Онлайн чтение книги Ева
13

Я успел забыть о своей первой встрече с Херви Бероу. Он казался мне тогда таким незначительным и мелкотравчатым существом, что, выгнав его из Фри-Пойнта, я перестал думать о его существовании. Мне и в голову не приходило, что он попытается снова встретиться с Евой. Она так грубо обращалась с ним, и я так унизил его в ее присутствии, что я считал невероятным, чтобы он снова попытался встретиться с ней. И все-таки он пошел к ней. Он делил ее со мной, тем самым низводил меня до своего собственного уровня.

Я возвращался домой, окончательно еще не отделавшись от охватившего меня при виде Бероу чувства стыда и унижения. Войдя в квартиру, я в коридоре встретил слугу. Достаточно было одного взгляда на его лицо, чтобы понять, что меня ждут новые неприятности.

– Вас ожидает мисс Венсингер, сэр, – объявил Рассел.

Я уставился на него.

– Она ждет меня? – переспросил я. – Давно она здесь?

– Только что вошла. Она сказала, что пришла по важному делу и хочет минут десять подождать вас.

Интересно, зачем Мерль Венсингер приехала ко мне? Если она бросила работу и проделала из-за меня немалый путь, значит, дело действительно важное и срочное. Обычно эта особа редко покидает свою контору.

– Хорошо, Рассел, – сказал я, вручив ему шляпу. – Я немедленно переговорю с мисс.

Я вошел в гостиную.

– Привет, Мерль! – сказал я, подходя к ней. – Ты у меня, какой сюрприз!

Мерль Венсингер была высокой, полной, рыжеволосой, приятной женщиной. Она прекрасно выглядела для своих сорока лет и являлась самой шикарной дамой в Голливуде. Стоя перед холодным камином, эта деловая особа с яростью посмотрела на меня.

– Если это для тебя сюрприз, то пойди налей себе бренди, – сказала она, сделав вид, что не замечает протянутой мной руки, и усаживаясь на подлокотник кушетки, – оно тебе может здорово пригодиться.

– Послушай, Мерль, приношу тебе свои нижайшие извинения за статью в «Дигест»… – сказал я.

– К черту статью! – огрызнулась мисс. – У тебя и без этой статьи неприятностей хоть отбавляй. – Мерль порылась в сумке и вытащила оттуда помятую пачку «Кэмел». – У меня мало времени, поэтому перейдем к делу. Скажи мне только одно… ты на самом деле ударил Френка Ингрема?

Я провел рукой по волосам.

– Ну а что, если ударил? Тебе то какое до этого дело?

– И он еще спрашивает, какое мне дело! – Мерль возвела глаза к потолку. – Просто смех. Он избивает человека, от которого зависят колоссальные доходы Голливуда, ломает ему зубной протез и при этом он еще спрашивает, какое мне до этого дело! – Гостья впилась в меня взглядом. Ее зеленые глаза горели злобой. – Ты животное! Презренное животное! Я даже представить не могу, какие родители могли произвести на свет такое чудовище. Ты подвел меня со статьей в журнале, но это пустяки. В дальнейшем я учту, что с тобой нельзя связываться. Но твоя выходка в отношении Ингрема… она же равносильна убийству!

– Говори о деле! – прервал я Мерль. – Чем мне это грозит?

Она бросила сигарету и подошла к окну.

– Дела хуже некуда, Фарстон. Ты настроил против себя самого могущественного и влиятельного человека в Голливуде… ты… пошел против Голда. Он намерен покончить с тобой, и он это сделает. Между нами говоря, тебе остается только одно: собрать чемоданчик и удрать как можно скорее. Что касается Голливуда… то тут твоя карьера окончена!

Я подошел к буфету и налил большой стакан виски. Мне это было необходимо. И моя посетительница это верно предвидела.

– Налей и мне! – потребовала Мерль. – Ты думаешь, что только у тебя есть нервы?

Я принес ей стакан виски и сел.

– А как же мой контракт с Голдом? – спросил я. – Надеюсь, ты поможешь Голду расторгнуть его?

Мерль была сражена моими вопросами. Они поставили ее в тупик своей наивностью.

– Нет, вы только послушайте, что он говорит! – воскликнула мисс Венсингер, глядя на вазу с цветами. И было такое впечатление, что именно им адресуются слова Мерль. – Контракт! Этот парень воображает, что он заключил контракт с Голдом! – Она резко повернулась и уставилась на меня. – Даже несведущему в деловых вопросах человеку ясно, что такое контракт! Разве это соглашение? В нем же нет ничего определенного. Если Голду не понравится твое сочинение, он вправе отказаться от него, не заплатив тебе ни гроша.

– А может быть, оно ему понравится, – неуверенно пробормотал я. – Уж не хочешь ли ты сказать, что Голд способен отказаться от выигрышного сценария только из-за того, чтобы свести со мной счеты?

Мерль с жалостью глядела на меня.

