Онлайн чтение книги Дьявол в Белом городе. История серийного маньяка Холмса
Паломничество

Вечером в понедельник 15 декабря 1890 года, день, памятный в Чикаго из-за непомерно высокой температуры, а всем остальным тем, что в этот день выстрел насмерть поразил Сидящего Быка [83] Сидящий Бык – вождь и шаман из общины хункпапа, один из почитаемых героев народности сиу. Возглавил последнее крупное выступление американских индейцев против США, пытаясь воспрепятствовать захвату земель племени., Дэниел Бернэм сел в поезд, идущий в Нью-Йорк, где, как ему было известно, должна была состояться наиболее важная встреча затянувшейся выставочной одиссеи.

Он вошел в ярко-зеленый вагон, изготовленный в компании «Джордж Пульманс Пэлэс», в котором стояла тишина, обеспечиваемая тяжелым плотным гобеленом, покрывающим стены. Зазвонил колокол (и продолжал ритмично звонить), пока поезд поднимался по уклону, ведущему к центру города со скоростью двадцать миль в час, несмотря на то, что вагоны канатной дороги, повозки, экипажи, да и пешеходы находились на расстоянии вытянутой руки. Каждый проходящий по улице останавливался, чтобы посмотреть, как поезд проходит установленные на переездах шлагбаумы, оставляя позади клочья белого пара и черного дыма, которые, переплетаясь и смешиваясь, напоминали хвост енота. Поезд, стуча колесами, прошел мимо скотопрогонных дворов, вонь от которых в этот необычно жаркий день чувствовалась вдвое сильнее обычного, и мимо громадных куч каменного угля, верхушки которых были покрыты тающим снегом, перемешанным с сажей. Бернэм высоко ценил красоту, но мили бесконечно мелькали одна за другой, а за окном он видел лишь уголь, ржавое железо и дым в разных сочетаниях – и ничего больше до тех пор, пока поезд не въехал в прерию, где все казалось совсем другим, а главное, спокойным. За окном стемнело, и в сумерках виднелись только пятна старого снега.

Решение руководства выставки об участке расположения выставки вызвало прилив энтузиазма, но также и беспокойство, поскольку вдруг все запланированное стало более ощутимым и реальным, а истинные размеры мероприятия – пугающими, приводя в растерянность. Совет директоров немедленно заказал приблизительный план выставки и потребовал представить его в течение двадцати четырех часов. Под руководством Бернэма и Олмстеда Джон Рут нарисовал эскиз на листе коричневой бумаги размером в сорок квадратных футов, который курьеры доставили в комитет. У листа были неровные, зазубренные края, что было не случайно – американцы хотели подчеркнуть тот факт, что архитекторы Парижской выставки имели возможность провести целый год в раздумьях, составлении планов и эскизов, прежде чем дошли до той точки, в которой только теперь оказались американские архитекторы. На чертеже был представлен план берега озера размером в одну квадратную милю, превращенный с помощью землечерпалки в великолепные лагуны и каналы. Разумеется, архитекторы знали, что выставка будет состоять из сотен зданий – каждому штату будет предоставлено по отдельному зданию для размещения своих экспонатов, кроме этого, будет представлено большое число отдельных территорий и отраслей промышленности – но на показанном комитету эскизе были обозначены лишь наиболее важные сооружения, среди которых выделялись пять участков под строительство огромных дворцов, вокруг центральной Главной площади – Суда Чести. Они также предусмотрели место для постройки башни, замыкающей одну из сторон главного павильона, хотя еще никому не было известно, кто будет строить эту башню и как она будет выглядеть. Было известно лишь одно: эта башня по всем статьям должна превосходить Эйфелеву башню. Совет директоров и Национальная комиссия (федеральный инспектор выставки) одобрили этот план с несвойственной им быстротой.

