Онлайн чтение книги Детские игры
Глава 5

Пуля вошла неглубоко. В маленьком номере мотеля в пригороде Чикаго Чиун с помощью Римо извлекал ее. Длинные ногти погрузились в рану. Римо то напрягал, то расслаблял мышцы, лежа лицом на свежевыстиранном белом полотенце, хранившем запах стирального порошка. Ковер на полу тоже был вычищен сильно пахнущим раствором. Дыхание Римо было медленным, методичным — так повышался болевой порог. В полузабытьи Римо вспоминал времена, когда служил простым полицейским в Нью-Джерси, расхаживая с пистолетом на боку, поглощая огромное количество гамбургеров и приторной кока-колы. Это было задолго до того, как, по замыслу доктора Смита, началась его новая жизнь.

Ему вспоминалось пиво, свидания и намерение жениться на Кэти Джилгули, дочке младшего инспектора. Чем они были не пара? Как-то вечером, в прихожей отцовского дома, она довела его до экстаза рукой, шепча: «Вот поженимся, тогда все будет по-настоящему. Я берегу себя для тебя, Римо».

«Берегу»? Ему так и не пришлось вкусить от плода ее невинности. Вскоре на него навесили обвинение в убийстве торговца наркотиками; инспектор Джилгули попытался замять дело, договорившись с прокурором, но организация Смита работала четко, и Джилгули пришлось дать задний ход и посоветовать дочери найти себе другого жениха. Римо частенько пытался представить себе, как сложилась ее жизнь: поселилась ли она в домике на две семьи, обзавелась ли мужем, кольцом с бриллиантом в полкарата и четырьмя ребятишками, меняет ли раз в пять лет цветной телевизор? Пределом ее мечтаний был бар в цокольном этаже, если бы Римо дорос до главного инспектора, они непременно обзавелись бы летней дачкой в Спринг-Лэйке, штат Нью-Джерси, по соседству с крупными политиками. Дом на побережье!

Римо почувствовал, как из него извлекают пулю. О, чья недрогнувшая рука, чей зоркий глаз выразит твою устрашающую симметрию? Он расстался с прежней жизнью, зато взамен стал наследником более чем двухтысячелетней истории человеческого гения, уходящей истоками во времена, предшествующие появлению письменного слова.

У Чиуна всегда были наготове предания о первом Мастере, заложившем основы грозного мастерства. С небес якобы спустился пылающий диск, и оттуда послышался глас, возвестивший первому Мастеру Синанджу, что существуют способы более полного использования возможностей человеческого тела и разума. До появления письменности было еще очень далеко. Чья недрогнувшая рука, чей зоркий глаз выразит твою устрашающую симметрию? Руки Чиуна массировали рану; Римо все глубже погружался в бездну собственного сознания, чувствуя движение крови по всем венам и артериям. Нечто подобное умеют йоги, но искусство Синанджу старше йоги: оно такое же древнее, как первые племена, собиравшие дикорастущий рис на топких болотах, по которым бродили последние динозавры, уже не способные помешать низкорослым двуногим существам готовиться к завоеванию мира. Неужели и впрямь речь идет о такой глубокой древности? Пожалуй, все-таки нет. В книгах, которые удалось раскопать Римо, черным по белому написано: 2800-й год до нашей эры.

Древнее искусство. Столь же древнее, как и его сердце, растягивающее сейчас каждое биение до бесконечности, освобождая тело от потребности в притоке крови. Вот так! В кромешной мгле, в молочной белизне — вот так... Неподвижность, слитность со всем сущим...

Один нескончаемый удар. И медленное воспарение, Прочь из теснины собственного мозга! Прочь от Кэти Джилгули, чьи руки в белых перчатках делали то, что заменяло брачный контракт и настоящее блаженство. «Обещаю тебе, Римо! Как я жду твоего тела!»

Древнее искусство. Более древнее, чем солнце на рассвете. Солнце — источник всего. Синанджу... Ковер снова запах дезинфицирующим раствором, полотенце — стиральным порошком. Он вернулся в номер мотеля, где Чиун с тихим звоном опустил в стеклянную пепельницу маленький металлический предмет. Это была пуля.

— Твое тело даже не сумело принять ее должным образом. Она пробила ткани, — сказал Чиун.

— Я не ожидал выстрела.

— Нет необходимости говорить мне об этом — я и сам вижу. — Длинные белые ногти Чиуна были чисты. — Ненавижу пули! Как мы и опасались, огнестрельное оружие превращает человека в собственного убийцу.

— Знаешь, папочка, порой, когда я погружаюсь в глубины сознания, у меня возникает вопрос: стоит ли нам выполнять роль убийц?

