удушье и кашель замучили меня, старуху. Ни днем, ни ночью не дают покою. Давно зарекалась сшить себе на смерть. Спасибо, один состоятельный человек нашелся. Частенько ко мне в чайную заглядывает. Я тоже у него бывала – больных лечила, сватала, служанок покупала. Знает, что на меня можно всегда положиться, во всем мне помогает. Вот и шелку подарил – старухе на смерть. Тут шелк, тафта и немного парчи – на все хватит. Уж больше года лежит, все никак не соберусь. А как немного освободилась, решила сшить. Здоровье никуда, да и год високосный. Пошла было к портному, а он так дорого запрашивает и на дом отказывается идти. Работы, говорит, много, некогда. Так меня расстроил!

– Я эти дни свободна и могла бы вам пошить, мамаша, если, конечно, вы не против. Только, боюсь, не угожу, – сказала, улыбаясь, Цзиньлянь.

– Если б ты сшила своими драгоценными ручками, мне б и умереть было легко, – старуха расплылась в улыбке. – Давно слыхала, какая ты мастерица, да попросить не решалась.

– Ну что вы! Если я обещала, сделаю. Пойду численник принесу, а вам благоприятный день выберут.

– Не вводите, милая, старуху в заблуждение. Вы ведь знаете песни, романсы и все арии на свете. К чему же просить кого-то посмотреть численник?

– Я не училась с детства, – сказала, улыбаясь, Цзиньлянь.

– Будет скромничать! – Ван достала численник и подала Цзиньлянь.

– Завтра счастья не предвещает, – проговорила Цзиньлянь, – послезавтра тоже дурной день, а вот следующее число для шитья подходит. Тогда и начнем.

Старуха взяла у нее из рук численник и повесила его на стену.

– Само твое желание сделать мне доброе дело означает счастье, – сказала она. – Зачем еще какой-то день выбирать! Мне уж объясняли: завтра, мол, день тяжелый. А я вот что скажу: для шитья нет плохих дней, и беспокоиться тут нечего.

– Да, на смерть шить как раз и надо в тяжелый день, – поддержала ее Цзиньлянь.

– Согласна, милая? Ну вот, и мне от души отлегло. Значит, завтра ко мне и приходи.

– Зачем же? У вас я шить не смогу, – возразила Цзиньлянь.

– Но мне хотелось бы поглядеть, как пойдет работа, да и дом не на кого оставить.

– Тогда я завтра с утра приду.

Старая Ван долго благодарила Цзиньлянь, потом спустилась вниз и ушла. Вечером она рассказала обо всем Симэню, и они условились, что он придет на третий день. О том вечере говорить больше не будем.

На другой день рано утром старуха прибрала комнату, припасла иголки с нитками, поставила чай и стала ждать Цзиньлянь. У Чжи тем временем позавтракал, взял коромысло с лепешками и ушел торговать. Цзиньлянь повесила занавеску и наказала Инъэр присматривать за домом, а сама вышла черным ходом и направилась в чайную. Ван безмерно обрадовалась ее приходу, провела в комнату, предложила присматриваться и подала чашку крепкого чаю, заваренного с грецкими и буковыми орехами. Хозяйка чисто-начисто вытерла стол и выложила шелк. Цзиньлянь отмерила материю и, покончив с раскройкой, принялась шить.

– Ну и мастерица! – глядя на шитье, притворно расхваливала старуха. – За шестьдесят перевалило, но, право, такой искусницы еще не видывала.

Когда наступил полдень, Ван приготовила лапшу, вина и закусок и пригласила Цзиньлянь к столу. После обеда она шила до самых сумерек, потом собрала работу и пошла домой. В это время воротился и У Чжи с коромыслом в руках. Цзиньлянь закрыла за ним дверь и спустила занавеску.

– Ты где-то была? – спросил муж разрумянившуюся жену.

– Да у соседки, мамаши Ван. Попросила меня сшить ей на смерть одежды. Потом обедом покормила и вина поставила.