– Неужели ты не понимаешь, что твоя пьяная выходка обошлась Голду в сто тысяч долларов? Твой сценарий должен быть шедевром, чтобы заставить такого человека, как Голд, простить потерянные по твоей вине сто тысяч. Если ты хочешь знать мое мнение на этот счет, то изволь: во всем Голливуде не отыщется такого писателя, ради которого Голд поступился бы такой огромной суммой.

Я допил стакан и закурил сигарету.

– Хорошо, – сказал я, стараясь не поддаваться панике. – Что же мне теперь делать? Ты же моя поверенная в делах! Какой выход ты можешь предложить мне?

– Выхода нет. Голд занес тебя в черный список, и теперь ничего не поделаешь. Тебе остается писать только романы. С пьесами и киносценариями дело покончено.

– Ну нет! – разозлившись, воскликнул я. – Он не смеет так поступать со мной. Это же сумасшествие…

– Возможно, что и так, но я-то его приемы хорошо знаю. Голд – единственный человек в Голливуде, на которого я не имею ни малейшего влияния, с которым я не могу управиться. Только известная нам обоим особа может сгладить обстановку и примирить тебя с Голдом.

Я уставился на мисс Венсингер.

– О ком это ты? Кто это?

– Твоя приятельница… Кэрол Рай.

Я поднялся. Упоминание имени Кэрол рядом с именем Голда меня покоробило.

– Что ты хочешь этим сказать?

Гостья жестом указала мне на кресло.

– Сейчас я скажу тебе кое-что, только не расстраивайся! Кэрол Рай могла бы помочь тебе, потому что она и Голд – вот так. – Мерль скрестила пальцы.

– С каких это пор? – спросил я, стараясь унять дрожь в голосе.

На лице Мерль отразилось недоумение.

– Разве ты не знаешь, что Голд сделал твоей подружке предложение?

– Знаю. Но это еще ничего не значит.

– Да что с тобой происходит? Я объясню тебе более доступно, тогда, может быть, ты поймешь… Голд никогда не был женат. Ему около шестидесяти лет. Внезапно он влюбляется в девушку, а ты говоришь, что это ничего не значит. Для Голда – это все. Если человек влюбляется в таком возрасте, то это чувство обрушивается на него с такой силой, которая граничит с крушением, землетрясением, потопом, а может, с еще более грандиозным по масштабности событием. Поверь мне, эта девушка может вить из Голда веревки, он сделает все, что только ей заблагорассудится. Дошло теперь, что только Кэрол может примирить тебя со стариком Голдом.

Я глубоко вздохнул и попытался сдержать раздражение, чувствуя, что от напряжения мой лоб покрывается потом.

– Спасибо тебе, Мерль. Я подумаю об этом. – Не знаю, каким чудом мне удалось устоять против соблазна избить ее. Наверное, я подумал о том, что и так нажил себе слишком много врагов. – Я позабочусь об этом.

Мисс Венсингер встала.

– Тебе придется поклониться ей в ножки, Фарстон, – сказала она. – Это единственный выход для тебя. Собственно, поступай, как знаешь. На твоем месте я бы бросила писать этот киносценарий и взялась бы за роман. Ко мне, кстати, уже заглядывали твои кредиторы и расспрашивали о твоих взаимоотношениях с Голдом. Пока мне удалось успокоить этих шакалов, но шила в мешке не утаишь. Скоро им будет известно, что ваш контракт расторгнут.

Я был как громом поражен этим сообщением и, не находя слов, уставился на Мерль.

– Да, вот еще что! – Гостья уже подошла к двери, но остановилась. – На студии разнесся слух, что тебя часто встречают в обществе какой-то проститутки.

Я задрожал от гнева.

– Хватит Мерль! Для одного утра ты уже достаточно наговорила мне гадостей. Не суй свой нос в мои личные дела, – огрызнулся я, отвернувшись от осточертевшей мне посетительницы.

Она воззрилась на меня, как на редкий экспонат, и всплеснула руками.

– Значит, это правда! – сделала вывод Мерль. – Ты что, взбесился? Неужели тебе недостаточно женщин в этой огромной помойной яме, именуемой Голливудом, что ты еще стал волочиться за проститутками? Все судачат о тебе, Фарстон. Учти, ни один писатель не может позволить себе, чтобы о нем злословили. Ради всех святых, возьми себя в руки, иначе нам придется расстаться.

Я почувствовал дрожь в каждой клеточке тела, сердце, казалось, рванулось, чтоб потом забиться у самого горла.

– Голливуд не имеет права распоряжаться моей личной жизнью, не имеет права приказывать мне! – крикнул я. – И тебе тоже не дано такого права, Мерль! Разреши мне самому выбирать себе приятельниц. – Если же они тебе не по душе, что ж, как говорится, – на вкус и цвет товарища нет. А теперь я больше тебя, мисс Винсингер, не задерживаю.

