Онлайн чтение книги
Элегия Чхэ Бон
ГЛАВА XI Элегия Чхэ Бон
Осень. В небе — ясная луна. Дикие гуси летят на юг. В сосновом лесу кукует кукушка.
Чхэ Бон сидит у себя в комнате и горько плачет. Потом кладет голову на край стола и дремлет, забыв о своих горестях. Услышав крик гусей, она открывает глаза и смотрит в окно, За окном падают листья, шумит ветер. И тогда она вспоминает былое, и из ее глаз снова льются слезы.
Чхэ Бон открывает окно, смотрит на небо.
— О луна! Ты одна знаешь мою тоску! Вот уже год прошел с тех пор, как светила ты нам при первой встрече… Ты по-прежнему плывешь в небе, а любимого со мною нет. Давным-давно так же светила луна, и поэт Бо Цзюй-ивстретил на берегу Сюньянцзяна женщину, играющую на лютне. Они полюбили друг друга, и счастью их не было конца. Почему же я не могу быть счастлива с любимым? Кому рассказать о своей тоске? Разве излить ее в стихах?
Она берет в руку кисть и сидит, вздыхая. Потом поднимает голову, смотрит в чистое небо и выводит на бумаге: «Песнь осеннего ветра». И вот уже кисть ее торопливо скользит по бумаге.
Всю ночь выл ветер, а в окне
Вечерняя звезда мерцала.
Я видела любовь во сне,
А пробудилась одинокой.
У приоткрытого окна
Я долго в эту ночь сидела.
Опять погода холодна,
Умчалось облачное лето.
О, как душа моя грустит,
Куда ни гляну — все печально:
Деревья стонут, вихрь свистит,
Напоминая о разлуке.
Как слезы горестной любви,
Роса блестит на хризантемах,
И улетели соловьи
С полей и с оголенных ветел.
А на востоке под луной
Кричат тревожно обезьяны.
Со мной расстался милый мой.
Я чуть не умерла от горя.
Тот вешний день прошел давно.
Он был? А может быть, приснился?
Опять в раскрытое окно
Бросает капли дождь осенний.
Осталась только память мне
О счастье, о недавних клятвах,
Мы их шептали при луне
Друг другу той далекой ночью.
Могучий Тэдонган глубок,
Огромен Моранбон высокий,
Могла ли знать я, что поток
Иссякнет, а вершина рухнет?
Во все века в стране любой
Ждала возлюбленных разлука,
И нам не встретиться с тобой,
Хотя живешь ты где-то рядом.
Осенний ветер пролетит,
— Качаются цветы и травы.
И мотылек и шмель грустит,
Когда приходит час разлуки.
В державе Цинь ловкач любой
Украсть не в силах лисью шубу!
В неволе, в клетке золотой
И попугаю не до шуток.
Ты рядом был, но велики
Теперь меж нами расстоянья.
Поток Серебряной реки Широк,
Сорочий мост разрушен.
Коль нет в тебе любви былой,
Ты обо мне забудь навеки!
Всегда стоит передо мной
Лицо твое, твой милый образ…
О, память — как она крепка!
Как плохо без тебя, \юбимый!
Моя безмерная тоска
Пускай души твоей коснется!
А ветры осени летят,
Печалью сердце овевают.
Куда ни устремляю взгляд,
Мне все внушает беспокойство.
Порою слышу, как рычат
Неподалеку в чаще звери,
Гляжу на желтый листопад
— Все проникает в сердце болью.
Душа утратила покой,
О милом все напоминает,
Как мне разделаться с тоской,
Освободить из плена сердце^
Налей же, мальчик, мне вина!
Быть может, я печаль развею.
Налей же. Осушу до дна
— И все забуду, все забуду!
С зарею на исходе дня
В беседку Ыльмильдэ пойду я.
И станет мир вокруг меня
Таким безмолвным и пустынным
На остров Ныннадо взгляну
— Безлистые увижу ивы,
На гору Моранбон взгляну
— Увижу на деревьях иней.
Под солнцем постоянства нет,
Но это не причина плакать.