– Ты уж лучше не садись у нее за стол. Может, и нам когда придется к ней обращаться. Раз попросила шить, сшей, а обедать домой приходи. К чему старого человека утруждать? Завтра пойдешь, денег захвати, купи вина с закусками да угости ее. Говорят, лучше сосед вблизи, чем родной вдали. Нельзя злоупотреблять людской добротой. А откажется принять угощение, забирай шитье и работай дома.

О том же говорят и стихи:

Пань Цзиньлянь выслушала мужа, но об этом вечере говорить больше не будем.

На другой день после завтрака У Чжи взял коромысло и отправился торговать. Только он ушел, появилась старуха Ван, пригласила к себе Цзиньлянь, и они вместе направились в чайную. Цзиньлянь вынула работу и села шить, а хозяйка тем временем заварила чаю и стала ее потчевать. К обеду Цзиньлянь достала из рукава[120]В старину в одежде китайцев карман находился в рукаве. триста медяков и сказала:

– Вот деньги. Теперь позвольте мне вас угостить.

– Ну что вы! – запротестовала старуха. – Где ж такое заведение, чтобы человека об услуге просили да с него ж еще и деньги брали?! Может, тебе мое вино не по вкусу?

– Мне так муж велел, – объяснила Цзиньлянь. – Если не согласны, я пойду домой шить, а как кончу, принесу.

– Муж у тебя, милая, человек порядочный, понимает что к чему.

Коль настаиваешь, деньги я возьму, – смекнула Ван, опасаясь, как бы не испортить дело.

Она немного добавила своих, купила лучшего вина, закусок и дорогих фруктов. Вернувшись с покупками, старуха принялась пуще прежнего ухаживать за гостьей.

Послушайте, дорогой читатель! Стоит вам хоть немного польстить любой, даже самой умной и проницательной женщине на свете, как она собьется с пути. И таких оказывается девять из каждого десятка.

Старуха поставила вино, закуски и сладости и пригласила Цзиньлянь к столу. После обеда Цзиньлянь шила до вечера, а потом, от души поблагодарив хозяйку, ушла домой, но не будем останавливаться на мелочах.

На третий день после завтрака старая Ван едва дождалась, когда уйдет У Чжи, и тотчас же проникла с черного хода к Цзиньлянь.

– Дорогая! Опять осмеливаюсь… – только и успела крикнуть она, как ее прервала Цзиньлянь.

– Иду, – крикнула она сверху, и они вместе зашагали в чайную.

* * *

Цзиньлянь разложила шитье и принялась за работу, а старуха готовила чай. Потом они занялись чаепитием.

Расскажем теперь о Симэнь Цине. С нетерпением ждал он этого дня.

Приоделся как полагается, прихватил лянов пять серебра, взял в руку крапленый золотом сычуаньский веер и, помахивая им, отправился на Лиловокаменную к старухе.

– Давно я к тебе не заглядывал, мамаша! – кашлянув, крикнул Симэнь у дверей чайной.

– Кто там? – быстро оглянувшись, отозвалась хозяйка.

– Это я.

– А, сам почтенный господин пожаловали, а мне и невдомек, – приветствовала его старуха. – Кстати, очень кстати пришли, сударь. Милости прошу, проходите.

Ван взяла Симэнь Цина под руку и ввела в комнату.

– Это и есть тот самый благодетель, который преподнес старухе все эти шелка, – глядя на Цзиньлянь, пояснила Ван.

Симэнь Цин внимательно смотрел на занятую шитьем Цзиньлянь, на ее связанные узлом волосы-тучи, бирюзовые головные украшения, на весеннюю свежесть ланит, легкую белую кофту из полотна, ярко-красную юбку и голубую безрукавку.

При виде Симэня она опустила голову. Он отвесил ей низкий поклон.

Она отложила работу и ответила на его приветствие.

– Больше года, сударь, пролежали у меня ваши шелка, – заговорила хозяйка.

