Онлайн чтение книги Дни Солнца
Глава III. Оранжерея

Проснулась она легко, сразу открыла глаза и увидала над собой акацию. Пахло мокрой землей. Она поднесла к лицу ладони и, словно вспомнив что-то, тотчас отняла их, бросила вдоль тела. Она лежала в беседке на полу. Все платье, руки и босые ноги ее были в грязи, схватившейся корками, а против нее, на скамье, как ни в чем не бывало курил Хирург.

– Ой, – сказала Диана.

– Доброе утро, – сказал он, глядя мимо нее.

Как будто защищаясь от удара, она скрестила руки на груди. Хирург выдохнул дым и щелчком отбросил окурок. Он был в прозрачной сетчатой майке, в застиранном трико с лампасами и пузырями на коленках.

– Что вы тут делаете? – спросила Диана с ужасом.

Хирург пожал плечами.

Вспомнив пылающие клочья, она сказала наобум:

– Это… у вас не пройдет.

Хирург кивнул с безразличным видом.

– Вы понимаете, что это глупо! – воскликнула Диана. – И как я вообще здесь… что это значит?

– Очень просто. – Он сдул с трико пепел. – Своим ходом… через лужу вон.

Диана оглянулась. По свинцовой глади лужи плыли радужные пятна и палые листья, посреди возвышалась побуревшая то ли от огня, то ли от ржавчины железяка. Размашистые, будто тащили корягу, борозды в земле вели от аллеи, пропадали в воде, выныривали с ближнего края, где виднелись ремешки втоптанной в грязь сандалии, и, рассыхаясь, сходили на нет у входа в беседку.

Диана зажмурилась, закатила глаза так, словно хотела увидеть собственный мозг.

– Ну, хватит, – сказал Хирург.

Она открыла глаза.

– Ну уж нет. Извините! И имейте в виду: я знаю, что вы не тот, за кого себя выдаете!

Хирург удивленно, как на собаку, заговорившую человеческим голосом, посмотрел на нее.

– А за кого я себя выдаю?

– Уходите, – спохватилась она.

Он махнул рукой и молча вышел из беседки. Диана поглядела по сторонам, как бы говоря кому-то про себя: довольно. Однако ничего не изменилось. Испачканная по уши в грязи, отчего напоминала сама себе статую, она сидела в детской беседке, а недалеко, за сетчатым забором, начиналась улица – слава богу, еще было рано, и прохожих пока не видать. Встав, она кое-как отряхнулась и, с отвращением чувствуя, как сухая грязь отстает от кожи, сыпется на ходу, пошла к дому. Босыми ногами она ступала по мокрой, усеянной каменной крошкой земле, как по углям. На аллее, вытерев ступни об асфальт, она взглянула на улицу и замерла. Развороченная калитка держалась на одной петле, а рядом, точно тень, темнела круглая, как бы давленая выбоина в тротуаре. Пара бабочек вилась над пробитым почтовым ящиком. Попятившись, Диана хотела зачем-то звать Хирурга, как вскрикнула от боли, сразу заставившей ее забыть и про калитку, и вообще про все, – осколок стекла воткнулся в подушку правой ступни. Ставя ногу на пятку, Диана доковыляла до крыльца и тут, встав на пороге вестибюля, уже забыла про боль: сияющие россыпи битого стекла на паркете рассекала чистая прогалина, будто от порога до внутренней двери проехались полотеркой…

Аптечка была в здравпункте, который, конечно, оказался заперт. Больной ногой Диана уже не ступала и на пятку, до того кровила рана. Опираясь на стену, она поскакала в душевые, где был свой аптечный шкаф. Душевые находились в цоколе, полукругом туда вела короткая лестница, на которой она перевела дух и сдернула с себя одежду. Шкаф тоже был заперт, но ключ, по счастью, лежал на своем месте, на крышке с краю. Взяв бинт с зеленкой, Диана ввалилась в кабинку. Осколок так и торчал в ране, весь в кровавых прожилках, сахаристый, как кость. Она пустила воду, подставила ногу под струю и попыталась представить, как будет вытаскивать эту мерзость. Ничего подобного ей еще не приходилось с собой делать, и чем дальше, тем больше она понимала, что не способна на это, да и как возможно такое, если ты не мясник, не хирург. Собираясь с духом, она проминала ногтем пробку пузырька с зеленкой и тут услыхала, как что-то стукнулось об пол. Она успела увидеть разлетающиеся в воде розовые облачка и сам осколок – мутный клык с приставшим кровяным сгустком. В следующую секунду поток подхватил и унес его в решетку. Диана подвернула ступню кверху, намереваясь посмотреть порез, после чего склянка полетела из ее рук, она почувствовала, как сердце останавливается, как бы всплывает к горлу. На подушке, у окровавленного еще мизинца, не было ни малейшей раны, даже шрамика, только капли воды стекали по коже, сочные, как в рекламе мыла.