– Ну и идиот же ты! – злобно проговорила она. – А я-то думала, что мы вдвоем сможем зарабатывать большие деньги. Я ошиблась. Ну, поступай, как знаешь. Для меня этот разрыв не имеет ни малейшего значения, тем более что ты катишься по наклонной плоскости. Ты знаешь меня, Фарстон, я всегда была откровенной. Если ты не перестанешь встречаться с этой женщиной, твое имя будет смердеть, как труп месячной давности. Будь же благоразумен. Если ты действительно не можешь обойтись без нее, не появляйся с ней в людных местах. Держи ее ото всех подальше, чтобы ее никто не видел.

Меня охватила такая злоба, что опять появилось желание ударить бывшую, как я теперь понимал, поверенную в моих делах.

– Уходи, Мерль! – крикнул я, открывая перед ней дверь. – На свете и без тебя достаточно хищниц, которые с радостью согласятся вести мои дела. Насколько я сообразил, наши взаимоотношения кончены.

– Прощай, – сказала она. – Считай каждую копейку, Фарстон. Скоро тебе это занятие здорово пригодится.

Мерль хлопнула дверью, прежде чем я нашелся что-либо ответить на оскорбление этой мегеры. Я стал бегать взад и вперед по комнате. Мои кредиторы? Но у меня, кажется, нет счетов на крупные суммы. Что она имела в виду? Я позвонил Расселу.

– У нас есть неоплаченные счета? – спросил я, когда слуга вошел в комнату.

– Всего несколько, сэр, – сказал он, вопросительно подняв брови. – Я думал, что вы следите за их оплатой.

Я подошел к столу и, открыв один из ящиков, вытащил счета.

– Ты, а не я должен следить за их оплатой, – сердито сказал я слуге. – Я не могу сам заниматься всеми делами.

– Но я никогда не видел этих счетов, – запротестовал Рассел. – Если бы я знал, что есть неоплаченные…

– Хорошо, хорошо, – раздраженно проговорил я, зная, что он прав. – Я привык класть счета в этот ящик и хотел погасить их в конце месяца. Но мне всегда недоставало времени, чтобы просмотреть их. – Я сел за стол. – Вот тебе, Рассел, карандаш и бумага. Я буду диктовать цифры, а ты их записывай, – сказал я.

– Что-нибудь не так, сэр? – с тревогой спросил Рассел.

– Делай, что я сказал, и, ради бога, не задавай лишних вопросов.

Через полчаса я узнал, что должен различным магазинам и портным 13 тысяч долларов. Я был растерян. Лицо слуги выражало озабоченность.

– Плохо дело, – сказал я и скорчил гримасу. – Да, очень плохо.

– Но они же могут подождать, сэр, – начал успокаивать меня слуга, нервно потирая подбородок. – Ведь мистер Голд заключил с вами контракт, не правда ли? Я хочу сказать, что скоро вы снова начнете зарабатывать, ведь так больше продолжаться не может. Я думал…

– Неважно, что ты думал, – взорвался я. – Я плачу тебе жалованье не за мысли, которые вертятся в твоей голове, а за работу. Ладно, как-нибудь перебьемся, надо браться за дело.

Когда слуга ушел, я взял банковскую книжку. На моем текущем счету значилось 15 тысяч долларов. Если то, что сказала Мерль о моих кредиторах, правда, и если они действительно встревожились, то скоро я окажусь без гроша в кармане. Я протянул руку, чтобы положить на стол банковскую книжку, и увидел, что рука моя дрожит. Впервые, с тех пор как я приехал в Голливуд, я усомнился в прочности своего финансового положения. До сих пор «Остановка во время дождя» приносила мне стабильные доходы, книги мои все еще находили спрос, и я был уверен в своем будущем. Но поступления гонорара за пьесу и отчисления от продажи книг резко снизились и не могут длиться бесконечно. Чтобы поправить денежные дела, я должен работать над полученным заказом, к выполнению которого я еще не приступал. Мой сценарий должен удовлетворить Голда. Иного выхода нет. И необходимо уменьшить расходы. Я слишком много трачу. Придется отказаться от Фри-Пойнта. Но до конца месяца я все еще должен оплачивать его. Моя квартира тоже обходится в кругленькую сумму. И все ж теперешние мои апартаменты я вынужден буду сменить в самую последнюю очередь, только в случае крайней необходимости: стоит только снять более дешевую квартиру, как весь Голливуд начнет сплетничать. А если пойдет слух о том, что у тебя туго с деньгами, считай, что с тобой покончено. В Голливуде о людях судят не по их талантам, манерам или умению вести себя в обществе, а только по суммам доходов.