– Спасибо надо говорить соседушке – взялась сшить, что нужно. Подите взгляните, сударь, какая работа! Будто на станке точит. Стежок к стежку – любо поглядеть.

– Как можно научиться так шить?! – взяв в руки шитье, стал расхваливать Симэнь. – Изумительно! Золотые руки!

– Вы шутите, сударь, – смущенно отвечала Цзиньлянь.

– Нельзя ль узнать, мамаша, где живет такая искусница? – нарочно спросил Симэнь.

– Угадайте, сударь.

– Разве мне догадаться!

– Тогда прошу вас, садитесь, – старая Ван захихикала. – Сейчас все расскажу.

Симэнь Цин сел напротив Цзиньлянь.

– Так знайте, милостивый сударь, – начала хозяйка. – Помните, вы еще под окном проходили и в вас так ловко угодил бамбуковый шест?

– Это когда у меня шапку с головы сбило, да? Но я так и не знаю, кто была та госпожа.

Цзиньлянь приподнялась и, поклонившись Симэню, тихо промолвила:

– Простите, сударь. Это я нечаянно ударила вас.

– Ну, что вы, что вы! – стал тут же успокаивать ее Симэнь, отвечая ей низкими поклонами.

– Она самая, – сказала старуха, – моя соседушка, супруга господина У Старшего.

– О, вы, оказывается, и есть супруга господина У Старшего? Я знаком с вашим супругом. Деловой человек, хороший хозяин. Торговлей занимается. Ни старого, ни малого не обидит и деньги зарабатывать умеет. Прекрасной души человек! Таких редко встретишь.

– Вот именно! – вставила хозяйка. – Госпожа с самой свадьбы во всем мужа слушается. Вот и живут в мире и согласии.

– Не шутите надо мной, сударь, – сказала Цзиньлянь. – Муж у меня человек никчемный.

– Вы ошибаетесь, сударыня, – возразил Симэнь. – Древние говорили: в слабом – основа жизни, в сильном – зародыш беды. При таком супруге, как ваш, сударыня, из огромного потока ни капли не прольется. Супруг ваш – человек честный, что ж в этом дурного?

Хозяйка только поддакивала Симэнь Цину, который знай нахваливал У Чжи.

– А вы, милая, знакомы с господином? – глядя на Цзиньлянь, спросила, наконец, Ван.

– Нет, не знакома.

– Этот господин – из здешних богачей. С его превосходительством уездным правителем дружбу водят. Господином Симэнем Старшим величают. У господина лавка лекарственных трав перед управой. Денег – горы, выше Северного Ковша.[121]Северным Ковшом китайцы называли ковш Большой Медведицы. От зерна амбары ломятся. Богатства несметные. Желтое в доме – золото, белое – серебро, круглое – жемчуг, блестящее – драгоценные камни. Есть и носорожьи бивни, и слоновая кость. А знакомства какие! Господ из управы ссужают. Это ведь я господину Симэню старшую жену сватала. Тоже не из простых – дочь тысяцкого У. Умнейшая женщина! – старуха обернулась к Симэню и спросила: – Что-то вы давненько не заглядывали, сударь?

– Никак не мог выбраться, мамаша, у дочери помолвка была.

– За кого же выдаете барышню? Что ж старуху посватать не позвали?

– За Чэнь Цзинцзи[122]Зять Симэня имел фамилию Чэнь, а имя Цзинцзи, что значит примерно «Деляга» (в настоящее время это слово означает «Экономика»), таким образом в этом имени, как и в прочих, заложен определенный образ. из Восточной столицы выдаю. Чэни приходятся родственниками его превосходительству Яну, командующему восьмисоттысячной придворной гвардией. Жениху всего семнадцать, еще учится. Мы бы, конечно, вас пригласили, мамаша, да они тетушку Вэнь прислали, а с нашей стороны была торговка головными украшениями тетушка Сюэ. Они и засвидетельствовали помолвку. Мы небольшое угощение устраиваем. Если желаете, я за вами пришлю.