— В этом заключается опасность погружения в глубины. Не тревожься, это пройдет.

Римо потянулся, глубоко вздохнул и выпил стакан воды. Кто-то учит детей убивать. Он думал, что это Пелл, но теперь Пелл мертв. Значит, это кто-то другой. Найти этого мерзавца, покончить с его шайкой — и дело с концом, Главное, что найден ответ на вопрос «как?». С помощью детей.

Любопытно, что ни один из них до сих пор не проговорился. Тренировка включала, как видно, и это. Что ж, одну ниточку Римо уже ухватил: мальчуган, стрелявший в него. Мальчуган, стоявший рядом с мисс Кауфперсон. Забавная фамилия — Кауфперсон...

— Берегись! — Голос Чиуна настиг Римо у самой двери. — Берегись детей.

— Детей?

— Ты когда-нибудь дрался с ребенком?

— После пятого класса — ни разу, — ответил Римо.

— Тогда откуда у тебя уверенность, что ты справишься с ребенком? В таких вещах нельзя быть уверенным.

— Мне ни разу не приходилось сталкиваться с противником, которого я не смог бы одолеть, а дети слабее всех, с кем я до сих пор сталкивался. У меня хватит мужества сунуться в детский манеж.

— Глупец, — отрезал Чиун.

— Не понял.

— Не расстрачивай понапрасну ценнейший дар, пожалованный тебе. Не будь ни в чем уверен.

— Ладно, папочка, не буду, если тебе так хочется.

В телефонной книге Чикаго оказался только один абонент с фамилией Кауфперсон. Римо предположил, что это именно та, которую он хочет найти. Сперва ему пришлось просмотреть бесконечный список Кауфманов и Кауфманнов; одно "н" свидетельствовало о еврейском, два — о немецком происхождении. Интересно, существуют ли немцы Кауфперсонны?

Роберта Кауфперсон проживала в новом высотном жилом доме с чистенькими коврами на полах и свежеокрашенными стенами; дверь ее квартиры охраняли двое полицейских. Завидев мундиры, Римо спрятался за угол и направился к двери с надписью « выход», ведшей на лестницу. Одолев двенадцать лестничных пролетов, он вышел на крышу, прикинул, где должны находиться окна квартиры мисс Кауфперсон, и перемахнул через ограждение. Сперва нащупывая носками ботинок подоконник, а потом повисая на нем на руках, он преодолел двенадцать этажей в обратном направлении и увидел затылок брюнетки с прической «афро», смотревшей по телевизору программу «Сезам-стрит». Приподняв оконную раму, он скользнул в гостиную, левой рукой зажал женщине голосовые связки и проговорил:

— Не бойтесь, мисс Кауфперсон, я не причиню вам вреда. Я здесь для того, чтобы вам помочь. Но для этого вам придется отослать полицейских, стоящих у ваших дверей. Если вы согласны, кивните.

В серо-голубых глазах стоял ужас. Однако колечки в прическе «афро» затряслись в знак согласия. Римо ослабил хватку. Мисс Кауфперсон била дрожь, однако она поднялась. Она была отлично сложена и обладала грациозной походкой. Она шагнула к входной двери; Римо последовал за ней. Она нажала кнопку переговорного устройства.

— Спасибо, вы можете быть свободны, — произнесла она. — Теперь мне ничто не угрожает.

— Но вы так настаивали, чтобы у вашей двери выставили охрану! Вы уверены, что мы вам больше не нужны?

— Уверена.

— Ладно. Но сперва позвоните в участок, капитану. Нам нужно его согласие.

— Разумеется.

Двигаясь, словно фигура в компьютерной игре, она прошла к телефону, набрала номер экстренного вызова полиции, вступила в недолгую перепалку с кем-то на другом конце провода, попросившим ее перезвонить непосредственно капитану, подождала, велела невидимому собеседнику снять охрану, повесила трубку и крикнула через дверь:

— Все в порядке, можете быть свободны.

— Слушаюсь, мэм.

До Римо донесся топот покидающих пост полицейских. Мисс Кауфперсон рывком стянула через голову кофточку. Ее груди задорно торчали, соски уже стояли по стойке «смирно».

— По какому поводу построение? — осведомился Римо.

— Разве вы не собираетесь меня изнасиловать?

— Нет.

— Вряд ли вы спустились по веревке, рискуя жизнью, лишь для того, чтобы со мной поздороваться.

— Мне нужна кое-какая информация.

— Значит, вы не собираетесь меня насиловать?

— Нет.

— Вы, наверное, не в своем уме.

— В своем, — ответил Римо.