Весь следующий и два других дня я потерял на то, чтобы написать черновик сценария. Я работал как проклятый, но в конце третьих суток обнаружил, что не написал ничего ценного. Главной причиной моей неудачи было то, что впервые в жизни я знал, что должен написать хорошо. Охваченный паникой, я не мог трезво и ясно думать над тем, что пишу и, нервничая все больше и больше, исписал страницы словами, не имеющими никакого смысла. В конце концов я отодвинул от себя пишущую машинку, налил в стакан виски с содовой и стал как неприкаянный кружить по комнате. Часы показывали 7.10. Без всяких раздумий я подошел к телефону и позвонил Еве. С моей души словно свалился груз, когда я услышал родной голос. Я понял, что последние два дня изнывал от желания позвонить Еве. Она была мне необходима как воздух. Я был убежден: Ева скрасит одиночество и поможет обрести веру в себя.

– Привет, – сказал я. – Как себя чувствуешь?

– Хорошо, Клив. А ты?

– Прекрасно. Послушай, Ева, давай пообедаем вместе. Можно сейчас заехать за тобой?

– Нет… нельзя.

Такого ответа я просто не ожидал. Мое настроение сразу испарилось.

– Не говори так. Мы же договорились в прошлый раз.

– Конкретно о каком-то дне недели разговора не было.

– Но я хочу видеть тебя сегодня, – настаивал я, слушая, как кровь больно стучит в висках.

– А я не могу сегодня, Клив. Я занята.

«Неужели эта бессердечная женщина не может хотя бы сказать, что сожалеет, что мы не сможем увидеться?» – подумал я, охваченный злобой на Еву.

– Я должен это понимать так, что тебя уже пригласили обедать?

– Да… если тебе уж так надо все знать.

– Хорошо, хорошо. И все же я настаиваю на встрече. Ты не могла бы отказаться от сделанного тебе кем-то предложения ради меня?

– Нет.

Я уже готов был бросить трубку, но меня остановил страх остаться наедине с самим собой, со своими безрадостными мыслями. Я сделал последнюю попытку уговорить эту несносную женщину.

– А не сможем ли мы встретиться после этого обеда? – В ожидании ответа я думал о том, что совершу что-либо ужасное, если прозвучит и на этот раз: нет.

– Пожалуй, сможем, – неуверенно отозвалась Ева. – Ты действительно хочешь видеть меня?

Опять она мерит меня общим аршином со своими клиентами. Неужели она воображает, что я стал бы унижаться перед ней, если бы у меня не было потребности во встрече.

– Да, очень! – ответил я. – Когда тебе удобнее?

– В 9.30.

– Может быть, ты позвонишь мне, когда будешь свободна и вернешься домой. Я тут же приеду.

– Хорошо.

Я дал ей свой телефон.

– Значит, в 9.30 я жду твоего звонка.

– Хорошо, – согласилась Ева и повесила трубку.

Этот разговор оставил неприятный осадок, потому что я как холуй просил проститутку о такой малости – о свидании. Утешил лишь результат, хоть добыт был неприятным мне способом. Но когда невыносимо болит зуб, ничего больше не остается, как удалить его. У меня тоже не было другого выбора, как пойти на этот унизительный разговор: я просто не мог провести эту ночь в одиночестве.

Я все еще был занят мыслями о Еве, когда в комнату вошел Рассел. Он увидел разбросанные по столу бумаги, но нужного впечатления они на моего слугу не произвели.

– Послушай, Рассел, – раздраженно сказал я, – не будь надутым, как епископ. Да, дела у нас неважные. Фактически все летит кувырком.

Брови слуги поползли вверх.

– Очень жаль, сэр, – сказал он. – Произошло что-то очень неприятное?

Внезапно у меня появилось желание поделиться с ним наболевшим.

– Присаживайся, Рассел, – предложил я, махнув рукой в сторону кресла. – Я хочу поговорить с тобой.

– Я лучше постою, мистер Клив, – ответил слуга, не скрывая удивления по поводу услышанного предложения.

– Сядь же, ради бога! – крикнул я и, когда он сел, глядя на меня с испугом и тревогой, добавил: – Извини, Рассел, мои нервы на пределе. И если ты весь вечер намерен держать себя подобным образом, то нет смысла затевать этот разговор.

– Вы правы, мистер Клив, – согласился слуга и поудобнее устроился в кресле напротив меня. – Может быть, я могу чем-нибудь помочь вам?

Я покачал головой.

– Помочь мне никто не сможет, но я должен поговорить с кем-нибудь, – сказал я и, протянув руку, взял сигарету. – Мы уже порядочное время живем вместе, не так ли? Таким образом, твое будущее тесно связано с моим. Если дела мои станут плохи, тебе от этого не станет легче. Готов ли ты делить со мной не только мои успехи, но и неприятности?

Рассел, пристально глядя на меня, молчал.

– Шансы мои значительно упали, – продолжил я. – Кэрол меня бросила. Мисс Венсингер отказалась вести мои дела, сценарий не продвигается ни на шаг, и я в долгах. Я попал в чертовски трудное положение. Ты мог себе такое представить?

Я видел, что озадачил слугу своим признанием.

Рассел, собираясь ответить, почесал затылок, зачем-то провел ладонью по лысине.