– Я шучу, сударь, – громко засмеялась Ван. – Все здешние свахи – сучьи дети. Когда сватают, меня не зовут. Разве допустят, чтоб из их заработка перепало?! Не зря говорят: кто одно дело делает, друг друга терпеть не может. Но после свадьбы я все же загляну, подарочек поднесу. И мне, глядишь, со стола перепадет. Что тут особенного! К чему отношения портить!

Старуха продолжала льстить Симэню, тот что-то бормотал ей в ответ, а Цзиньлянь, опустив голову, занималась шитьем.

О том же говорят и стихи:

Симэнь Цину было приятно видеть, как страсть овладевает всем существом Цзиньлянь, и он с нетерпением ждал счастливых минут. Хозяйка подала две чашки чаю. Одну – Симэню, другую – Цзиньлянь.

– Займи, милая, почтенного господина, – обратилась она к Цзиньлянь.

– Выпейте по чашечке чайку.

Хозяйка заметила многозначительные взгляды, которыми обменивались Симэнь и Цзиньлянь, и, глядя на Симэня, провела рукой по щеке. Симэнь понял, что половина дела сделана. Так уж повелось: за чаем любовники сговариваются, за вином в любви сливаются.

– Если бы вы не соблаговолили заглянуть к старухе, я б не посмела пойти к вам с приглашением, сударь. Но знать судьбе было так угодно: вы сами пожаловали, и так кстати. Говорят: один проситель двух господ не беспокоит. Вы же, ваша милость, помогли старухе деньгами, а госпожа – трудами своими. Как мне только благодарить вас! Счастливый случай свел вас. Нельзя ли попросить вас, сударь, занять место хозяина, потратиться немного на вино да кушанья и угостить госпожу за ее старание?

– У меня с собой серебро, а мне и невдомек. – Симэнь вынул около ляна и передал старухе Ван, чтобы та купила вина и закусок.

– Ну что вы! Из-за меня, пожалуйста, не беспокойтесь! – воскликнула Цзиньлянь, но осталась на своем месте.

– Будь добра, займи пока господина, а я сейчас приду, – сказала старуха и вышла за покупками.

– Не уходите, мамаша, – протянула Цзиньлянь, но с места не сошла.

Все текло как по маслу. Ведь у них было одно желание. Хозяйка удалилась, оставив Симэня наедине с Цзиньлянь. Симэнь, не отрывая глаз, смотрел на красавицу. Она была покорена его красотой, но, опустив голову, сосредоточенно шила и лишь украдкой бросала взоры на гостя.

Вскоре появилась старуха. Она внесла на блюдах и подносах жирного гуся и поджаренную утку, самого свежего мяса и изысканных фруктов и расставила кушанья на столе.

– Ну, убирай работу, дорогая, и садись за стол, – пригласила хозяйка.

– Не смею я! – сказала Цзиньлянь. – Вы сами покушайте с гостем, мамаша.

– Что ты говоришь! Ведь господин Симэнь тебя угощает, – изумилась старуха и подвинула яство поближе к Цзиньлянь.

Они сели за стол, налили вино. Симэнь взял полную чарку и, поднося ее Цзиньлянь, сказал:

– Выпейте, пожалуйста, эту чарку до дна, сударыня.

– Я вам весьма признательна, сударь, за ваше внимание, но мне не выпить так много, – благодарила его Цзиньлянь.

– Вы пить можете, дорогая, я знаю, – вставила старуха. – От чарки-другой ничего с вами не случится.

О том же говорят и стихи:

Цзиньлянь взяла чарку и поклонилась Симэню и хозяйке.

– Мамаша, прошу вас, предложите госпоже закуски, – беря палочки, обратился Симэнь к старухе.

Та принялась потчевать Цзиньлянь самыми лакомыми кусками. Вино обошло три круга, и хозяйка пошла подогреть еще.