— Тогда как вы можете там стоять?

— А почему бы и нет? Не понимаю, о чем вы толкуете.

— Глядя на полуобнаженную женщину, вы не испытываете возбуждения?

— Не сочтите за оскорбление, но не родилась еще та женщина, ради которой я спустился бы с крыши дома.

— Вы действительно не в своем уме. Наверное, вы претендуете на какие-то глубокие отношения. Но не думайте, я не намерена отдать вам лучшую часть своего "я" только потому, что вы залезли ко мне в окно. Одно дело — секс, другое — моя душа.

— Можете оставить себе и то, и другое, — успокоил ее Римо.

— Я решила, что вы ранены, — сказала мисс Кауфперсон. — В этом, наверное, все дело: вы ранены, и вам недостает сил для секса.

— Точно, — кивнул Римо. — У меня вряд ли что-нибудь получится.

Соски опали, как по команде «вольно», груди опустились. Она снова натянула кофточку.

— В таком случае я на вас не сержусь.

— Вот и славно, — заметил Римо. — Мне нужно узнать о мальчишке, с которым вы были сегодня в комитете. Кто он, как его зовут, где он живет?

— Мне не разрешено разглашать информацию такого рода.

— Я все равно ее получу, — невозмутимо произнес Римо.

— Я не знаю, где живет этот мальчик. Сегодня он в последний раз пришел в класс. Его семья переехала, и его переводят в другую школу. По-моему, они теперь будут жить в Нью-Йорке...

— Замечательно, — воскликнул Римо.

— ... или в Лос-Анджелесе. Точно не помню.

— Грандиозно! — молвил Римо. — Тогда начнем с другого конца: мальчик, находившийся в кабинете в момент убийства Пелла. Кто он?

— Я же сказала, что не имею права разглашать подобную информацию!

— А я все равно ее получу.

— Чего же вы медлите? — спросила она, выпятив грудь и вызывающе положив ладони на свои крутые бедра, очертания которых соблазнительно проступали через ткань. Римо чувствовал, как страстно она его хочет, поэтому он прижал ее к себе и опрокинул на бело-синий ковер на полу, где не мешкая полез ей под юбку, чтобы довести до умопомрачения, но не до полной потери рассудка.

— Имя мальчика, — прошептал Римо.

— Давай же, мерзавец, скорее!

— А ты дай мне то, чего требую я.

— Мерзавец! — прохрипела она и перешла на мелодичный стон. Ее таз ритмично приподнимался в красноречивом приглашении.

— Имя! — повторил Римо.

— Элвин Девар, девять лет, Уилтон-стрит, 54, отстающий. Ну давай, слышишь!

Грациозно и обдуманно Римо довел стонущую и дергающуюся женщину до оргазма. Это называлось «падум». Она впилась ногтями ему в спину и прижала его к себе, умоляя, чтобы он повторил это чудо. Он повиновался.

— О, какая прелесть! Как хорошо! — пролепетала она. — Как тебя зовут?

— Римо.

— Чудесное имя. А фамилия?

— Спит.

— Фантастически сексуальная фамилия, Римо Спит!

— Мне пора. Спасибо за информацию.

— Подожди. Может быть, тебе нужно его личное дело? Об этом Деваре я знаю абсолютно все. Таких, как он, мы называем «сверхотчужденными».

— Что это такое?

— Тупица, который ни с кем не может найти общего языка.

— Мне пора.

— Я пойду с тобой!

— Я работаю в одиночку, — сказал Римо.

— Ты не уйдешь, пока я тебе не позволю.

Римо улыбнулся и чмокнул ее в щеку.

— Пока, — сказал он.

В следующую секунду он почувствовал, как она стискивает его лодыжками.

— Посмотрим, удастся ли тебе вырваться, — сказала она с ухмылкой. — Я великолепно управляю всеми своими мускулами. Так что не пугайся, если не сумеешь высвободиться. Иногда мужчины начинают паниковать и испытывают боль. Ну-ка, попробуй!

Мисс Кауфперсон отменно владела двойным зажимом, который помог ей поглубже запихнуть Римо внутрь себя.

— Никому еще не удавалось с этим справиться, — предупредила его мисс Кауфперсон со счастливой улыбкой.

Римо было достаточно дважды легонько надавить ей на горло, чтобы вырваться на волю.

— У-у, это было здорово! — простонала мисс Кауфперсон. — Во всех смыслах!