Наблюдателям со стороны строительство выставки столь грандиозного размера казалось невыполнимой задачей. То, что земельные площади, выделенные под выставку, были обширными, и то, что возведенные на них здания будут колоссальных размеров, каждый житель Чикаго воспринимал как должное; их озадачивало лишь то, как кто-то может рассчитывать, что ему удастся построить самые большие на американской земле сооружения – намного бо́льшие, чем построенный Роублингом [84] Роублинг, Вашингтон – инженер, изобретатель металлического троса и строитель подвесных мостов. Автор проекта и строитель Бруклинского моста в Нью-Йорке. Бруклинский мост, – за столь короткое время. Однако Бернэм понимал, что размеры выставки – это всего лишь часть задачи. Основные крупные элементы, изображенные на плане, скрывали за собой миллиарды мелких препятствий, о которых ни публика, ни большинство руководителей выставки не имели понятия. Для перевозки стальных конструкций, камня, кирпича и лесоматериалов к каждому возводимому объекту Бернэм должен будет построить железную дорогу внутри отведенного под выставку участка. Он должен будет руководить поставкой материалов, в том числе и продовольствия, товаров, почты и всех выставочных экспонатов, которые будут доставляться наземным транспортом и трансконтинентальными судоходными компаниями, главной из которых является «Адамс Экспресс компани». Ему потребуются силы полиции и пожарная служба, больница и служба «Скорой помощи». А еще лошади, тысячи лошадей – что, к примеру, делать с тоннами навоза, который будет ежедневно появляться на стройплощадке?

План на коричневой бумаге был моментально одобрен советом директоров, и Бернэм обратился к руководству с просьбой построить «как можно быстрее дешевые деревянные жилища в Джексон-парке для меня и моих сотрудников», квартиры, в которых ему и рабочим предстоит постоянно жить в течение следующих трех лет. Первое жилище, построенное для него, моментально стали называть «хибарой», хотя в ней были широкий камин и винный погреб, содержимое которого Бернэм подобрал сам. Обладая редким для той эпохи даром предвидения, Бернэм понимал, что самые мелкие детали и станут тем фоном, глядя на который люди будут оценивать выставку. Под его бдительный взгляд попала даже официальная печать выставки. «Вы и представить себе не можете, насколько значимым может оказаться дизайн официальной печати выставки, – писал он 8 декабря 1890 года в письме Джорджу Р. Дэвису, генеральному директору выставки, отвечающему за политические вопросы, связанные с ее строительством и функционированием. – Скрепленные ею документы получат очень широкое распространение во многих странах, а следовательно, эта печать попадет в перечень тех тривиальных вещей, по которым люди будут судить о художественных стандартах нашей выставки».

Но все эти детали казались мелкими и малозначимыми в сравнении с единственной и наиболее важной задачей, стоявшей во главе составленного Бернэмом перечня: выбором архитекторов для проектирования основных зданий выставки.

Он и Джон Рут уже давно приняли решение, что общий проект выставки они выполнят сами, и теперь руководство города и выставки ревностно следило за тем, чтобы так оно и было. Гарриет Монро, невестка Рута, вспоминала, как Рут однажды вечером пришел домой «буквально не в себе» – из-за того, что кто-то из архитекторов, которого он раньше считал своим другом, «встретившись в клубе с Бернэмом, демонстративно отказался с ним общаться». Рута это буквально взбесило. «Наверняка он думает, что мы намерены поступить с ним по-свински, прибрав к рукам всю работу!» Он решил, что для сохранения своей репутации ведущего архитектора – в этой роли он будет обязан следить за работой других архитекторов, проектирующих объекты выставки, – сам он не должен будет проектировать ни одного здания.

Бернэм уже окончательно определился с тем, кого решил нанять на работу, но был не вполне уверен в том, насколько единодушно будет воспринят его выбор архитекторами, работающими подчас в совершенно противоположных стилях. Он намеревался пригласить лучших архитекторов Америки – причем не только за их талант, но также и за то, что их неожиданное объединение в единый архитекторский коллектив разом перечеркнет распространенное в восточной части страны убеждение, что целью Чикаго является всего лишь постройка национальной выставки.