* * *

Вытереться было нечем, и, все еще похрамывая, ежась в мокром, кое-как постиранном платье, она пошла в оранжерею на втором этаже и грелась на солнце у стеклянной стены. Зимний сад выходил на главный фасад, а ей казалось, это другая планета. Понемногу она успокаивалась, приходила в себя. Проехавший под окнами черный автомобиль не встревожил ее, не заставил думать даже о том, что ее могут заметить, – напротив, неторопливый ход его был движением в той части ее сознания, которая выделяла этот островок солнечной суши в недосягаемое ни для кого владение. На время она словно почувствовала на себе взгляд. Смотрели ниоткуда и отовсюду одновременно, она бы сказала, что смотрели и изнутри нее. Но приглядывались не к ней, приглядывались – всерьез, оценивающе – к ее новым владениям. Диана замерла. Как будто парализованная близким дыханием убийцы, беспомощная и покорная жертва, она пережидала этот страшный взгляд. И оценка его так и осталась неизвестной. Вдруг – развиднелось, отлегло, какой-то лист качнулся торжественно, и это всего лишь сказывалась весна, головокружение.

* * *

В комнате кастелянши она раскопала в шкафу медицинский халат, порванный на боку, примерила его и переоделась. Дыра пришлась под локоть. На телефонной тумбочке лежал Майин бант. Переложив его, Диана взяла трубку и постучала по рычагу. Телефон не работал.

Дверь в кухню так и была заперта со вчерашнего, правда, потрескиванье прекратилось и душный запах исчез. Диана пошла обратно, встала посреди галереи и глядела во двор. Хорошо сознавая, что предается глупости, она думала о том, во что сейчас одет Хлыщ. Хирурга в трико и в майке – и того она уже помнила плохо, Хлыща представить в таком наряде было невозможно.

Легок на помине, Хирург показался из-за угла. Заметив ее, он помахал рукой и что-то сказал. Диана вопросительно вскинула голову, и он опять взмахнул рукой.

В вестибюле битое стекло было уже заметено и собрано хрустальной горкой у двери, и она опять вспомнила Хлыща, подумала, что это его рук дело.

Хирург ждал ее на крыльце. Он хотел что-то сказать, но ни с того ни с сего смутился, достал сигарету, повалял ее, смял и высыпал табак в траву.

– Простите. Не думал, что это может быть так… Вы ведь не должны были…

Она молча смотрела на него.

– Скажите, вы верующая? – оживился он.

Она нащупала серебряный крестик на шее.

– При чем тут это?

– Так – верующая?

– Вы знаете, мне не нравятся ваши вопросы.

– Мне тоже не нравятся мои вопросы. – Хирург огляделся и передохнул. – Хорошо. А как вы относитесь к тому, что из сада улетели птицы? Вы слышите птиц?

Диана прислушалась. Птиц в самом деле не было. Где-то клокотал не то бульдозер, не то экскаватор. Она пожала плечами.

– Очень хорошо. А теперь пойдемте и постарайтесь собраться. Это важно. Без этого… – Осекшись, он взял Диану за руку и повел в дом.

Пальцы у него были сухие и твердые, как из дерева. Он шел размашистым шагом, Диана чуть не бежала за ним. Перед детским покоем он остановился, снова передохнул, толкнул дверь и пропустил ее перед собой.

На сдвинутых детских кроватях у дальней стены лежало что-то большое, бугристое, накрытое прилипшими простынями. Решив, что это собранное в прачечную белье, Диана вопросительно посмотрела на Хирурга, и тот, подойдя к кроваткам, сдернул простыни.

На кроватках лежали Кок с Хлыщом плечом к плечу. Диана хотела что-то возразить Хирургу, но замерла. Она очень хорошо все увидела в первое же мгновенье, но без осознания того, что именно явилось перед ней. Легко, точно под воду, она прошла куда-то вглубь себя, руки и ноги ее стали ватными. Хирург, показывая на сдвинутые кроватки, что-то объяснял, но она не слушала его. Оба, Кок и Хлыщ, были разуты, Хлыщ был еще и бос, и у Кока совсем отсутствовало лицо, то есть вместо лица было что-то искусственное, с пористой, как у лимона, кожей. Мокрые рубашка и майка на Хлыще лежали клочьями, но это была не вся его одежда, так как и собственно к телу его лепилась плохо сшитая по краям, топорщившаяся фиолетовая кожа, кровавый след портняжьей пятерни бороздами шел поперек груди, кровь густо чернела в расщелинах шва и в стежковых дырах, обритая голова была запрокинута и схвачена аккуратным, похожим на индейскую веревочку швом.

Замолчав, Хирург бросил испачканные простыни обратно и обернулся к Диане. Она отступила.

– Но… – было начало ее мысли, которую она не успела схватить. Кто-то толкнул ее под колени, и она полетела лицом в ослепительную, играющую на солнце воду.

* * *

В себя она приходила толчками. Солнечная вода то выносила ее в сад, к беседке, то вновь заливала с головой. Со лба на глаза лезло сочащееся полотенце.

– Слава богу, – вздохнул – где-то вверху и сбоку – Хирург.