Что-то в этой квартире настораживало Римо, хотя он пока еще не сумел определить, что именно. Она была обставлена в современном стиле: из-за мебели, обтянутой черно-белой кожей, высовывались хромированные светильники, пол застилали толстые ковры, картины на стенах напоминали бесформенные пятна в обрамлении тонких золоченых нитей-рам. В пяти серебряных бокалах курился ладан. Кресла походили на полированные скульптуры с маленькими кожаными подушечками для тех, кто способен догадаться, что это все-таки кресла. Нет, странная квартира. Да и сама мисс Кауфперсон производила странное впечатление.

— Ты должен позволить мне пойти с тобой. Я могу рассказать тебе всю подноготную Девара.

— Валяй, — пожал плечами Римо. — Одевайся, и пойдем.

Едва успев застегнуть юбку, Сашур — она гордо объявила, что теперь носит это имя, — прочла лекцию о своих способностях управлять психикой мужчин, которых она считала существами низшего порядка.

— Многие тысячи лет мужчины пользовались женщинами как сексуальными объектами. Теперь настала наша очередь. Ты для меня — всего лишь вещь.

— Как тебя звали раньше?

— Тебе хочется знать, как меня называли угнетатели-мужчины?

— Именно.

— Роберта Кауфманн.

— Не была ли ты замужем за бухгалтером?

— Была. Он был свиньей. К счастью, он погиб.

— Давно?

— Пару дней назад. Наверное, пал жертвой капиталистического заговора, в котором сам играл грязную роль.

— Я вижу, ты отлично обходишься без него.

— Потому что не соглашаюсь на уготованную мне рабскую долю.

Внизу сидящий за столиком консьерж сообщил мисс Кауфперсон, что «этот человек дожидается снаружи».

— Боже правый! — воскликнула мисс Кауфперсон. — Вот ведь привязался, как зубная боль!

Римо и Сашур вошли в лифт и спустились в подземный гараж.

— Придется воспользоваться моей машиной. Вообще-то я предпочитаю ездить на такси, потому что в этом городе негде припарковаться. Ладно, поедем. Терпеть не могу появляться на машине в отсталых с социально-экономической точки зрения районах, где угнетенный люмпен-пролетариат в борьбе за свободу вымещает свой гнев даже на таких символах больного общества, как автомобили.

— Что? — не понял Римо.

— Черномазые снимают ниппели с колес.

— Я думал, что мальчишка Девар — белый.

— Белый. Он живет в высотном доме, но по соседству с трущобами. Это не то, что здесь.

— Сколько ты платишь за квартиру в месяц? — спросил Римо.

— Бешеные деньги: полторы тысячи.

— И это на учительскую-то зарплату?

— Конечно, нет! Уж не думаешь ли ты, что наше прогнившее общество предоставит учителю возможность пользоваться роскошными апартаментами?

— Как же ты выходишь из положения?

— А вот так. Я нашла способ!

— Какой?

— Я эмансипированная женщина и знаю, как раздобыть деньги, но тебя это не касается.

— Как раз наоборот, — сказал Римо. Поначалу она подумала, что он собирается заняться с ней любовью прямо в лифте, но когда боль стала нестерпимой, она поняла, что ошиблась.

— Так откуда ты берешь деньги? — спросил Римо.

— Бракоразводный контракт. У этого олуха водились деньжата.

Римо ослабил хватку.

— Ну что, теперь доволен, свинья ты этакая? — прошипела Сашур, потирая локоть. — Теперь ты знаешь, так что можешь гордиться! В обществе, основанном на угнетении, это — единственный способ для женщины заработать на жизнь, понял, мерзавец? Слушай, а ты не садист?

— Садисту нравится причинять боль. Он действует наобум, потому что причинить боль для него самоцель.

Далее он объяснил ей, что боль свидетельствует о нормальной работе организма и должна использоваться как сигнальный механизм для мозга.

Беда в том, что большинство людей не обращает внимания на первые, слабые сигналы, а потом становится поздно, и им ничего не остается, как страдать от сильной и совершенно бесполезной боли.

— Раз тебе нравится боль, получай! — воскликнула Сашур и попыталась заехать Римо в пах подошвой босоножки от Гуччи. Подошва ткнулась в пустоту. Дверь лифта открылась, и Римо помог спутнице подняться на ноги.

Она попробовала отвесить ему оплеуху и опять промахнулась. Пинок в живот — и снова промах.

— Ладно, твоя взяла, — вздохнула она.

В серебристом двухдверном спортивном «мерседесе», заваленном листовками на тему об угнетении бедняков, Сашур потребовала, чтобы Римо пристегнулся. Тот ответил, что чувствует себя безопаснее в свободном парении. Она заявила, что не тронется с места, пока он не пристегнется, и Римо уступил, рассудив, что у него есть шанс уцелеть в аварии даже с пристегнутым ремнем безопасности.