– Я не понимаю, что на вас нашло, мистер Клив, – сказал он. – Было время, когда вы работали с утра до ночи. Потом вы забросили работу. Меня это очень тревожило. Не сердитесь, но с тех пор, как вы послали меня с книгой к этой мисс Марлоу, у вас начались одни неприятности.

– Все вы стараетесь свалить всю вину на нее, – возразил я, вскочив с кресла и принимаясь расхаживать по комнате. – И все вы ошибаетесь. Я даже представить себе не могу, что бы я делал без мисс Марлоу.

– Мне трудно этому поверить, сэр, – сказал слуга, не мигая уставясь на меня. – Надеюсь, она не влюблена в вас?

Меня рассмешило предположение, пришедшее в голову слуге.

– Не бойся, Рассел, я не намерен жениться на ней, если тебя это беспокоит. К тому же, должен откровенно сознаться: она совершенно безразлична ко мне. Ты не поверил бы мне, если бы я рассказал тебе, как эта женщина обращается со мной. – Я загасил сигарету и тут же закурил новую. – Ты ведь не знаешь, что я чувствую себя очень одиноким. Наверное, это удивляет тебя, но это именно так. Я ужасно одинок, и не найдется ни одного человека, с которым я мог бы поговорить по душам. Мои голливудские знакомые не годятся для этого. С ними откровенно не поговоришь. Мы все боимся сказать друг другу лишнее слово. Доверься – и тебя поднимут на смех. Если ты не занимаешься саморекламой и не кричишь о своих достижениях и доходах, там тобой никто не интересуется.

Рассел сидел, сложа руки на толстых коленях, слушал внимательно. Мои последние слова его особенно поразили.

– Мне это непонятно, мистер Клив, – недоуменно произнес слуга. – Ведь у вас же есть друзья. Например, мистер Теннет. Почему вы никогда не пригласите его в дом пообедать с вами?

– Питера? Не будь идиотом. У него есть все на свете. Зачем ему скучать в моем обществе? – Я сел. – И Кэрол не до меня. Она – талант. Кроме того, она выходит замуж за Голда. Неплохо, не правда ли? Она станет женой старого негодяя Голда только потому, что он гребет деньги лопатой.

– Но ведь вы же сами виноваты в этом, сэр, не так ли? – вежливо уточнил Рассел. – Мне кажется, вы могли бы быть очень счастливы с мисс Кэрол, если бы не ваша новая знакомая.

– Хватит говорить о мисс Марлоу, – раздраженно перебил я. – Понимаешь, я не могу бросить ее. – Помолчав немного, я продолжал: – Дело в том, Рассел, что я влип, как кур во щи. Я начал с того, что забавлялся с ней, а теперь – проклятье! – дело обернулось гораздо серьезнее. Она у меня в крови.

Лицо Рассела стало мрачным.

– Но, сэр…

– Брось увещевать меня! – взорвался я. – Я в отчаянном положении. Я ничего не могу поделать с собой. Мне нужна эта женщина, и я не могу расстаться с ней.

Слуга немного подумал и заговорил:

– В этом нет ничего странного, сэр. Вы не первый и не последний, кто попал в лапы такой женщины, как эта мисс Марлоу. Это и раньше происходило и будет случаться, пока земля вертится.

Я уставился на Рассела.

– Что ты имеешь в виду? Что ты-то обо всем этом знаешь?

Он спокойно посмотрел на меня.

– Я значительно старше вас, мистер Клив, у меня больше опыта в житейских делах, и неприглядные стороны жизни мне известны в большей степени. Боюсь, что, если мужчина свяжется с подобной женщиной, он рано или поздно пожалеет об этом.

Я провел рукой по волосам.

– Знаешь, Рассел, она совсем не похожа на обычную проститутку. Ева – особенная женщина! Господи! Уж не думаешь ли ты, что я мог связаться с обыкновенной уличной потаскушкой? Ведь не думаешь же ты так?

Он покачал головой.

– Знаете, сэр, что я скажу вам: эта Марлоу ничем не отличается от любой уличной девки. Неужели вам это непонятно? Ева, как вы ее назвали, может иначе выглядеть. У нее могут быть другие методы завлечения мужчин, но по своей сути она такая же, как все продажные женщины. Они – монстры. И с ними могут справиться только такие же выродки, как они сами. Дамочки этого сорта не испытывают к своим клиентам никаких чувств, кроме тайного презрения, и считают мужчин, которые тратят на них свои деньги, рабами своих страстей, полагая, что рассчитываться за свои пагубные наклонности эти сластолюбцы должны кошельком. Иного расчета, кроме как денежного, в той среде не существует. Главное в жизни для проституток – деньги. Большинство из них – пьяницы. Как вы вообще можете сравнивать их с нормальными женщинами?

Я облизал губы и уставился на Рассела.

– Пожалуй, ты прав, – наконец сказал я. – Но почему же такое произошло со мной? Почему эта проклятая Ева, словно болото, засосала меня? Что она так держит меня?