В декабре месяце, еще не имея официального поручения, Бернэм, никого об этом не информируя, пишет приглашения пяти архитекторам – «с чувством полной уверенности, что свою точку зрения я смогу отстоять». И практически сразу после этого Комитет по землеотводу и строительству наделяет его полномочиями пригласить пятерых человек для включения в штат работников по устройству выставки. Излишне говорить, что эти пятеро были величайшими архитекторами из всех, кого произвела на свет Америка, но трое из этой пятерки были из земли «нечистых созданий»: Джордж В. Пост [85] Пост, Джордж В. – архитектор, получивший известность благодаря проектированию многих коммерческих зданий, где новые требования раздвинули существовавшие границы традиционного дизайна. Им спроектировано первое здание, в котором был установлен лифт., Чарльз Макким [86] Макким, Чарльз – архитектор, совладелец ведущей архитектурной фирмы «Макким, Мид энд Уайт». Сторонник неоклассицизма в американской архитектуре. Проектировал Публичную библиотеку в Бостоне, здания Колумбийского университета и Пенсильванского вокзала в Нью-Йорке, застройку центральной части г. Вашингтона вокруг Капитолия. и Ричард Хант [87] Хант, Ричард – выдающийся американский архитектор, среди его работ основными являются основание статуи Свободы, отель «Билтмор», особняк «Брейкерс», Музей искусства Фогга., наиболее выдающиеся архитекторы страны. Двое других из этой пятерки были Роберт Пибоди [88] Пибоди, Роберт – известный американский архитектор, прославившийся строительством консерватории в Балтиморе. из Бостона и Генри Ван Брант из Канзас-Сити.

Бернэм не пригласил никого из местных, чикагских архитекторов, несмотря на то, что город гордился своими пионерами в архитектуре, такими как Салливан, Адлер, Джинни, Беман, Кобб и другие. Непонятно почему и вопреки своему дару предвидения Бернэм не учел того, что в Чикаго могут истолковать его выбор как предательство.

* * *

Сейчас Бернэма, сидящего в купе пульмановского вагона, волновало то, что лишь один из кандидатов, а именно Ван Брант из Канзас-Сити, ответил ему (и даже с некоторым энтузиазмом). Что же до остальных, то они выразили всего лишь прохладно-безразличное согласие встретиться с Бернэмом, когда он прибудет в Нью-Йорк.

Бернэм, готовясь к этой поездке, попросил Олмстеда поехать с ним, рассчитывая на то, что в Нью-Йорке репутация этого ландшафтного дизайнера поможет ему, придав предложениям бо́льшую весомость, но Олмстед не смог отлучиться из дому. И вот теперь Бернэм ясно видел перед собой перспективу встретиться в одиночку с этими легендарными архитекторами – один из них, Хант, слыл к тому же человеком легендарной несдержанности и вспыльчивости.

Почему они проявили такое безразличие? И как они отнесутся к его попыткам убедить их? А если они откажутся и об их отказе станет известно широкой публике, что тогда?

Ландшафт за окном немного успокоил его. Когда поезд мчался через Индиану, он догнал холодный фронт. Температура резко понизилась. Сильные порывы ветра обрушились на вагоны, а какие-то невидимые ледяные хлысты, казалось, подстегивали поезд, прорывавшийся сквозь ночь.

* * *

Но было и кое-что, чего Бернэм не знал. Вскоре после получения его письма архитекторы восточных областей страны – Хант, Пост, Пибоди и Макким – собрались на встречу в офисе компании «Макким, Мид энд Уайт» для того, чтобы решить, будет ли выставка чем-то большим, чем просто выставка раскормленного скота. Во время этой встречи Хант – архитектор, которого Бернэму хотелось нанять больше всего, – объявил о своем намерении не участвовать. Джордж Пост убедил его, по крайней мере, выслушать то, что собирается сказать Бернэм, потому что если Хант уйдет, то и остальные почувствуют необходимость последовать его примеру – так велико было влияние Ханта.