Взгляни на этот белый свет
И все, как есть, прими без боли.
Взгляни на бег речной волны,
Она, как мысль, неуловима.
А горы Ёнаксан темны
И мрачны, как мои раздумья.
Придя к беседке Сонгакчон,
Не плачь, не сетуй на разлуку.
С возлюбленною разлучен
Был даже сам Сян Юй великий.
И горько плакал он тогда.
Когда ж на берегу Уцзяна
Померкла вдруг его звезда,
Сян Юй не проли\ ни слезинки.
Из века в век, из года в год
Разлука нас подстерегала.
Но разве жил на свете тот.
Кто так страдал бы от разлуки'
Куда несет река ладью?
К воротам Суромун выносит.
Возьми, ладья, печаль мою,
К любимому плыви скорее
Скорей к любимому плыви,
Молю тебя и заклинаю,
Поведай о моей любви,
Поведай о моем Пхеньяне!
Глядеть не стала б на него,
На этот опустевший город.
Но что за непонятный звон
Ко мне принес осенний ветер?
Пойду я к храму Ёнменса,
Надев соломенные туфли,
Спрошу дорогу в небеса,
Где бог живет, разлуки сея.
Коль милого не встречу вновь,
Молить в слезах я буду небо:
Пусть Будда мне вернет любовь, —
Взамен я предлагаю душу.
Пусть прахом станет плоть моя,
Пусть вознесется дух мой в небо,
Зато возлюбленному я
Навеки подарила сердце
Ну что ж, судьбу я не кляну.
Куда нам от нее деваться 5
Иду к беседке Пубённу
С бамбуковой? тонкой тростью
Я вижу: взгорья высоки,
Над ними облака струятся.
А воды чистые реки
Сливаются с небесной сииью
Выходит из-за туч л}на,
На землю свет ее стекает.
Я, одинока и грустна. Стою, тоскую о любимом.
И снова мир одет во тьму,
Луна опять за облаками
Ах, почему так, почему'
Что делать — все подвластно небу'
Когда ж растают облака
И свет луны опять прольется'
Сижу и за строкой строка
Читаю «Реку» Cvh Чжи-вэня *.
Остатки хмеля в голове, —
Их выдувает резкий ветер
Сижу я на сухой листве
И вновь тянусь к вину в кувшине.
И снова пью, и снова пью,
И вновь хмелею, вновь хмелею,
Вздыхаю тяжело, встаю
И вновь шагаю без дороги.
Куда иду, куда бреду 3
Вот башня Эрендан темнеет.
Я лотос сорвала в пруду,
Гляжу вокруг, гляжу на воду
Белы цветы на глади вод,
Мне улыбаются, как милый,
Сквозь ветви дождь холодный льет,
Мою тоску он заглушает
Над скалами невдалеке
Взмывают пары белых чаек,
Я виж! плещутся в реке
Счастливый селезень и утка
Цветы, и птицы, и трава
— Все знают о моих невзгодах.
Пусть им неведомы слова,
Они сочувствуют несчастной.
Печаль, тоска, подите прочь'
Коня бы мне белее снега
Вскочить в седло и мчаться в ночь
По горным кручам и по тучам
Куда? Куда же мне скакать?
Душа моя пути не знает.
Вздыхаю тяжко и опять
Бреду по той же самой тропке.
Куда сегодня ни пойду,
Мне не найти успокоенья.
Мой дом. И красный клен в саду.
И у ограды хризантемы.
О, был бы здесь любимый мой —
Сказала б я: «Как здесь красиво!»
Но нет любимого со мной,
И в одиночестве тоскую.
Бездушна времени река,
Она течет все дальше, дальше…
И все бездоннее тоска,
И с каждым днем любовь сильнее.
Сверчок, таящийся в стене,
За что ты так жесток со мною?
Я думаю: ты назло мне
Не умолкал весь прошлый месяц.
То громко пел, то шелестел,
Но голос твой был полон грусти.
Скажи, заче|м ты мне напел
Печаль такую — без просвета?