Как только ремень защелкнулся, правый кулак Сашур врезался в перетянутое ремнем солнечное сплетение Римо. В отместку она получила кулаком в челюсть.

— Животное, — буркнула она и нажала на газ. «Мерседес» вылетел на улицу Чикаго, освещенную лучами заходящего солнца. Воздух, пропитанный выхлопными газами, окрасился в густые багровые тона.

Остановившись на красный свет, она застонала.

— Тебя нервируют светофоры? — удивился Римо.

— Нет. Теперь нам от него не отвязаться.

Римо посмотрел в зеркало заднего обзора и увидел лысеющего господина в сером костюме, выскочившего из подъезда дома Сашур и мчавшегося так, словно ему приходилось ступать на раскаленные угли. Он едва не угодил под колеса такси, которое затормозило с душераздирающим визгом, с дымом трущейся об асфальт резины.

— Ничего особенного, Джордж! — крикнула Сашур, когда его раскрасневшаяся, перекошенная физиономия сунулась в окно машины. — Между нами чисто платонические отношения. Меня тошнит от твоей ревности! Джордж, познакомься, это Римо. Римо, это Джордж, полагающий, что я готова отдаться первому встречному.

— Как ты можешь так со мной поступать? — заскулил Джордж.

— Невероятно! Мужская психика не поддается объяснению!

— Почему ты меня избегаешь?

— Почему, почему... Вот из-за таких сцен. Ты постоянно устраиваешь мне сцены ревности...

— Прости.

— Каждый раз ты просишь прощения, а потом все повторяется снова.

— Ты знаешь, какая нервная у меня работа.

— Пошел прочь! — процедила Сашур.

Джордж едва успел убрать голову, прежде чем поднимающееся стекло прищемило ему нос. Сашур газанула и проскочила на красный.

— Ничтожество! Он бесит меня. До чего же мужчины подозрительны!

Римо смахнул се правую руку со своего бедра.

— Я не собиралась тебя бить.

— Знаю, — сказал Римо. — Что он имел в виду, говоря о том, какая у него нервная работа?

— Кто его разберет! Да и какая разница?

В шикарном двадцатидвухэтажном здании, напоминавшем кусок белого мрамора, случайно оказавшийся в болоте гетто, привратник остановил Римо и его спутницу. Здесь полагалось сообщать жильцам о посетителях.

— Элвина нет дома, — пробурчал в динамике недовольный женский голос.

— Скажите ей, что все в порядке: это мисс Кауфперсон, — велела она привратнику.

— К вам мисс Кауфперсон — объявил привратник.

— Элвина все равно нет дома, — упорствовал голос.

— Скажи, что нам обязательно надо с ней поговорить, — вмешался Римо.

— Ладно, раз вы настаиваете... — Динамик вздохнул. — Неужели Элвин опять что-нибудь натворил?

— Нет, нет, — успокоила ее мисс Кауфперсон. — С ним все в порядке.

В лифте Римо поинтересовался у Сашур, почему она не сменила фамилию на «Смит» или «Джонс».

— Зачем? Вообще-то моя настоящая фамилия Кауфманн, но я решила освободить «Кауф» от «манн», расширить горизонты, открывающиеся перед женщиной[1]«Mann» по-немецки и «man» по-английски — «мужчина»..

Нет, в намерения Римо не входило заняться этим в лифте, хотя им предстояло проехать еще целых 20 этажей, не считая двух, которые они проскочили столь бездарно.

— Семейка этого парня занимает самые лучшие апартаменты в доме: — удивился Римо. — Что делает в обыкновенной школе обитатель таких хором? Раз у его родителей уйма денег, определили бы своего отпрыска в частную школу.

— Некоторые родители предпочитают тратить деньги на предметы роскоши, а не на то, что действительно важно.

Наверху Элвин Девар самолично вышел к гостям, держа в руке нечто, достойное именоваться предметом роскоши, а именно револьвер «беретта» с серебряной рукояткой, нацеленный Римо в горло.

Римо почувствовал, что его спутнице захотелось вернуться назад: она юркнула ему за спину, оставив его наедине с револьверным дулом. Недаром она настояла на отказе от устаревшего обычая пропускать женщину вперед — как от унизительного пережитка прошлого. Итак, Римо застыл в дверях лифта, один на один с трудным подростком и его револьвером.

Расправиться с противником не составило бы ни малейшего труда, но Римо не мог поднять руку на ребенка. При виде двоечника ростом в четыре фута семь дюймов и весом в девяносто фунтов его мышцы будто сковало параличом.

Паренек же готовился отправить его на тот свет.