Макким открыл встречу расплывчатыми рассуждениями о выставке и ее перспективах. Хант резко прервал его: «Макким, да бросьте вы ваши чертовы преамбулы. Давайте ближе к фактам!»

* * *

В Нью-Йорке всю неделю дул сильный, резкий ветер. Навигация по покрытому льдом Гудзонову проливу прервалась в тот год раньше, чем когда-либо, начиная с 1880 года. Утром в четверг, завтракая в своем отеле, Бернэм с тяжелым сердцем прочел в газете о том, что лопнул один из частных банков в Чикаго, «С. А. Кин энд Компани». Это был еще один знак надвигающейся паники.

* * *

Бернэм встретился с восточными архитекторами за обедом вечером в понедельник 22 декабря в клубе «Игроки» [89] Клуб «Игроки » – частный театральный клуб с одной из лучших театральных библиотек в стране. Расположен в бывшем доме актера Эдвина Бута, в квартале Грамерси-парк в Нью-Йорке.. Их щеки раскраснелись от холода. Они обменялись рукопожатиями: Макким, Пост и Пибоди, приехавший на эту встречу из Бостона. И вот они собрались за одним столом, выдающиеся деятели области, которую Гете и Шеллинг [90] Шеллинг, Фридрих – немецкий философ, близкий к йенским романтикам, выдающийся представитель идеализма в философии Нового времени. называли «застывшей музыкой». Все были здоровы, все были на пике своей карьеры, но все получили шрамы, на которые не скупилась жизнь XIX столетия – в прошлом у них были бесчисленные разбитые автодрезины, лихорадки и преждевременные смерти возлюбленных. Черные костюмы, жестко накрахмаленные воротники белых рубашек. У всех были усы: у кого черные, у кого седые. Пост был здоровяком – самым большим мужчиной в комнате. Нахмурившийся Хант – самым свирепым; в списке его заказчиков значились богатейшие американские семьи. Каждый второй особняк в Ньюпорте, на Род-Айленде и вдоль Пятой авеню в Нью-Йорке, казалось, был спроектирован им, но, кроме этого, он построил и основание статуи Свободы и считался основателем Американского института архитектуры. И в прошлом у них всех было кое-что общее. Хант, Макким и Пибоди учились в «L’Ecole des Beaux Arts» [91]« L‘Ecole des Beaux Arts » (фр.)  – Школа изящных искусств. в Париже; Ван Брант и Пост учились у Ханта; наставником Пибоди был Ван Брант. Сидя за обеденным столом с этими людьми, Бернэм с его неудачными попытками поступить в Гарвард и Йель, притом что у него не было формального образования в области архитектуры, чувствовал себя как заблудившийся странник, которого кто-то по доброте пригласил в свой дом отпраздновать День благодарения.

Они встретили Бернэма сердечно. Бернэм описал им свое видение выставки – она представлялась ему более объемной и более грандиозной, чем Парижская. Он не преминул упомянуть и тот весомый для него факт, что Олмстед дал согласие участвовать в проекте. Сейчас Олмстед и Хант напряженно работали над проектом дома Джорджа Вашингтона Вандербильта [92] Вандербильт, Джордж Вашингтон – младший сын миллионера Уильяма Г. Вандербильта; известен главным образом тем, что для него был построен 250-комнатный особняк, который считается одним из самых ярких примеров архитектуры «позолоченного века». в Балтиморе, недалеко от Ашвилла, в штате Северная Каролина, а до этого они вместе построили семейную усыпальницу Вандербильтов. Но Хант был настроен скептически и выражал свои сомнения без всякого стеснения. С какой стати он и остальные, здесь присутствующие, должны нарушать свои вплотную заполненные планы работ и браться за строительство каких-то временных сооружений где-то в провинциальной дыре, к тому же их влияние на конечный результат этой работы будет крайне незначительным?