Доносится издалека
Крик петуха в полночном мрако.
Взлетает вихрь, и в облака
Летят кочующие гуси.
Они летят к иной земле,
Подруг тревожно призывая.
А на крутой горе во мгле
Кукует жалобно кукушка.
Печально голоса звучат,
И листья желтые печальны.
Деревья, звери, листопад —
Весь мир сочувствует несчастной.
Беру бумагу и спешу
Все это описать подробно.
Всем сердцем, болью всей пишу,
Все чувства строчкам поверяю.
К порогу милого приду,
В окно свое посланье брошу,
И он поймет мою беду,
Коль сохрани \ он в сердце жалость.
Разлуке нашей нет конца
Не потому ли, что сильнее
Разлуку чувствуют сердца.
Когда они друг друга любят?
Не будь на это Будды власть
— Любви бы не было, быть может?
Когда б любовь не родилась,
— Быть может, [ie было б и горя?
Он муж, а я его жена,
Храним свою любовь мы оба —
Так почему же суждена
Нам эта горькая разлука?
Над озером Уху — луна,
А в царстве Чу — дожди и тучи,
Все, чем душа моя полна,
Мне кажется лишь сном далеким.
Любовь моя, ты глубока…
Я у окна сижу и вижу:
Бесчувственные облака
То разойдутся, то сойдутся.
Он в облаках — моя любовь,
Он где-то здесь, под этим небом,
Уходит и приходит вновь.
Он где-то здесь. А где — не знаю
Где он? Попробуй излови.
Кричу, взываю — нет ответа.
Кому расскажешь о любви?
Как с нею быть, с моей любовью?
Над кручей каменистой встал
Ствол одинокий, ствол столетний…
Спускаюсь медленно со скал,
Пою: «Подругу ищет Феникс» *.
Допела я, но в вышине
Еще витают звуки песни.
О, как сегодня близок мне
Напев старинный Сым Сян-чжуя!
Когда-то Чжо Вэнь-цзюнь была
Прославлена — теперь забыта.
Я заново пережила
Историю ее печали.
За что же мучилась она?
За то, за что и я сегодня
На эту боль осуждена,
На эту горькую разлуку.
Навеки небо от земли
Оторвано. Им боль знакома.
А к людям горести пришли,
Когда Цян Цле письмо придумал *.
Все книги Ши-хуан дотла Спалил
— и вмиг разлук не стало.
Но вот разлука вновь пришла,
Среди людей живет, как прежде.
Однажды ночью при луне
Взяла я тушь и кисть, бумагу.
Нарисовать хотелось мне
Луну, траву, бамбук и сливу.
Что ж вывела моя рука
У освещенного окошка?
Я начертила два значка.
Вот смысл их: «думать…»
«друг о друге»,
Что ж, озаряя эту даль,
Ему и мне луна светила,
А эта горькая печаль
Наполнила два сердца разом.
Едва лишь отпылал закат.
Луна на небеса восходит.
А птицы стаями летят
И на лету роняют перья.
Ночь не развеяла тоски.
Покоя нет. Шумят деревья.
И зажигают светляки
То здесь, то там свои лампадки.
Сижу одна перед окном.
Пустая комната во мраке.
Я вспоминаю о былом
И слезы лью о настоящем.
Что выше, чем гора Тайшань?
Что в мире шире океана?
Они как склоны Цзюншань:
Глядеть подольше — станут дальше.
Как до утра мне дотянуть
Осенней этой долгой ночью?
Хоть ненадолго бы уснуть
И встретиться во сне с любимым!
Постель тверда и холодна,
Совсем не греет одеяло.
Мне этой ночью не до сна,
Ей нет конца, унылой ночи.
И только огонек свечи
Бессонницу со мною делит.
Но вот взошла луна в ночи
Час наступленья пятой стражи.
На жесткую постель мою
Сажусь, встаю, хожу без цели,
Опять ложусь, опять встаю,
Себе не нахожу я места.
Я знаю — горя полоса
Кончается, приходит радость.
Но спят, быть может, небеса?
