Оцените Герой нашего времени

Рассказ «Денщик и офицер» впервые опубликован в 1880 году в журнале «Русское богатство» под названием «Люди и война (глава первая)».

" Из чужеземных правительственных знаменитостей я видел покойного Наполеона III – на открытии бульвара в Париже, князя Бисмарка – на водах, Мак-Магона – на разводе и нынешнего австрийского императора, Франца-Иосифа – за кружкою пива. Самое памятное впечатление произвел на меня Франц-Иосиф, хотя он при этом капитально поссорил между собою двух моих соотечественниц. Это стоит того, чтобы рассказать."

Странный средневековый восточный город на Земле. В городе начинают без видимых причин умирать люди. Но в глазах умерших неизменно застывает невыразимый ужас. Лекарь Якоб решает узнать причину этих смертей.

В рассказе описывается горная Армения: разрушенные крепости, прекрасные альпийские цветы, типичные сцены сельской жизни. Сюжета как такового не существует, но идея рассказа довольно глубока. Рассказ рассматривали с разных точек зрения. Считали его <<Картиной новой деревни и сельской жизни и критикой останков старого>>. Но это неправда. Ведь Бакунц такой дотошный художник, который не любит много говорить и кратко передает свои мысли, в рассказе уникальным образом повторяет "Пёстрому жучку, купающемуся в цветочной пыли, фиалка кажется качелями, а мир — багряным цветком".

В повести «Суходол» И. А. Бунин рисует картину обнищания и вырождения дворянского рода. В данном произведении речь идёт о фамильном имении Хрущёвых. Эта повесть — своеобразное «Унесённые ветром» — люди, которые не смогли приспособиться к изменившимся условиям жизни, которые всецело принадлежат прошлому: «Легко сказать — начинать жить по-новому! По-новому жить предстояло и господам, а они и по-старому-то не умели». Автор с горечью рассказывает о жалких попытках братьев Хрущёвых восстановить былое благосостояние семьи. Но ни Пётр Петрович, ни Аркадий Петрович не обладают необходимой деловой хваткой, смекалкой, энергией и практическим умом. Их предприятие (афера с лошадьми) терпит сокрушительный…

Тридцать лет тому назад, когда уездный город Стрелецк был еще проще и просторней, семинарист Кир Иорданский, сын псаломщика, влюбился, приехав на каникулы, в Саню Диесперову, дочь заштатного священника, за которой от нечего делать ухаживал консисторский служащий Селихов, пользовавшийся отпуском. Саня была особенно беззаботна и без причины счастлива в то лето, каждый вечер ходила гулять в городской сад или кладбищенскую рощу, носила цветистый мордовский костюм, большим бантом красной шелковой ленты завязывала конец толстой русой косы и, чувствуя себя красивой, окруженной вниманием, все напевала и откидывала голову назад. Из всех ее поклонников нравился ей один Иорданский.

Петербург — больше, чем город. Книга, которую вы держите в руках — больше, чем просто истории домов. Это целые жизни, эпохи, воспоминания. Это книга о повседневной жизни в не самых известных, но безусловно интересных домах Петербурга и Ленинграда: от доходного дома Александро-Невской лавры до конструктивистского жилмассива на Тракторной улице. Двадцать пять домов Петербурга и люди, чьи имена с этими домами связаны — герои этой книги. Через судьбы жителей и архитекторов, фасадов и интерьеров мы рассказываем историю города в целом: трагичную, счастливую, важную, курьезную — разную. Эта книга — результат совместной работы трех вдохновленных людей. Юлия Галкина — редактор "The Village. Петербург",…

«… – Кто хотел поехать в Болгарию? – спрашивает Борька.– Его друг. Из Марселя.– Зачем в Болгарию?– Какая тебе разница? Не задавайте пустых вопросов, у нас времени мало! – грубо говорит Базиль. – Я не хочу возвращаться ночью. Мне еще надо заправляться, учтите.Мне хочется сказать: «Не нужно было так долго обедать, чертов обжора», но я молчу, поняв, что это бесполезно. Мы у него в плену. Когда-то с Базилем мы жили в одном общежитии, его звали тогда Васькой, Потапычем или просто Хорьком, и он был худ, я тоже был худ, хотя мы пили много пива в подвале на Неглинной. Теперь этого подвала нет. Шесть лет уже Базиль тут, во Франции. …»

Таньке стало холодно, и она проснулась. Высвободив руку из попонки, в которую она неловко закуталась ночью, Танька вытянулась, глубоко вздохнула и опять сжалась. Но все-таки было холодно. Она подкатилась под самую "голову" печи и прижала к ней Ваську. Тот открыл глаза и взглянул так светло, как смотрят со сна только здоровые дети. Потом повернулся на бок и затих. Танька тоже стала задремывать. Но в избе стукнула дверь: мать, шурша, протаскивала из сенец охапку соломы.