Их скептицизм буквально поверг Бернэма в состояние шока. Он привык к подчас безрассудной и необдуманной энергии, свойственной обществу в Чикаго. Как жаль, что рядом с ним сейчас не было ни Олмстеда, ни Рута: Олмстед был бы отличным противовесом Ханту; Рут, как собеседник, отличался остроумием, к тому же всем присутствующим архитекторам была известна его роль как ученого секретаря Американского института архитектуры. В общем, ситуация сложилась так, что Бернэму надлежало проявить себя человеком, облеченным максимальной властью и возможностями. «По собственному мнению, как и по мнению большинства, он всегда считал себя правым, – писала Гарриет Монро, – и, будучи твердо уверенным в своей правоте, он так умело использовал силу того, чем обладал в конкретный момент, что всегда доводил до завершения все значительные дела». Но в тот вечер ему было явно не по себе, он чувствовал себя мальчиком из церковного хора, оказавшимся среди кардиналов.

Он утверждал, что Чикагская выставка, в отличие от любой другой, состоявшейся прежде, будет в первую очередь произведением архитектуры. А это заставит нацию понять, что сила архитектуры состоит в том, чтобы создавать красоту из камня и стали. Планы Олмстеда, даже если рассматривать только их, придадут выставке уникальность за счет лагун, каналов и огромных газонов, упирающихся в сине-голубую гладь озера Мичиган. Что касается площади, на которой будут выставлены экспонаты, сказал он, то у Чикагской выставки она будет на одну треть больше той, что французы выделили в Париже. И это отнюдь не мечта, добавил он. Чикаго принял окончательное решение воплотить план выставки в жизнь, что придаст городу статус второго самого крупного города Америки. На это, добавил он, у Чикаго деньги есть.

Вопросы, которые предстоит тут решить архитектору, таят в себе не столько теоретические сложности, сколько практические. Какого рода постройки он хотел бы видеть, какой архитектурный стиль он считает наиболее предпочтительным? Не остался в стороне и вопрос об Эйфелевой башне. Что, равное ей, может предложить Чикаго? На этот счет у Бернэма не было плана, было лишь стремление каким-то образом превзойти Эйфеля. Говоря по секрету, он был разочарован тем, что американские инженеры еще не выступили с какой-либо новой, но подкрепленной техническими расчетами идеей, как превзойти достижение Эйфеля.

Архитекторов тревожило то, что всякий, кто решит принять участие в работе над выставкой, сразу же окажется в тисках многочисленных комитетов. Бернэм гарантировал архитекторам абсолютную творческую независимость. Им хотелось во всех подробностях узнать, как оценил Олмстед участки земли, выбранные для выставки; в особенности их интересовало его мнение о центральном участке, который называли Лесистый остров. Проявляемая ими упорная настойчивость подтолкнула Бернэма к тому, чтобы немедленно дать Олмстеду телеграмму и снова попросить его приехать, но Олмстед вновь ответил отказом.

В течение вечера неоднократно и упорно возникал один и тот же вопрос: хватит ли времени?

Бернэм заверил их, что оставшегося времени достаточного и что на этот счет у него нет иллюзий. Но работа должна быть начата немедленно.

Он верил, что сумел их одолеть. Когда вечер подходил к концу, он спросил, готовы ли они принять участие в создании выставки?

Ответом было молчание.

* * *

На следующее утро Бернэм уехал из Нью-Йорка на поезде компании «Норт шор лимитед». Весь день за окнами его поезда мелькали пейзажи, засыпанные снегом, словно снежный буран выкрасил в белое всю страну, от Атлантического побережья до Миннесоты. Шторм разрушил дома, поломал деревья и убил одного человека в Барбертоне, в штате Огайо, но поезда компании «Норт шор лимитед» шли строго по расписанию.

Сидя в поезде, Бернэм написал письмо Олмстеду, в котором откровенно и без предвзятостей поделился впечатлениями о встрече с архитекторами. «Они все согласны с предложением взять на себя ответственность за художественные аспекты основных зданий… Общая компоновка выставки, кажется, получила откровенное одобрение сначала мистера Ханта, а потом и остальных, но они очень хотели узнать ваше видение ландшафта, и в особенности острова. Поэтому-то я и послал вам телеграмму с просьбой поскорее приехать. Они очень сильно расстроились, так же, впрочем, как и я, когда выяснилось, что встретиться с вами не представится возможным. Все эти джентльмены должны вновь собраться здесь 10-го числа следующего месяца, и они решительно настаивают, так же как и я, чтобы вы лично приняли участие в этой встрече. Я думаю, что мистер Хант особенно заинтересован узнать ваше мнение по всей проблеме в целом».

Но в действительности тот вечер закончился несколько иначе. Во время последней тяжелой паузы в клубе «Игроки» было только слышно, как архитекторы потягивают коньяк и выпускают клубы дыма. То, что предложил Бернэм, было заманчивым – против этого архитекторы не возражали, и никто из них не сомневался, что представитель Чикаго не кривит душой, описывая фантастически красивые места вокруг будущих лагун и дворцов; но существующая реальность – дело несколько иное. Решить вопрос может только знакомство с реально существующей ситуацией, для чего необходимо совершить длительную поездку, а после этого еще и принять в расчет бессчетное количество других трудностей, связанных с тем, что строительство комплекса будет проходить вдали от дома. Пибоди, однако, согласился участвовать в строительстве выставки, но Хант и другие согласия не выразили. «Они сказали, – как позже рассказывал Бернэм, – что им надо подумать».

Они все-таки согласились приехать 10 января на встречу в Чикаго, чтобы еще раз обсудить положение дел и осмотреть выделенные участки земли.

Никто из архитекторов никогда не бывал в Джексон-парке. Бернэм знал, в каком запущенном виде пребывал парк, и нечего было рассчитывать на то, что в таком виде он сможет покорить чье-либо сердце. На этот раз присутствие Олмстеда было более чем необходимо. В скором времени и Рут тоже должен быть вовлечен в дело обработки архитекторов, которые хотя и уважали его, но весьма осторожно оценивали его возможности исполнять роль контролирующего архитектора. Так что ехать в Нью-Йорк ему было необходимо.

Из окна вагона небо бледно-свинцового цвета выглядело чистым. Несмотря на то что пульмановские вагоны были оборудованы тамбурами, тонкая, как пудра, ледяная изморозь оседала между вагонами и придавала поезду Бернэма такой вид, будто он прибыл оттуда, где царит настоящая зима. Вдоль железнодорожного полотна лежали поваленные ветром деревья.

* * *

Прибывшего в Чикаго Дэниела Бернэма встретил холодный и даже озлобленный прием городских архитекторов и членов совета директоров выставки, с негодованием воспринявших его отъезд из города – да еще в Нью-Йорк, в это забытое богом место – для того, чтобы переманить архитекторов для создания выставки. Негодование вызвало также и презрительное отношение к таким городским архитектурным знаменитостям, как Адлер, Салливан и Джинни. Салливан увидел в этом подтверждение того, что Бернэм не верит, что в Чикаго достаточно архитектурных талантов для самостоятельного устройства выставки. «Бернэм верил в то, что, возможно, окажет добрую услугу своей стране, поручив все работы исключительно архитекторам восточных штатов, – писал Салливан, – единолично уверовав в их непревзойденный уровень». Председателем Комитета по землеотводу и строительству был Эдвард Т. Джефферей. «На совещании в комитете Джефферей с необычайной деликатностью и тактом, – вспоминал Салливан, – убедил Дэниела, пришедшего на суд [93] Дэниел, пришедший на суд – Салливан имеет в виду слова Шейлока из пьесы Шекспира «Венецианский купец»: «Даниил пришел на суд! Да, Даниил!», включить западных архитекторов в свой список исполнителей».

Недолго посовещавшись, Рут и Бернэм выбрали пять чикагских фирм для участия в строительстве выставки и среди них «Адлер энд Салливан». На следующий день Бернэм побывал с визитами во всех этих фирмах. Четыре из них, позабыв о ранее уязвленных чувствах, сразу же приняли приглашения. И только «Адлер энд Салливан» отказались. Адлер встретил Бернэма в кислом настроении. «Я думаю, что он, Адлер, рассчитывал оказаться в том положении, в котором сейчас был я, – сказал Бернэм. – Он был явно раздосадован и практически на все отвечал «не знаю».

В конечном счете Адлер все же принял приглашение Бернэма.

* * *

На этот раз ехать в Нью-Йорк предстояло Руту. Целью поездки было участие в совещании директоров Американского института архитектуры; после совещания он должен был поехать на поезде в Атланту, чтобы проинспектировать строительство одного из зданий, которое вела их фирма. Во второй половине новогоднего дня 1891 года Рут находился в своем кабинете в «Рукери». Незадолго до его ухода один из сотрудников, проходя мимо кабинета, зашел к нему повидаться. «Он пожаловался на усталость, – вспоминал этот сотрудник, – и высказал желание уйти с поста ученого секретаря института. Это меня встревожило, ведь раньше никто никогда не слышал от него жалобы на то, что работы слишком много. Его тогдашнее состояние объяснялось повышенной физической усталостью, и хотя еще до ухода домой он стал веселым и бодрым, каким бывал всегда, такая внезапная усталость должна была вызвать обеспокоенность, особенно в свете последующих событий».

* * *

В Нью-Йорке Рут дал архитекторам многократные и твердые заверения, что никоим образом не будет вмешиваться в их проекты. Несмотря на весь его шарм («Чикаго интер оушн» однажды назвала его «вторым Чонси Митчеллом Депью по части послеобеденного юмора и острословия»), ему не удалось заразить архитекторов своим энтузиазмом, и он уехал из Нью-Йорка в Атланту с чувством такой же обеспокоенности, с которой уезжал из Нью-Йорка Бернэм за две недели до того. Поездка на юг не прибавила ему бодрости и не улучшила настроения. Гарриет Монро видела его по возвращении в Чикаго. Вид у него был угнетенный, сказала она, «своим видом и поведением мужчины с востока, по его мнению, проявили явное равнодушие и полное неверие в то, что какие-либо совместные дела с бизнесменами западных штатов могли бы развязать руки искусству на тот манер, который он описывал и который обещал архитекторам. Эта мечта была слишком экстравагантной, чтобы быть реализованной, а они проявляли исключительное упорство, когда дело касалось внешнего вмешательства, препятствий и затруднений в процессе реализации проектов; иными словами, они были практически уверены, что вмешательства, большие и мелкие, будут неизбежны».

Рут был усталым и унылым. Он сказал Монро, что просто не смог заинтересовать этих людей. «Он чувствовал, что это была самая большая возможность, когда-либо предоставленная человеку его профессии в этой стране, а он не смог заставить их оценить ее», – сказала она. «Архитекторы все-таки решили приехать в Чикаго на январскую встречу, – сказал он ей, – но обещали это без какого-либо намека на энтузиазм; выставка так и не проникла в их сердца».

* * *

5 января 1891 года Комитет по землеотводу и строительству уполномочил Бернэма предложить жалованье всем десяти архитекторам и выплатить каждому по 10 тысяч долларов (что составляет 300 тысяч долларов по сегодняшнему курсу). Это была очень щедрая плата, притом что Бернэм обязывал их всего лишь предоставить рабочие чертежи и совершить несколько поездок в Чикаго. Бернэм и Рут будут наблюдать за ходом строительства и решать мелкие непринципиальные вопросы, которые постоянно преследуют архитекторов. Никакого вмешательства в их творчество не будет.

Архитекторы с востока дали предварительное согласие, но озабоченность их явно не уменьшилась.

К тому же никто из них так еще и не видел Джексон-парка.