Забывчивы, быть может, духи?
О, если б наш союз связать
Травою, скошенной в Ланьцяо *,
Была б я счастлива опять
Над многоводным Сяосянцзяном.
И под осеннею луной,
И под весенним теплым ветром
Сидел бы милый мой со мной
И нежные слова шептал бы.
В любви бы сотня лет прошла,
Как незаметное мгновенье.
Я б дочь и сына родила
— Какое б это было счастье,
А нынче на сердце тоска.
И кто теперь меня осудит?
Скажите, разве так легка,
Так весела разлука с милым?
Ах, ес\и бы мы жить могли
На юге в маленьком домишке,
От шумных городов вдали,
В горах, среди теснин, потоков!
Могла бы я счастливой быть,
Когда бы это все случилось.
О чем еще судьбу молить?
Чего еще желать на свете?
Звенел бы по камням поток,
Шумели бы над кровлей сосны,
Я выходила б на порог,
Глядела бы на наш колодец.
Участок наш — подать рукой.
Пойду-ка уберу я камни,
Вскопаю грядки я киркой,
Поем немного скромной пищи.
Пройдет, возможно, сотня лет,
Но как забудешь о разлуке?
Покоя нет, забвенья нет
— Глубокая тревожит рана!
О, как мученья велики!
Молю судьбу я: дай мне вечно
Касаться ласковой руки,
«Люблю» твердить самозабвенно.
Нет, лучше бы навек з'снуть
В час расставания с любимым!
Какое счастье утонуть
В большой реке, в глубоких водах.
Я потому еще живу,
Что теплится во мне надежда.
Я проклинаю синеву
И зелень — небеса и землю.
Не слышу больше ничего
— В моих ушах любимый голос…
Не вижу больше ничего
— В моих глазах лицо родное…
О, если бы из-под земли
Пришел Шэнь-нун, воскрес Бянь Цяо* —
То и они бы не смогли
Дать от печалей исцеленье!
Ах, если бы забыться мне,
В глубоком, долгом сне забыться,
Хотя б на миг один во сне
Могла б я милого увидеть!
Слились бы радость и печаль.
О, если было бы так вечно!
Мне с этим сном расстаться жаль,
Остаться б в этом сне прекрасном.
Но флейта заиграет вдруг,
И, принесенный свежим ветром,
В мое окно вольется звук,
Сон прерывая мимолетный.
Окончив писать, Чхэ Бон кладет кисть и долго смотрит в окно. Потом она опускает голову на стол и засыпает. И сновидения слетаются к ней…
…Словно бабочка Чжуан Чжоу, она взмахнула крыльями — и ветер унес ее высоко в небо. Глянула она вниз, на землю: далеко-далеко в маленьком домике сидит Пхиль Сон, он держит в руках ее письмо, и слезы текут по его лицу. И вот она вбегает к нему, и они крепко обнимают друг друга…
К старости человека часто одолевает бессонница. Губернатору Ли по ночам не спалось, — он думал о Пхеньяне, о стране, о народе. Этой ночью он тоже лежал без сна и вдруг услышал плач из комнаты Сон. Губернатор не удивился: наверно, любовь — ведь девушке восемнадцать лет! Он встал и тихо подошел к ее двери. Заглянул в комнату: окно раскрыто, Сон, сидя за столом, спит. Он прибавил огня и увидел на столе какие-то листки. Он взял их, поднес к глазам — «Песнь осеннего ветра». Прочитав все до конца, губернатор легонько потряс девушку за плечо. Чхэ Бон в испуге открыла глаза.
— Не бойся, Сон. Хоть ты и была кисэн, я люблю тебя, как родную дочь. У тебя на душе горе — не отрицай, я вижу это. Расскажи мне, что печалит тебя, — может, я сумею помочь. Расскажи, как отцу, не таись!
— Благодарю вас, я так виновата перед вами… — еле слышно вымолвила Чхэ Бон.
Ли По Гук улыбнулся.
— Не стесняйся, говори.