– А вы уверены, что она держит вас, сэр? – спросил он. – Ведь с такими женщинами знаются чаще всего те, кто испытывает комплекс неполноценности. Вы, считая себя неудачником в жизни, решили, что Ева, чье социальное положение ниже вашего, чья жизнь вообще растоптана, укрепит вашу веру в себя. Вы, утверждаясь в глазах существа более несчастного, чем сами, укрепитесь верой в своем превосходстве. Вам жаль в первую очередь себя, поэтому вы прониклись этим чувством и к падшей женщине, видя, что обоих жизнь завела в тупик. Вы уверились, что Еву никто не любит. Она и сама это знает, понимает, что фактически никому не нужна, поэтому она и не верит ни одному из мужчин, которые крутятся вокруг нее. Сегодня, завтра, через неделю, через год она надоест им, и они уйдут к другим. Такие женщины не имеют жизненных корней. Они живут только сегодняшним днем, а завтрашнего они просто боятся. Вы, наверное, считаете, что у вас много общего с мисс Марлоу. У нее нет будущего. Вы склонны думать, что у вас тоже нет его. Она одинока, ее окружают недостойные, грязные люди. И вы считаете себя одиноким среди незаурядных людей и уверены, что они не интересуются вами, ставя вас ниже себя. Если вы допускаете подобного рода мысли в отношении себя, то вполне закономерно они привели вас к убеждению, что вы не можете обойтись без этой женщины.

Я бросил сигарету.

– Ну и умен же ты, старый дьявол! – произнес я, боясь посмотреть слуге в глаза. – Мне даже и в голову не приходило, что ты так хорошо во всем разбираешься.

Он позволил себе вежливо улыбнуться.

– Надеюсь, я не обидел вас, мистер Клив, – сказал Рассел и, вынув носовой платок, вытер им вспотевший лоб.

Весь следующий час я не находил себе места и, по мере того как минутная стрелка продвигалась к заветной цифре, мое волнение становилось все сильнее. После ужина я включил радио. В 9.25 я выключил его и попробовал читать, но глаза мои то и дело устремлялись к телефону. Еще пять минут – и раздастся звонок. Это будет самым настоящим триумфом для меня: впервые за время нашего знакомства она, а не я предпримет попытку встретиться со мной. Впервые инициатива будет исходить от Евы. Это будет лучшим доказательством тому, что я что-то значу для нее. Я снова посмотрел на часы. Они показывали 9.37. Время, на которое был назначен звонок Евы, прошло. Я успокаивал себя тем, что, хоть эта своенравная женщина и не может быть пунктуальной, но данное слово сдержит. Я убеждал себя, что вот-вот телефон зазвонит. Но лучше от этого не становилось. Я уже не мог концентрировать свое внимание на книге, я сидел и ждал, держа в руках сигарету и ощущая в желудке какую-то странную боль и пустоту. Рассел заглянул в комнату, чтобы узнать, не угодно ли мне что-нибудь. Я нетерпеливо отмахнулся от него.

– Поставить машину в гараж, сэр?

– Нет. С минуты на минуту я уеду.

– У вас больше нет распоряжений, сэр?

Я едва сдержался, чтобы не закричать.

– Благодарю тебя, Рассел, – сказал я подчеркнуто спокойно. – Доброй ночи, и не ворчи, если я вернусь поздно.

Когда он ушел, я тут же хотел посмотреть на часы, но сдержался. «Ты не будешь сверять время, пока она не позвонит, – сказал я себе. – Бесполезно то и дело смотреть на часы. Это тебе не поможет. Ева обещала позвонить – значит, она позвонит. Наберись терпения и жди». Я закрыл глаза и стал ждать, охваченный сомнениями и разочарованием, что надежды мои не оправдались. Потом я начал считать. Досчитав до 800, я открыл глаза и глянул на часы. Было 10.05. Подойдя к телефону, я набрал Евин номер. Телефон звонил, но к нему там, куда рвалась моя душа, никто не подходил. «Будь ты проклята, Ева, – сказал я себе. – Будь ты трижды проклята!» Я налил стакан виски и закурил сигарету. Меня охватила холодная ярость. Я проклинал Еву. Она всегда была такой: лживой, эгоистичной и равнодушной. Она же сама обещала позвонить мне. Для чего? Чтоб тут же забыть об этом. Ей и в голову не приходит, что она испортила мне весь вечер. Ей наплевать на меня. В 10.30 я позвонил снова, но результат был тот же: мне никто не ответил. В ярости я метался по комнате. Я безразличен этой твари. Она ведь свободна в выборе клиентов. Я покажу этой шлюхе! Она поплатится за то, что дурачит меня! Я с отвращением бросил сигарету. Но как я могу отомстить ей, когда не могу даже сделать ей больно? У меня нет возможности разбить ее безразличие. Я бессилен. «Если когда-нибудь ты будешь у меня в руках, Ева, – поклялся я себе, – ты пожалеешь, что была так бессердечна со мной. Ты еще раскаешься в этом». Но, произнося эти слова, я прекрасно знал, что этого никогда не произойдет. Никогда не будет по-моему! Если наши встречи все-таки продолжатся, страдающей стороной всегда буду я. Я постоянно стану уступать этой дрянной женщине, всегда буду идти у нее на поводу, потому что она равнодушна ко мне, потому что ей наплевать на меня. Вот и теперь, проявляя бесхарактерность, я звонил Еве непрерывно через каждые десять минут. Я твердо решил поговорить с ней, даже если мне придется звонить всю ночь напролет. В 11.30 мне ответили.