Диана убрала полотенце, обвела языком сухие губы, подобралась на руках и села. В затылке была ноющая, какая-то полая тяжесть, руки и ноги словно разлеглись вдалеке. Она хотела что-то сказать, но, вспомнив сшитую кожу на Хлыще, опять прилегла. Хирург куда-то ушел. На траве было жестко и колюче, левый, по-видимому, ушибленный в обмороке локоть сделался тяжелым, как бильярдный шар.

Хирург принес стакан воды.

– Выпейте.

Диана подала ему руку, и он помог ей подняться. Взяв стакан, она слепо смотрела в землю.

– Пейте, – повторил он.

Она сделала глоток, захлебнулась и опрокинула остаток воды.

– Я… должна идти.

Хирург подхватил стакан и взял ее под локоть.

– Сейчас…

Он завел ее в беседку, усадил на скамью и сел напротив.

– Постойте. – Она отерла лоб. – Постойте. Они там… лежат… а мы…

Хирург поставил стакан на перила.

– Беседуем на отвлеченные темы?

– Кто вы?

Он облокотился на колени, майка натянулась, даже треснула на плечах, и Диане сделалось не по себе: он назвал ее по имени, которого не должен был слышать. Впрочем, имя он мог узнать, как узнал номер телефона Майиной бабушки, а было нечто более близкое, дышащее в самое лицо ей, отчего руки шли гусиной кожей. Она завороженно смотрела на него и, не слыша его объяснений, точно вброд, шла мыслями обратно из беседки, туда, где надеялась схватить его за руку, предъявить настоящее обвинение. Поняв, что его не слышат, Хирург замолчал, и тогда Диана вспомнила, как только что он держал ее за локоть и она не чувствовала боли, кровь не стучала в руку чугунным кулаком. Не то что сейчас: локоть, казалось, увеличился, тянул к земле. Ее вдруг затрясло. Хирург подошел и, как ребенка, прижал ее к груди.

– Вот и пропустила главное. Первое горе прошло… – Он поцеловал ее в макушку, слегка встряхнул и, отступив, встал на пороге. – Идут за ним еще два.

Диана вытерла глаза.

Следуя направлению его взгляда, она увидала на аллее двух человек в разномастных сутанах, с неожиданными для весенней улицы шапками на головах. Они были как чернильные пятна на торшонной акварели, эти два попа, их лица были красны от страха, а окно иконки, как бы реявшей перед ними, брызгало небом и зеленью. Неуверенно ступив на аллейку, касаясь друг друга предплечьями, они забормотали что-то вполголоса и вразнобой. Так же невпопад, будто помечая нечто в воздухе, принялись осенять крестными знамениями дом. Один, куцебородый, в продавленной остроконечной митре, был молод, высок и степенен, второй, несший иконку, с рассыпчатым антрацитным помпоном на угловатой беретке – в летах и в теле, но более порывист в движениях, которые, однако, оставляли его чуть позади товарища.

– Сюда, отцы! – позвал Хирург.

Встрепенувшись, отцы тем не менее сделали вид, что ничего не слышали, но бормотанье их стало громче.

– Остепенитесь, грешный! – забасил молодой поп. – Не гневите… и… усмирите гордыню… ибо…

– Ибо сказано… беззаконник… – попытался вторить пожилой поп, сразу подавился, стал откашливаться, побагровев и прикрывшись иконкой.

–  И тогда откроется беззаконник, которого … – подхватил молодой, но тоже подавился, подтолкнул коленом приятеля, они тронулись к дому и затянули псалом.

Хирург обернулся к Диане.

– Бесполезно.

– Зачем? – сказала она.

–  И за это пошлет им Бог действие заблуждения! – крикнул Хирург попам, но пристально глядя на нее.

Крик его достиг цели: подстегнутые, как хлыстом, попы пробежали несколько шагов, осмотрелись, протрусили еще и скрылись за углом.

– К середине жизни, Диана, с человеком происходят забавные вещи.

– Что?

– …Оглядываясь, он понимает: одинаково в оба конца. Память лепит из него новую фигуру, в ней сам он разобраться порой не в силах, а подчас и не хочет. Иногда это катастрофа, но часто – предвестие слабоумия.

– Вот именно.

– Вы опять не слушаете меня.

– Слушаю. Вы имеете в виду себя, и вы, конечно, имеете в виду катастрофу. Вы говорите как пророк. Вам и слушатель не нужен.

– Мне нужно отдохнуть, а вам – осмотреться. Вы умный человек, но, боюсь, сейчас… – Хирург не договорил.

Из-за дальнего угла дома послышалось пение, отцы сделали полный круг и вскоре, за осипшими голосами, явились воочию – осмелевшие и вконец обезумевшие, ибо исполняли уже бог знает что. Пожилой патер был без иконки, приволакивал ногу, налившееся кровью лицо его стало маской страдания и ужаса, молодой, потерявший свою митру, поддерживал товарища за пояс, волосы его слиплись от пота, и между фразами он всасывал воздух с такой силой, будто вынырнул с глубины.