– Позвольте спросить, сколько цветущих весен видели вы, сударыня? – обратился Симэнь к Цзиньлянь.

– Впустую прожила двадцать пять лет. Родилась я в год дракона, девятого дня в первой луне, в полночь.

– Значит, вы, сударыня, ровесница моей жене. Она с того же года. У нее день рождения пятнадцатого в восьмой луне, поздно вечером. Она на семь месяцев моложе вас.

– Вы убиваете меня, сравнивая небо с землей.

– Как умна и рассудительна супруга господина У! – вмешалась в разговор хозяйка. – Как сметлива! Недаром в шитье мастерица! Всех философов знает, играет в двойную шестерку, шашки, кости, знает шарады. А как пишет!

– О, другой такой не найти! – воскликнул Симэнь. – Господину У просто повезло.

– Не хочу вас обидеть, сударь, – продолжала старуха. – Женщин-то у вас в доме много, это верно, но похожа ли хоть одна из них на супругу господина У?

– Что правда, то правда, – вздохнул Симэнь. – Сразу всего не расскажешь. Не везет мне. Никак себе по сердцу не найду.

– У вас первая жена была замечательная, – заметила Ван.

– И не говори! Если б она была жива! А то нет у меня хозяйки.

Дом разваливается. Едоков собралось достаточно, а что проку? До хозяйства никому дела нет.

– И давно вы живете без хозяйки? – спросила Цзиньлянь.

– Нелегко мне об этом говорить Моя первая жена, урожденная Чэнь, была женщина умная и сметливая, хоть и вышла из низов. Во всем мне помогала. Но три года назад ее, увы, не стало. Я женился, но эта жена все время болеет и домашних дел не касается. А раз в хозяйстве беспорядок, и домой идти не хочется.

– Правду вам скажу, сударь, только не сердитесь, – начала старуха. – Госпожа своим шитьем побьет и вашу первую супругу, и теперешнюю. Да и красотой своей тоже.

– Да и манерами, и своим обхождением госпожа превосходит даже мою первую жену.

– Ну, а как та зазноба? – спросила, смеясь, старуха. – С Восточной улицы. Почему не пригласите старуху чайку попить?

– Это Чжан Сичунь, что ли? Протяжные романсы петь искусница? Не нравится она мне. Уж больно ветреная.

– А Ли Цзяоэр, что за изогнутыми перилами[124]«Изогнутые перила» (гоулань) – так назывался квартал певичек-гетер при династии Сун, поскольку домики, в которых они обитали, соединялись замысловатыми (изогнутыми) балюстрадами и переходами. обитает? Вы ведь с ней давно знакомы.

– Она у меня живет. Если бы могла она хозяйство вести, я б на ней женился.

– Вы и с барышней Чжо близки были, – продолжала Ван.

– И Чжо Дюэр в дом привел. Третьей женой сделал. Недавно серьезно заболела, никак не поправится.

– Ну, а если б нашлась по сердцу такая, скажем, как эта госпожа, могли бы без помех в дом привести, а?

– Родители у меня умерли. Я сам себе хозяин. Кто мне посмеет перечить?

– Я шучу, конечно, – заверила его старуха, – но такую разве быстро сыщешь?

– Так уж и не найти?! Просто не везет мне в женах. Никак по себе не подберу.

Симэнь и старая Ван обменялись еще несколькими фразами.

– Не успели распробовать, а кувшин уж опустел, – заметила хозяйка. – Еще бы винца не мешало. Простите, что надоедаю, сударь.

– Вот, возьми, мамаша, да купи побольше, а что останется, себе оставь.

Симэнь Цин протянул ей около четырех лянов. Старуха поблагодарила Симэня и посмотрела на красавицу Цзиньлянь. От трех чарок вина она воспылала страстью и непринужденно болтала с Симэнем. Они отлично понимали друг друга. Цзиньлянь опустила голову и уходить не собиралась.

Да,

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.