– Кто говорит?

– Ева… – Я замолчал. Ярость и усталость лишили меня дара речи. Только спокойствие и безразличие, прозвучавшие в голосе женщины, заставили меня собраться с мыслями.

– Я все время ждал твоего звонка. Ты же сказала, что позвонишь в 9.30. Посмотри на часы. Я все ждал и ждал…

– Да? – произнесла с недоверием Ева и добавила: – Господи! Я совершенно пьяная!

– Ты пьяная? – закричал я. – Ты даже не вспомнила обо мне?

– Хватит, Клив. Я устала и не хочу разговаривать с тобой. Сейчас не время!

– Но мы же должны были встретиться. Почему ты так поступила?

– А почему я не должна поступать так, как мне нравится? – огрызнулась она. – Ты слишком много позволяешь себе. Говорю тебе, я устала…

Я знал, что сейчас разговор прервется: Ева просто-напросто повесит трубку. Я занервничал и запаниковал. Меня продолжала мучить бессильная злоба. Но сказанные мной слова были полны унизительной мольбы:

– Подожди, Ева, не бросай трубку. Выходит, встреча не состоится и я не увижу тебя сегодня. Очень жаль, я понимаю, что ты устала, но ты могла бы позвонить мне. Ты же знала, что я жду твоего звонка. Неужели после всего того, что произошло в уик-энд, я не заслужил, чтобы ты относилась ко мне хоть немного лучше?

– Хватит! – воскликнула она. – Если тебе уж так хочется, то приезжай сейчас. Только прекрати эту пустую болтовню. Еще ведь не слишком поздно? Приезжай, и хватит ныть.

Прежде чем я успел что-либо ответить, прозвучали гудки. Я не колебался и, схватив шляпу, побежал к лифту. Через несколько минут я уже сидел за рулем и мчался на Лаурел-Каньон-Драйв. Ночь была тихая и лунная. Несмотря на оживленное движение, я через 13 минут подъехал к Евиному дому. Я постучал, и она тут же открыла дверь.

– Ты невыносим, Клив, – сказала моя мучительница, входя в спальню. – Что с тобой происходит? Мы же недавно виделись.

Я смотрел на Еву, стараясь побороть раздражение. На ней был голубой халат, и от нее ужасно пахло виски. Она посмотрела на меня и скорчила гримасу.

– Господи! – произнесла Ева и зевнула. – Как же я устала!

Она растянулась на кровати и смотрела на меня, как на что-то неодушевленное. Я заметил, что глаза женщины слипаются. Я склонился над ней, и внезапно меня охватило отвращение.

– Ты совсем пьяная, – недовольно проговорил я.

Ева приложила руку к голове.

– Да, – подтвердила она, снова зевнула и добавила, закрыв глаза: – Я много выпила.

– Как ты могла так поступить со мной? – закричал я, испытывая огромное желание схватить ее за плечи и хорошенько встряхнуть. – Я так долго ждал. Неужели в тебе совсем нет человечности?

Ева с трудом приподнялась на локте. Лицо ее застыло в гримасе, а глаза были похожи на мокрые камешки.

– Человечности? – повторила пьяная женщина. – К тебе? С чего бы я стала по-человечески относиться к тебе? Да кто ты такой есть? Я предупреждала тебя, Клив. Для меня существует только один человек на свете – Джек.

– Замолчи, я не хочу слушать о твоем проклятом Джеке! – взорвался я.

Ева разразилась смехом.

– Если бы ты только посмотрел на себя со стороны! Как же глупо ты выглядишь! – еле смогла выговорить она сквозь свой идиотский хохот. – Сядь и не стой надо мной как вкопанный!

Внезапно я возненавидел ее.

– Где ты шлялась все это время?

– Нигде. Я работала. А тебе нет до этого никакого дела.

– Ты хочешь сказать, что забыла обо мне?

– Нет, не забыла. – Ева снова захихикала. – Я помнила, но я подумала, что ожидание пойдет тебе на пользу. Именно поэтому я заставила тебя ждать. Теперь ты, может быть, уже не станешь смотреть на меня, как на свою собственность.

Я готов был ударить Еву за ее безжалостные слова.

– Хорошо! – сказал я. – Если ты так со мной поступаешь, то мне лучше уйти.

Женщина с трудом встала с кровати и обвила руками мою шею.

– Не глупи, Клив, оставайся… Я хочу, чтобы ты остался.

«Ты хочешь сказать, что тебе нужно вытянуть из меня деньги, грязная шлюха», – подумал я и, разняв руки Евы, толкнул ее на кровать.

– Ты, Ева, безобразно пьяна, – сказал я и отошел от кровати. – Мне и в голову не приходило, что после нашего уик-энда ты можешь так относиться ко мне.

Ева закинула руки за голову и захихикала.

– Хватит тебе жалеть себя. Я, помнишь, предупреждала, что получится, если ты влюбишься в меня! Ведь предупреждала же? Будь пай-мальчиком и ложись в кроватку!

Я присел на кровать.

– Неужели ты, Ева, или как там тебя зовут еще, действительно думаешь, что я влюблен в тебя? А ты ко мне безразлична, совершенно безразлична, да?

Женщина облизала губы и отвернулась.

– Мне надоели мужчины, которые влюбляются в меня. Они мне не нужны. Почему они не могут оставить меня в покое?

– Не волнуйся, скоро твое желание исполнится. Если ты обращаешься с ними так же, как со мной, все они оставят тебя рано или поздно. Ты заслуживаешь этого.

Она передернула плечами.

– Все они возвращаются. Они все равно хотят добиться меня независимо от того, как я с ними обхожусь. А если бы и не возвращались, плевать мне на это. Я ни от кого не завишу, Клив. На мой век мужчин хватит.

– Ты чувствуешь себя независимой только потому, что у тебя есть Джек, – сказал я, борясь с желанием ударить женщину. – А что если с ним что-нибудь случится? Что ты тогда будешь делать?

Ее лицо омрачилось.

– Тогда я покончу с собой, – ответила Ева. – Почему ты спросил меня об этом?

– Это только легко сказать. Но когда настанет такая минута, ты не сможешь пойти на это.

– Оставь свое мнение при себе, – огрызнулась Ева и задумалась. – Однажды я уже пыталась покончить с собой. Я выпила целую бутылку лизола. Ты знаешь, что это означает? Я в течение нескольких месяцев выплевывала кусочки внутренностей.

– Почему ты это сделала? – спросил я, и моя злоба на нее тут же испарилась.

– Не скажу. Послушай, Клив, мне надоели твои расспросы. Ложись в кровать. Я устала.

Ева дохнула на меня перегаром, и я снова почувствовал отвращение.

– Хорошо, – сказал я, желая под любым предлогом вырваться из этой отвратительной комнатушки. – Я останусь. Только на минутку схожу в ванную.

Я пошел к двери. А Ева сняла халат и скользнула под одеяло.

– Приходи скорее, – прошептала она, закрыв глаза. Дыхание с шумом вырывалось из полуоткрытого рта женщины. Я глянул на то место на кровати, что предназначалось мне. Вид подушки меня ужаснул. Она была далеко не свежей и с какими-то сальными пятнами. Ева предлагала мне лечь на эту грязную подушку и на такую же простыню, на которых недавно спал какой-то другой мужчина. И тут во мне созрело окончательное и бесповоротное решение о разрыве с этой женщиной. Даже не посмотрев на нее, я поднялся в ванную комнату и, сев на край ванны, закурил сигарету. Я знал, что между мной и этой женщиной, продающей себя мужчинам, все кончено. Первой моей реакцией было огромное облегчение. Я знал, что надо принимать Еву такой, какова она есть, что никакая сила не заставит ее перемениться, что бы я ни делал для нее, что бы я ни говорил ей, потому что ей все было безразлично. Я был для нее просто средством зарабатывать деньги. Я мог бы примириться с ее бессердечностью, с тем, что она пьет, но грязное постельное белье убило мою страсть к ней раз и навсегда. Странно и необъяснимо, но интимные отношения между женщиной и мужчиной сбалансированы настолько тонко, что достаточно малейшего пустяка, о котором ты даже не подозреваешь, чтобы нарушить их.

Один неосторожный поступок: неосторожное слово, некрасивый жест, превратившийся в привычку, могут привести к тому, что страсть угаснет. Тот, кто допустит эту досадную оплошность, будь то мужчина или женщина, даже не поймет, что произошло, в то время как другой воспримет внезапное охлаждение как неизбежность. Какое-то время внешне жизнь будет течь точно так же, как и раньше. Не будет сказано ни единого лишнего слова, все останется по-прежнему, и все же из их отношений уйдет что-то бесконечно дорогое им обоим. Так и мои отношения с Евой внезапно нарушились. Моя страсть к ней прошла, и Ева стала мне безразлична. Я немного еще посидел в ванной, потом спустился вниз и тихо вошел в спальню. Ева, раскинув руки, лежала на кровати, рот ее был открыт, щеки раскраснелись.

Когда я посмотрел на женщину, она стала храпеть. Я испытывал к ней только отвращение. Вынув из бумажника сорок долларов, я просунул их между стеклянными фигурками животных. Потом на цыпочках подкрался к двери и отправился восвояси.