Девушка молчала. Дважды и трижды просил губернатор открыться ему, но она продолжала молчать, только две слезинки повисли на ее ресницах. Потом она потупила взор и начала свой рассказ. Она рассказала, как встретилась в саду с Пхиль Соном, как мать объявила об их помолвке, как отец уехал в Сеул и как вельможа Хо заточил там его в темницу. Она рассказала, как бежала от родителей и стала кисэн, чтобы спасти отца. Сказала о том, что все время думала о Пхиль Соне, что встретилась с ним у старухи и что стали они мужем и женой…
Потом она пала перед губернатором ниц и зарыдала.
— Вы спасли меня от позора… Губернатор был растроган ее рассказом.
— Не плачь, Сон, не плачь. Я ничего не знал о тебе. Теперь знаю все и постараюсь помочь. Твой Чан Пхиль Сон состоит у меня на службе, — он секретарь управы. Завтра же ты с ним увидишься.
Слезы — роса чувств человеческих. Потому-то их льют и в горе и в радости. Выслушав слова губернатора, Чхэ Бон снова заплакала, на этот раз от радости. Потом она вспомнила об отце с матерью и снова бросилась к ногам Ли По Гука.
— Вы так добры, так много сделали для меня… И все же я снова хочу просить вас. Из-за меня отец и мать попали в беду, давно уже нет от них никаких вестей… Умоляю: помогите найти их!
Губернатор кивнул.
— У тебя добрая душа, ты любящая дочь! Я все устрою. Жди и не волнуйся.
Ли По Гук ушел к себе и стал читать стихи, написанные Чхэ Бон. Он прочел их несколько раз, и сердце его наполнилось жалостью к бедной девушке.
Рано утром губернатор приказал позвать Чан Пхиль Сона. Юноша тотчас явился. «Зачем я ему понадобился в такую рань? — недоумевал он. — Что могло случиться?» Губернатор провел Пхиль Сона в дальнюю комнату, приказал ему обождать и позвал девушку. Чхэ Бон выбежала из своей комнаты и лицом к лицу столкнулась с Пхиль Соном. Оба застыли на месте, не в силах вымолвить ни слова.
Губернатор подошел к юноше.
— Пхиль Сон! Ты стал секретарем управы только для того, чтобы видеть эту девушку. С тех пор прошло уже семь лун, а ты ее так и не видел. И только сегодня вы встретились.
Пхиль Сон молчал — он был слишком растерян. Наконец он поднял глаза на губернатора, поклонился ему:
— Простите меня…
— Не волнуйся. Я знаю историю вашей любви. Сегодня я возвращаю тебе твою возлюбленную, — вы должны принадлежать друг другу, ибо любовь ваша вынесла все испытания. Возвратятся родители Сон — я сам буду у вас сватом. Ну, а теперь веди невесту в другую комнату, вам есть о чем поговорить без меня!
Молодые люди ушли, взволнованные нежданной встречей, счастливые.
— Откуда он узнал? — без конца повторял Пхиль Сон. — Кто рассказал ему? Я так ему благодарен!..
А Чхэ Бон все смотрела на своего любимого, глаз не могла отвести.
— Наконец вы снова со мною — наяву, а не во сне! Прошлой ночью я писала стихи о себе и о вас и задремала, сидя у стола. Мне приснилось, что я встретила вас, и я заплакала. Губернатор услышал мой плач, разбудил меня, я все рассказала ему. И вот мы снова вместе! Спасибо доброму господину Ли!
И она заплакала от счастья.
Скоро явился гонец из управы: губернатор требовал секретаря к себе. Чхэ Бон обняла любимого.
— Идите. Теперь уж ненадолго: ведь мы снова вместе. Об одном прошу: берегите себя.
— Я сделаю, как ты велишь, — улыбнулся Пхиль Сон. — А ты постарайся узнать, что с твоими родителями.
Они попрощались — в первый раз без тревог и волнений.
Губернатор пригласил секретаря Чана к себе, продиктовал ему письмо и велел тотчас отправить письмо с нарочным в Сеул.
Письмо было о чинса Киме…
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления